Иоакимовская летопись

Иоакимовская летопись
[править | править код]
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии,
проверенной 23 февраля 2019; проверки требуют 4 правки.

Перейти к навигацииПерейти к поиску

Иоакимовская летопись

Иоакимовская летопись

Дата написания X—XI вв.

Язык оригинала старославянский

Страна  Россия

Жанр историческая хроника

Рукописи утеряны

Оригинал утрачен

Иоакимовская летопись, История Иоакима — условное название выдержек из старой рукописи,

опубликованных русским историком XVIII века В. Н. Татищевым в труде «История Российская» (1-й том, 4-я
гл.в).
Татищев предполагал, что летопись принадлежала первому новгородскому епископу Иоакиму (ум. 1030 г.).
Выдержки содержат ряд уникальных сведений по ранней истории славян и Древней Руси, которым не
находится соответствия в других источниках.

Содержание

 1Происхождение летописи
 2Содержание, характер информации и возможные источники
 3Хронология летописи
 4Параллели сведениям летописи в других источниках
 5Мнения историков
 6См. также
 7Примечания
 8Литература
 9Ссылки

Происхождение летописи[править | править код]

Все сведения об истории текста исходят от самого В. Н. Татищева. Собирая древние русские манускрипты,
он обратился к своему родственнику Мелхиседеку (Борщову), архимандриту Бизюкова

1
монастыря Смоленской губернии. Тот в мае 1748 года прислал три тетради, принадлежавшие якобы монаху
Вениамину, «который о собрании русской истории трудился, по многим монастырям и домам ездя,
немало книг русских и польских собрал». Татищев так описал тетради: «Сии тетради видно, что из книги
выняты, по разметке 4, 5 и 6-я, письмо новое, но худое, склад старой смешанной с новым, но самой
простой и наречие новгородское».
Когда Мелхиседек в сентябре 1748 года скончался, то следы источника, откуда тетради были списаны,
затерялись. Другой монах сказал Татищеву, пытавшемуся отыскать Вениамина, что книга принадлежала
самому Мелхиседеку и что списал он её в Сибири.
Татищев пришёл к выводу, что Вениамина не существовало, а в его распоряжении оказался текст летописи,
написанной епископом Иоакимом, в начале XI века. «Между такими неведомыми Нестору и забвенными
историками есть Иоаким, первый епископ новогородский, о котором хотя нигде, чтоб он историю
писал, не упоминается, но это не дивно, ибо видим других многих».
В нашем распоряжении имеется лишь текст выписок Татищева, сделанных в 1748 году. Историк не
дословно воспроизвёл текст оригинала, а в части, посвящённой событиям IX—X веков, упомянул в виде
вольного пересказа лишь сведения, которые по его мнению расходились с «Повестью временных лет».
Наиболее полно Татищев воспроизвёл рассказ от первого лица (предположительно Иоакима) о
крещении Новгорода. Исследователи обращают внимание на различия черновых рукописей В. Н. Татищева
и опубликованного текста «Иоакимовской летописи», а также на ссылку на её несуществующее место.
Таким образом сам текст «летописи» изменялся Татищевым по ходу его работы.

Содержание, характер информации и возможные

источники[править | править код]
1. Сказание о Скифе и Словене, об основании «града великого». Имеет параллели, как отметил
сам Татищев, со «Сказанием о Словене и Русе» (XVII в). Также содержит ссылки на поэта Ювелия и
греческие легенды. Она содержит множество эллинизмов: скифы, Иллирия, Фракия,
Бастарн, Понт, Меотис, алазони, амазони. Легенда известна по русским летописям XVII века, однако
обычно в ней фигурирует ещё и Рус, отсутствующий в Иоакимовской летописи.
2. Сказание о Вандале, Владимире, Буривое, Гостомысле и призвании Рюрика. Имеются ссылки на
песни и повести. В них обилие германизмов, в том числе и скандинавских названий:
Вандал, Бярмия, Гардорик, Гунигар, Колмогард, Зимеголы. В данной части содержится элемент
географической ориентации, характерной для скандинавских саг: «И был князь Вандал, правил
славянами, ходя всюду на север, восток и запад морем и землею, многие земли на побережье моря
завоевав и народы себе покорив, возвратился во град Великий». Наличие скандинавских мотивов
может быть объяснено временем написания летописи: в правление Ярослава, женатого на
шведской княжне Ингегерде, в окружении князя было немало скандинавских (шведских и
норвежских) наёмников, что соответствует времени жизни Иоакима. Имена князей,
кроме Рюрика и Гостомысла в других источниках не встречаются. Рассказ о Гостомысле часто
сравнивают со «Сказанием о Словене и Русе и городе Словенске», где упоминается князь Избор,
известный Иоакимовской летописи.
3. «О князьях русских
старобытных»: Рюрике, Аскольде, Олеге, Игоре, Ольге, Святославе, Ярополке, Олеге и Владимире. 
Татищев, выбирал те части текста, которые расходились с Нестором, переписывал их, указывая те
места, где Иоаким пишет «согласно» или «почти» с Нестором. Так автор пишет о источниках
сведений по некоторым князьям: «Имяна же сих осьми неведомы…, разве в песнех древних
воспоминают,» — противопоставляя устные и письменные источники. Также в этой части заметны
следы редакции первоначального текста. Сведения об Аскольде частично
отсутствуют, Татищев записал: «Здесь на стороне подписано: утрачены в летописце 2 листа». В
одном месте о Святославе автор указывает «яко речется», то есть «как сказано в
источнике». Татищев сообщает новые сведения о происхождении Рюрика (сын варяжского князя от
дочери Гостомысла) и княгини Ольги (от рода Гостомысла). 
Сведения данной части касаются истории христианства на Руси, в частности дают отличные от
«Повести временных лет» подробности крещения Аскольда, Ольги и Владимира. Автор негативно
оценивает язычника Святослава и сочувствует прохристианскому Ярополку. В описание княжения
Владимира вставлены сведения о более раннем периоде — правлении болгарского царя Симеона:
«После этого пошел Владимир на булгаров и, победив их, мир заключил и принял крещение сам и

2
 сыновья его, и всю землю Русскую крестил. Царь же болгорский Симеон прислал иереев ученых и
книги в достаточном количестве». В этой же вставке говорится об Иоакиме в третьем лице:
«Митрополит же, по совету Владимира, посадил епископов по городам:
в Ростове, Новеграде, Владимире и Белеграде. Сии шедшие по земле с вельможи с войском
Владимировым учили люд и крестили всюду сотнями и тысячами, сколько где удавалось, хотя
люди неверные весьма о том скорбели и сожалели, но отказываться из-за воинов не смели».
4. О крещении Новгорода. Рассказ ведётся от первого лица. «Мы же стояли на торговой стороне,
ходили по торжищам и улицам, учили людей, насколько могли… И так пребывали два дня,
несколько сот окрестив».
5. О женах и сыновьях Владимира. Список распределения сыновей по городам сделан соответственно
старшинству и совпадает со списком «Повести временных лет» под 6496 (988) год, но в «Повести»
зафиксировано два положения в распределении городов — до смерти Вышеслава и после неё, в
тексте Иоакимовской летописи сказано лишь о первичном распределении и указывается имя
матери Бориса и Глеба, которое отсутствует в «Повести».

Хронология летописи[править | править код]

Иоакимовская летопись лишена абсолютной хронологии в годах, характерной для «Повести временных
лет». Используется относительная хронология по правлениям князей.
Датировка событий «по коленам» правителей характерна для устной традиции. Характерна она и для
скандинавских саг. Следы подобного изложения имеются в «Повести временных лет» и «Слове о полку
Игореве». В Иоакимовской летописи говорится о поколениях словенских князей от Вандала до Гостомысла.
Относительная хронология по годам в период правления какого-либо монарха характерна для византийской
историографии а также, по мнению исследователей, для раннего этапа русского летописания (до 60-70-х
годов XI века). Она присутствует в «Памяти и похвале князю Владимиру» Иакова Мниха и в так называемом
«Перечне» княжений «Повести временных лет». В Иоакимовской летописи имеется относительная дата:
«Рюрик по смерти братьев обладал всею землею, не имея ни с кем войны. В четвёртое лето княжения
его переселился от старого в Новый град великий ко Ильменю…» В «Повести временных лет» эта дата
отражена в разделении года призвания братьев и их смерти «через два года». Кроме того, сведения о
походах князей, которые в «Повести» разделены по разным годам (так что иногда один поход растягивался
на несколько лет), в Иоакимовской летописи даны в качестве перечисления народов, на которые были
совершены походы.

Параллели сведениям летописи в других источниках[править | править код]

Информация Иоакимовской летописи имеет параллели в других летописных и внелетописных источниках,
что может свидетельствовать как о древности её сведений, так и о позднем заимствовании
фальсификатором.

Сведения Иоакимовской летописи Параллельные тексты

«Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля

Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и
«Князь Славен, оставив во Фракии и
прозвались именами своими от мест, на которых сели… Те же славяне,
Иллирии около моря по Дунаю сына
которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем —
Бастарна, пошел к полуночи и град
славянами, и построили город, и назвали его Новгородом… И пришел
великий создал, во своё
(апостол Андрей) к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел
имя  Славенск нарек».
живущих там людей — каков их обычай и как моются и хлещутся (в
банях), и удивился им». — «Повесть временных лет», нач. XII века.

Вандал с сыновьями упоминается в сказках А. Я. Артынова. В истории

« А Вандал… все земли… себе
известен остготский предводитель Вандалар с тремя
подчинил и сынам своим передал. Он
сыновьями Теодимиром, Валамиром и Видимиром. Мавро Орбинив своей
имел три сына: Избора, Владимира
книге «Славянское Царство» писал, ссылаясь на утерянные «Летописи
и Столпосвята. Потом умер Избор и
Московии» Еремея Русского, что в древние времена русскими

3

Столпосвят, а Владимир принял власть
над всей землей. Он имел жену от варяг
Адвинду…»
предводительствовали готские вожди. В скандинавской «Саге о Тидреке
Бернском» XIII века, известной также на Руси, говорится о Гертните,
конунге из Новгорода, который завоевал обширные земли и разделил их
между сыновьями и другими конунгами. «У него было два сына от жены,
старший звался Озантрикс, младший Вальдимар, а третий сын, которого
он имел от… наложницы, назывался Ильей». Во главе всей земли Гертнит
поставил Озантрикса, но затем над всей землёй Гертнит поставил
конунгом Вальдимара, которому пришлось сражаться с Аттилой и
Тидреком за Полоцк (в саге — Палтиска) и Смоленск (в саге — Смаланд).
[1]

В легенду из «Повести временных лет» включены имена, которые

известны по другим источникам и принадлежат людям, жившим в IX веке.
Окончания «-ой» и «-мысл» не характерны для восточных славян, но
встречаются среди западных. Гостомысл (князь бодричей) упомянут
«Люди же, терпевшие тяготу великую
в Ксантенских анналах как один из племенных вождей вендов (западных
от варяг, послали к Буривою, испросить
славян), который погиб в 844 году во время войны против
у него сына Гостомысла, чтобы княжил
короля Людовика II.[2] Буривой может ассоциироваться с чешским князем
в Великом граде. И когда Гостомысл
конца IX века Борживоем, отцом которого был Гостивит. Жену Борживоя
принял власть, тотчас варягов что были
звали Людмила — именем, близким позвучанию к Умиле (дочь
каких избили, каких изгнали, и дань
Гостомысла по Иоакимовской летописи).[3] «Великий град» может
варягам отказались платить»
ассоциироваться с Велиградом ([4], городом бодричей близ современного
города Висмара в немецкой земле Мекленбург — Передняя Померания.
Археологи предполагают, что Велиград был основан в VII веке. По
Иоакимовской летописи «Великий град» располагался на берегу моря.
В «Саге о Хальвдане Чёрном» XIII века, о норвежском
Сон Гостомысла: "Однако спящему ему
конунге Хальвдане IX века, говорится о жене конунга Рагнхильде, которая
пополудни привиделся сон, как из
видит сон, предвещающий рождение сына Харальда: «Рагнхильд снились
чрева средней дочери его Умилы
вещие сны, ибо она была женщиной мудрой. Однажды ей снилось, будто
произрастает дерево великое
она стоит в своем городе и вынимает иглу из своего платья. И игла эта у
плодовитое и покрывает весь град
неё в руках выросла так, что стала большим побегом. Один конец его
Великий, от плодов же его насыщаются
спустился к земле и сразу же пустил корни, другой же конец его поднялся
люди всей земли. Восстав же от сна,
высоко в воздух. Дерево чудилось ей таким большим, что она едва могла
призвал вещунов, да изложил им сон
охватить его взглядом. Оно было удивительно мощным… На дереве было
сей. Они же решили: «От сынов её
много больших ветвей, как вверху, так и внизу. Ветви дерева были так
следует наследовать ему, и земля
велики, что распространялись, как ей казалось, над всей Норвегией и даже
обогатиться с княжением его».
ещё шире»..[5]
Яхья Антиохийский, христианский арабский автор начала XI века,
возможно, видевший воинов-русов в Антиохии в 999—1000 годах, пишет
о том, что Ольга обращалась к императору с просьбой прислать
Упоминается о христианских священников на Русь. Из Царьграда был послан епископ, который в Киеве
священниках княгини Ольги в Киеве: крестил княгиню и каких-то людей. «Нашел я эти сведения в книгах
«Ольга, владея с сыном и научена русов,» — пишет Яхья.[6]
бывши от пресвитеров, бывших в
Константин Багрянородный, описывая в книге «О церемониях» визит
Киеве, вере Христове, но крещения
княгини Ольги к нему в Константинополь в 957 году, называет в её свите
народа ради принять не могла».
«пресвитера Григория», не упоминая о крещении княгини. [7] В «Повести
временных лет» под 969 годом также упоминается «презвутер» при Ольге,
который похоронил её по христианскому обряду.

«По смерти Ольги Святослав пребывал
в Переяславце на Дунае,… не
единожды побеждая, наконец за
Дунаем у стены длинной (что сия за
стена и где, я описания не нахожу —
Татищев) все войско погубил. Тогда
диавол возмутил сердца вельмож
нечестивых, начал клеветать на
христиан, бывших в войске, якобы это
Поход Святослава на Балканы и его поражение довольно подробно
описаны византийскими историками Львом Диаконом и Скилицей.
Обычно в византийской литературе «длинной стеной» именовалась
невысокая стена от Чёрного моря до Мраморного, преграждающая подход
к Константинополю на расстоянии примерно 40 км от столицы Византии.
Из описания русско-византийской войны 969—971 гг. следует, что
Святослав никогда не подходил близко к длинным стенам
Константинополя, однако это совершали в VI веке славяне при набегах на
Византию. Византийские писатели ничего не сообщают ни о распрях в

4
падение войск приключилось от
прогневания лжебогов их христианами.
Он же настолько рассвирепел, что и
стане русского войска, ни о наличии в его составе христиан.
единственного брата своего Глеба не
пощадил, но разными муками томя
убивал».

Мнения историков[править | править код]

Споры о достоверности тетрадей начались ещё с времён Татищева.
Начиная с М. М. Щербатова (1789 год) в науке утвердилась мысль об Иоакимовской летописи как о
фальшивке. Историограф Карамзин считал её шуткой Татищева, подчёркивая его слова «Вениамин монах
только для закрытия вымышлен» и аргументируя ложность летописи сведениями оттуда об Анне,
супруге Владимира Крестителя, как о болгарской княжне. Н. М. Карамзин также полагал, что отрывок
Иоакимовой летописи почерпнут из книги «О древностях Российского государства» (1699) Тимофея
Каменевич-Рвовского[8].
Оппонентом Щербатова выступил И. Н. Болтин. Историк С. М. Соловьёв в «Истории России с древнейших
времён» говорит о татищевских известиях в целом: «свод летописей Татищева, в подлинности которых
нет основания сомневаться»[9]. П. А. Лавровский предположил, что летопись написана современником
крещения Руси в X веке.
Церковный историк критического направления Е. Е. Голубинский считал её сборником легенд XVII века в
компиляции Татищева. И. Линниченко, как и большинство последующих учёных, видит в Иоакимовской
летописи не «шутку» Татищева, а один из вариантов широко распространённых в XVII—XVIII веках
исторических легенд. С. К. Шамбинаго сопоставил Иоакимовскую летопись с Новгородской Третьей
Летописью, предположив, что она составлена на основе «Повести о старобытных князьях», дополнявшей
Новгородскую летопись, и написанную в свою очередь по инициативе новгородского митрополита Иоакима
(1621—1690 гг.), будущего патриарха. Шамбинаго также указал на позднюю киноварную надпись на
Комиссионном списке Новгородской Первой Летописи: «Летопись Акима епископа новгородского». Это
позволило О. В. Творогову заключить, что Иоакимовская летопись входит в круг легендарных повестей XVII
века, когда определённой их группе приписывали авторство Иоакима[10].
В целом в историографии XX века Иоакимовская летопись считалась наиболее сомнительным из так
называемых «татищевских известий». Но при этом сложилась практика, допускающая осторожное (с
обязательными оговорками) обращение историков к её сведениям.
Среди признаков позднего происхождения отмечалось, что «сон Гостомысла» использован Татищевым для
оправдания передачи трона по женской линии после смерти Петра I. Само упоминание Гостомысла говорит
о позднем происхождении Иоакимовской летописи, так как его имя впервые появляется в русских
источниках в конце XV века, хотя во франкских хрониках встречается созвучное имя вождя вендов[11].
Б. А. Рыбаков с оговорками ссылается на текст Татищева, называя сведения о крещении Новгорода
местными легендами и поговорками. Он называет летопись «компилятивным источником XVII века», но
признает «что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то недошедший до нас
более ранний источник, сообщавший сведения, часть которых блестяще подтверждена
археологическими данными».[12] Этими данными Рыбаков считал раскопки в Киеве, обнаружившие, что
«постамент идолов киевских языческих богов, поставленный в самом центре княжеского Киева, был
вымощен плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 г.». Этот памятник был
интерпретирован Я. Е. Боровским и Д. Н. Козаком как остатки христианских церквей, разрушенных по
Иоакимовской летописи Святославом[13].
Наиболее значимым шагом для дальнейшего изучении Иоакимовской летописи стали раскопки В. Л. Янина в
Новгороде, которые велись по данным Иоакимовской летописи, относящимся к событиям крещения города.
Раскопки вокруг церкви Преображения, упомянутой в тексте, показали, что в 989 годуна месте сгоревших
домов были построены новые, что подтверждает сведения о поджоге домов воеводой Добрыней. В
пожарищах домов найдены клады серебряных монет не моложе 989 года, хозяева которых были, судя по
всему, убиты, что подтверждает рассказ о подавлении восстания. В слоях 972—989 годов найден
нательный крестик, что также подтверждает информацию летописи о христианской общине Новгорода.
Янин отмечает «наличие в повести отдельных реалистических деталей, находящих археологическое
подтверждение», это «позволяет считать, что её возникновение в середине XV века опиралось на какую-то
достаточно устойчивую древнюю традицию»[14]. Ещё в 1988 году Янина поддержал О. М. Рапов, который

5
сопоставил сведения Никоновской летописи под 6498 годом с данными дендрохронологии, — сведения
Иоакимовской летописи не ставятся им под сомнение[15]. А. В. Назаренко(2001) с оговорками привлекал в
своих построениях данные Иоакимовской летописи о симпатиях к христианству Ярополка Святославича. В
2018 г. версия Янина была оспорена как основанная на домыслах и натяжках, произвольно
интерпретирующих или тенденциозно искажающих археологические данные; указывается также, что Янин
проигнорировал историю текста Иоакимовской летописи в рукописях Татищева: в ранней редакции не было
известия о поджоге домов[16].
Историк С. В. Алексеев подверг критике часть «Иоакимовской летописи», рассказывающую о крещении
Новгорода, указывая на внутренние противоречия текста и несоответствие другим новгородским источникам
и археологическим данным. Особое внимание он уделил вставкам В. Н. Татищева, отсутствовавшим в
рукописи историка (в выписках) и появившимся в окончательном тексте. В частности, вставкой оказались
сведения о том, что восстание против крещения возглавлял языческий жрец Богомил по прозвищу
Соловей[17].
В 2005—2006 годах в Великом Новгороде проводились подводные раскопки с целью выявления остатков
«Великого моста» через Волхов, самое раннее упоминание которого содержится в Иоакимовской летописи в
тексте о крещении новгородцев в 991 году. Тогда удалось обнаружить опоры моста XIII—XIV вв., что
придало С. Трояновскому и другим участникам проекта уверенности в возможности обнаружения
конструкций XI—XII вв. Если доверять тексту Иоакимовской летописи, то мост был построен одновременно с
нижним ярусом новгородских мостовых в 970—980-х гг., и археологи могут как подтвердить эти сведения,
так и опровергнуть их. Подтверждение существования моста через Волхов в X веке нашли в апреле 2018
года, когда подводными археологами был обнаружен пятиугольный в плане забутованный камнем сруб в
170 метрах от Великого моста выше по течению Волхова. Радиоуглеродный анализ образцов сруба,
проведённый в лаборатории изотопных исследований РГПУ им. А. И. Герцена, показал, что возраст этого
моста, пересекавшего русло Волхова между Никольским собором на Ярославовом Дворище и
утраченным собором Бориса и Глеба в Новгородском детинце, может составлять ок. 1060 лет[18], то есть он
был построен в X веке — деревья завершили свой рост приблизительно в 959 году ± 25 лет[19][20][21].
В вышедшем в Киеве исследовании А. П. Толочко (2005 г.), автор делает вывод, что Иоакимовская летопись
целиком создана Татищевым (её сведения, с точки зрения автора, «подтверждают» ряд догадок,
делавшихся Татищевым до её открытия, и содержат факты, которые могли быть известны только Татищеву,
но не средневековому летописцу). А. П. Толочко указывает на наличие у В. Н. Татищева в другом томе его
труда ссылки на несуществующее место Иоакимовской летописи[22]. Противники удревнения Иоакимовской
летописи также утверждают, что не существует текстологических доказательств её подлинности, а
археологически подтверждённые данные, на которые ссылаются апологеты Иоакима, для них сомнительны
(«строительный мусор» в Киеве и «следы пожара» в Новгороде). В свою очередь, С. В. Конча ответил на
критику Толочко встречной статьёй, где говорится, что его критические замечания построены целиком на
предположениях[23], тогда как ряд фактов, приведённых в Иоакимовской летописи, не мог быть известен
российским историкам XVIII века, но подтверждается другими источниками. А. П. Толочко, опираясь на
единственное слово «проторчь», присутствующее по одному разу в Иоакимовской летописи и в
Радзивиловском списке, утверждает, что «автор Иоакимовской летописи владел индивидуальным словарем
Татищева», откуда следует, что Татищев и был её автором. Однако из современных словарей[24], которых во
времена Татищева ещё не было, ясно, что в обоих случаях слово употреблено для обозначения узкой
теснины, пробиваемой в твёрдом грунте водами Днепра непосредственно вблизи порогов. В других
летописях слово «проторчь» встречается в иных формах («протолъчии», «протолчивое»)[25].
Одним из аргументов позднего происхождения считаются скандинавские мотивы, присутствующие в тексте.
Их наличие может быть связано с тем, что автор XI века использовал сведения скандинавов, служивших не
позднее 1019 года при дворе Ярослава Мудрого, который был женат на шведской княжне Ингегерде. В этом
случае допустимо авторство самого Иоакима Корсунянина, умершего в 1030 году, и Иоакимовская летопись
может рассматриваться как позднее изложение его историографического сочинения.
Однако С. В. Конча в своей статье, посвящённой скандинавским элементам в тексте Иоакимовской
летописи, приводит убедительные доказательства позднего происхождения топонимов, встречающихся в
части о Гостомысле. Автор показал, что эти сведения восходят к переписке В. Н. Татищева и его шведского
подрядчика Э. Ю. Биорнера, специалиста по скандинавским и латинским текстам. В ней встречаются, в
частности, топонимы Colmogardia (Колмогард — в летописи) и Kymenegardia (Кумень — в летописи),
заимствованные из европейских географических описаний России XVII века. В свете этого открытия историк
предлагает заново изучить текст Иоакимовской летописи, чтобы выяснить все её источники. Он, в
частности, сомневается, что В. Н. Татищев мог написать разделы летописи, описывающие историю X века[26].

6
Описание дунайского похода Святослава свидетельствует о знакомстве автора с византийскими
источниками (Диаконом и Скилицей), к которым Татищев не мог иметь доступа.

См. также[править | править код]

 Повесть временных лет
 Летописи Руси
 Полное собрание русских летописей

Примечания[править | править код]
↑ Показывать компактно

1. ↑ См. текст саги в статье А. Н. Веселовского «Русские и вильтины в саге о Тидреке

Бернском» ИОРЯС т. XI, кн. 3. СПб.. 1906, стр. 134—136, 169; Откуда есть пошла Русская земля/Ред. Кузьмин
А. Г. — М.:Молодая гвардия, 1986. — Кн.1. Происхождение народа. — С.573-632.
2. ↑ Анналы Ксантена. Год 844. В оригинальном тексте имя Гостомысла пишется как Gestimus.
3. ↑ Козьма Пражский, «Чешская хроника», кн. 1 : первая чешская хроника начала XII века
4. ↑ Мекленбургское городище близ современного города Висмараотождествляется с Велиградом из
средневековых хроник
5. ↑ Снорри Стурлусон. Круг земной.
6. ↑ См. также: Прошин Г. Второе крещение//Как была крещена Русь. М.:Издательство политической
литературы, 1989. — С.85.;Поппэ А. Политический фон крещения Руси (русско-византийские отношения в 986
—989 годах)// Как была крещена Русь. М.:"Издательство политической литературы", 1989. — С..;
7. ↑ Константин Багрянородный. О церемониях. Книга II. Глава 15-я. Второй прием Ольги Русской.
8. ↑ Карамзин Н.М. История государства Российского.
9. ↑ Соловьёв С. М. История России с древнейших времен. том III. глава 1
10. ↑ Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI — первая половина XIV века / Отв. Д. С. Лихачев. —
Л., 1987. — Вып. 1. — Том 1.
11. ↑ См. статью Гостомысл
12. ↑ Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М.,1987. — C.486.
13. ↑ Боровский Я. Е. Мифологический мир древних киевлян. Киев, 1982, с. 47-48; Килиевич С. Р. Детинец
Киева. IX — первой половины XIII в. Киев, 1982, с. 57. Козак Д. Н., Боровский Я. Е. Святилища восточных
славян// Обряды и верования древнего населения Украины. — Киев,1990. — С.92-93.
14. ↑ Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской
летописи) // Русский город (исследования и материалы). — М.,1984. — Вып. 7.; Янин В. Л. Крещение Новгорода
и христианизация его населения // Введение христианства у народов Центральной и Восточной Европы.
Крещение Руси. М.,1987.; Можейко И. Миг истории. — Вокруг света. — 1987. — N 7. — С.32
15. ↑ Рапов О. М. Русская церковь в IX — первой трети XII века. — М.:Высшая школа,1988.
16. ↑ Горовенко А. В. Рассказ Иоакимовской летописи о крещении новгородцев: могут ли данные
археологии опровергнуть текстологические выводы? // Valla. Том 4, № 5 (2018). – С. 1-16.
17. ↑ Алексеев С. В. Крещение Руси: источники против интерпретаций(Историческое обозрение. Вып. 5. М. :
ИПО, 2004. С. 20–33.).
18. ↑ Подводные археологи нашли в Великом Новгороде один из древнейших на Руси мостов
19. ↑ Таинственная фигура на дне Волхова преподала новгородцам урок истории
20. ↑ Эксклюзив: В Великом Новгороде найден самый древний из известных мостов
21. ↑ В результате подводных раскопок 2018 года обнаружен древнейший мост через Волхов
22. ↑ Толочко А. П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. — Москва: Новое
литературное обозрение; Киев: Критика, 2005. — 544 с.
23. ↑ Конча С. В. Чи існує «Iоакимів літопис»?
24. ↑ Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1995. Вып. 20. С. 266).
25. ↑ Азбелев С. А. Летописание Великого Новгорода. Летописи XI—XVII веков как памятники культуры и
как исторические источники. — М.: Русская панорама, 2016.
26. ↑ Конча С. В. Скандинавские элементы Иоакимовской летописи и вопрос о её происхождении//Древняя
Русь. Вопросы медиевистики — N3(49), сентябрь 2012 г. — с.98-111

7
Литература[править | править код]
 Азбелев С. Н. К изучению Иоакимовской летописи // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003.
Вып. 9 (19).
 Азбелев С. Н. В защиту Иоакимовской летописи // Честному и грозному Ивану Васильевичу: К 70-
летию И. В. Лёвочкина. М., 2004.
 Алексеев С. В. Источники Иоакимовской летописи // Историческое обозрение. Вып. 3. - М., 2002.
 Алексеев С. В. Литературные и археологические источники о крещении Новгорода // Знание.
Понимание. Умение. — 2005. — № 2. — С. 189-195.
 Горовенко А. В. Рассказ Иоакимовской летописи о крещении новгородцев: могут ли данные
археологии опровергнуть текстологические выводы? // Valla. Том 4, № 5 (2018). – С. 1-16.
 Горовенко А. В. Василий Татищев и «древние летописи»: домонгольская Русь глазами первого
русского историка. — СПб: Издательство Олега Абышко, 2019. — 416 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-
6041671-6-8. – С. 298-321.
 Моргайло В. М. Работа В. Н. Татищева над текстом Иоакимовской летописи // Археографический
ежегодник за 1962 г. – М., 1963. – С. 260-268.

Ссылки[править | править код]
 Азбелев С. Н. Новгородская Иоакимовская летопись | Переформат.ру (Опубликовано 10.12.2016)
 Русско-скандинавские связи середины IX века — статья Ю. В. Коновалова.
 Татищев В. Н. Об истории Иоакима
 Иоаким, епископ Новгородский | Электронные публикации Института русской литературы
(Пушкинского Дома) РАН

Новгородская Иоакимовская летопись

Опубликовано 10.12.2016

Самый ранний из памятников новгородского летописания испытал судьбу, во многом сходную с судьбой «Слова о
полку Игореве»: он дошел не в оригинале, а в позднейшей обработке, сама рукопись которой оказалась утрачена. Как
известно, текст Новгородской Иоакимовской летописи (далее: НИЛ) доступен непосредственному использованию
только в тех выписках из нее, какие передает В.Н. Татищев. В четвертой главе первой части своей «Истории
Российской» он подробно рассказал об обстоятельствах временного получения им трех тетрадей, вынутых из более
обширной рукописи, которая после их возврата была утрачена вследствие смерти владельца. Татищев привел,
снабдив своими примечаниями, не весь текст этих тетрадей, а только те фрагменты, содержание которых имело
отличия от Повести временных лет или не находило в ней соответствия. Он изредка сообщает, с какими частями ее
текста полностью совпадал текст НИЛ. Иногда можно догадываться об этом и на основании некоторых примечаний
историка, но все же трудно составить обоснованное мнение о том, каков был весь состав известий НИЛ в тетрадях,
бывших временно у Татищева.
 

8
 
Напечатанный после его смерти текст передает содержание рукописи НИЛ не всегда с буквальной точностью, ибо
Татищев, как это установлено, переписывая источник, иногда переходил на пересказ и даже вставлял свои пояснения.
Рукопись, которую он имел в руках, по его свидетельству, написана «новым, но худым письмом», а в оригинале ее
были утрачены два листа, о чем сообщал сам переписчик. Эти листы были вырваны, а о степени сохранности
остальных листов оригинала сведений нет. Неизвестно, к какому времени относился этот оригинал и какова была
редакторская работа его переписчика.
 
Сам Татищев, вероятно, несколько раз обращался к тексту НИЛ, «худое письмо» которой побуждало перечитывать и
уточнять передачу трудно разбираемых мест. Внимательно комментируя используемые им фрагменты НИЛ, он,
однако, не во всех случаях приводил их текстуально целиком. Таков переход от княжения Ярополка к княжению
Владимира: «О убивстве Ярополка, рождении Святополка и пр. почти сгласно с Нестором и житие Владимирово
описано со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат», – это пояснение дано Татищевым в замену
текста, который, «почти» согласуясь с Повестью временных лет, как видно, содержал еще и подробное описание
знаменитых пиров, о которых певцы былин, известных уже Татищеву, повествовали собирателям фольклора вплоть
до середины XX в. В тексте НИЛ есть переданные Татищевым прямые отсылки к фольклорным источникам. Но
пользование ее составителя материалами подобного рода далеко не ограничивалось случаями, когда это оговорено.
 

Отсутствие рукописи НИЛ и «баснословность» ее начальной части давали повод сомневаться в подлинности этого
памятника и даже побуждали некоторых скептиков обвинять в подлоге самого Татищева. Неосновательность такого
подозрения была со временем установлена, но продолжалась дискуссия по вопросам достаточно серьезным: восходит
ли текст, попавший в руки Татищева, к древнему памятнику, если восходит, то мог ли действительно быть его
составителем первый епископ Новгорода Иоаким, каков характер изменений и дополнений, которыми уснащался
древний текст при позднейшем редактировании, и не есть ли НИЛ целиком плод историографического
сочинительства относительно недавнего времени, ложно приписывавшийся Иоакиму. В ходе дискуссии был поднят
вопрос об источниках НИЛ, о их происхождении, датировке и характере их использования в НИЛ; обсуждалось и
соотношение НИЛ с другими памятниками летописания.
 
Составителем НИЛ предлагали считать новгородского митрополита, впоследствии – патриарха Иоакима, умершего в
1690 г., или монаха Иоакима, бывшего архимандритом Бизюкова монастыря до того, как его архимандритом стал
Мелхиседек, присылавший рукопись НИЛ Татищеву. Соответственно истолковывались слова первой фразы

9
напечатанного им текста, где говорилось, что эту летопись «святитель Иоаким, добре сведомый, написа», – слова,
отнесенные Татищевым к епископу Иоакиму умершему в 1030 г.
 
Серьезный разговор об Иоакимовской летописи требует достаточно полного учета, прежде всего, трудов
А.А.Шахматова. Но к ним русские исследователи НИЛ почему-то почти не обращались. А.А. Шахматов не раз
высказывался в том смысле, что епископ Иоаким был инициатором составления древнейшей летописи Новгорода, и
полагал, что ее фрагменты передает текст, опубликованный Татищевым. Хотя, по выражению А.А. Шахматова, «то,
что под Иоакимовою летописью разумеет Татищев, принадлежит новейшему сочинительству», несомненно, речь
здесь идет о позднейших наслоениях, которыми уснащена древняя основа текста, фрагментарно напечатанного
Татищевым. Непосредственно после приведенной только что фразы А.А. Шахматов пишет: «Вчитываясь
внимательно в изданную Татищевым Иоакимову летопись, мы приходим к следующему выводу: рассказ о крещении
Новгорода содержит черты, обличающие современника; некоторые части его могут принадлежать первому епископу
новгородскому Иоакиму. Это обстоятельство дает нам основание предположить, что древнейшее летописание
новгородское восходит ко временам Иоакима». А.А. Шахматов связывал с деятельностью Иоакима не только самое
начало летописной работы в Новгороде, выразившееся в фиксации «событий новгородских». Он далее пишет:
«Предание упорно приписывает Иоакиму составление такого летописного свода, где между прочим говорилось и о
первых князьях русских: ср. с одной стороны, свидетельство Татищева, а с другой сохранившееся в приложениях к
Комиссионному списку Новгородской 1-й летописи заглавие, написанное, по-видимому, рукою ХVIII века». Приведя
это заглавие, А.А. Шахматов продолжает: «Вот почему я решаюсь предположить, что Иоакимова летопись дошла до
нас в том своде, который предшествует Новгородской 1-й летописи и который по его древности можно назвать
«Начальным сводом». Епископ Иоаким скончался в 1030 г.: это обстоятельство указывает нам тот объем, который
могла иметь первоначальная Иоакимовская летопись». Но она уже соединяла материал новгородского происхождения
с киевским. Как пишет далее А. А. Шахматов, «Епископ Иоаким в основание своего свода положил письменный
источник: рассказ киевский о первых князьях русских, рассказ, изложенный в известной части без всяких
хронологических данных» (Шахматов А.А. Общерусские летописные своды XIV и XV веков // ЖМНП. СПб., 1900.
Ноябрь. С. 183, 184, 185).
 
В последовавших работах А.А. Шахматова концепция его обогатилась новыми звеньями, выяснилось, что
Начальному своду предшествовал Древнейший киевский свод, причем составлен он был в 1039 г., а Начальный – в
1093 г.; между ними А.А. Шахматов помещал Новгородский свод 1050 г. Среди сточников его была летопись
епископа Иоакима, продолженная до 1036 г. и опосредованная сводом 1039 г. Рассматривая предположительный
состав свода 1050 г., А.А. Шахматов резюмировал: «Предыдущее исследование приводит меня к следующему
заключению. В 1017 году новгородские власти во главе с посадником и епископом решили вписать Правду
новгородскую (как, по-видимому, называлась Ярославова грамота) в летопись; исполнение этого решения принял на
себя епископ Иоаким. Так возникла первая Новгородская летопись» (Шахматов А. А. Разыскания о древнейших
русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 508). Восстановлением ее текста А.А. Шахматов не занимался, но, давая
гипотетический текст Новгородского свода 1050 г., он включил в него слова «посадиша стареишину Гостомысла» –
на основе летописей XV в., поясняя: «Находим неизбежным возвести это известие к своду XI века и предполагаем,
что оно читалось в нем в рассказе о древнейшем моменте истории Новгорода».
 
Напечатанный Татищевым текст НИЛ древнейший момент истории Новгорода излагает гораздо пространнее, чем
реконструированный А.А. Шахматовым текст свода 1050 г., причем центральной является именно фигура
Гостомысла. Новгородский же свод 1050 г. непосредственно основан был уже не на своде Иоакима, а на недавнем
киевском своде 1039 г., поскольку последний был в сущности официальным летописным сводом русской
митрополии.
 
Этим объясняется то обстоятельство, что восходящая к Новгородскому своду 1050 г. древнейшая летопись
Новгорода, которая дошла до нас, – Новгородская первая – не связана текстуально с НИЛ. Недавний исследователь
Новгородской первой летописи А.А. Гиппиус, подводя итоги своей работы, пишет о предыстории этого памятника:
«В середине XI в. в Новгороде при Софийском соборе был составлен летописный свод, соединивший какие-то части
древнейшего киевского летописания с начатками местной летописи. На протяжении второй половины XI – начала ХП
в. он несистематически пополнялся отдельными летописными записями» (Гиппиус А. А. К истории сложения текста
Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. СПб., 1997. Т. 6 (16). С. 68-69). Более детально
об этом писал в свое время А.А. Шахматов: «В 1050 году окончена строением и освящена церковь св. Софии в
Новгороде. В ознаменование этого события строители храма, князь Владимир и епископ Лука, решили озаботиться

10
составлением летописного свода. В основание древнего Новгородского свода был положен Древнейший Киевский
свод <...> Другим источником послужила Новгородская летопись 1036 года <...> Сначала сводчик прибег к
компилированию своего новгородского источника с киевским (события до 1017 года); но потом передал текст
новгородского источника отдельно, поместив его вслед за упомянутым кратким извлечением из Древнейшего свода
(события после 1017 включительно до 1036 года). Рассказ о событиях после 1037-го и до 1050-го года включительно
составлен сводчиком самостоятельно на основании расспросов и припоминаний. Вскоре текст Древнего
Новгородского свода обосложнился приписками; эти приписки имеют характер погодной летописи, но изучение их
показывает, что они записаны в несколько следовавших друг за другом моментов» (Шахматов А.А. Разыскания… С.
530-531).
 
При этом А.А. Шахматов отмечал, что из новгородской летописи 1036 г. был взят текст «1015 и следующих годов», а
также «крещение Новгорода». Текст 1015-1017 гг., каким он предположительно читался в летописи епископа
Иоакима, А.А. Шахматов привел в своих «дополнительных примечаниях». Текст этой летописи, полученный
Татищевым, обрывается раньше, поэтому материала для сопоставления не дает. Что же касается крещения Новгорода,
то в 1050 г. подробное повествование о нем летописи Иоакима уже потеряло свою актуальность и было заменено
кратким известием: «Приде Новугороду епископъ Иоакимъ Кърсунянинъ и требища раздруши и кумиры посече».
 
Таким образом, обращение к трудам А.А. Шахматова не оставляет сомнений в том, что Новгородская Иоакимовская
летопись в ее первоначальном виде мыслилась А.А. Шахматовым как древнейший этап новгородского летописания, а
составленный Иоакимом летописный свод – как этап общерусского летописания, предшествовавший тому киевскому
своду, который А.А.Шахматов впоследствии называл «Древнейшим».
 
История изучения НИЛ рассматривалась несколько раз с разной степенью полноты и подробности. Наиболее
обстоятельный обзор работ о ней был некогда осуществлен И.П. Сениговым, более подробная библиография их
выполнена позднее Н.К. Никольским и напечатана около ста лет назад. Библиография летописания, составленная Р.П.
Дмитриевой, в аннотациях отраженных там работ учитывает ИЛ по 1956 г. До этого же года доведен последний по
времени краткий обзор работ, посвященных НИЛ, который опубликован О.В. Твороговым в 1987 г. ( См.: Сенигов И.
Историко-критические исследования о новгородских летописях и о Российской истории В.Н. Татищева. М., 1887. С.
150-169; Никольский Н.К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X-XI вв.).
Корректурное издание. СПб., 1906. С. 71-74; Дмитриева Р.П. Библиография русского летописания. М.; Л., 1962;
Творогов О.В. Иоаким // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI – первая половина XIV в.). Л.,
1987. С. 204-206). В этот обзор не попали несколько важных исследований, появившихся между 1956 и 1987 гг., а
суммарное рассмотрение работ предшествующего времени сторонником критического восприятия НИЛ побуждает
прежде, чем говорить о недавних трудах, коротко остановиться на главных результатах изучения НИЛ и отношении к
ней историков до середины XX в.
 
Еще Н.М. Карамзин, не отнесшийся к НИЛ серьезно и назвавший ее «шуткой» В.Н. Татищева, породил скептическое
восприятие этого памятника, дожившее частично до недавнего времени даже в некоторых обобщающих работах (хотя
такого рода суждения встречались и у менее известных ныне предшественников Карамзина). Однако вполне
определенно выступил против негативного взгляда на ИЛ С.М. Соловьев в предпринятой им характеристике трудов
Татищева: «Можно как угодно ценить так называемую Иоакимовскую летопись, принимать ее известия в
соображение при исследованиях или не принимать, – писал Соловьев, – но никак не должно обвинять Татищева за то,
что он сохранил нам отрывок, во всяком случае любопытный, или приписывать ему самому подлог; надобно только
удивляться осторожности Татищева, благодарить его за подробное описание отрывка и обстоятельств, при которых
он ему достался» (Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII века // Архив историко-юридических сведений,
относящихся до России, издаваемых Николаем Калачевым. М., 1855. Кн. 2, первая половина. Отд. 3. С. 25). Не менее
значимым было и суждение Соловьева о самом тексте НИЛ: «По внимательном рассмотрении отрывка оказывается,
что он составлен в позднейшие времена, но составитель имел в руках начальную Новгородскую летопись, с именем
епископа Иоакима, или хотя и без имени, но с ясными указаниями, что она написана этим епископом» (Там же. С.
24).
 
Вышедший годом позже труд о НИЛ, принадлежавший П.А. Лавровскому, поныне является единственным
разносторонним исследованием этого памятника. Существенно, что за прошедшие почти полтора столетия основные
положения этой работы остались почти непоколебленными, несмотря на попытки оспорить их. Лавровский
подразделил НИЛ на две части: первая была, по его мнению, составлена в сравнительно недавнее время и в целом не

11
является достоверной: она основана преимущественно на поздних источниках, но «имя Гостомысла, князя или
старейшины новгородского, и название города Славенска заставляют предполагать у автора присутствие <...> списков
летописей древних». Вторая часть летописи, начиная от Рюрика, передает содержание древнего источника,
составителем которого мог быть если не епископ Иоаким, то, во всяком случае, представитель духовенства, близкий
описанным событиям. Он или был современником крещения новгородцев, или знал о нем по рассказам очевидцев.
Эта часть содержит «достоверные, действительные известия», причем не исключено, что она написана была в
первоначальном своем виде первым новгородским епископом.
 
Скептический взгляд на НИЛ в довольно резкой форме высказал историк церкви Е.Е. Голубинский, стремясь
обосновать его содержанием своего доклада, опубликованного в 1881 г. Передавать доводы Голубинского сейчас нет
необходимости, так как они были внимательно разобраны и опровергнуты уже в 1883 г. обстоятельной рецензией
И.А. Линниченко. Показав, что НИЛ не является фальсификатом и что составление ее невозможно приписывать
Татищеву, Линниченко, однако, отнесся к тексту НИЛ все же несколько предвзято, далеко не во всем соглашаясь с
Лавровским. По мнению рецензента, вторая часть НИЛ скорее является компиляцией известий, взятых как из
сохранившихся летописей, так и несохранившихся, которую обильно уснастили «прагматико-риторические
амплификации» позднего составителя; за вычетом их останется сравнительно немного оригинального материала,
взятого из несохранившейся древней летописи. К таким известиям Лавровский относил «рассказ о крещении
новгородцев (но едва ли весь), может быть известие, что король угорский приходился тестем Святославу, и также
известие о присылке к нам первых иереев из Болгарии».
 
Хотя рецензия И.А. Линниченко в сущности не решала основных вопросов изучения ИЛ, она показала полную
несостоятельность мнения, будто бы ее текст является фальсификатом В.Н. Татищева. Специальных работ о ней
долго не появлялось, но своеобразный рецидив скептического отношения к НИЛ представила малоизвестная у нас из-
за обстоятельств начала второй мировой войны, хотя и напечатанная в довольно авторитетном издании, статья
Мишеля Горлина, о которой стоит поэтому сказать.
 
М. Горлин не считает Татищева автором фальсификата и даже пишет вслед за И.А. Линниченко, что Татищев «был
честный труженик, серьезный исследователь, который не пошел бы на подобную мистификацию». Но в итоге
приходит к заключению, что фальсификатором был «поощряемый и подстрекаемый Татищевым» архимандрит
Мелхиседек. Вообще негативное отношение М. Горлина к НИЛ по своему накалу сопоставимо с тем, что высказывал
Е.Е. Голубинский. Но М. Горлин претендует еще и на оценку привлекших его внимание трудов. Он не пощадил даже
А.А. Шахматова, хотя последний, строго говоря, не может быть отнесен к исследователям приведенного у Татищева
текста НИЛ. М. Горлин высказывает убеждение, что А.А. Шахматов «был под сильным впечатлением от чтения
Татищева» и что «именно нашей летописи посвящена самая сомнительная часть его реконструкции», отослав к с. 495-
508 «Разысканий» А.А. Шахматова, которые Горлин, видимо, прочел не слишком внимательно: на них
рассматриваются главным образом летописные известия о событиях, происходивших значительно позже того, на чем
обрывается известный нам текст НИЛ, который привел Татищев.
 
Как пишет Горлин, «интересы исторические и политические второй четверти XVIII века оставили свой весьма четкий
след» в тексте НИЛ, а «мотивы, которыми руководствовались» при ее создании, состояли в том, чтобы «узаконить
недавние завоевания». Полагая, что он пересказывает текст, напечатанный Татищевым, Горлин называет «область,
завоеванную Буривоем к западу (à l’ouest) от реки Кюмень», тогда как из текста НИЛ и примечания Татищева ясно,
что владения Буривоя находились к востоку, а не к западу от нее. Завоевания же России в XVIII в., во-первых, вообще
не простирались на запад от реки Кюмень, а, во-вторых, сомнительно, чтобы их мог «узаконить летописный текст, где
говорится, что Буривой «при оной реце побежден бысть, вся свои вои погуби, едва сам спасеся». Согласно выводам
Горлина, «связи, объединяющие Иоакимовскую летопись с интересами Татищева», свидетельствуют, что она была
составлена «для Татищева», причем «эта подделка внушена была» им самим, ибо, как полагает Горлин, Татищев
послал Мелхиседеку «сведения по проблемам, которые его интересовали», желая получить их подтверждение, и НИЛ
«стала как бы «материализацией» желаний Татищева».
 
Кроме того, по убеждению Горлина, НИЛ была порождением борьбы Бизюкова монастыря против смоленских
митрополитов: архимандрит Мелхиседек стремился «привлечь благосклонность Петербурга», и «большим козырем в
этой игре» должно было стать нахождение в его обители «самой древней русской летописи», которая «показывала бы
приоритетные права русских на Карелию». Остается только неясным, с какой стати и каким образом Татищев при его
сложных отношениях с церковью стал бы воздействовать на Синод в интересах Бизюкова монастыря и какую роль

12
могло в этом сыграть подобное «подтверждение» русских прав на уже присоединенную опять Карелию, которая
ранее входила в состав владений Великого Новгорода на протяжении ряда веков.
 
Специальное внимание М. Горлин обращает на присутствие в НИЛ скандинавских имен и географических названий.
Часть их он возводит к переведенной на русский язык Татищевым и увидевшей свет в первом томе его «Истории»
работе Г.С. Байера, до того изданной на латинском языке в 1738 г. (полагая, очевидно, что на латыни ее спешно
изучал «мало грамоте умеюсчий» Мелхиседек). Другие скандинавские имена, по словам М. Горлина, «свободно
придумываются» фальсификатором – наравне с такими славянскими, как Буривой или даже Владимир, причем «все
начало летописи находится под знаком русско-варяжских связей», а «тенденция автора» состоит в том, чтобы
показать их древность и «снять тем самым с приглашения князей всякий характер иностранной интервенции».
Остается гадать, какие из предшественников предполагаемого фальсификатора трактовали приглашение Рюрика и его
братьев как «интервенцию».
 
Мотивация Горлином подложности Новгородской Иоакимовской летописи типологически сходна с предпринятой
тогда же его учителем А. Мазоном мотивацией подложности «Слова о полку Игореве». Необходимо сказать еще о
специально посвященной НИЛ статье С.К. Шамбинаго, появившейся уже после войны. Со статьей Горлина
Шамбинаго, по-видимому, знаком не был, а работу свою посвятил попытке обосновать тождество НИЛ и
Новгородской третьей летописи последней четверти XVII в., имея в виду ее неопубликованную пространную
редакцию. Тезис Шамбинаго оказался неверен, а доводы, выдвинутые в его подтверждение, – несостоятельны, что я в
свое время попытался подробно показать (См.: Шамбинаго С.К. Иоакимовская летопись // Исторические записки.
М., 1947. Т. 21. С. 254-270. Ср.: Азбелев С.Н. Новгородские летописи XVII века. Новгород, 1960. С. 47-55).
 
Автором НИЛ некоторые предлагали считать не только Татищева или архимандрита Мелхиседека: это те, кто,
доверяя указанию ее текста относительно авторства «святителя Иоакима», не соглашались признать таковым Иоакима
Корсунянина. В.И. Григорович, выступивший с сообщением на Третьем археологическом съезде в 1874 г. (оно
напечатано только в кратком изложении), указал (на основании помянника) что «около 1730 года в Бизюкове
монастыре жил архимандрит Иоаким», и высказал мнение, что «этот Иоаким имел возможность из готовых летописей
составить свод, тетради которого были доставлены Татищеву в 1748 году». Однако названный Григоровичем Иоаким
очень недолго возглавлял монастырь, откуда Татищев позже получил рукопись НИЛ, а сохранившаяся
характеристика этого монаха современниками делает крайне маловероятным предположение о его причастности к
столь серьезному делу, как составление летописного свода.
 
Л.В. Черепнин, определивший время составления и многие из источников Новгородской Забелинской летописи,
работа над которой, по наблюдениям Черепнина, была начата при новгородском митрополите Иоакиме, занимавшем
эту кафедру в 1672-1674 гг., высказал предположение: «Нельзя ли видеть в Иоакимовской летописи одну из редакций
Иоакимовского свода, т. е. новгородского свода конца XVII в., начатого при митрополите Иоакиме?» (См.: Черепнин
Л.В. «Смута» и историография XVII века. (Из истории древнерусского летописания) // Исторические записки. М.,
1945. Т. 14. С. 127). Как выяснилось, составление этого свода окончилось в 1680-1681 гг., а мысль относительно связи
его с НИЛ Л.В. Черепниным аргументирована не была; она может расцениваться как осторожная догадка, что этот
Иоаким – составитель НИЛ и что ему она обязана своим названием. Но опубликованные результаты изучения
названного свода по всем его спискам не дают оснований для этой идентификации – в такой же степени, как для
идентификации, предлагавшейся С.К. Шамбинаго.
 
Хотя в первое столетие изучения НИЛ «количественный» перевес и «последнее слово» были за сторонниками
отрицания древности этого памятника (имею в виду специально посвященные ему работы), крупнейшие историки
России, знакомые, конечно, с исследованиями НИЛ, не разделяли негативного к ней отношения, использовали даже
ту часть ее, которую Лавровский не считал достоверной, – использовали с оговорками и без оговорок. Например, Г.В.
Вернадский писал: «Согласно так называемой Иоакимовской летописи, утраченной, выдержками из которой однако
пользовался В. Н. Татищев, имя словенского князя, изгнавшего варягов, было Гостомысл» (Вернадский Г.В. История
России: Древняя Русь. Тверь; М., 1997. С. 339). (Привлекал Г.В. Вернадский и другие уникальные сведения НИЛ.)
Рассказ НИЛ о Гостомысле обильно использовал Н.И. Костомаров; он приводил полностью и повествование ее о
крещении Новгорода. Что же касается «Истории России» С.М. Соловьева, то здесь можно привести довольно много
примеров, когда автор опирается в своих построениях на материал, который есть только в НИЛ.
 
Отличается от рассмотренных работ по своей специализации вышедшая в 1960 г. статья Б. Клейбера «Скандинавские

13
следы в старинной русской летописи», напечатанная в малодоступном издании. О ней поэтому следует сказать
несколько подробнее. Но этот автор имеет в виду не только Новгородскую Иоакимовскую летопись: она служит для
него в ряде случаев отправным пунктом суждений относительно примеров, больше связанных с Повестью временных
лет. Так, один из экскурсов посвящен летописному имени «Малфредь», в связи с которым речь идет вообще о женах
Владимира, о его матери, о названии древлянской столицы «Искоростень» и сходном названии населенного пункта у
Ильменя, о некоторых других летописных и нелетописных названиях и именах, происхождение которых Клейбер с
разной степенью убедительности предлагает объяснять скандинавским воздействием. Упоминание в НИЛ Биармии не
только дает повод Клейберу обратить внимание на то, что этого названия нет в других летописях, но оно фигурирует
в сагах: автор уделяет немало места вопросу о происхождении термина «Бьярмланд», работе Тиандера о поездках
скандинавов в Белое море и изменчивости представлений о границах «Бьярмланда». Далеко не все в работе Клейбера
представляется бесспорным, но в целом ее отличает несравненно более серьезный подход к предмету и гораздо
большая основательность в его рассмотрении, нежели то, что продемонстрировал М. Горлин.
 
Охарактеризовав деятельность Татищева и высоко оценив его труд по написанию Истории, Клейбер с большим
почтением отзывается о русских летописях вообще, а затем говорит непосредственно о Новгородской Иоакимовской.
Рассматривая последовательно ее содержание, автор комментирует текст соображениями и параллелями,
призванными обосновать гипотезу о скандинавском влиянии на древнейшую составляющую попавшего в руки
Татищева материала. Решительно отклонив домыслы тех своих предшественников, которые считали его
фальсификатом, Клейбер пишет о разновременности текста: обратив внимание на рассказ о крещении Новгорода,
автор характеризует его как «необычайно живое и интересное повествование свидетеля», относительно которого,
«конечно, можно предположить, что это сообщение написано» самим Иоакимом «или одним из его сотрудников»; но
Иоаким не мог быть «автором всей летописи». По словам Клейбера, «с большой уверенностью можно предположить,
что летопись, отрывок которой получил Татищев, является компиляцией старинных русских, польских и, возможно,
чешских летописей и сказаний», которая составлена «не ранее XVI века, вероятно, в XVII веке». Но в НИЛ «имеется
много интересных и важных сведений которых нет в других летописях и это выделяет ее среди других подобных
компиляций». Причем, как подчеркивает Клейбер, «эта летопись особенно интересна для нас, так как мы находим в
ней множество северных следов».
 
Напомнив, что, согласно исследованиям летописи Нестора, в ее древнейшей части хронологические указания
отсутствовали и были внесены позже, Клейбер пишет: «Иоакимовская летопись сообщает нам в основном о тех же
самых событиях, что и Нестор, но всегда без указания года. Это дает нам опять-таки право предположить, что в
основе Иоакимовской летописи лежит текст, который древнее, чем списки летописи Нестора, которые дошли до нас».
 
Поскольку НИЛ «начинается с фантастического повествования об очень древних славянских князьях», Клейбер
отмечает, что, «как и в других подобных повествованиях, автор пытается объяснить названия городов и народов из
личных имен». Но, зафиксировав внимание на упоминании князей «Гардорика» и «Гунигара», Клейбер пишет, что «за
именем Гуннигард, несомненно, стоит древнее скандинавское название Киева – Кенугардр». Комментируя слова НИЛ
о том, что князь Вандал «имел жену от варяг Адвинду, вельми прекрасну и мудру, о ней же многое от старых
повествуется и в песнях восклицают», Клейбер дает гипотетическую скандинавскую этимологию имени, звучавшего
предположительно «Ад-винр», допуская, что «в народе сохранилась память о северной героической личности,
которая, возможно, жила однажды в древние времена в России», а «автор летописи пытается включить ее в
родословное древо славянских князей, делая Адвинду легендарной женой Вандала».
 
Легендарными персонажами Клейбер называет не только Вандала и Адвинду. О «легендарном образе» Гостомысла в
статье говорится много, но Клейбер вообще не считает, что этот персонаж должен быть вымышленным. По словам
исследователя, «в том, что варяги не сразу справились с Новгородом и подчинили его, а также, что их противников
возглавлял тот или иной князь или посадник, едва ли можно сомневаться». Это соображение приводится в пояснение
того факта, что кроме повествования НИЛ существуют упоминания Гостомысла как первого посадника, а в «менее
достоверных» летописях «Гостомысл выступает как князь Новгорода, который с успехом борется против варягов». В
параллель имени и той общей аттестации, какая дана Гостомыслу в НИЛ, Клейбер приводит двух персонажей из саг,
имена которых частично соотносимы по этимологии с именем Гостомысла и отчасти близки ему некоторыми из
своих личных качеств. Но автор статьи оговаривается, что не намерен делать из этих соотнесений «слишком далеко
идущих выводов». Для Клейбера «Колмогард», куда отправляется Гостомысл, дабы, поднявшись «на высокая»,
принести жертвы богам и вопросить при посредстве «весчунов» о своем наследнике, – это несомненно Холмгард. В
данном случае, как и в ряде других, автор статьи игнорирует заслуживающее внимания примечание Татищева, но

14
оговаривает близость самим Клейбером тут же упомянутого названия «Колмово», которое обозначает «старинное
местечко», находящееся «в нескольких километрах от Новгорода». Обращение Гостомысла к «весчунам» в
«Зимеголы» дает повод Клейберу напомнить о пути из Балтики к Черному морю по Западной Двине, где «скандинавы
пришли в первое соприкосновение со славянами» и посещали Земгалию. Для автора, видимо, не вставал вопрос – не
была ли она известна славянам не хуже, чем скандинавам.
 
Заслуживают внимания соображения Клейбера относительно сна Гостомысла. Правда, автор статьи, видимо, и в этом
случае не прочел примечание Татищева, ибо пишет только от себя – правда, подробнее, чем Татищев, о
соотносимости повествования об этом сне с аналогичным рассказом у Геродота. Но далее Клейбер верно отметил, что
«в русском фольклоре сны встречаются лишь эпизодически», что «в летописи Нестора вообще нет никаких
пророческих снов, а в одном месте (1071 г.) автор даже утверждает, что пророческие сны происходят от дьявола»,
зато «в скандинавских сагах <...> пророческие сны весьма обычны, и именно дерево символизирует там
происхождение, потомство и порядок наследования. Сон Гостомысла напоминает нам, – продолжает Клейбер, –
прежде всего сон Рагнхильды. Подобные сны встречаются также в Шотландии и Ирландии», а «один подобный
пророческий сон связан с рождением Вильгельма Завоевателя».
 
Имя жены Рюрика – дочери «князя урманского» – Ефанда, по мнению Клейбера, результат ошибки в прочтении
имени «Сфанда». Не находя достаточно убедительных параллелей в реальном языковом материале, Клейбер пишет,
что «теоретически» можно рассматривать его «как аналогичное <...> имени *Свандис с ласкательной формой
*Сванда, *Сфанда».
 
В связи с мнением А.А. Шахматова относительно отсутствия в Начальном своде данных «об отношениях между
Олегом и Игорем», у Клейбера «возникает впечатление» что известие НИЛ «об опекунстве Олега и о родственных
связях с Рюриком и Игорем находится под влиянием саги о Гутторме и Харальде Хорфагре» – современниках Олега;
когда Харальду было только 10 лет, «Гутторм, его дядя, стал предводителем дружины и ведал всеми делами
управления страной» он «был главой войска» и «брал молодого Харальда с собой в походы». Не вполне убеждает и
другое сопоставление с этой сагой: напомнив, что Харальд «имел много жен и много детей», Клейбер акцентирует
внимание на том, что «дети короля Харальда были вскормлены там, где жили матери каждого из них», и пишет, что
«нечто подобное» находится в НИЛ, когда она рассказывает об отпуске жен крестившимся Владимиром, «судя по
всему – в их родные места».
 
Совсем неубедительными представляются попытки Клейбера обосновать предположение о скандинавском
происхождении Добрыни. Тут автор статьи вступает в противоречие с текстом НИЛ, где среди жен Владимира
фигурирует Мальфрид. Клейбер присоединяется к мнению, что глухое упоминание этого имени в Повести временных
лет имеет в виду не жену, а мать Владимира – Малушу. В связи с этим Клейбер хочет убедить своих читателей, что
землей древлян управляли скандинавы, что скандинавского происхождения был и князь Мал – отец Добрыни и
Малуши, настоящее имя которой – «Мальмфридр». Как бы забыв об этом тезисе, Клейбер далее, повествуя об отпуске
Владимиром своих жен, пишет буквально следующее: «Мальфрид мы находим в городе Овруч у древлян, то есть в
старинной княжеской резиденции легендарного князя Мала. И это подтверждает ее идентичность Малуше». Таким
образом, автор статьи, увлекшись, совместил в одном лице жену и мать Владимира Святославича.
 
Мнение о скандинавском происхождении Добрыни высказано Клейбером в связи с рассказом НИЛ о крещении
новгородцев. Автор статьи совершенно прав, когда пишет, что это «очень длинное и трезвое сообщение»,
относительно которого «возникает впечатление», что оно написано «свидетелем, который прибыл в Новгород вместе
с войском Добрыни (дяди князя Владимира)». Оговорившись, что «в русских летописях не содержится никаких
прямых указаний на то, что Добрыня был из скандинавского рода» (66), Клейбер ищет косвенные указания.
 
Относительно слов НИЛ в рассказе о крещении «высший же над жрецы славян Богомил <...> вельми претя люду
покоритися» Клейбер заключает, что «или сам автор не был славянином», или «тогда в Новгороде было много
неславян, или и то, в другое», а «кроме славян в Новгороде могли быть только скандинавы и частично финны».
Сказанное, конечно, верно, но Клейбер как бы забывает, что епископ Иоаким, к славянам не принадлежавший, был,
очевидно, грек, а отнюдь не скандинав. Для греческого проповедника христианства у славян естественно было
назвать главного своего антагониста славянским жрецом. Тем более, что крещению, вероятно, подлежало все
население города, включая и скандинавов, имевших иных жрецов. Клейбер указывает, что Татищев ошибся в своем
истолковании находящегося в ИЛ слова «каперовы» – «сие видится греческое «оловннны» испорчено», ибо в

15
греческое языке близкого соответствия нет, но зато оно есть у скандинавов: «коппер» – медь. Это позволяет
разъяснить слова «повелехом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и каперовы <...> на выю возлагати»: по-
видимому, к крещеным скандинавам относилось повеление надевать кресты «каперовы». Однако сам Клейбер такого
пояснения не предлагает, а задает лишь риторический вопрос: «каким образом простое скандинавское слово может
попасть в русский текст?» – подразумевая, очевидно, скандинавское авторство текста.
 
Общий вывод Б. Клейбера состоит в том, что «или автор самой древней части Иоакимовской летописи был
скандинавского происхождения, или у него были скандинавские помощники». Первую часть этого заключения
следует отнести к увлеченности исследователя своей темой, но вторая требует серьезного внимания.
 
Естественно предполагать, что, может быть, не сам епископ Иоаким, а скорее кто-то из его окружения, занявшийся по
поручению владыки подготовкой летописи, собирая для нее материал, общался не только со славянским населением
Новгорода, но и с жившими там скандинавами. В окружении же Иоакима наиболее образованную часть
первоначально составляли, очевидно, прибывшие с ним греки. Фиксация материалов могла вестись сначала на
греческом языке, затем уже оформлялся русский текст. В процессе такой работы имена и названия, услышанные от
скандинавов, при недостаточно совершенном знании местных языков могли оказаться в контексте, фиксировавшем
рассказы славян-информаторов (и – наоборот), причем возникали порожденные этим смещения смысла. Следы их
можно усмотреть в некоторых несообразностях, которые, вероятно, отчасти сгладились, а может быть и усугубились
при редактированиях НИЛ до того, как она попала в руки Татищева.
 
Более существенными представляются смысловые параллели, относящиеся не к именам и названиям, а к
историческому и к мнимо историческому содержанию таких эпизодов, как сон Гостомысла или пассаж о родстве
Олега с Рюриком и Игорем: в первом случае перед нами явно мотив международного фольклора, но во втором –
скорее, просто сходство исторических ситуаций, осложненное, может быть, при оформлении текста НИЛ
знакомством информатора с аналогичным по общему смыслу повествованием из фольклора скандинавского. В совсем
слабой степени это относится к женам Владимира: из летописи не следует, что все они отправлены были в родные
места.
 
«Иоакимовская летопись, – пишет в заключение Клейбер, – вообще вдохновляет на мой взгляд на более интенсивное
изучение скандинавского влияния среди славян в древнейшие времена, до того, как варяги пришли в страну. Это,
конечно, сложная, но благодарная задача. Параллельно с археологическими исследованиями, по моему мнению,
следовало бы осуществлять более систематические сравнительные исследования фольклора и топонимов на
славянском, балтийском, скандинавском и, возможно, также и финском материале».
 

16
В 1962 г. вышел первый том академического издания «Истории Российской» В.Н. Татищева, которое предварялось
вводными статьями. Среди них была статья М.Н. Тихомирова, посвященная источникам этого труда. Уклоняясь от
серьезного разговора о НИЛ, автор статьи написал следующее: «В.Н. Татищев передал содержание Иоакимовской
летописи довольно подробно. Это избавляет нас от необходимости анализировать содержание этой летописи, которая
не может быть источником для каких-либо построений по истории древней Руси, но является прекрасным источником,
характеризующим русскую историографию XVII в.». Со статьей Б. Клейбера М.Н. Тихомиров вряд ли успел
познакомиться, зато его аттестация НИЛ стала широко известна историкам, а воздействие ее продолжает сказываться и
поныне; она, конечно, повлияла, в частности, на упоминавшийся «Словарь книжников и книжности Древней Руси».
 
Само же издание подготовлено на основе рукописей, основные разночтения которых были в нем приведены, – в
частности, к тексту НИЛ и к примечаниям, которыми его снабдил Татищев. Результаты более детальных
сопоставлений рукописного материала, относящегося к НИЛ, были опубликованы М.В. Моргайло в следующем году.
Они подтвердили высказывавшийся раньше общий тезис, что «Татищев отнюдь не считал своей задачей совершенно

17
точную передачу текста», но, как выяснилось, изменения, вносившиеся Татищевым в текст НИЛ, почти не касаются
содержания: это частные редакторские поправки. Только в двух случаях можно говорить о добавлениях,
затрагивающих смысл. Такова часть фразы в рассказе о сновидении Гостомысла: «…еже не имать наследити сын
большия дсчере, зане негож бе». Другое добавление – в рассказе о том, как язычники сопротивлялись крещению:
«Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покорится». Однако
сохранились не все рукописи, отражавшие работу Татищева над текстом НИЛ: существовал промежуточный
недошедший, список, где были собственноручные поправки Татищева. А в дошедшей рукописи есть его приписка на
поле, содержащая восполнение восемнадцати слов, явно пропущенных ранее при переписывании. Восполнения
подобных пропусков могли быть и в упомянутых выше случаях. Анализ же примечаний показал, что «Татищев
комментировал Иоакимовскую летопись постепенно, <...> он несколько раз обращался к ней». Поэтому могли быть и
восполнения ранее не разобранных мест.
 
Через 10 лет после выхода академического издания появилась статья А.Л. Гольдберга, содержавшая весьма
категоричное суждение об НИЛ, которая, впрочем, не являлась предметом его исследования: оно представляло собой
классификацию списков так называемой «Истории еже о начале Русския земли» (Гольдберг А.Л. Легендарная повесть
XVII в. о древнейшей истории Руси // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1982. Т. 13. С. 62). Поскольку
этот памятник тематически близок началу НИЛ и имеет с ним несколько общих персонажей, сопоставление их
осуществил еще В.Н. Татищев, который высказался довольно резко об авторе этой «Истории», заключив, что «он
сказание Иоакимово за основание имея, да не разумея, хотел пополнить и темность оного изъяснить, токмо ума
столько не было». По заключению же А.Л. Гольдберга, взаимоотношение двух памятников имело характер «прямо
противоположный. Очевидно, составитель Иоакимовской летописи, будучи знаком с повестью о древнейшей истории
Руси, позаимствовал из нее несколько героев и создал новую, не менее фантастическую легенду».Основанием для
вывода А.Л. Гольдберга была только приводимая им на этой странице справка: «В трудах советских ученых (С.К.
Шамбинаго, М.Н. Тихомирова) показано, что мнение Татищева о создании Иоакимовской летописи в древние
киевские времена было ошибочным и время ее возникновения следует, по-видимому, отнести к самому концу XVII в.»
(имеются в виду упомянутая выше статья С.К. Шамбинаго и цитированное мной суждение, высказанное М.Н.
Тихомировым при публикации «Истории» В.Н. Татищева).
 
Но вскоре обнаружился важный результат того, что археологические исследования осуществлялись не только
«параллельно»: совмещение в лице В.Л. Янина археолога и исследователя письменных источников позволило ему
перевести в новое качество изучение НИЛ (См.: Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев. (О
возможном источнике Иоакимовской летописи) // Русский город. (Исследования и материалы). М., 1984. Вып. 7. С.
40-56). Притом – без погружения в вопрос о скандинавском влиянии: В.Л. Янин сосредоточился не на второстепенной
проблеме, а на центральной. Он внимательно рассмотрел все разнообразные версии летописных известий о крещении
Новгорода, показывая их вторичность, проанализировал содержание подробного рассказа, переданного Татищевым, –
в сопоставлении с результатами археологического исследования той части территории древнего Новгорода, на которой
разворачиваются драматические события, детальнейшим образом описанные от лица очевидца в НИЛ.
 
Посланные князем Владимиром для утверждения христианства в Новгороде воеводы Добрыня и Путята оказались
вынуждены вести здесь с непримиримыми противниками крещения спровоцированную ими вооруженную борьбу. В
ходе ее не только гибли люди, но и возник пожар, уничтоживший значительную часть городской застройки. Рассказ об
этом, ведущийся от лица современника, завершается цитацией возникшей тогда поговорки: «Путята крести мечем, а
Добрыня огнем».
 
Конкретная топографическая привязка района пожара в НИЛ обусловила возможность археологической проверки.
Оказалось, что именно там в год христианизации Новгорода пожар «уничтожил все сооружения на большой площади
(в пределах раскопа она превышала 9000 кв. м)», которые затем сразу же восстанавливались. Но невостребованными
оказались находившиеся под полами сгоревших построек клады, являвшиеся «домашней казной», спрятанной «в
удобном для многократного извлечения месте». Следовательно, владельцы сокровищ тогда погибли. Именно там
должна была находиться деревянная церковь Преображения, которую, согласно НИЛ, «разметаша» противники
крещения еще до пожара.
 
Оставляя в стороне некоторые частности, воспринимаемые как «фантастический элемент в духе ономастического
творчества XVII в.» В.Л. Янин констатирует, что «критической оценке вполне поддаются историко-топографические
детали этого рассказа», а результаты сопоставления их с бесспорными данными археологии «подтверждают

18
реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев». Согласно выводу В.Л. Янина, наличие в
ней «реалистических деталей, находящих археологическое подтверждение, позволяет считать, что ее возникновение
<...> опиралось на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию. В этой связи, – продолжает В.Л. Янин, –
особую важность приобретают наблюдения Б. Клейбера, предположившего наличие в основе некоторых сведений
Иоакимовской летописи скандинавского источника». Действительно, «северные следы» как называл скандинавские
элементы в тексте НИЛ Клейбер, это следы знакомства составителей ее со скандинавскими устными источниками
тогда же, когда записывались воспоминания очевидца, и следы взаимодействия устных традиций славянской и
скандинавской.
 
Решение главного вопроса о древней основе текста, попавшего в руки Татищева, осуществленное В.Л. Яниным,
сопровождалось в его работе подробно аргументированными соображениями относительно оформления этого текста.
К плодам такой работы исследователь отнес предшествующее рассказу о крещении Новгорода, упоминание
присланного на Русь патриархом митрополита Михаила. Оно, как показал В.Л. Янин, не могло принадлежать очень
древней традиции, так как только к 20-м гг. XV в. относится «проникновение версии о том, что первым киевским
митрополитом был Михаил, в Устав князя Владимира». После этого «имя Михаила, – заключает В.Л. Янин, –
становится достоянием летописцев». Исследователь допускает в данной связи, что оформление текста о крещении
могло произойти в середине ХV в.
 
Последней специальной работой о НИЛ стала кандидатская диссертация ныне покойного В.И. Вышегородцева,
защищенная в Москве в 1986 г. Содержание ее почти не было отражено в печати. Машинописный текст диссертации
хранится в Российской государственной библиотеке. Сопоставление его с изданным авторефератом показало, что
приводимые ниже выдержки из реферата материалом проведенного диссертантом исследования подкрепляются, хотя и
не в полной мере (что я попытаюсь конкретно показать).
 
Вышегородцев не согласился с теми своими предшественниками, которые «рассматривали Иоакимовскую летопись
как «фантастический» памятник позднего летописания конца ХVII века». Он пишет, что вторая часть НИЛ содержит
комплекс «оригинальных известий о первых русских князьях», а «рассказ Иоакимовской летописи о крещении
новгородцев отражает реальную ситуацию конца Х в. в Новгороде, как это было доказано В.Л. Яниным». Наиболее
важными результатами проведенной диссертантом работы мне представляются плоды соотнесений с исследованиями,
помогающими гипотетически выяснить происхождение упомянутых – действительно оригинальных – известий.
Общий итог оказался таков: «В основе Иоакимовской летописи лежит пропитанный христианской идеологией вариант
сказания о первых русских князьях, близкий по происхождению русскому источнику «Истории Польши» Я. Длугоша.
Историческая достоверность оригинальных известий в описании правления Аскольда, Ольги, Святослава, Ярополка и
Владимира подтверждается сведениями византийских, арабских источников. Эти произведения стали известными
российской историографии только со второй половины ХVIII в., и потому не могли быть использованы в качестве
исторического материала для компиляции Иоакимовской летописи. Вариант сказания о первых русских князьях,
отразившийся в Иоакимовской летописи, предположительно создавался при Святополке и испытал на себе сильное
культурное влияние болгарской письменности».
 
Вышегородцев сопоставил известия НИЛ, касающиеся князя Святослава, с недавно переизданной монографией А.Н.
Сахарова, основанной на совокупности источников, включая такие, которые действительно еще не были введены в
оборот русской науки до середины ХVIII в. В результате подтвердилась правомерность фразы НИЛ, говорящей, что
Святослав «на Дунае, воюя на казари, болгоры и греки, имея помосчь от тестя, князя угорского и князя ляцкого, не
единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие все войско погуби». Вышегородцев пишет, что в отличие от
Повести временных лет «византийские источники говорят об участии отрядов из Венгрии в борьбе русских войск с
византийцами», а противостояние «русско-венгерскому союзу соглашения хазар, болгар и греков подтверждается
историческими исследованиями А.Н. Сахарова». Это позволяет «считать реальным и более ранним» известие НИЛ,
«чем запись Начальной летописи, где хазары оторваны от своих союзников болгар». Вышегородцев обращает
внимание на заключение Сахарова, что «Святослав создал <...> коалицию, куда входили <...> возможно и поляки», а
это «совпадает с указанием Иоакимовской летописи на союз Святослава с князем ляцким». Что касается «долгих
стен», у которых потерпел поражение Святослав, то «Татищев не мог найти указаний, где эти стены находятся», но
известия о них имеются у Прокопия Кесарийского, который писал, что «длинные стены <...> отстоят от Византии
немного больше одного дня пути»; термин этот есть и у Стрыйковского (в русском переводе ХVII в. его хроники), но
«в отрывке, совершенно не связанном с походами Святослава». Ссылаясь на А.Н. Сахарова, диссертант пишет:
«Поражение у «длинных стен» под Аркадиополем, зафиксированное в византийских хрониках, послужило поводом

19
для гонений и казней на христиан, бывших в войске Святослава».
 
В.И. Вышегородцев предполагает, что в НИЛ «нашел отражение источник, восходящий к болгарской письменности. В
связи с этим, – продолжает диссертант, понятна и негативная оценка деятельности Святослава в Болгарии, где
отмечаются поражения, а не победы русских», причем «чувствуется мощная клерикальная струя», и «рассказ
завершается прославлением Бога, ниспославшего смерть на князя – гонителя христиан». По мнению диссертанта,
«болгарское влияние прослеживается» и в тех фразах НИЛ, где говорится, что Владимир «после победы над болгарами
«приат кресчение сам и сынове его, и всю землю Рускую крести. Царь же болгорский Симион присла иерей учены и
книги довольны»». Отсылая к труду М.Д. Приселкова, который, вслед за А.А. Шахматовым, высказывал «гипотезу о
принятии христианства Владимиром из Болгарии, точнее – Охридского царства», В.И. Вышегородцев пишет: «Имя
Симеона, который умер в 927 г., носил его внук Роман <...>, нареченный царем болгар с целью возвышения
Охридского царства» и, «естественно, такие подробности из политической жизни Болгарии конца Х века мог знать
только современник описываемых событий».
Вышегородцев соотнес результаты наблюдений над текстом НИЛ с гипотезами своих предшественников, в частности
– М.Н. Тихомирова, который предполагал, что существовало «сказание о русских князьях Х в.», и А.Г. Кузьмина,
который писал о его составлении при Святополке, соглашаясь с Тихомировым.
 
Поскольку фактический отец Святополка – Ярополк женат был на христианке и воспитывался при дворе своей бабки
– христианки Ольги, В.И. Вышегородцев предполагает, что Ярополк «воспринял от нее христианство», хотя, как
говорится в НИЛ, «не крестися народа ради». В связи с тем, что жена Ярополка, приведенная Святославом из
Болгарии, была там «черницей», диссертант предположил, что «при дворе Ярополка и его жены-христианки имелись
пресвитеры болгарского происхождения, составлявшее окружение Ярополка и вызывавшие недовольство
дружинников – поклонников языческих культов». Это позволяет автору объяснять прохристианскую и
антиязыческую тенденцию ряда оригинальных текстов НИЛ, посвященных событиям, происходившим после Рюрика
и до вокняжения Владимира. Сюда относится не только чрезвычайно благожелательный отзыв НИЛ о Ярополке и
особенности в изложении войны с ним Владимира, бывшего еще язычником, но и упомянутые выше тенденции в
рассказе о княжении Святослава, и оригинальные подробности в описании княжения Ольги, и текст известия НИЛ об
убиении «блаженного» Аскольда, преданного киевлянами-язычниками после принятия им крещения, известие о
котором, как предполагает В.И. Вышегородцев вслед за В.Н. Татищевым, читалось на листах, утраченных в
оригинале рукописи НИЛ, полученной от Мелхиседека.
 
А так как из текста НИЛ можно заключить, что Владимир принял крещение в Болгарии, откуда затем прибыли
ученые иереи, это дает В.И. Вышегородцеву основание для согласия с теми своими предшественниками, которые
предполагали либо ведение летописания уже при Ярополке, либо создание при его сыне Святополке исторической
повести о первых русских князьях. Диссертант связывает ее составление со Святополком, поскольку весьма
сдержанное отношение НИЛ к Владимиру – в противовес отношению к Ярополку – делает естественным
предположение, что тексты эти создавались в окружении князя, настоящим отцом которого был не Владимир, а
Ярополк.
 
Почти половина работы Вышегородцева посвящена упомянутой уже «Истории еже о начале Русския земли» или, как
ее именует диссертант, «Повести о древнейшей истории Руси», а также частично – летописным сводам 1650 и 1652
гг., поскольку в их составе эта повесть появилась, позже распространившись в отдельных списках. Но, в отличие от
Гольдберга, диссертант рассматривал не столько взаимоотношения текстов, сколько взаимоотношения идей, которые
он усматривает в главных разновидностях «Повести». Однако, что касается соотношения «Повести» и НИЛ, то в этом
вопросе В.И. Вышегородцев в сущности солидарен с Гольдбергом и даже приводит в подкрепление аналогичного
понимания соотношения их текстов любопытный «текстологический» довод. Согласно «Повести», послы из Русской
земли, прибывшие к Рюрику, «молиша его, да идет к ним княжити; и умолен бысть князь Рюрик и поиде на Русь». По
мнению диссертанта, «неоднократное обращение послов к Рюрику с «мольбой» о принятии престола <...> в
Иоакимовской летописи превращается в название средней дочери Гостомысла» – Умила. А это, считает В.И.
Вышегородцев, «позволяет говорить о трансформации взглядов летописцев на природу монархического правления по
такому важному вопросу, как взаимоотношение государя, царской власти и народа». Имеется в виду переход от
избрания царя народом к наследственной передаче власти.
 
Однако и в «Повести», и в НИЛ послы обращаются с просьбой к Рюрику один раз – по указанию Гостомысла.
Разница состоит только в стиле: кратко и просто это сказано в НИЛ, пространнее и довольно напыщенно – в

20
«Повести». Имя Умилы – аргумент явно искусственный. Другое дело, что через нее власть, согласно НИЛ, переходит
от Гостомысла к его внуку, а в «Повести» просители обращаются к наследнику «самодержцев, иже от рода кесаря
Августа» – лицу гораздо более знатному, чем внук Гостомысла. Это – разница существенная. Как известно, эпизод, в
котором «воевода новогородскы имянем Гостомысль» перед смертью «съзва владалца сущая с ним Новагорода» и
дает им совет призвать князя «римска царя Августа рода», был еще в послании Спиридона-Саввы, где появился, по-
видимому, в начале XVI в., перешел оттуда в «Сказание о князьях Владимирских» и в летописи XVI-XVII вв.
Восходит ли здесь завещание Гостомысла к устному источнику или к письменному, сказать пока трудно, но при
сравнении с текстом НИЛ эпизод выглядит явно вторичным, а не первичным: естественно, что тогда была сочтена
более соответствующей престижу России просьба принять престол, обращенная к потомку императора Августа, чем к
родственному по женской линии иностранному потомку местного правителя. В результате получалось, что династия
Рюриковичей происходит от Августа, а не от Гостомысла. Переработка в обратном направлении была бы
необъяснима.
 
Судя по диссертации В.И. Вышегородцева, он был плохо знаком с работой Б. Клейбера и не был знаком со статьей М.
Горлина. Но отчасти оказался близок последнему, так как относил составление НИЛ ко второй трети XVIII в. и
пытался связать его с политической ситуацией того времени. Однако, согласно Вышегородцеву, составитель НИЛ
«принадлежал к дворянской среде», причем остается непонятным, как возникшая в этой среде летопись сразу же
оказалась в Бизюкове монастыре у малообразованного Мелхиседека. Есть в диссертации и другие несогласованные,
малообоснованные соображения, иногда – просто домыслы. Но В.И. Вышегородцеву удалось конкретно показать, что
«вторая часть Иоакимовской летописи сохранила отзвуки ранней летописной традиции», причем «отдельные известия
ее обладают чертами исторической реальности». Относительно рассказа о крещении это доказал В.Л. Янин, а что
касается других известий – Вышегородцев привел подтверждения того, о чем писал небезосновательно еще П.А.
Лавровский.
 
Характеристику работ, посвященных НИЛ, надо прервать разговором о недавних попытках оспорить ее подлинность.
Не относясь к категории серьезных публикаций, они требуют, однако, рассмотрения вследствие их агрессивности.
Два десятилетия назад Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» выпустило стотысячным
тиражом под рубрикой «Новинки года» небольшую книжку, представленную как «диалог» Льва Гумилева и
Александра Панченко. Ученые, давно являвшиеся специалистами в своих областях (востоковедение и
литературоведение), приобретали известность как авторы обращенных к широкой публике экстравагантных суждений
относительно русской истории. Жанр книжки позволял не отягощать подобные суждения библиографическими
отсылками, используя в субъективном пересказе содержание чужих исследований и исторических источников. А.М.
Панченко вопреки источникам убеждал читателей в индифферентном отношении всего населения Руси Х в. и к
христианству, и к язычеству. Фантазируя и неточно цитируя по памяти летописные тексты, он хотел оспорить давно
известные факты сопротивления убежденных язычников христианизации. Соответственно он обратил эскападу
против НИЛ, где подробно описан наиболее показательный такой факт.
 
А.М. Панченко хотел оспорить «археологический материал, будто бы подтверждающий позднее, считавшееся
баснословным известие Иоакимовской летописи о вооруженном сопротивлении крещению (Путяте и Добрыне)
жителей Софийской стороны Новгорода». Полагая, будто на самом деле «все обошлось более или менее спокойно»,
А.М. Панченко решил вопрос просто: «Что до «увязки» позднелетописного баснословия и новгородского пожарища,
сделанной В.Л. Яниным, – ее надлежит счесть излишне смелой. Археологическая датировка с точностью до года в
данной ситуации невероятна. Невероятно также и крещение новгородцев «мечем и огнем» (так читается в
Иоакимовской летописи)».
 
Фигуральный оборот летописного текста критик тенденциозно истолковал в прямом смысле. Но более существенно,
что его утверждения базируются на незнакомстве с азами современной археологии и с трудами А.А. Шахматова.
Последний обстоятельно писал о НИЛ как о важном звене древнейшего летописания, не подвергая сомнению
названное А.М. Панченко «баснословным» известие ее о крещении Новгорода, которое, по словам Шахматова,
«содержит черты, обличающие современника», причем «некоторые части его могут принадлежать первому епископу
новгородскому Иоакиму» (подробно см. выше).
 
Что до «невероятности» точной датировки, то приходится напоминать истину, ставшую хрестоматийной задолго до
появления «диалога»: «Как известно, дендрохронологический метод позволяет определить календарную дату рубки
конкретного дерева. При массовости образцов и строгой стратиграфии мы получаем возможность определять время

21
сооружения деревянных построек с точностью до одного года». Это «открывает возможность датировать прослойки
культурного слоя, которые образовались во время строительства и жизни данной постройки». Соответственно, «мы
получаем абсолютные даты всех вещевых комплексов и отдельных находок из этого слоя».
 
При неповерхностном знакомстве с русской историей А.М. Панченко мог бы обнаружить, что еще до того, как
достоверность НИЛ подтвердило археологически исследование В.Л. Янина, уникальные известия этой летописи
использовали в своих трудах такие историки, как С.М. Соловьев и В.Г. Вернадский, а Н.И. Костомаров не только их
использовал, но и приводил целиком как раз ее рассказ о крещении Новгорода (подробнее см. выше).
 
После публикации результатов археологической проверки НИЛ привлекается в работах современных историков
довольно широко. Однако упоминание ее в последней книге А.В. Назаренко побудило Алексея Толочко расправиться
с этой летописью еще более лихо, чем поступал Александр Панченко. Правда, в отличие от упомянутого «диалога»,
«заметка» А.П. Толочко снабжена библиографическими ссылками. Но в них слишком много ошибок и неточностей, а
в характеристиках использованных материалов присутствуют тенденциозные передергивания. Неряшливый и
некорректный стиль работы подстать ее содержанию.
 
По утверждению А.П. Толочко, «автор «Иоакимовской летописи» владел индивидуальным словарем Татищева»,
откуда следует, что Татищев и был ее автором. Опорой столь обязывающего суждения оказалось единственное слово
«проторчь», присутствующее по одному разу в НИЛ и в Радзивиловском списке, которым тоже пользовался Татищев.
Из современных словарей ясно, что там и тут слово употреблено для обозначения узкой теснины, пробиваемой в
твердом грунте водами Днепра непосредственно вблизи порогов. Этих словарей еще не было во времена Татищева.
Он полагал, что слово «проторчь» обозначает и сами пороги: это отображено в его пояснениях к летописным текстам
и к своим примечаниям. Соответственно он пояснил фразу НИЛ о гибели князя Святослава: «на Днепре близ
проторча (порогов) оступиша печенези». Такие пояснения отдельных слов в скобках у него встречаются нередко,
причем из контекста совершенно ясно, что принадлежат они именно Татищеву, а не летописцу. Но А.П. Толочко не
сомневаясь приписал это пояснение самому тексту летописи, содержавшей, по его словам, «идентичную Татищевской
ошибку в понимании слова».
 
В списках других летописей слово встречается в иных формах («протолъчии», «протолчивое» и т. п.). Аналогично
НИЛ, но по иному поводу, в Радзивиловском списке: «и придоша ниже порога и сташа въ проторчехъ». Желая
дискредитировать и Татищева, и Новгородскую Иоакимовскую летопись, А.П. Толочко объявляет эту форму
«испорченной» и пишет, что «псевдо-Иоаким» почерпнул «ошибочное написание из летописи, бывшей в
распоряжении Татищева!». Но если бы критик внимательнее обращался к словарям, то он мог бы увидеть, что более
верным, пожалуй, является именно написание НИЛ и Радзивиловского списка. Как раз в том академическом словаре,
на который А.П. Толочко ссылался, неверно указывая номер выпуска, он мог бы прочесть: «ПРОТОРГНУТИ <...>
прорвать»; «ПРОТОРГНУТИСЯ <...> 1. Прорваться <...> 2. Пробиться <...> (о воде). Яко протържеся вода <...>»
(Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1995. Вып. 20. С. 266). Форме же «протолъчии» и подобным нет аналогичных
соответствий.
 
Предполагать, будто «псевдо-Иоаким пользовался той же редкой рукописью, что и Татищев», можно было бы, лишь
найдя комплекс текстовых соответствий Радзивиловского списка и ИЛ. Случайное сходство одного слова в разных
контекстах, произвольно истолкованное и неверно комментируемое, не дает повода для претенциозных выводов А.П.
Толочко. «Заметка» его может существенно повредить научной репутации автора, особенно – с его демонстративно
пренебрежительным отношением к ученым прошлого и к современникам, «дурные привычки» которых, по словам
А.П. Толочко, проявлялись в использовании Новгородской Иоакимовской летописи. Приходится упомянуть, что
своеобрзный «поход» против В.Н. Татищева впоследтвии продолжили сам Алексей Толочко и М.Б. Свердлов, по-
разному фантазировавшие в своих «интерпретациях» НИЛ. Однако новые нападки на первого русского историка
вызвали шквал ответных работ, противостоящих в особенности попыткам дискредитировать саму эту летопись.
 
Возвращаясь к трудам А.А. Шахматова, необходимо заметить, что ни дополнения его общей концепции истории
летописания, предлагавшиеся позднейшими исследователями русских летописей, ни даже вносившиеся коррективы, в
сущности не затронули написанное им относительно НИЛ. Имеет лишь смысл присоединить к соображениям
А.А.Шахматова упомянутую частную гипотезу относительно недошедшего памятника, связанного с Ярополком
Святославичем и Святополком Владимировичем. Можно попытаться, опираясь на труды А.А. Шахматова, при учете
исследования П.А. Лавровского и важных работ последних десятилетий, нарисовать гипотетическую картину

22
возникновения и дальнейшей судьбы НИЛ.
 
Епископ Иоаким в 1017 г. приступил к составлению летописи в связи с событиями этого года. Возможно, что
подготовка – собирание материала по истории Новгорода – была начата и раньше, когда в Новгороде княжил
Ярослав. После победы его над Святополком повествование о первых русских князьях, составленное при Ярополке и
дополнявшееся при Святополке, было прислано Ярославом Иоакиму как материал для летописного свода, о работе
над которым было известно Ярославу. Другим материалом становились записи устных преданий, относящихся к
предыстории Новгорода и Новгородской земли – записи, осуществлявшиеся помощниками Иоакима или им самим от
местных информаторов, среди которых могли быть и жившие в Новгороде скандинавы. Так как главным делом для
епископа являлось распространение христианской веры и преодоление сопротивления этому со стороны активных
приверженцев язычества, в летопись было включено подробное описание того, как это происходило при
вооруженном содействии Добрыни и Путяты. Косвенно той же цели служило включение в летопись материалов
повествования Ярополка – Святополка, поскольку в нем акцент делался на, осуждении противохристианских
поступков язычника Святослава и выражались симпатии к христианину Аскольду. Работа над пополнением летописи
новгородскими материалами продолжалась и после смерти Иоакима вплоть до 1036 г.
 
В следующем году Ярослав в Киеве «собра писце многы и прекладаше от грекъ на словеньское писмо». Можно
думать, что среди собранных в Киев книжных людей был и тот, кто продолжал летописные записи при епископском
дворе в Новгороде. Вести там эту работу стало некому, а летописный свод Иоакима как целое оказался
невостребованным. Причина достаточно ясна: свод Иоакима уделял преимущественное внимание Новгороду и
утверждению христианства там, а не в Киеве, предыстории Новгорода, а не Киева, сочувствовал Аскольду, которого
убил Олег, прибывший с первым киевским князем Рюриковичем, осуждал Святослава, чьи соратники в Киеве
повествовали, вероятно, о его военных подвигах еще совсем недавно, благожелательно сообщал о Ярополке, которого
отец Ярослава лишил законного престола. Древнейший киевский свод, составление которого А. А. Шахматов относил
к 1039 г., только частично использовал, вероятно, свод Иоакима, в основном опираясь на материалы киевские, но не
отягощенные принадлежностью к повествовательной традиции Ярополка – Святополка.
 
О дальнейшей судьбе рукописи, содержавшей свод Иоакима Корсунянина, дополненный, вероятно, до 1036 г., могут
быть высказаны некоторые догадки, предварительный характер которых самоочевиден. Вероятно, летопись была
возвращена в Новгород (а может быть, там и оставалась: в Киев могли посылать список с нее). Но ее уже не
продолжали, так как основой дальнейшей летописной работы стал Новгородский свод 1050 г. Рукопись попала в
архив при канцелярии новгородских владык и не извлекалась при составлении последовавших новгородских сводов,
так как было известно, что она уже использована в Древнейшем своде, на котором был основан Новгородский свод
1050 г., и продолжения не имеет.
 
Но к ней могли обратиться в связи с канонизацией Иоакима Корсунянина, которая произошла в 1439 г.: изготовить
список с текста четырехвековой давности, отдавая этим дань уважения новопрославленному первому епископу
Новгорода. Именно тогда в текст могли попасть слова о том, что исходный оригинал его «святитель Иоаким, добре
сведомый, написа». Тогда же, вероятно, ввели важное упоминание митрополита Михаила – дабы привести текст,
атрибутируемый святому епископу Иоакиму, в соответствие с только что утвердившимся представлением, кто
являлся первым русским митрополитом. Идеологическая направленность мероприятий архиепископа Евфимия II,
среди которых заняла свое место канонизация Иоакима Корсунянина, позволяет думать, что летопись могли
дополнить и в начальной части, уснастив фольклорными по происхождению материалами, способствовавшими
поднятию престижа Новгорода. Это мог быть, прежде всего, тот литературно обработанный текст предания о
Гостомысле, который в основе своей, вероятно, отображал историческую реальность, но, будучи уснащен
традиционными мотивами, воспринимается нами в целом как содержащий псевдоисторический вымысел. Могли быть
использованы и другие материалы устной традиции, которые в дошедшем тексте начальной части НИЛ порой трудно
выделить среди плодов довольно наивного на наш взгляд историографического творчества, осложненных
редакторскими привнесениями на заключительном этапе истории летописного текста.
 
Последующее обращение к Новгородской Иоакимовской летописи было, как можно думать, вызвано событием 1699
г. – перенесением мощей Иоакима Корсунянина и погребением их в Новгородском Софийском соборе. К тому
времени новгородские летописные своды последней четверти XVII столетия были уже составлены, существовала во
многих списках «История еже о начале Руския земли», введенная в текст двух последних сводов. Сводчики,
работавшие при дворе новгородских митрополитов, привлекли ее как источник, более отвечавший их представлениям

23
о государственном престиже России и Новгорода, поскольку она возводила Рюрика от императора Августа.
Неиспользованную небольшую по объему Новгородскую Иоакимовскую летопись все же переписали по случаю
торжества, столь непосредственно связанного с ее первым составителем. Но время было для церкви не очень
благоприятное. Умер последний патриарх, началась Северная война. Новый список с летописи епископа Иоакима был
изготовлен без подобающей тщательности, но в нем оговорили утрату двух листов в оригинале XV в., на которых, как
предположил Татищев, речь шла о событиях, связанных с крещением Аскольда. Эти листы могли быть вырваны
тогда, когда шла работа над Никоновской летописью. Повышенный интерес ее составителей к этому князю, его
походу на Константинополь и самому крещению имел результатом даже учетверение известий вследствие
привлечения разных источников об одних и тех же фактах. Собирая свидетельства об Аскольде, могли не
остановиться перед грубым изъятием нужного текста из рукописи, хранившейся в архиве новгородского
митрополита.
 
Как попала НИЛ из Новгорода в Бизюков монастырь, пока остается только гадать, поскольку довольно частые
перемещения архимандритов создавали возможность перемещения и рукописных книг. Не исключено что еще может
обнаружиться полный текст НИЛ, так как свидетельство о его существовании, происходящее, впрочем, из не очень
надежного источника, было некогда опубликовано.
Сергей Николаевич Азбелев, доктор филологических наук, профессор
Перейти к авторской колонке

С. Лесной
Иоакимовская летопись и ее значение
статья из издания «История руссов в неизвращенном виде» в 10 выпусках

Нужно остерегаться доведения скромности

до степени унижения

24
изм. от 29.01.2013 г - ()

Иоакимовскую летопись принято считать малодостоверной, почти апокрифической. Сомнения в отношении ее

идут по двум линиям:

1) с одной стороны, ее считают просто подделкой самого Татищева, 

2) с другой стороны, ее содержание признается недостоверным.

Ниже мы покажем, что первое предположение совершенно неверно.

Татищев имел дело с рукописью, заключавшей местами значительные расхождения со списком Нестора. Как
настоящий ученый, Татищев добросовестно переписал в свою «Историю» наиболее важные места иоакимовского
списка, и мы можем только жалеть, что он не переписал ее буква в букву.

Что же касается достоверности Иоакимовской летописи в целом, то следует признать, что она состоит как из
апокрифических (в начале), так и совершенно точных исторических сведений. История находки рукописи такова.

В результате обращения Татищева к родным и знакомым о разыскании старинных рукописей он получил во

временное пользование три тетради, о которых он говорит: 
«Сии тетради видно, что из книги сшитой выняты по разметке 4, 5 и 6, письмо новое, но худое, склад старой
смешенной с новым, но самый простой, и наречие Новогородское: начало видимо, что писано о народах, как у
Нестора с изъяснениями из Польских, но много весьма неправильно, яко Славян Сарматами и Сарматские
народы Славянами именовал, и не в тех местех, где надлежало, клал, в чем он веря Польским, обманулся. По
окончании же описания народов и их поступков, зачал то писать, чего у Нестора не находится, или здесь иначе
положено как следует».

Татищев, списавши, тетради вернул, но получить последующие ему не удалось, ибо престарелый владелец тем
временем умер, и все попытки Татищева найти оставшиеся после него рукописи не удались. Таким образом,
Татищев всей целой Иоакимовской летописи не видел, из трех ее тетрадей он выписал только то, что отличалось
от Нестора, но можно думать, что самое существенное он все же выписал. За это говорит то, что владелец
Иоакимовской летописи выслал ему только тетради 4, 5 и 6, очевидно, ни начало, ни дальнейшие тетради
особого интереса, по сравнению с Нестором, не представляли.

Из текста Иоакимовской летописи мы увидели, что рукопись эта не была в сущности Иоакимовской, - автор ее
имел летопись Нестора, летопись Иоакима и некоторые другие, ныне утерянные, но которые нашли свое
отражение в польских летописях.

Как известно, польское летописание началось значительно позже русского, поэтому первые польские летописцы
начинали свои летописи, выписывая многое из русских. Эти русские летописи, не были, однако, типа Нестора, а
содержали многое, от него уклоняющееся. Таким образом, через польские источники до нас дошли отголоски
утерянных русских. И это случилось потому, что попавшее в польские летописи не подходило к «канону» русских.

Автор Иоакимовской летописи, в сущности, Псевдоиоаким, видимо, критически относился к Несторовой летописи
и считал Иоакимовскую летопись более верной хотя бы потому, что Иоаким, как новгородский епископ, больше
знал о Новгороде, чем киевлянин Нестор.

Для нас неважно, когда именно была написана Псевдоиаокимовская рукопись, важно то, что составитель ее
настоящей Иоакимовской летописью широко воспользовался. Так как Иоаким умер уже в 1030 году, то значит,
еще до 1030 года в Новгороде существовало свое собственное оригинальное летописание.

Шахматов и другие, расчленяя «Повесть временных лет» и выявляя более древние ее части, устанавливают
существование гипотетического «Начального свода» 1037 года. Наличие Иоакимовского летописания
совершенно опровергает это положение: из этой летописи явствует, что сложная летопись типа истории, а не
погодной хроники, существовала в Новгороде еще до 1030 года. Иоакимовскую летопись наши историки, в
сущности, «проморгали»: именно она является самой древней новгородской летописью, своей, оригинальной.
Она особенно обстоятельно излагает события Северной Руси, ибо была северной.

Нестор, вероятно, ее имел, но, как южанин, не интересуясь историей Севера, взял из нее то, что касалось Юга.
Далекое прошлое Новгорода его не интересовало - его интересовало, «кто нача в Киеве первее княжити».

25
Замечательно то, что уже Иоаким написал историю, а не хронику, - Псевдоиоаким говорит ясно, что «святитель
Иоаким, добре сведомый написа, еже сынове Афетовы (имеется в виду библейский Иафет, один из сыновей Ноя)
и внуки отделишася» и т.д. Следовательно, уже Иоаким начинал свою историю Новгорода от Сотворения мира.
Поэтому есть основание думать, что всё «доисторическое» введение Несторовской летописи не есть
оригинальное вступление, а заимствовано из Иоакима, но приспособлено к интересам Киева, а не Новгорода.

Теперь то предположение, которое было высказано нами ранее на совершенно другом основании, а именно, что
«норци» или «нииорици» «Повести временных лет» - на самом деле испорченное «новгородцы», находит себе
совершенно неожиданное подтверждение.

Возможно даже, что оригинал «Повести временных лет» уже заключал в себе вышеуказанную описку, - Нестор не
догадался, что слово это означало «новгородцы». Можно думать с достаточным основанием, что первым русским
летописцем, и именно историком, а не хронистом, был не Нестор, а Иоаким, умерший за 84-83 года до Нестора.

То обстоятельство, что Иоаким был епископом, объясняет широкий план его летописи и связь с Грецией.
Получивший глубокое образование, Иоаким имел основание строить свою летопись по большому плану,
опираясь на греческие источники, в отношении же Нестора, хоть и ученого монаха, этого ожидать труднее.
Иоанн, явившись в Новгород и став во главе духовной жизни Новгорода, естественно, начал писать историю
Новгородской области, так сказать, ab ovo (лат. «с самого начала»)! Что он не был одиночкой в своих взглядах,
доказывают польские источники, которые повторяют не Нестора, а Иоакима.

Пусть даже сведения Иоакимовской летописи о глубокой древности Новгорода совершенно ложны, но поддержка
их польскими источниками указывает, что кроме летописи несторовского типа была и летопись типа
Иоакимовской, но последняя была едва ли не на 100 лет древнее Несторовской.

Таким образом, историю русского летописания мы должны себе представлять совершенно иначе, чем думали до
сих пор:

1) русская южная летопись существовала еще при Аскольде, но, скорее всего, это была только хроника, т.е.
погодная запись событий, но не собственно история; 
2) настоящую связную историю начал Иоаким в Новгороде, но эта история касалась главным образом Севера
Руси; 
3) лет сто спустя Нестор создал «Повесть временных лет», взяв в основу летопись Иоакима, но приспособив ее к
югу Руси, ибо Новгород в XI веке явно был второстепенным центром, а на всей Руси главенствовал Киев.

Перейдем теперь к самому тексту Иоакимовской летописи. В свете только что сказанного текст будет для нас и
более интересным, и более понятным.

«.. .О князех Русских староботных, Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас Славян во
Новеграде, а святитель Иоаким, (1) добре сведомый написа, еже сынове Афетовы и внуки отделишася, и
един от князь Славен с братом Скифом, (3) имея многия войны на востоце, идоша к западу, многи земли о
Черном море и Дунай себе покориша, и от старшаго брата прозвашася Славяне, а Греки их ово похвально
Алазони, (4) ово попоено Амазони, (5) еже есть жены без титек именовали, яко о сем стихотворец древний и
великий глаголеть (6). 
D. Славян князь, оставя во Фракции и Иллирии на вскрай моря и по Дунаеви сына Бастарна, (7) иде к
полунощи, и град великий созда во свое имя, Славянск нарече, (8) а Скиф остася у Понта и Меотиса в
пустынях обитати, питаяся от скот и грабительства, и прозвася страна та Скифиа великая, (9). По
устроении великаго града умре Славян князь, а по нем владаху сынове и внуки много сот лет, и бе князь
Вандал, (10) владая Славянами, ходя всюду на север, восток и запад, морем и землею многи земли на вскрай
моря повоева, и народы себе покоря, возвратися во град великий. По сем Вандал послал на запад повластных
своих князей и свойственников Гардорика и Гунигара, (11) с великими войски Славян, Руси и Чуди, и сии шедше,
многи земли повоевав, не возвратишася, а Вандал разгневався на ня, вся земли их от моря и до моря (12) себе
покори и сыновом своим вдаде: он имел три сына Избора, Владимира, Столпосвята, каждому из них построй
по единому граду, и в их имена нарече, (13) всю землю им разделя, сам пребывал во велице граде лета многа,
и в старосте глубоце умре, а по себе Избору град великий и братию его во власть предаст, потом измроша
Избор и Столпосвят, а Владимир прият власть на всей земли. Он имел жену от Варяг Адвинду, (14) вельми
прекрасну и мудру, о ней же многое от старых повествуется и в песнех восклицают. 
Е. По смерти Владимира и матери ево Адвинды княжили сынове его и внуки до Буривоя, иже девятый бе по
Владимире, имена же сих осмии неведомы, (15) ни дел их, разве в песнех древних воспоминают, (16) Буривой,
имея тяжку войну с Варяги, множицею побеждайте их, и облада всю Бярмию до Кумени, (17) последи при оной

26
реце побежден быть, вся свои вой погуби, едва сам спасеся, иде во град Бярмы, иже на острове сый крепце
устроеный, (18) иде же князи подвластнии пребываху, и тамо пребывая умре, Варяги же абие пришедше град
великий и прочии обладаша, и дань тяжку возложиша на Славяны, Русь и Чудь (19). Людие же терпяху тугу
велику от Варяг, пославше к Буривою испросили у него сына Гостомысла, да княжит во велице граде; и егда
Гостомысл прия власть, абие Варяги большие овы изби, овы изгна, и дань Варягом отрече, и шед на ня
победи, и град во имя старейшего сына своего Выбора при море построй, (20) учини с Варяги мир, и бысть
тишина по всей земли. Сей Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а
людем его любим расправы ради и правосудия: сего ради вси окольны чтяху его, и дары и дани дающе, купуя
мир от него, многи же князи от далеких стран прихождаху морем и землею послушати мудрости, и видети
суд его, и просити совета и учения его, яко тем прославися всюду. 
F. Гостомысл имел четыре сына и три дщери, сынове его ово на войнах избиени, ово в дому измроша, и не
остася ни единому им сына, а дщери выданы быша суседним князем в жены, (21) и бысть Гостомыслу и людем
его о сем печаль тяжка, и иде Гостомысл в Колмогард вопросите боги о наследии, и возшед на высокая, (22)
принесе жертвы многи, и вещуны угобзи. Вещуны же отвещаша ему, яко боги обещают ему наследие от
ложесн его; но Гостомысл не ят ему веры, зане стар бе, и жены его не раждаху: посла паки в Зимеголы (23) к
вещунам вопросите, и тии реша, яко имать наследовати от своих ему, он же ни сему веры не ят, пребываше
в печали. Единою спящу ему о полудни, виде сон яко из чрева средния дщере его Умилы произрасте дерево
велико, плодовито, и покры весь град великий, от плод же его насьщахуся людие (24) всея земли: восстав же
от сна призва вещуны, да изложат ему сон сей, они же реша: от сынов ее имать наследите ему землю, и
земля угобзится княжением его, и вси радовахуся о сем, еже не имать наследите сын большия дщере, зане
негож бе. Гостомысл же, видя конец живота своего, созва вся старейшины земли от Славян, Руси, Чуди,
Веси, Мери, Кривич и Дрягович, яви им сновидение, и посла избраннейшие в Варяги, просити князя, и приидоша
по смерти Гостомысла Рюрик с двумя браты и роды его». 
(Здесь о их разделеньи, кончине и проч. согласно с Нестором, токмо все без лет. - Примечание Татищева.) 
«Рюрик по смерти братий облада всею землею, не имея ни с ким войны. В четвертое лето княжения его
преселися от Старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о расправе земли и правосудии, яко и дети
его. Дабы ему всюду расправа и суд не оскудел, посажа по всем градом князи от Варяг и Славян, сам же
проименовася князь великий, еже Греческий Архикратор, или Василеве, (25) а онии князи подручны, по смерти
же отца своего облада Варягами, емля дань от них (26). Имел Рюрик неколико жен, но паче всех любляше
Ефанду, дочерь князя Урманского; (27) и егда та роди сына Ингоря, даде ей обещанный град с Ижорою в вено
(28). Славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Горяне, утесняемы бывше от Козар, иже град их Киев и
прочии обладаша, емлюще дани тяжки и поделиями изнуряюще, тии прислаша к Рюрику преднии мужи
просите, да послеть к ним сына или ина князя княжите. Он же вдаде им Осколда, (29) и вой с ним отпусти.
Осколд же шед облада Киевом, и собрав вой повоева первее Козар, потом иде в ладиях ко Царю граду, но буря
разби на море корабли его, и возвратися посла в Царьград ко царю...» 
(Здесь на стране подписано: «утрачены в летописце два листа», а зачато: ...Михаил же возблагодари Бога, иде в
Болгары». По сему дознаюсь, что о крещении Осколда утрачено, и Михаил сей Кир Михаил митрополит,
показавший чудо незгоревшим Евангелием гл. 3. н. 10. - Примечание Татищева.) 
«G. Рюрик по отпуске Осколда бе вельми боля, и начат изнемогати; видев же сына Ингоря вельми юна,
предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, (30) Варягу сущу Князю Урманскому. Олег бе муж мудрый
и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Осколда, и позавидовав области его, взем Ингоря, иде с войски
ко Киеву. Блаженный же Осколд (31) предан киевляны, и убиен бысть, и погребен на горе, иде же стояла
церковь святого Николая; (32) но Святослав разруши ю яко речется. По сем Олег облада всю страну ту,
многи народы себе покори, воева же на Греки морем, и принуди мир купите, возвратися с честию великою и
богатствы многими, повоева же Козары, Болгары и Волоты до Дуная» 
(Волоты римляне, ныне Волохи, час. II. н. 8. - Примечание Татищева). 
«Егда Ингорь возмужа, ожени его Олег, поят за него жену от Изборска рода Гостомыслова, иже Прекраса
нарицашеся, а Олег преименова ю, и нарече во свое имя Олга; (33) име же Игорь потом ины жены, но Олгу
мудрости ея ради паче иных чтяше». 
(О войне на Греки, убийстве его от Древлян, якоже и о мщении Олги древлянам кратко тако.) 
«Князь Древлянский мал сын Нискинин (34) присла послы ко Олге просити да идеть зань, она же повеле послы
тии овых избити, овых сожещи, и собрав воя, иде на Древлян, князи их и люди изби, а град Коростень раззори
и сожже. 
Н. Олга владея со сыном, и научена бывши от пресвитер, сущих в Киеве, вере Христове, но крещения народа
ради прияти не можаше; сего ради иде с верными вельможи ко Царюграду, и прияв тамо крещение, со многими
дары и честию от царя и патриарха возвратися в Киев, идеже первее святый апостол Андрей веру Христову
проповеда; (35) приведе же с собою иереи мудри и церковь святыя Софии древяную устрой, а иконы ей присла
патриарх и прилежаху к научению, а Олга вельми увещева сына Святослава, но Святослав ни слышати хотя,
а от вельмож и смерти мнозии прияша, и вельми от неверних ругаеми бяху (36). И по смерти Олги Святослав
пребываше в Переяславце на Дунае воюя. Но Козары, Болгары и Греки имея помощь от тестя (37) князя
Угорского и князя Ляцкого не единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие (какая сия стена, нигде я
описания не нахожу. - Примечание Татищева), все войско погуби, тогда диавол возмяте сердца вельмож

27
нечестивых, начаша клеветати на христианы сущие в воинстве, якобы сие падение вой приключилося от
прогневания лжебогов их христианами; он же толико рассвирепе, яко и единого брата своего Глеба (38) не
пощаде, но разными муками томя, убиваше. Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христови отрещися
и идолом поклонится не хотяху, с веселием венец мучения приимаху, он же видя их непокорения наипаче на
пресвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людям отвращают, и в вере их утверждают, посла в Киев
повеле храмы христиан раззорити и сожещи, и сам вскоре пойде, хотя вся христианы изгубити; но Бог
весть, како праведные спасти, а злые погубите. Он бо вся воя отпусти полем ко Киеву, а сам же не со
многими иде в лодиях, и на Днепре близ Проторча (порогов) оступиша Печенези со всеми бывшими при нем
избиша, тако прият казнь от Бога. 
К. Святослав имел три сына, им же тако области раздели: старейшему Ярополку даде град Киев со всею
областью, Олгу юнейшему Древляны, а Владимиру сыну Малушину Новград. Ярополк же бе муж кроткий и
милостивый ко всем, любяше христианы, и аще сам не крестися народа ради, но никому же претяше». 
(Прочее до ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором. - Примечание Татищева.) 
«Владимир возвратися от Варяг с войском и собрав новогородцев, иде на Полоцкого князя Рохволда, зане той
повоева волости новогородские, и победя войско, град Полоцк вся, Рохволда со двемя сыны уби, а дщерь его
Рогнед взя себе в жену, и преименова ю Гориславою: (39) сия приречена бе Ярополку, и хотяше итти с послы
Ярополчи ко Киеву. Ярополк известяся о сем, печален быть, яко случися убивство брата его Олга не но
хотению его, и се другий брат войну нача, посла к нему увещевати, посла же и воинство во Кривичие, да
воспретят Владимиру воевати. Владимир, слышав сие, убояся, хотя бежати ко Новуграду, но вуй (дядя по
материнской линии)  его Добрыня ведый, яко Ярополк нелюбим есть у людей, зане христианом даде волю
велику, (40) удержа Владимира, и посла в полки Ярополчи с дары к воеводам, водя их ко Владимиру. Оные же,
яко первее рех, не правяху Ярополку, и яшася предати полк Владимиру, тогда Добрыня со Владимиром иде на
полки Ярополчи, и сшедшися на реке Дручи в трех днех от Смоленска, победиша полки Ярополчи не силою ни
храбростию, но предательством воевод Ярополчих». 
(О убивстве Ярополка, рождении Святополка и проч. почти согласно с Нестором, и житие Владимирово описано
со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат. - Примечание Татищева.) 
«L. Владимир имея с Мещем (Мешком) князем Ляхов и Ленчан войну, и аще воеводы Владимиры двакрат
победиша их, то он не престал воюя земли даже до Горыни. Сего ради Владимир шед сам, и при реце
Висе(мню Висле. - Примечание Татищева)  тако победи, что Мещ все воинство погубив, едва сам спасеся, а
преднии его мужи все пленены быша, и Владимир вся грады Ляцкия заят. Мещ же испроси мир у Владимира,
отдая ему пять градов, Владимир же даде ему мир, и дань погодну на Ляхи возложи (41). По сем же иде
Владимир на Булгары, и победя их, мир учини, и прият крещение сам и сынове его, и всю землю Русскую
крести (42). Царь же болгарский Симион присла иереи учены и книги довольны, и посла Владимир по Царьград
к царю и патриарху, просити митрополита, они же вельми возрадовашася, и прислаша митрополита
Михаила мужа весьма ученаго и богобоязненного, болгарина суща, с ним четыре епископы и многи иереи,
диаконы, и демественники (певчие)  от Славян. Митрополит же по совету Владимира посажа епископы по
градом в Ростове, Новеграде, Владимире и Белеграде (43). Сии же шедше по земли с вельможи и вой
Владимировыми, учаху люд и крещаху всюду стами и тысящами, колико где прилучися, аще людие невернии
вельми о том скорбяху и роптаху, но отрицатися воев ради не смеяху. 
М. В Новеграде людие уведавше, еже Добрыня идет креститися, учиниша вече, и закляшася все не пустити
во град, и не дата идолы опровергнути, и егда приидохом, они разметавше мост великий, изыдоша со
оружием, и аще Добрыня прельщением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху, и
вывесше два порока великие со множеством камения (машина для метания камней)  поставиша на мосту, яко
на сущие враги своя, вышний же над жрецы Славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя
люду покоритися. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом (44) люди
елико можахом, но гиблющим в нечестии слово крестное, яко апостол рекл, явися безумием и обманом. И
тако пребывахом два дни неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду вопил:
лучше нам помрети, неже боги наша дата на поругание. Народ же оныя страны рассвирепев, дом Добрынин
раззориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша. Тысяцкий же Владимиров Путята, (45)
яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодия, избрав от ростовцев пять сот мужей, нощию перевезеся
выше града на ону страну, и вшед во град, никому же постерегшу, вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он
же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят, и абие посла к Добрыне за реку. Людие же
страны оныя услышавшее сие, собрашася до пята тысящ, оступиша Путяту и бысть между ими сеча зла.
Некии шедше церковь Преображения Господня разметаша, и домы христиан грабляху. На рассветании
Добрыня со всеми сущими при нем приспе, и повеле у брега некии домы зажещи, чим люди паче устрашены
бывше, бежаху огнь тушити, и абие преста сечь. Тогда преднии мужи пришедше к Добрыне, просиша мира. 
N. Добрыня же, собра вой, запрети грабление, и абие идолы сокрущи, древяннии сожгоша, а каменнии изломав
в реку ввергоша, и бысть нечестивым печаль велика. Мужие и жены видевше тое с воплем великим и слезами
просяще за ны, яко за сущие их боги. Добрыня же насмехаяся им веща: что, безумнии, сожалеете о тех,
которые себя оборонить не могут! Кую пользу вы от них чаять можете! И посла всюду объявляя, чтобы шли
ко крещению. Воробей же посадник сын Стоянов, иже при Владимире воспитан, и бе вельми сладкоречив, сей
иде на торжище, и паче всех увеща. Идоша мнози, а не хотящих креститися, воини влачаху, и крещаху мужи

28
выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнози некрещении поведаху о себе крещенными быти, того ради
повелехом всем крещенным кресты на шее, ово деревянны, ово медяны, и каперовы (сие видятся Греческие
оловянны испорчено. - Примечание Татищева) на выю возлагати, (46) а иже того не имут, не верити и
крестити, и абие разметанную церковь паки сооружихом, и тако крестя Путята, иде ко Киеву. Сего деля
людие поносят Новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем». 
О. (По сем писа о разделении десяти сынов, упоминает жен весьма иначе, нежели Нестор, тако.) 
«Владимир вскоре по крещении упрошен бе, отпусти жены от себе, яко обеща, и отпусти Вышеслава, иже
родися от Оловы жены варяжские, в Новград, Гориславу со Изяславом в Полоцк, ея же сына Ярослава в
Ростов, Всеволода во Владимир, Предславу со сыном Святополком в Туров, Малфрид со сыном Святославом
в Овруч, Адил со сыном Мстиславом во Тмутаракан, а Станислава в Смоленск, Анны царевны сына Бориса и
Глеба при матери остави; но Глебу назнаменова Муром, (47) зане бе еще у грудей тогда. Прочих жен и
дочерей даде в жены ближним своим, неимущим жен и запрети да всяк..."

«Сим оное кончилось» (далее мы пропускаем о неудаче Татищева получить другие тетради Иоакимовской
летописи для переписки. -С.Л.).

«Я намерен был все сие в Нестерову дополпить, но рассудя, что мне ни на какой манускрипт известный
сослаться нельзя, и хотя то верно, что сей архимандрит, яко мало грамоте изучен, сего не сложил, да и сложить
все неудобно, ибо требуется к тому человека многих древних книг читателя, и в языке Греческом искуснаго; к
тому много в ней находится, чего я ни в одном древних Несторовых манускриптах не нахожу, а находится в
Прологах и Польских историях, которые, как Стрыковский говорит, из русских сочинили и здесь те находятся, о
которых в изъяснении показано.

Мне же известно, что в Новграде у диакона архиерейского есть древний Летописец, из которого я, видя у
архиепископа Прокоповича выписку о счислении древних весов, денег и мер, також грамоту Ярославлю о
вольности Новогородцам, которого нигде в манускриптах не нахожу... 
Сего ради я сию выписку особною главою положил и в Несторовой несогласие примечаниями показал, а что в
сей неясно, или не всякому известно, то я следующим пояснил».

«Примечания:

1. - Вениамин монах токмо для закрытия вымышлен. 

2. - Иоаким Святитель, разумеется, архиерей, о котором выше н. 1 показано, час. II. н. 198.2367. 
3. - Славена и Скифа братьев сказует, следственно единородных от незнания разности народов,
что у многих древних находится: о Скифах же гл. 11, о Славянех гл. 13, о разности и смешении
народов гл. 9. Сие же видимо, что в степенную Новогородскую отсюду внесено, и большими
баснями умножено, гл. 33. 
4. - Алазони в Греческом знаменовании почитай то же, что Славяне, гл. 12, н. 8.37. 
5. - Амазони Славяне гл. 12, н. 52, гл. 14, н. 64, гл. 34 и что они Славяне то Мауроурбин и другие
многие утверждают. 
6. - Юнелий стихотворец, может, Ювеналий испорчено, но как о том он вспоминает, мне
неизвестно. 
7. - Бастарн князь, видно, что Славян Бастарнов на Дунае, и в Вандалии потом живших от него
производят, гл. 13, н. 12, и сие обыкновенное - по имени народа вымышлять им праотца. 
8. - Славянск град в степенной Новогородской разумеет Новград, гл. 33, мню отсюдуж взял, но
здесь именует град великий, ибо имеет быть Старая Ладога, а выше говорит за Дунаем, может, о
граде Алазоне, который географ Стефаний кладет близ Елеспонта, Мауроурбин Славенск град
сказует на реке Мозеле и в Нормандии, но все мню вымыслы пустые. 
9. - Скифия великая, гл. 11, часть П, н. 76, малая же Скифия Крым гл. 13. н. 43. 
10. - Вандал князь: хотя Польские в глубокой древности короля славянскаго Вандала сказуют, но
сие ошибка, что они вандалов-германян, или сармат с венды-славяны мешают, гл. 39 н. А здесь
Иоаким вместо народа Вандалов князя именовал, равно Гелмолд онагож Винулем, то есть князь
Винулев именовал, гл. 40. н., что и с летами согласует, ибо от оного до Гостосмысла счисляет
четырнадцать колен, а по Гелмолду около трех сот пятидесят лет, потому приходит на владетеля
по двадцати пяти лет, которое за среднее почесть можно, хотя Геродот и другие кладут по
пятидесяти лет, но оное весьма велико. 
11. - Гардорик и Гунигард: мню також имена князей от предел взятые, но может и собственные
имена им тако были, как видим у Славян князи и грады одного имени многое: яко Владимир,
Юриев, Изяславл, Ростислав, Радегаст и проч. О Гардорике же князе Стрыковский, стр. 53, из
Базилика истории Атиллевой в теж времена сказует Гордорика короля гепидов, пришедшего в

29
помощь Атилле, о Гунигаре Дитмар и Адам Бременский сказуют, Хунигард отечество Гунов, но
оной вместо Гунов горд неправо именовали Хунигард гл. 17, н. 46, гл. 27 и 29, а что они не
возвратились, то известно, что Гуны в Венгрии и Германии остались. 
12. - От моря до моря: разумеет море Балтийское - озеро Ладожское, которое море Руское
именуемо гл. 17, н. 47, гл. 32, час. II, н. 74. 
13. - Грады по именам: видимо, Изборск во имя Избора, который у сармат Кунигард и Шуя
именован. Владимир во области Псковской ныне село Владимирец, где древний вал видим и в
древних писцовых книгах град или пригород именован. Сие имя Владимир в Вандалии у вендов
давно употребляемо, которые северные в Валдемар превращали, зри гл. 32. Столпосвята
неизвестно, токмо два села знаемы: Столбово на реке Тихвине, где 1617 съезд послов был и мир
со шведами заключен, другое на реке Тверце меж Вышнего Волочка и Торжка Столп именуемо,
оба сия в области Новогородской; но есть ли при котором знак древнего града, не знаю. Пред
несколькими днями бывши у меня монах Ниловы пустыни, как я его спросил, почему оны
Столбенский называется, то он мне сказал, что против острова онаго лежащий пригород
Осташков древле от князя Столбов именован, а после княз Владимир Андреевич дав оны воеводе
своему, преименовал Осташков. 
14. - Адвинда княгиня: северные упоминают в Руссии короля Ендвинда, как Страленберг, стр. 95
из Дикмана сказует, король шведский Галдан женат был на дочери Енвинда короля Гордорихи, то
может быть сын ее или свекор, как н. 30, 33 о перемене имен показано, так и здесь едино с другим
сходно. 
15. - Имена неведомы: видимо, что сей Иоаким и Нестор не так продерзы были имена смышлять
как другие. Иоанн Магнус в истории Готической, когда не знал чим порядок королей дополнить, то
взял из истории Мунгал или татар, и дела их купно с именами внес, как Страленберг, на стр. 45
обличил. Мы видим, что под Гостомыслом некоторых государей имена у иностранных
упоминаемы, как выше н. 14 Ендвинд в гл. 17, н. 63 и он; но когда и по ком, которы был,
неизвестно, для того их в порядок внести, и дела их им вымысля приписать с честию историка не
согласует, и лучше незнание свое признать, нежели ложью хвалиться. 
16. - Песни древних, хотя они не таким порядком складываны, чтоб за историю принять было
можно, однакож много можно в недостатке истории из оных нечто к изъяснению и в дополнку
употребить, как видим Омера песнями нечто в память оставившего. Стрыковский в недостатке
истории литовской сказывал, что из песен брал. Я прежде у скоморохов песни старинные о князе
Владимире слыхал, в которых жен его именами, також о славных людех Илье Муромце, Алексие
Поповиче, Соловье разбойнике, Долке Стефановиче (следует «Дюке»; наборщик прочитал
«Долке». — С.Л.) и проч. упоминают, и дела их прославляют, и в истории весьма мало или ничего;
в пример сему о Путяте н. 45 я из песни изъяснил, но я жалею, что ныне таких песен списать не
достал. 
17. - Сие есть достопамятное изъяснение, что Бярмия, или Корелия тогда об реку Кимень
Финляндией или Варягами граничила. 
18. - Бярмы град: у Русских Кореля, у финнов Кексголм, то есть на дву островах. Баер мнит, что у
Норманских Голмогардия или островная область именована, гл. 17, п. 40, 55. 
19. - О дани Варягам Нестор кратко воспомянул, что Баера привело во мнение, якобы сии Варяги
Нордманы Норвежские или Датские государи Русью владели, но здесь точно показано, что
финские, гл. 32. н. а Гостомысл отъехал в Кексголм н. 18. 
20. - Выбор град, по обстоятельству разуметь должно Выборг, токмо онаго нигде в Русской
истории до 15 столетия не упоминается; по истории шведской сказуют, что в 14 столетии
построен, и сие имя Выборг их языка почитают; еще есть град Выборг в пределе Псковском на
реке Сороти от Пскова к Лукам Великим по пути девяносто верст: Иоаким же может сие говорит о
Выборге, которой по строении разорен был, а после на том же месте построен, а оное древнее
звание возобновлено, ибо мы многие примеры имеем, что древних разоренных градов пустые
места имена сохраняют. 
21. - Дочери Гостомысловы за кого были отданы, точно не показано, но ниже видимо, что большая
была за Изборским, от которой Ольга княгиня, другая мать Рюрикова, а третией неизвестно:
Нестор сказует н. 57, что Рюрик убил Славенского князя Вадима, что в народе смятение зделало;
может, сей також-де внук Гостомыслу большой дочери сын был, который большее право к
наследству имел, и для того убит. 
22. - В Колмограде возшед на высокая: здесь видимо, что сей град был, где ныне село Бронницы,
и холм оны за святость великую почитан, о котором гл. 29. н. 32. Вещуны же именуемы волхви, у
восточных маги, и видно, что тут ответы богов или оракулы давались, как ниже н. 23. У Грек и
Египтян, где оные обманы по Геродоту начало возъимели; ответы давались чрез женщин, которых
Пифиа именовали, но те ответы попы, и более вершами двомненными сочиняли, о чем Далий, а
по нем Фонтенель обстоятельно описал, для сего мню короли северные в Колмогард приежжали. 
23. - Ответы у Зимеголов: разумеет Курляндию, где тако прославляемо было гл. 17. н. 24. Но сие

30
довольно всем известно, что сии оракулы или богов через вещунов и пустосвятов ответы и
пророчества сущие суть суеверным и несмысленным обманы, как Далий о Греческих и Египетских
оракулах описал, а негде Христианские в пример приводит, иногда же ответы и цровещания по
обстоятельству произшествия долго спустя складывали, как о сновидении показано. 
24. - Сновидение сие точно показует на мать Рюрикову. Таковых вымышленных после
предзнаменований и провещаний у древних немало находится, особливо сему подобное вижу у
Геродота виденное Астиагом королем Мидийским о Кире Великом и пр. Сие же может Гостомысл,
любя сию среднюю дочь, для успокоения противных рассуждений в народе о сыне большой
дочери, вымыслил, яко Божеским откровением его определение утвердить, или после кто-либо
вымыслил, как нам таких вымыслов от суеверных пустосвятов, льстецов и лицемеров слыхать
нередко случалось, каковых мог бы я много с довольным доказательством привести, да едино
токмо вспомяну, которое многим ведано, а никому в обиду быть не может. Двор царицы Праскевы
Федоровны от набожности был госпиталь на уродов, юродов, ханжей и шалунов: между многими
такими был знатен Тимофей Архипович сумазбродной поддъячей, которого за святого и пророка
суеверцы почитали, да не токмо при нем как после его предсказания вымыслили: он императрице
Анне, как была царевною, провещал быть монахинею, и назвал ее Анфисою, царевне Праскевии
быть за королем и детей много иметь, а после, как Анна императрицею учинилась, сказывали,
якобы он ей задолго корону провещал. Другие как я отьежжал 1722 году другой раз в Сибирь к
горным заводам, и приехал к царице прощение принять. Она, жалуя меня, спросила оного
шалуна, скоро ли я возвращусь? Он как меня не любил за то, что я не был суеверен, и руки его не
целовал, сказал: он руды много накопает, да и самого закопают. Но сколько то право, то всякому
видно. Какой был великой у безумных пророк Андреюшко, но сего не узнал, что его пытать будут,
и зжечь за великую ересь и сквернодейства. Не упоминаю пустосвята Михаила в Васильевском
саду жившего, который за плутовство и ересь распытан, и у баб в великом почтении был. Страбон
в язычестве о пустосвятстве жен правду сказал, гл. 13. н. 5. Кому неизвестно вымышленное
сновидение Густава Адольфа и пророчество о Карле ХII, короле шведском, в котором слагатель
весьма обманулся; ибо все не по его желанию окончалось. 
25. - Титул князь, какого языка, не знаю, о чем гл. 42. Иоаким Греческим изъясняет правитель, а
великий князь вышний правитель или царь или король; но сие последнее у Славян до Рюрика во
употреблении не было. Рюрику нуждно было для различия от подвластных князей Великий
приложить, и сей титул у нас было до Иоанна Великого, который стал писаться Повелитель или
Император г. 45., но у нас несмысленные разности писцы в степенной и других часто подвластных
князей великими равно как римских епископов и архиепископов в папы по смерти жаловали,
которые тот час чести не имели, гл. 48. 
26. - Рюрик Финляндией обладал выше н. 21. гл. 31. 
27. - Урмания имеет быть область в Швеции, мню не оную ли Баер гл. 32. н. 13 Раумдалия
именует, Нестор их между Варяги н. 45 положил. 
28. - Ижора в вено: сей предел Ярослав I после княгине своей Ингегирдисе в вено отдал гл. 17. н.
34 и может от Ингоря Ингриа прозвана, вено за жен час. II. н. 188, гл. 19. 
29. - Осколд: хотя Иоаким точно сыном Рюриковым его не именовал, но обстоятельство
утверждает, ибо Киевляне не просили бы сына, если его не было: Ингор же тогда или не родился,
или был в пеленках, и как Осколд был княгине Рюрикове пасынок, Сарматский Тирарь, то Нестор,
не разумея сего слова, пременил в Дир и зделал из одного имени два, Осколд и Дир гл. 3. н. 10,
час. II. н. 51, гл. 32. н. 13. 
30. - Олег шурин Рюриков: у Нестора именован просто свойственик, в манускрипте раскольничьей
вуй Ингорь, то есть брат материн, в прологе Маиа 11. дядя Ингор, что значит брата отцева: но сие
не согласно, паче же днесь положенное правильнее. По сему видно, что сочинитель жития
Ольгина Иоакимову историю читал, да басню о ее роде и браке искрасил: зде же имя матери
Ингоревы Ефанда, а после тем же жена Улеба сына его, час П. н. 102 именована. Может, Ингор от
любви во имя матери своея назвал н. 34. Имя же Нордманское есть. 
31. - Блаженный Осколд: в гл. 3. н. 10. показано, что он был крещен, и видно, что Иоаким
крещение его описал, но оное утрачено, как выше н. 29 показано, и для того блаженным
именован. 
32. - Церковь стояла: Иоаким в том разуме говорит, что уже Святославом была разорена, а
Нестор сказует, что по погребении над гробом построена, почему видимо, что ему по крещении
имя дано Николай, час. II. н. 61. 
33. - Олга от рода Гостомысла: иностранные сказуют ея дочь Гостомыслова, час. II. н. 43.58,76. и в
пролог Маиа 2, неистовая ошибка, что крестьянкою и на реке перевощицею сказано, что и Нестор
противоречит, говоря, Олег же приведе Ингорю жену от Изборска, следственно Олег избрал, а не
Ингорь собою женился; к тому видим, что все князи и прежде и после женились на дочерях
княжеских, а на крестьянках ни единого: в Прологе же Славянское имя Прекраса превратил в
прилагательное прекрасная, которую Олег от любви преименовал ея в свое имя Олга, а при

31
крещении Елена как то н. 14. и 30. о равномерных применениях сказано. 
34. - Имя Князю Древлянского в разных манускриптах Нестеровых и в степенных разно; но
Стрыковский точно сие положил час. II. н. 123. По сему видно, что Стрыковский сию Иоакимову
имел. 
35. - О проповеди апостола Андрея в Киеве весьма правильнее, нежели у Нестора написал, что
он, может, у Киевлян, или Болгар и Козар, слышал, или на письме видел, гл. 3. час. II. н. 17. 
36. - Многие крестились: весьма вероятно, ибо прежде уже христиан в Киеве было много гл. 3.
час. II. н. 91.118. паче же Олга как владетельная могла многих верных ей вельмож склонить,
особливо бывшие с нею в Цареграде, о церкви же Софийской Нестор смятно написал. 
37. - Святослава супружество с Венгерскою. Нигде не нахожу, чия дочь была, о помощи же от
Венгерского войском, сребром и златом сам Святослав упомянул; Венгерские истории сего
времени, которые я имел, темны и кратки. В сие же время знатен был Король их Рокс, и может его
дочь или сестра, имя же ея у Нестора 105 Предслава славенское. 
38. - Глеб: Нестор единого Владислава и Улеба в договоре с Греки н. 104 упомянул. Улеб же и
Глеб часто заедино кладено, и сие Улеб северное, а Глеб испорченное, властно как из Ингор
сократили Игор час. II. н. 105. 
39. - Горислава: У Нестора Рогнед и Рохмида, а после дополнитель н. 163. 383. именовал
Горислава; первое Нормандское или северное, другое Славенское от обстоятельства ее
любочестия дано. 
40. - Ярополка склонность к христианству причина погибели его, и может по сему мощи его
крестили час. II. н. 250. 249. 
41. - О войне Владимира с Мечиславом или Мешком Нестор кратко упомянул: шед на Ляхы, зая
грады Червенские н. 154. Польские сих времен историков не имели, и брали из Руских как
Стрыковский говорит, они сию троекратную победу согласно кладут, а о положении дани не
воспоминают, но токмо мир тяжкий учинил. Сие паки утверждает, что сия история им известна
была н. 34. 
42. - Крещение Владимирове: Иоаким ли, или списыватель так кратко, а Нестор пространно, но
нечто (sic!) баснословно описал, а к тому и о месте крещения сумнительно час. II. н. 174.190 у
Нестора же о Греческой принцессе Анне, которую здесь н. 37 видится правильнее Болгарскую
разумеет, час. II. 153. 172.178. 
43. - Епископов пришествие в Русь Нестор после митрополита три годы положил, в том числе и
сей Иоаким, как выше н. 2. показано, может быть, что они вместе с митрополитом пришли, да в
епархии после определены, о чем гл. 48 и час. II. н. 198. 
44. - Сие ни о ком ином кроме Иоакима Епископа разуметь не можно, яко Нестор сказует: Иоаким
послан был в Новград с Добрынею, не упоминая Путяты, ни обстоятельств крещения. В Крекшина
манускрипте обстоятельства с противностью Новогородцев нечто сему согласно, но кратко и
баснословно о идоле Перуне описано, якобы когда оны ломали и тащили, рыдал и противился, а в
Ростовской еще прибавлено, якобы Перун палицу, имевшую в руке его на мост бросил, сказав, что
торговцы с горожаны всегда будут драться; в Степенной сия басня расположена и к наказанию их
Иоанном вторым соглашена час. II. н. 581, что можно в пример суеверным иметь, которые таким
нечувственным вещам провещания вымышляют или верят н. 2. 
45. - О Путяте нигде Нестор не упомянул, но есть Путят, токмо иной, в песнях старинных о
увеселениях Владимира тако поют: против двора Путятана, против терема Зыбатина, старого
Путяти темной лес; из чего можно видеть, что знатный муж был. Тысецкой же чин был над всеми
войски яко фельдмаршал час. II. н. 390. 
46. - Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси нас не употреблено, но кто узаконил,
нигде не нахожу. Некоторые сказывают, якобы Владимир, иные о Булгарех, токмо в Болгарии не
употребляют; и так мню, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтобы кто
крещения не отлыгался. 
47. - Жены Владимира весьма иначе описаны, и у Нестора велика погрешность, что он при
крещении детей двенадцать сынов написал, чему быть не можно: ибо по малой мере Борис и
Глеб не родились, хотя бы они двойни были; о женах же во-первых Олову, княжну Варяжскую,
мать Вышеславлю, Нестор не токмо не упомянул, но Вышеслава сына Рогнедина сказал, что в
летех рождения и крещения согласить трудно, как я о летех Ярослава показал час. II. н. 150. 156.
Предслава бывшая супруга Ярополка. Нестор (кроме числа ничего имени не объявя) именует
Грекиня, а после упоминает сельцо Предславино н. 162. Адиля (князя) у Нестора Чешкая, и мню
имя Германское, Аделгейд или изящество испорчено. Анну царевну Нестор сказует Греческую,
что в великом сумнении и погрешности час. II. н. 184. Бориса же и Глеба он положил от
Болгарины, а от царевны Анны никого не показал н. 163, а сей царевну Анну сказует мать Бориса
и Глеба, то мню, конечно, сия царевна была Болгарская, а Василию и Константину сестра
внучатая, как н. 163 сказано, а о прочих так многих женах и наложницах Нестор кроме числа
ничего не написал. Стрыковский, согласно с сим сказует, что с сыновьями отпущены, а прочие

32
 выданы за знатных, и оному быть весьма нужно. 
48. - Сие сказание хотя есть краткая выписка, а к тому из чего взято, то поврежденное и неполное,
однакож ко изъяснению древности и Несторова темного сказания много служит, доколе
полнейшая тех времен история сыскаться может, чрез что бы многия остающияся темности
изъяснить и пополнить, что мню Святейшему Синоду весьма нетрудно, естьли повелит во всех
монастырях всякие древния письменныя книги, тетради, грамоты и прочая обстоятельно описать
и под именем Русской библиотеки напечатать, чтобы желающие в истории церковной и
гражданской трудиться могли знать, где что сыскать могут, что и монастырям немалой доход и
пользу принесет».

Перейдем теперь к анализу содержания Иоакимовской, вернее, Псевдоиоакимовской летописи, оговорившись,

что содержание ее настолько богато и интересно, что рассмотреть ее сразу во всех деталях невозможно. Мы
ограничимся только общим анализом ее, как исторически достоверного источника.

Наш анализ мы начнем с событий, связанных с крещением новгородцев, ибо эта часть летописи бесспорно
принадлежит самому Иоакиму (Псевдоиоаким местами просто переписывает ее слово в слово), и в
достоверности рассказа сомневаться не приходится, - настолько он насыщен реальными подробностями и
логичен. Рассказ настолько жив, что повествователь (сам Иоаким) переходит с третьего лица на первое и
говорит: «мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди елико можахом...»

Ясно, что «мы» - это духовные лица, приехавшие с Добрыней крестить новгородцев.

Согласно Иоакиму, Владимир Великий получил из Царьграда, как он просил, митрополита Михаила, родом
болгарина, четырех епископов и много священников, диаконов и певчих, славян по национальности, т.е. людей,
могущих разъяснять народу сущность новой религии, и до известной степени быть примером для всех других
славян.

Епископы были посажены в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде. Из этих центров началось крещение
Руси. Духовные лица, в сопровождении сановников Владимира и подкрепленные войском, стали крестить
«сотнями» и «тысячами». Население роптало, но не смело отказываться от крещения («воев ради», т.е. боясь
войска), добавлено, что тех, кто отказывался, воины тащили силой (не без подзатыльников, конечно).

Судя по тому, что в войске Добрыни оказалось самое малое 500 ростовцев, можно думать, что Добрыня пришел
крестить новгородцев не прямо из Киева, а через Ростов, откуда он, предвидя сопротивление новгородцев и взял
военное подкрепление. Новгородцы же, узнавши, что Добрыня идет крестить и их, собрали вече и поклялись не
допустить уничтожения идолов, они вооружились, разметали мост, соединявший обе части города, поставили
катапульты с каменьями наготове в предвидении того, что Путята попытается перейти с войском в этом месте.
Увещаний Добрыни они и слушать не хотели, Богомил Соловей, главный языческий жрец, достаточно настроил
их против крещения. Иоаким с другими духовными были на Торговой стороне, под прикрытием войск Путяты. В
результате их уговоров за два дня они крестили всего несколько сотен - этого было явно слишком мало.

На противоположной стороне всё кипело: тысяцкий новгородский Угоняй, «ездя всюду вопил, - лучше нам
помрети, неже боги наши дата на поругание». Жену Добрыни и нескольких его родственников, находившихся на
той стороне, новгородцы убили, а дом его разграбили.

Брать Новгород в лоб, через мост, означало огромные потери, поэтому Путята, руководивший войском
Владимира, пустился на хитрость: ночью с 500 ростовцев он тихонько переехал выше города и зашел в тыл.
Новгородцы приняли этих воинов за своих. Войдя в город, Путята захватил Угоняя и несколько других видных
руководителей восставших и отправил их на другую сторону к Добрыне.

Узнавши о происшедшем, новгородцы в количестве до 5000 окружили отряд Путяты, и начался отчаянный бой.
Церковь Преображения была разметана (интересно указание на существование христианской церкви в
Новгороде еще до крещения Руси), а дома христиан разграблены. На рассвете, однако, Добрыня подоспел
Путяте на помощь со всем войском.

Но и тут пришлось пуститься на хитрость: он велел зажечь несколько домов около берега, бойцы бросились
тушить пожар и бой сам собой прекратился. Тогда мятежники выслали своих вожаков просить у Добрыни мира.

Добрыня собрал воинов, прекратил грабеж и начал истребление идолов. Деревянные сжигались, а каменные

33
ломались и бросались в реку (а ведь остатки должны сохраниться!). Язычники плакали и вопили, Добрыня же
насмехался.

Посадник Воробей, сын Стоянов, воспитанный при Владимире, отличавшийся красноречием, на торжище
увещевал всех. Многие пошли креститься, не хотящих же воины волокли силой. Мужчины крестились выше, а
женщины ниже моста. Многие некрещеные заявляли, что они уже крестились, поэтому духовенство приказало
(«повелехом») всем носить кресты на шее деревянные, медные и т.д. Разметанная церковь была вновь
восстановлена. Путята затем отправился в Киев. Отсюда и пошла поносная поговорка о новгородцах, что
«Путята крестил мечом, а Добрыня огнем». Из этого рассказа видно, что летопись Нестора в отношении
крещения Руси оказалась значительно припудренной и напомаженной - очень многое, что не нравилось Нестору,
было им опущено.

Как и можно было ожидать, крещение Руси отнюдь не совершилось так благонамеренно и парадно: крестили
силой и не без смертоубийств.

И это было не только в Новгороде. Сравнивая летописи Иоакима и Нестора, нельзя не отметить, что
Иоакимовская летопись безусловно достоверна и насыщена подробностями, Несторовская намеренно
выхолощена и, следовательно, исторически менее достоверна. Далее идет о наделении сыновей Владимиром
вотчинами и об отпуске жен, в связи с его крещением и женитьбой на Анне Греческой. Сыновей указано 10,
отношение их к женам Владимира значительно отличается от данного Нестором.

Мы не будем входить здесь в критику и рассмотрение вопроса о детях и женах Владимира, вопрос сложен и
требует особого рассмотрения, отметим, однако, что Татищев в примечании 47 указал на явные погрешности
Нестора и явственно склоняется в пользу данных Иоакима, а не Нестора, тем более что и польские летописцы
дают те же сведения, что и Иоаким.

Большая вероятность Иоакимовской летописи подкрепляется несколькими мелкими деталями, говорящими за

точность и конкретность изложения.

Указано, что Борис и Глеб были сыновьями от Анны, но что Глеб был еще «у грудей», однако ему в вотчину уже
был намечен Муром. Сказано, далее, что, разослав своих жен с сыновьями по их вотчинам, он оставил Бориса и
Глеба при их матери, т.е. в Киеве, что и подтверждается другими летописями.

Сказано также о судьбе других жен: Владимир роздал их своим неженатым приближенным. На этом рукопись
Иоакима обрывается. Обратимся теперь к крещению Владимира, версия Иоакимовской летописи совершенно
неприемлема. В чем же дело?

После победы над поляками Владимир якобы пошел на болгар, победил их, заключил мир, и принял крещение
сам с сыновьями и крестил всю Русскую землю. Царь болгарский Симеон якобы прислал ученых иереев и книги в
достаточном количестве.

Ложность этой версии безусловна: царь Симеон (893—927) давно уже умер и посылать никаких иереев не мог;
самое восточноболгарское царство не существовало, а в западноболгарском царстве был царь Самуил,
находившийся в крайне критическом положении, - дела и внешнеполитические (с Византией), и
внутриполитические шли крайне плохо, государство едва существовало и ему было не до религиозных дел на
Руси. Наконец, государство Самуила территориально не соприкасалось с Русью, и не было никаких оснований
для войны.

Во-вторых, как убедительно показал Расовский («Seminarium Kondakovianum». Вып. VI. Прага, 1933), Владимир
воевал не с дунайскими, а с волжскими болгарами, как это было еще со времен Аскольда (Русь почему-то всегда
билась с этими болгарами).

В-третьих, победа Владимира над болгарами и принятие их веры совершенно невероятно: победитель мог
навязать свою веру, а не заимствовать ее у побежденных.

В-четвертых, если в дальнейшем Владимир просил и получил у Царьграда митрополита, епископов, священников
и даже певчих, то это он мог сделать и до похода на Болгарию.

В-пятых, если болгарское крещение Владимира верно, то почему русские, византийские, армянские и арабские

34
источники утверждают, что Анна вышла замуж при условии, что Владимир крестится?

Наконец, если Владимир был крещен болгарами (и, как утверждают некоторые, женат на болгарской княжне), то
как он мог, будучи христианином, жениться и на Анне и стать двоеженцем? Этих аргументов совершенно
достаточно, чтобы утверждать, что версия Иоакимовской летописи ложна, но как мог нести явную чушь епископ
Иоаким, который, возможно, лично присутствовал при крещении Владимира и во всяком случае был осведомлен
об этом самым точным образом?

Ответ прост: переписанная Татищевым летопись не есть Иоакимовская летопись собственно, а летопись, только
использовавшая Иоакимовскую.

Псевдоиоаким заимствовал из настоящей летописи Иоакима только то, что ему нравилось. Из Несторовской
летописи мы знаем, что на Руси было сильное течение принимать крещение Владимира раньше и независимо от
Царьграда. В следующей главе мы подробно рассмотрим обстоятельства и место крещения Владимира, здесь же
мы только отметим, что «Похвала Иакова мниха» и другие подобные религиозные источники не могли сказать
правды о Владимире, пишучи ему панегирики.

Правда заключалась в том, что Владимир принял крещение вовсе не из убеждения, а потому, что это было
условием его женитьбы на греческой царевне. Владимир крестился из-за выгодной политической комбинации.

Так как русская церковь издавна делала попытки канонизировать Владимира, но встречала решительный отпор
Византии, то русские церковные источники должны были найти какой-то выход, выход этот был в принятии
Владимиром крещения еще до Корсуня. Была совершена фальсификация, тем более что митрополит,
крестивший Владимира, был по-видимому, по национальности болгарином. Этот вариант, по-видимому, имелся в
летописи до Никона, который, ознакомившись почти на месте с обстоятельствами крещения Владимира, ввел в
летопись действительно исторические данные. Он также нашел удачную форму и ввел легенду о болезни глаз
Владимира и его исцелении, что значительно смягчило для верующих довольно горькую правду.

Псевдоиоаким (по-видимому, лицо духовное), составляя летопись и беря в основу летопись Иоакима, предпочел
все же версию не Иоакима, а Нестора, более соответствующую как национальным, так и духовным интересам.
Что версия не принадлежит Иоакиму, видно уже из необыкновенной краткости сообщения и малой его
конкретности. Возвращаясь к войне с поляками, мы опять-таки находим ряд интересных подробностей, вовсе
отсутствующих у Нестора.

Оказывается, Мешко был князь Ляхов и Ленчан (таинственые «лензаниноис» Багрянородного!). Его войска
дважды были разбиты воеводами Владимира, но тот продолжал войну, доходя до Горыни. Против него, наконец,
выступил сам Владимир, на реке Висе (Татищев полагает на р. Висле, что маловероятно). Мешко был разбит
наголову, вынужден был просить мира и отдать пять городов. Так как эти сведения имеются и у польских
летописцев, эти данные должны быть включены в нашу историю. Иоакимовская летопись полнее здесь
Несторовской.

Только из Иоакимовской летописи мы узнаем, что Ярополк был старшим сыном Святослова (по-видимому, от
венгерской княжны), Владимир - средним, причем лишний раз подчеркивается, что он был сыном не какой-то
скандинавки Малфреди, а девки-ключницы Малуши, т.е. по матери чистым славянином, младшим сыном был
Олег.

Хотя Новгород обычно давался наследнику на престол в Киеве, в Киеве, очевидно из-за постоянных войн отца,
сидел Ярополк, осуществляя княжение. Поэтому Владимир сел в Новгороде. Ярополк, оказывается, весьма был
склонен к христианству, но сам не крестился из-за недовольства народа. «Прочее, - говорит далее Татищев, - до
ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором».

История войны с полоцким князем Рогволодом изложена иначе и правдоподобнее. Война началась не из-за
отказа Рогнеды выйти замуж, а из-за нападения Рогволода на новгородские земли. В результате похода
Рогволод и двое его сыновей были убиты, а Рогнеда взята Владимиром насильно в жены. О безобразной сцене
насилия, имеющейся у Нестора, нет ни слова. Кстати сказать, и у Нестора она всплывает гораздо позже и носит
явный характер позднейшей вставки.

Рогнеда, оказывается, соглашалась выйти за Ярополка, и послы последнего были в это время в Полоцке.
Владимир, сделавши ее своей женой против воли, переименовал в «Гориславу». Кстати, отметим, что имя это

35
допускает два объяснения с противоположным значением:

1) горестной славы и 2) горящей, т.е. яркой славы.

Насильственная женитьба Владимира на невесте Ярополка, конечно, ухудшила отношения его с братом.
Отметим, что Рогнеда была трактована вовсе не как наложница, военная добыча, а как настоящая жена, - у нее
было от Владимира несколько сыновей, а одна из летописей сохранила даже упоминание о том, что Владимир,
женившись на Анне, счел необходимым специально известить об этом Рогнеду, - явное указание на то, что
Владимир очень с ней считался. Ярополк будто бы весьма был опечален смертью Олега, происшедшей не по его
вине, а также тем, что и с другим братом, т.е. с Владимиром, начиналась война. Он якобы пытался увещевать
Владимира, но для подкрепления доводов послал и войска. Владимир испугался и хотел бежать в Новгород из
«Кривичья».

Однако Добрыня, зная, что Ярополк нелюбим народом из-за предпочтения им христиан, удержал Владимира и
пошел на хитрость: он пошел на подкуп воевод Ярополка, пославши им дары, «вадя», т.е. привлекая их на
сторону Владимира (у Татищева ошибочно сказано «водя») и, совершенно очевидно, обещая, что Владимир
поведет курс на язычество.

В трех днях пути от Смоленска, на реке Дручи (опять точное, конкретное указание!) «победиша полки Ярополчи
не силою, ни храбростью, но предательством воевод Ярополчих».

Теперь загадка, почему это Владимир, вернувшись из заморья, стал так налегать на язычество, разъясняется:
курс на язычество обеспечил ему победу против Ярополка. Всё дальнейшее - только выполнение обязательств,
данных воеводам Ярополка. Это сообщение Иоакимовской летописи чрезвычайно важно, ибо показывает тайные
пружины событий в прошлом. Вместе с этим это показывает, что Иоакимовская летопись гораздо конкретнее и
точнее Несторовской и заслуживает, как источник, полного внимания.

Далее следует примечание Татищева: «О убивстве Ярополка, рождении Святополка и проч., почти согласно с
Нестором, и житие Владимирово описано со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат». Какая
досада, что Татищев не переписал этого отрывка, открывающего хоть чуть-чуть завесу над светской жизнью того
времени!

Обращаясь к княжению Светослава, мы находим также интереснейшие детали, отсутствующие у Нестора.

Отметим, прежде всего, описку - следует не: «и по смерти Олги Светослав пребываше в Переяславци на Дунае
воюя. Но Козари» и т.д., а: «И по смерти Олги Святослав пребываше в Переяславце на Дунае, воюя на Козари,
Болгари и Греки, имея помощь от тестя князя Угорского и князя Ляцкого» и т.д.

Значит, Светослав был женат на венгерской княжне, а Переяславец был главным штабом Светослава, откуда он
наносил удары хазарам, грекам и болгарам.

Далее речь о неудаче русских около «Долгой стены» под Царьградом.

Татищев, оказывается, вовсе не знал, что это за «Долгая стена», - это лишний раз подчеркивает, что
Иоакимовская летопись - не фальшивка Татищева. Речь идет о защитной стене от Деркоса на Черном море до
Селимбрии на Мраморном, длиной около 50 миль, построенной в 512 году императором Анастасием против
нападений варваров.

Светослав одержал много побед, но под Длинной стеной, т.е. недалеко от Царьграда, где были сосредоточены
все силы Византии, руссы были разбиты. Воины-язычники сваливали вину на христиан: это, мол, наказание
языческих богов. Светослав так рассвирепел, что приказал многих христиан тут же казнить, в том числе и
«единого брата своего Глеба».

Этот Глеб является камнем преткновения всех. Нестор не говорит о нем ни слова, но в договоре Игоря с греками
945 года упомянут посол «жены Глеба», причем этот посол был среди других послов – членов семьи Игоря, а не
его сановников. Какой-то Рюрикович с именем Глеб, безусловно, существовал и был в числе самых близких
членов семьи Игоря. Это обстоятельство опять-таки говорит в пользу достоверности Иоакимовской летописи.

Упоминание жены Глеба и неупоминание посла самого Глеба можно рассматривать как свидетельство того, что в
945 г. жена Глеба была вдовой; в этом случае присутствие Глеба приблизительно в 872 г. под стенами Царьграда

36
необъяснимо. Однако вполне возможно, что Глеб был в долговременной отлучке и в его вотчине правила его
жена, в этом случае недоразумение устраняется.

Однако в договоре 945 г. упомянут следом за Игорем и Святослав, его наследник (малолетний); почему же
наследником был не старший, уже женатый брат, а малолетний Игорь? Иоакимовская летопись указывает, что
Глеб был единственным братом Светослава; можно сказать с полной уверенностью, что Глеб не был сыном
Ольги, а сыном другой жены Игоря. Если эта жена была низкого происхождения или просто наложница,
положение Игоря, как наследника, становится понятным.

Вдобавок ко всему Глеб оказался христианином, что также могло сыграть роль в устранении его от
престолонаследия - народ такого князя не признал бы.

Казни воинов-христиан цели якобы не достигли. Светослав увидел в этом чародейство христианских
священников и послал в Киев приказ: храмы христиан разорить и сжечь. Затем пришел сам в Киев с намерением
расправиться с тамошними христианами.

Далее интересная подробность: оказывается, большую часть воинов он отпустил сухим путем, а сам, с
небольшим отрядом, поехал Днепром.

Иоакимовская летопись в таком решении, приведшем к смерти, видит наказание от Бога.

В уже изложенных событиях мы видим резкую разницу между Иоакимовской и Нестеровской летописями: первая
много говорит о язычестве и описывает и князей и народ гораздо более язычниками, чем это делает Нестор.

Несомненно, это объясняется временем написания летописей в первую очередь. Иоаким писал в разгар борьбы
с язычеством, когда и настоящее, и прошлое еще было насыщено им. Нестор писал почти 100 лет спустя, когда
борьба уже отгорела и упоминать об антихристианстве князей было неудобно, неудобно было напоминать, что
христианство пришло не без тяжелой борьбы. Поэтому Нестор о многом умолчал и многое смягчил.

Вообще, борьба язычества и христианства продолжалась очень долго, веками, велась с переменным успехом. И
в этом отношении Иоакимовская летопись живее, точнее и богаче Несторовской. Разобранная нами часть
Иоакимовской летописи показывает, что содержание ее всюду логично и последовательно, излагаются только
факты, никаких сказочек вроде истории о белгородском киселе или Кожемяке, вырвавшем голой рукой кусок кожи
из живого быка, нет.

Нет даже легенд о мести Ольги. Сказано только, что древлянский князь Мал, сын Нискинин (опять-таки реальная
подробность!), посылал к Ольге сватов, но оскорбленная предложением Ольга отдала приказ одних из послов
убить, других сжечь, а сама с войсками направилась против древлян, разорила и сожгла их город Коростень.

История крещения Ольги описана подробнее: оказывается, христианские священники обратили ее в

христианство еще в Киеве, но открыто креститься здесь она не могла, боясь недовольства народа. Поэтому она
направилась с верными вельможами в Царьград, где и крестилась. Вернувшись, Ольга привезла с собой
священников, построила деревянную церковь Святой Софии и убеждала Светослава креститься. Тот и слышать
не хотел. Каково было отношение к христианству, видно из глухого указания, что вельможи, принявшие
христианство в Царьграде, подвергались поруганию народа и многие из них были убиты.

В свете сообщаемого понятно, почему, как это сообщают некоторые летописи, Ольга держала священника
«втайне», это слово случайно ускользнуло от цензоров типа Нестора.

Об Игоре сказано, что Олег женил его на Ольге, которая была из Изборска (город недалеко от Пскова). Звали ее
Прекраса (мы, по-видимому, по ошибке, называли ее на предыдущих страницах Пребрана, но, возможно, нам
память изменяет, и в каком-то из источников она также названа Пребрана). Олег будто бы переименовал ее в
свое имя.

У Игоря были потом и другие жены, но он уважал Ольгу больше других из-за ее ума. Надо думать, что история
войны Игоря с греками и его смерти не отличалась от версии Нестора, ибо Татищев отмечает, что об этом
сказано в летописи кратко; существенное расхождение Татищев непременно отметил бы.

37
Об Олеге сказано, что он был шурином, т.е. братом жены Рюрика, и был норвежским князем. Можно думать, что
это был единственный князь-скандинав на Руси, шедший, однако, совершенно в фарватере русской истории, все
другие по крови были чистокровные, либо наполовину славяне.

История завоевания Олегом Киева изложена совершенно иначе и опять-таки правдоподобнее и конкретнее.
Киевляне, оказывается, жаловались Олегу на Аскольда, Олег кроме того завидовал, что Аскольду попалась такая
богатая область. Это побудило его собрать войско и отправиться на завоевание Киева, захватив для
подкрепления своих юридических прав и малолетнего Игоря. Ему, иностранцу, это было крайне необходимо, ибо
совершаемое им покрывалось именем Игоря, законного наследника.

История с заманиванием Аскольда в лодку совершенно опущена, сказано просто, что «блаженный же Осколд
предан киевляны», - здесь сказочный эпизод Нестора отсутствует. В самом деле, заманивание Аскольда в лодку
каким-то неизвестным купцом маловероятно, и еще более маловероятно, что киевляне так безучастно отнеслись
к смерти князя. На деле всё было иначе: киевляне были недовольны Аскольдом и сыграли какую-то
предательскую роль: сказано ясно, что Аскольд был предан. Вся экспедиция Олега приобретает совершенно
иной характер, это не было: «давай, мол, пойду, завоюю Киев», а предприятие, опиравшееся на желание киевлян
убрать Аскольда.

Так как Аскольд назван «блаженным», есть полное основание думать, что он был христианином, а зная
недовольство народа христианами, можно догадываться, Что Аскольда погубило то же, что и Ярополка, -
склонность к христианству.

Иоакимовская летопись подводит под события какую-то идеологическую базу и они предстают перед нами во
плоти и крови, сообщения же Нестора - часто просто перечисления событий без всякой внутренней их связи.

Сказано также, что Аскольд был погребен на горе, «идеже стояла церковь св. Николая, но Святослав разруши ю,
яко речется». Из этого замечания, равно как и из показания Несторовской летописи, нельзя делать заключение,
что между Аскольдом и церковью Святого Николая была какая-то логическая связь. Думают, что церковь Святого
Николая была так названа потому, что она была построена в честь Аскольда, получившего при крещении имя
Николай.

Таубе идет так далеко, что, исходя из того, что в то время был папа Николай, полагает, что Аскольд был
католиком.

Все эти предположения совершенно недоказательны: и в том и в другом случае речь идет о том, что летописцы
указывают местоположение могилы Аскольда, - «там, где стояла церковь св. Николая». Однако отсюда вовсе не
следует, что сам Аскольд был Николаем. Он мог быть, но мог и не быть, и из показаний летописи нельзя
извлекать того, что хочется тому или иному автору.

Замечательно, что Иоакимовская летопись никакого Дира не знает. Татищев считает, что слово «Дир» было
неверно понято и из прозвища Аскольда Нестор создал второго князя - Дира. В пользу Дира говорит и
Никоновская летопись, арабские источники знают князя Аль-Дира (но не знают Аскольда!). Киевская традиция не
знает могилы Дира, могила же Аскольда общеизвестна. К этому вопросу мы еще имеем намерение вернуться
особо.

Говорится далее о победе Олега над греками, хазарами, болгарами и «волотами» у Дуная. Волоты или волохи -
придунайские римляне.

Таким образом, Иоакимовская летопись сохранила замечательное известие о большом дунайском походе Олега.
Совершенно естественно, что ни о легенде о кораблях Олега на колесах, ни об ужалении Олега змеей нет ни
слова, - Иоаким сказками не интересовался. Зато эти сказки и создали популярность Нестору и его типу
летописи.

Появление Аскольда в Киеве объяснено иначе: не он отпросился у Рюрика в Царьград и почему-то застрял в
Киеве, а «славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Поряне» (имя, кажется, единственный раз
встречающееся в нашей истории), будучи притесняемы хазарами, которые владели Киевом и другими их
городами, просили Рюрика прислать к ним сына или какого-нибудь другого князя княжить.

Рюрик послал войско в Киев во главе с Аскольдом. Аскольд завладел Киевом, а затем, собрав еще больше

38
войска, прогнал хазар. Затем он двинулся в ладьях на Царьград, но буря разметала его ладьи. Затем в
Иоакимовской летописи был перерыв, лист обрывался на словах: «и возвратися посла (Аскольд) в Царьград ко
царю...» Сбоку было приписано: «утрачены в летописце два листа». Новый лист начинался: «Михаил же
возблагодари Бога, иде в Болгары». Татищев предполагает, что на двух утраченных листах была изложена
история крещения Аскольда и легенда о чуде с несгоревшим Евангелием. Упомянутый же Михаил был
болгарским митрополитом.

Мысль эта весьма вероятна, возможно даже, что листы были вырваны намеренно: крещение Аскольда и Руси до
Владимира срывало все значение крещения последнего, но, как мы это разбирали выше, легендарное крещение
«руссов» и чудо с несгоревшим Евангелием, скорее всего, относится к моравам.

О Рюрике сказано, как отметил Татищев, согласно с Нестором, но имеется и интересная деталь: после смерти
обоих братьев, на четвертый год княжения, Рюрик переселился в Новый град великий ко Ильменю, т.е. очевидно,
из Ладоги в Новгород. Это указание Иоакимовской летописи совершению подтверждает нашу мысль,
высказанную ранее, что Рюрик сначала сел в Ладоге, а потом уже переехал в Новгород. Мысль же была
высказана нами на основании только логических соображений.

Для порядка и суда Рюрик рассадил по городам князей «от Варяг и Славян» (между прочим, ни разу не сказано
слово «Русь», что было бы прямо-таки необходимо, если бы норманская теория была верная, и сам назвался
«великий князь» в отличие от подручных князей. Далее следует совершенно исключительная по своему интересу
фраза: «по смерти же отца своего облада Варягами, емля дань от них».

Это единственное в истории глухое указание на отца Рюрика, из него видно, что отец Рюрика был варяжский
князь. Возможно, что до появления на Руси Рюрик был только княжичем и пошел на Русь с братьями именно
потому, что им подвернулось самостоятельное княжение. Отец же остался княжить у себя.

Однако, когда отец Рюрика умер, он не перешел на престол отца, а остался в Новгороде, сохраняя управление
над отцовской землей («обладали Варягами») и получая с нее доходы («емля дань от них»). Это сообщение
может оказать существенную помощь в разысканиях, кто же был Рюрик.

Именно могут найтись западноевропейские источники, по которым можно будет установить, чьим сыном был
Рюрик. Ниже мы увидим в одном из очерков, что хронология первых Рюриковичей, вероятно, точнее, чем мы
думаем, и на восемь лет отличается почти во всех данных.

Поиски предков Рюрика облегчаются тем, что, согласно Иоакимовской летописи, отец Рюрика был князь, а это
значительно суживает круг особ, среди которых следует вести поиски. Во-вторых, в момент вокняжения Рюрика
на Руси отец его жил и княжил (это дает приблизительную дату). В-третьих, Рюрик осуществлял правление своей
вотчиной, будучи на Руси.

Татищев предполагает, что варяжская земля отца Рюрика была Финляндия. Вообще, некоторые авторы
выражение, что варяги были призваны «из-за моря», склонны объяснять, как призвание с другой стороны
Ладожского озера, которое из-за своей величины могло бы быть названо и морем, как например, называют
Аральское море или Байкал.

О Рюрике сказано, что у него было несколько жен, но самой любимой была сестра Олега Ефанда, дочь
норвежского князя. О смерти Рюрика сказано, что он сильно заболел после того, как Аскольд был отправлен в
Киев (что, следовательно, должно быть отнесено к концу его 17-летнего княжения) и на смертном одре («начат
изнемогати») передал малолетнего Игоря попечению Олега.

Перейдем теперь к некоторым выводам. Сравнение Иоакимовской летописи с Несторовской показывает, что
основная линия событий от Рюрика до Владимира Великого, в сущности, та же. За немногими исключениями
разница заключается в том, что в Иоакимовской имеются подробности, которые Нестор не счел нужным
упомянуть. Очень важно, что уклонения Иоакимовской летописи не имеют никогда капитального значения и не
делаются основой для развития совершенно иных сюжетов и вариантов со стороны Псевдоиоакима. Он только
вносит поправки, но не перестраивает историю. Если бы это была фальшивка, то автор ее должен был сделать
свою версию более отличной, а главное, целенаправленной в какую-то сторону. Этого нет, никакой
тенденциозности не видно. Если бы он был славянофилом, ему ничего не стоило бы умалить или вовсе
отодвинуть в тень варягов, этого он не сделал. Если бы он был «норманистом», он выдвинул бы варягов, и этого

39
нет. Наконец, отсутствие всяких легенд и сказок ясно говорит о серьезности писавшего.

В пользу древности сведений Иоакимовской летописи говорит также то, что она была без дат (Татищев говорит:
«токмо все без лет») и есть основания думать, что именно Иоакимовская летопись была прототипом для
Несторовской, а не наоборот.

Таким образом, рассмотренную часть Иоакимовской летописи мы должны признать безусловно достоверной и
многое из нее должно быть без малейшего колебания внесено в официальную историю. Почти несомненно, что
она была прототипом для Нестора, но последняя была официальной летописью и мало-помалу подавила
истинное значение Иоакимовской. Несторовская стала догматом, и всякое уклонение от нее стали считать
ересью.

Историки совершенно очевидно проморгали истинное значение летописи Иоакима. Именно она является одним
из древнейших этапов русского летописания.

Переходим теперь к той части Иоакимовской летописи, которая касается эпохи до Рюрика. Естественно, что чем
глубже мы идем в тьму веков, тем менее достоверными, легендарными, почти сказочными становятся сведения,
этого не учли изучавшие Иоакимовскую летопись и совершенно напрасно огульно ее охаяли. И в дорюриковской
части летописи, несомненно, есть сведения, имеющие здоровое историческое ядро. Нестор их отверг, за ним
пошли и другие, считая, что, мол, если этого у Нестора нет, значит, это недостоверно. И здесь сказалось
отсутствие критического чутья у почти всех историков.

На деле умолчание Нестором дорюриковской истории объясняется не тем, что он считал ее ложной, а тем, что
она была ему неинтересна. Он был южанином, он писал историю Южной Руси, именно того государства, с
которого началась настоящая Русь, Северная же Русь только присоединилась к этой Руси. Новгород его
интересовал мало, его интересовала главным образом история династии князей Киева, и эту династию он
начинает с Олега, считая его первым русским князем.

О Рюрике он упоминает только потому, что нельзя было показать Олега свалившимся откуда-то с неба. Поэтому
Рюрик в устах Нестора - это, так сказать, введение в историю Руси, но история самого Рюрика его мало
интересует. Он явился из-за моря, и всё.

Совсем иначе на дело смотрели Иоаким и Псевдоиоаким: как Новгородцы, они, прежде всего, интересовались
историей Новгорода. Иоаким излагает историю Новгорода с прадеда Рюрика Буривоя в связной форме, это
соответствует продолжительности трех поколений, т.е. приблизительно 75 годам до Рюрика. Этот срок
относительно весьма незначителен, и всегда можно допустить, что если о ком-то дошли исторические сведения,
то сведения об его прадеде не должны казаться чем-то недостоверным, мифическим, тем более что речь идет о
государственных деятелях, деяния которых, естественно, долго удерживаются народной памятью.

Так, история Новгорода, вернее Новгородской земли, начинается с Буривоя. Он имел тяжелую войну с варягами
и много раз побеждал их, он обладал также «всей Биармией до Кумени» (к значению этих терминов мы в
дальнейшем вернемся). Но в конце концов при этой реке он был разбит наголову и бежал в сильно укрепленный
город Биармы, что был расположен на острове. Там находились подвластные ему князья.

Убежав в отдаленную часть своих владений, Буривой там и остался и в конце концов и умер.

Варяги же захватили столицу («град великий»), это был не Новгород, и другие города, и наложили на Словен,
Русь и Чудь тяжелую дань (следует заметить здесь употребление слова «Русь»). Народ сильно страдал, тогда
они не выдержали и послали к Буривою просить отпустить им его сына Гостомысла (вероятно, Буривой был уже
слишком стар для новой борьбы).

Когда Гостомысл явился, произошло восстание: одни варяги были избиты, другие изгнаны, дань варягам
отменена. В происшедшей дальше битве варяги были разбиты. Гостомысл построил при море город (очевидно,
против высадок варягов) и назвал его именем своего старшего сына Выбора. С варягами был заключен мир, и
настала тишина.

Гостомысл внушил соседям своей силой и умом уважение и страх. Многие князья якобы приезжали и морем, и
посуху попросить у него совета, посмотреть, как он судит и ведет дела, У Гостомысла было четверо сыновей, все
они либо умерли дома от болезней, либо были убиты на войне. Трех дочерей он выдал замуж за соседних

40
князей. Гостомысла очень тревожила мысль о своем наследнике, поэтому он направился в Колмогард (значит, он
жил не там) вопросить оракула. Он получил ответ, что боги обещают ему дать потомство. Гостомысл не поверил,
ибо был стар и жены его детей не рожали.

Тогда он послал к вещунам в Зимеголы и опять получил ответ, что ему будет наследовать его потомок, но и
этому предсказанию он не поверил.

Однажды ему приснился сон, что из чрева средней его дочери Умилы растет плодовитое дерево, покрывающее
целый город, и т.д. Вещуны указали, что наследовать ему будут внуки его средней дочери. Гостомысл, когда
увидал, что смерть приближается, созвал старейшин Словен, Руси, Чуди, Веси, Мери, Кривичей и Дреговичей и
рассказал им свое сновидение. Посланные отправились к варягам, и после смерти Гостомысла пришел «Рурик с
двумя браты и роды его». («Здесь о их разделении, кончине и проч. согласно с Нестором, токмо всё без лет». -
Примеч. Татищева).

Из всей Иоакимовской летописи сновидение Гостомысла - единственная легенда. Однако Татищев высказал
здравую мысль: сновидение, возможно, просто выдумка самого Гостомысла. Не имея внуков от сыновей, он,
естественно, пришел к мысли передать княжение по дочерней линии, но здесь было затруднение: согласно
законам того времени следовало назначить наследником сына старшей дочери, но тот «негож бе» (его почему-то
не любили). Гостомысл нашел прекрасный выход, изложивши свое желание в сновидении. В те времена
сновидениям придавали огромное значение, разгадыванием их занимались серьезно и видели в них знак богов.

Вполне возможно, что умный Гостомысл нашел отличный способ, чтобы придать своему тайному желанию
видимость воли богов. Как бы то ни было, а Иоакимовская летопись рассказывает довольно подробно, как и
почему северные славяне платили варягам дань, Несторовская упоминает только самый факт.

Приход к власти Гостомысла, когда он возглавил восстание против варягов и есть, очевидно, тот момент, о
котором Нестор говорит: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани». Это, конечно, было не в «лето 6370», а
гораздо раньше.

Нестор, отбросив дорюриковскую историю, скомкал события. В действительности между появлением Рюрика в
6370 году и изгнанием варягов прошла значительная часть жизни Гостомысла, изгнавшего варягов и жившего
потом еще долго.

Со смертью его начались раздоры, но варяги в этом участия не принимали. Наконец благоразумие превозмогло и
решили выбрать себе князя: «или от Полян, или от Козар» и т.д.

Ранее мы высказали мысль, что нечто перевесило решение в сторону варягов, теперь это делается понятным:
«Рюриковичи» были внуками, но по дочерней линии, всеми любимого и уважаемого Гостомысла.

Теперь также ясно, почему одного из внуков звали Синеус и почему они так безболезненно вошли в жизнь
северных славян - они были по крайней мере наполовину славянами. Итак, варяги наложили дань на северные
племена славян при прадеде Рюрика Буривое; судя по всему, такое положение продолжалось недолго, и
Гостомысл скоро сбросил иго варягов. Надо полагать, что появление «новгородского князя» Бравлина на южном
берегу Крыма приурочено как раз к этому времени, т.е. когда варяги временно были в Новгороде.

Если бы удалось уточнить хронологически это событие, мы получили бы важный опорный пункт для наших
суждений о Руси этого времени.

Из изложенного выше следует, что отрывок истории Новгорода от Буривоя и до Рюрика обладает значительной
степенью вероятности. В излагаемых событиях ничего мистического нет, наоборот, повествуется о большой
неудаче, когда варяги захватили Новгород, в легендарных историях рассказывается больше о победах.

Период Буривой - Рюрик интересен не только потому, что отодвигает историю Новгорода почти на 100 лет
вглубь, но и потому, что указывает на политические связи северных славян с другими народами. Об аморфной
массе народа Шлёцера не может быть и речи, уже за 100 лет до Рюрика существовало сильное Новгородское
государство.

На существование этого периода мы можем смотреть не столь недоверчиво и безнадежно, как это делалось до
сих пор: весьма возможно, что в западноевропейских источниках найдется что-то подтверждающее и

41
расширяющее наши предположения. Мы имеем теперь довольно твердые установки, где, когда и что искать. В
этих условиях возможность находок далеко не исключена. Весьма возможно, что не находили потому, что не
искали.

Обратимся теперь к начальной части Иоакимовской летописи, легендарной в полном значении этого слова. И в
ней, возможно, заключается что-то от действительной истории.

Буривой был якобы девятым поколением после некоего Владимира, которого мы назовем Древнейшим. О восьми
поколениях Иоакимовская летопись говорит просто: «Имена же сих осми неведомы, ни дел их, разве в песнях
древних воспоминают». Летописец открыто сознается в своем почти полном неведении - это безусловно
положительная черта.

Восемь поколений, можно принять, составляют 200 лет, это отбрасывает нас к VI-VII веку, временам не какой-то
исключительной древности. О западных народах этого периода осталось в истории немало, корни же
новгородцев уводят нас безусловно на запад. Мы не знаем на основании археологических данных, появились ли
они в Новгородской области в первых веках нашей эры, или даже еще раньше, но северные славяне, безусловно,
являются восточным отпрыском основного, более западного корня.

О Владимире Древнейшем, в сущности, ничего не сказано, но зато Много - об отце его Вандале. Прежде всего,
Вандал был женат на варяжке Адвинде, прекрасной и мудрой, о которой много рассказывается в старинных
песнях. Интересно поэтому просмотреть все саги и т.д., и поискать эту Адвинду, она может уточнить несколько
время князя Вандала.

Племя вандалов считается многими германским, но в особом, подготовленном нами к печати труде, мы
постараемся разобрать и доказательства его славянства. Отметим здесь же, что самое имя явно славянского
обладателя: «ванд», «вянд», «венд» - это только варианты одного и того же корня. Вендами же западные народы
называли славян.

Окончание на «ал» также не чуждо славянским языкам. Вандал имел трех сыновей: Избора, Владимира и
Столпосвята, каждому из них был построен город, названный их именем. Вандал же якобы жил в столице и
дожил до глубокой старости. По смерти Вандала Избор вокняжился в столице. Впоследствии он и Столпосвят
умерли, и Владимир княжил во всей земле.

Далее в летописи некоторая неясность, сказано: «Он имел жену от варяг Адвинду». Так как речь идет о
Владимире, то Адвинда, получается, была женой Владимира, но несколькими строками ниже сказано: «По
смерти Владимира матери его Адвинды», следовательно, Адвинда была матерью Владимира. Действительно,
обратившись к большому отрывку о Вандале, мы видим, что летописец неудачно построил предложение о
Владимире: речь всё время идет о Вандале, и именно его женой была Адвинда.

Сам князь Вандал восстает прямо из тьмы веков, о нем сказано: «Бе князь Вандал», от предков отделяют его
«много сот лет». Существовал он приблизительно за 300 лет до Рюрика, если считать каждое поколение в 25
лет. Этот Вандал, управляя славянами, «ходил всюду на север, восток и запад, морем и сушей» с войсками.
Победив многие народы, он возвратился к себе в столицу. Затем Вандал послал на запад своих родственников,
подвластных ему князей Гардорика и Гунигара с большим войском из славян, руси и чуди, те, завоевавши земли
чужих народов, не возвратились, а осели там. Упоминание чуди ясно говорит, что Вандал царил где-то на севере,
вероятно, в области Новгорода. Имена Гардорика и Гунигара чрезвычайно напоминают скандинавские названия
Полоцка и Киева.

Вандал разгневался на непокорных, покорил их земли и отдал их своим сыновьям.

Интересно отметить, что в этой легендарной части Иоакимовская летопись не одинока - польские источники
сообщают то же самое (к сожалению, мы в настоящий момент лишены возможности исследовать эти источники с
должной тщательностью и полнотой). Обратимся теперь к самому началу летописи. Псевдоиоаким говорит: «О
князех Русских староботных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас славян во Новеграде, а
святитель Иоаким, добре сведомый, написа...»

Отсюда явствует, что Псевдоиоаким был новгородцем и не считал южанина Нестора достаточно осведомленным
об истории Новгорода, эту историю новгородский епископ Иоаким знал гораздо лучше, и Псевдоиоаким

42
использовал его летопись.

Начало летописи Иоакима идет издалека: когда сыновья и внуки Афета разделились, один из них, князь Славен с
братом Скифом, после многих войн на востоке, пошел на запад.

Они покорили себе много земель около Черного моря и Дуная. Народ их прозвался по имени Славена славянами,
греки же их называли алазонами, или, если бранили, амазонами. В этом легендарном сообщении, однако, мало
легендарного. Действительно, в старину понятие национальности, народа, было иным, чем теперь. Спрашивали
не: кто вы? а: чьи вы? Поэтому народ часто менял свое имя, в зависимости от имени своего повелителя
(вспомним разделение гуннов на утигуров и кутригуров; что итальянцы зовутся от Италии, а Италия от имени
Итала, и т.д.).

Славен князь оставил во Фракии и Иллирии, на краю моря, и по Дунаю, сына Бастарна, а сам пошел на север и
создал большой город, назвав его Славянск (очевидно, эта часть легенды отражает переселение южных славян
на север).

Брат Скиф остался у Черного и Азовского морей, живя в степях («пустынях» по-древнему), занимаясь
скотоводством и грабительством.

Затем князь Славен умер, и наступил перерыв во «много сот лет». Мы имели дело с легендой исторического
содержания. Все действующие лица носят имена племен. Хотя в древности личные имена вождей определяли
часто названия племен, бывало и обратное: название племени часто бывало личным именем (вспомним договор
945 г., где один посол просто назван - Ятвяг). Поэтому легендарные имена не могут считаться доказательством
полной неисторичности самой легенды: личное имя было именем племени, а имя племени - личным именем.

Для нас это несущественно, ибо, рассматривая такую историческую даль, мы уже не опираемся на личные
подробности, а берем вопрос более общо, приближаясь к тому, как это делает археология.

Весьма замечательно, что в Иоакимовской летописи упомянуты Фракия и Иллирия в совершенно связной фразе,
имеющей смысл. У Нестора же мы имеем нелепое: «словене, Иллюрик». Это дает основание думать, что Нестор
пользовался летописью типа Иоакимовской, бывшей не в очень хорошей сохранности однако польские источники
имели сохранную копию.

Таким образом, согласно легендам, славянам были родственны скифы на побережьи Черного и Азовского морей,
бастарны в Иллирии и на Дунае, а также вандалы, всё это рекомендуется проверить.

Остается сказать несколько слов о примечаниях Татищева, многие из них заслуживают внимания, и мы
предполагаем заняться ими в дальнейшем особо, именно после получения некоторых, весьма трудно
раздобываемых источников.

Каковы же выводы? Иоакимовская летопись, безусловно, документ большого исторического значения и многое из
нее должно быть заимствовано в полный курс русской истории. Она открывает несколько завесу над
дорюриковской историей Новгорода и, можно думать, в дальнейшем удастся найти больше подтверждений
сообщаемым ею сведениями этого периода.

В своей легендарной части она все же исторична, и над испытанием ее историчности следует еще поработать, а
не сбрасывать ее в кучу старого хлама.

Иоакимовская летопись вовсе не сообщает развлекательных сказок, которыми изобилует так Несторовская.
Иоакимовская летопись была местной летописью, летописью северной, и была поэтому затерта
общегосударственной южной, она, по-видимому, была прототипом летописи для Нестора. Ее аутентичность
подтверждается наличием многих ее сведений у польских летописцев.

В заключение даем короткую генеалогию Руси, согласно Иоакимовской летописи.

Генеалогия Руси-славян 
Сказочно-легендарные личности: 
Славен князь и брат его Скиф. 

43
 Бастарн, сын его. 
Много сотен лет 
без исторических следов. 
Вандал князь и жена его варяжка Адвинда. 
Избор, Владимир, Столпосвят, сыновья Вандала. 
Восемь поколений, 
т.е. приблизительно 200 лет. 
По-видимому, вполне исторические личности: 
Буривой, 9-е поколение по Владимире Древнейшем. 
Гостомысл, сын Буривоя 
(4 сыновей погибли, не оставив потомства, 
3 дочерей за соседними князьями). 
Умила, средняя дочь Гостомысла. 
Рюрик (с братьями Синеусом и Тривором), Ефанда норвежская, его жена. 
Ингор, сын их; Ольга (Прекраса) из рода Гостомысла, его жена, и т.д.

Сделаем теперь некоторые общие заключения генерального порядка.Мы указывали неоднократно, что
норманская теория, в сущности, была трагедией не только для русской, но и для заграничной исторической
науки.

Указывали мы и на то, что ряд историков, преимущественно советских, признал безусловную ошибочность
указанной теории, однако даже эти, наиболее прогрессивные, ученые остановились только на полпути и не
сделали всех необходимых выводов. Они до сих пор еще находятся под гипнозом «Повести временных лет»,
считая, что история Новгородской Руси начинается с Рюрика. Они не видят того, что Нестор (или вообще какой-
то киевский перволетописец) намеренно замолчал историю Новгорода, замолчал потому, что иначе пришлось бы
ломать весь костяк идеологии своей истории.

В основе киевского летописания лежало два главных принципа:

1) описывалась история Киевской Руси, как некоего центра, из которого создалось Русское государство, - это
доминирующая идея во всей летописи; 
2) начало государственности на Руси связывалось с династией Рюрика, последняя рассматривается, как
краеугольный камень русской государственности; до нее, мол, была аморфная масса людей, а государства не
было.

Это глубочайшее заблуждение: и Киевская, и Новгородская Русь были за сотни лет до Рюрика уже настоящими
государствами, слияние их вовсе не означало зарождения государственности, а только естественный рост
консолидации государственных сил.

Если некоторые историки сейчас уже стали на верный путь и усиленно разрабатывают (главным образом
археологически) темную область доаскольдовской Руси, то в отношении Новгородской Руси они находятся еще
совершенно в потемках.

Они до сих пор не осознали, что киевское летописание подавило почти совершенно новгородское, ибо было
общегосударственным, официальным летописанием укрупненного государства.

Однако всего новгородского летописания стереть начисто не удалось, по оставшемуся можно установить твердо,
что и Новгородская Русь существовала еще сотни лет, как государство, до Рюрика.

Как мы уже указывали, до Рюрика в Новгороде княжил его дед Гостомысл, а перед ним - его прадед Буривой. Эти
личности являются совершенно историческими. Если о них в «Повести временных лет» ничего или почти ничего
нет, это объясняется очень просто: если принять Гостомысла и Буривоя, - это значит совершенно развенчать
Киевскую Русь как начало Русского государства.

Киевский летописец прибег к простому средству : он умолчал о том, кто такой был Рюрик, но, несомненно, он
знал отлично, кто он был и откуда. Последующие продолжатели и копиисты этого не знали, или, зная, больше
верили официальному авторитету.

Существование двух поколений новгородских князей (в сущности, трех, если принимать во внимание мать
Рюрика Умилу), уводит нас в глубь истории почти на 100 лет. Но на этом дело не останавливается -

44
Иоакимовская летопись сообщает, что до Буривоя было еще 8 поколений князей, т.е. Новгород существовал еще
на 200 лет дольше. Называет она и князя, которого мы назвали во избежание путаницы Владимиром
Древнейшим. Иначе говоря, Новгород существовал по крайней мере 300-350 лет до Рюрика.

И этому удивляться не приходится, если принять во внимание археологические данные о высокой культуре
Новгорода в IX, X веках (широкое распространите грамотности, высокое состояние ремесел, сложный
социальный строй и т.д.), всё это не достигается десятками лет, а веками.

Если этот период совершенно не освещен, - это понятно: никто не пытался искать среди имеющихся источников
дополнительных данных.

Между тем у польских историков, пользовавшихся старыми русскими летописями, еще до того, как киевское
летописание поглотило новгородское, имеются данные, подтверждающие Иоакимовскую летопись.

Вполне возможно, что у Адама Бременского, Гельмольда, Саксона Грамматика, а также в северных сагах и т.д.
найдутся дополнительные сведения, но их надо искать.

Таким образом, мы выдвигаем постулат: существовало издревле по крайней мере два государства восточных
славян: Новгородское и Киевское. Начало их уходит (при современных данных) по крайней мере в эпоху за 300
лет до появления Рюрика. Этим самым доказывается, что скандинавы не принимали ни малейшего участия в
создании государственности Древней Руси.

После нескольких сот лет существования династия князей из Новгородской Руси захватила власть в Киевской
Руси и перенесла сюда столицу. С этого момента начинается существование укрупненной, единой Руси,
возвышение Киева и падение Новгорода. Последний в течение многих столетий оказывал сопротивление в
отношении полного подчинения Киеву и сохранял свои особые привилегии, по крайней мере, до Ивана III. Только
Иван Грозный окончательно раздавил Новгород, превратив его в типичный областной город.

Таким образом, история наша приобретает совершенно иной вид: она гораздо древнее, совершенно
самостоятельна и делится на историю Северной и Южной Руси. История Северной Руси совершенно не
разработана, наша работа является первым ее краеугольным камнем. К разработке деталей ее мы надеемся в
дальнейшем еще вернуться.

На этом примечания Татищева заканчиваются.

Изучаем Иоакимовскую летопись про

древнюю славянскую Русь (есть
подтверждения археологов)
Еженедельная рубрика - «Клуб читателей», мы обсуждаем комментарии к статьям
канала. Иоакимовская летопись. Этот источник о языческой славянской Руси
расколол историков на 2 лагеря.

Славянский лагерь - во главе с Ломоносовым, Татищевым и Соловьевым.

Норманнский - главе с Карамзиным, Миллером и российской наукой... 

45
О чем речь?
Иоакимовская летопись – заметки Татищева 1748 года. Он утверждал, что переписал в
них копию исчезнувшей летописи архимандрита Иоакима. Созданной в Новгороде за
100 лет до киевской Повести Временных Лет.

Иоакимовская летопись не содержит дат и выстроена по князьям: 5 сказаний о князьях,

крещение Новгорода и семья крестителя Руси князя Владимира.  По князьям она
перекликается с Повестью временных лет, что позволило определить примерную
хронологию Иоакима. История России начинается у него 4400 лет назад, когда внуки
Афета (сына Ноя) Славен и Скиф пришли на Запад. 

Богата история языческой Древней Руси до Рюрика... (картина знаменитого В.Иванова)

Скиф остался у Черного моря, Славен пошел на Север и построил Славянск. Затем
тысячи лет неизвестности и с VI века начинается история славянского государства в
районе Великого Новгорода. Появляется князь Вандал со скандинавкой Адвиндой.
Далее бурная жизнь, война с варягами и смена князей. Владимир Древнейший,
Буривой, Умила, Гостомысл.

В X веке славяне проигрывают войну викингам (варягам) и бездетный князь Гостомысл

решает покончить с войной хитро. Приглашает править в Новгород варягов,
наполовину славян: Рюрика с братьями Синеусом и Трувором. (Татищев считал
Рюрика финном).

Далее Повесть Временных Лет и Иоакимовская летопись совпадают по сюжету.

Отклонение в подробной истории Северной Руси и жесточайшей борьбы славян с
насаждением христианства.  По Иоакимовской летописи крещение Руси – эта простая
политика и кровь.

На князя Владимира в 988 году не сошло провиденье Божье, никакую религию он не

выбирал.  Язычник, насильник и прохиндей - Владимир принял православие как
условие женитьбы на византийской принцессе. Княгиня Ольга крестилась тайком от
народа в Константинополе, опасаясь бунта.

жизнь Василия Татищева драматична. В 1740 обвиненный во взятках он лишится

карьеры высшего чиновника. Его "История Российская" никому не нужна и в 1750
Татищев умрет в деревне... (гравюра А. Осипова)
Но  Иоакимовская летопись  совсем не гимн неоязычников славян. Иоаким нейтрально
пишет о призвании викингов на Русь и норвежском происхождении Рюриковичей.
Ругает языческого князя Святослава последними словами. 

Еще раз отличия Иоакимовской летописи от Повести Временных Лет, дорогой

читатель: 1. Древнее языческое государство славян с мощными столицами, куда
позвали Рюрика от хитрости, а не нужды. 2. Борьба с иноземцами и яростная борьба с
христианством-крещением. 3. Неприглядное крещение Владимира и Ольги как
политический расчет.

Понятно, почему такую летопись   встретили в штыки ученые... 

46
Иоакимовская летопись – правда?  

Сторонники этой версии считают, что Нестор писал свою Повесть Временных Лет на её
основе. Однако монах жил через 100 лет после летописи и крещения Руси. Потому
монах Нестор предпочел умолчать о сопротивлении Руси православию, постыдных
крещениях князей и древней истории языческой Руси.

Киевлянин Нестор умолчал и о борьбе Северной Руси с иноземцами, ведь его киевские
хозяева для Севера сами были иноземцами. Это молчание было поддержано
немецкими историками Екатерины II и неправда вошла в наши учебники. 

1-е издание его книги уже после смерти Татищева выпустят те самые немцы Академии
наук - Миллер и Шлецер...
Иоакимовская летопись – ложь?

Сторонники этой версии считают летопись шуткой Татищева.  Неслучайно, черновики

расходятся с финальной версией «летописи». Так делают, когда пишут роман и
додумывают сюжет по ходу. А сам подход Татищева к работе ненаучен. Языков
Татищев не знал и книг с летописями Европы не читал. Из всех русских летописей
выбрал почему-то одну свою, не сопоставив с другими. Его летопись – однобокая
славянская сказка.  

Таковы мнения сторон. Интересно, что археолог Янин  провел раскопки в Великом

Новгороде по данным Иоакимовской летописи. И нашел артефакты, совпадающие с
линией её сюжета. Но был обвинен в притягивании находок за уши к тексту. В 2018
году очередная экспедиция нашла остатки Великого моста через Волхов, который
упоминается в Иоакимовской летописи. 

47