Professional Documents
Culture Documents
OCR -=anonimous=-
ЧАСТЬ I
Главы: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.
ЧАСТЬ II
Главы: 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.
ЧАСТЬ III
Главы: 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. 29. 30.
ЧАСТЬ IV
Главы: 31. 32. 33. 34. 35. 36. 37.
Послесловие.
Андрей Ильин. Ловушка для героев.
ЧАСТЬ I
Глава 1
— Старший лейтенант Кузнецов!
— Я!
— Приготовиться к выполнению упражнения!
— Есть!
Так, снять с плеча «АКМ», вынуть магазин, выщелкнуть верхний патрон. Еще
раз убедиться, что патрон не боевой — имитационный. Поставить патрон и обойму
на место. Опустить предохранитель. Передвинуть «АКМ» на грудь.
Вытащить из заплечной кобуры «ПМ». Проверить. Дослать патрон в ствол.
Поставить на предохранитель. Вернуть пистолет обратно. Застегнуть ремешком.
Три гранаты «Ф-1» переложить из подсумков в карманы.
Два штык-ножа в ножнах передвинуть со спины на бок, чтобы удобнее было до
них дотянуться.
Оружие в порядке…
Теперь проверить, затянуть шнурки на ботинках, чтобы в самый напряженный
момент не зацепились за случайную корягу. Застегнуть все пуговицы и крючки.
Прицепить к ремню саперную лопатку. Поглубже на голову надвинуть берет.
Попрыгать. Проверить — ничего не болтается, не бьет по телу? Все нормально?
Нормально!
— Старший лейтенант Кузнецов готов к проведению упражнения!
— Старший лейтенант Кузнецов, выйти на исходные!
— Есть!
— Приступить к выполнению упражнения.
Стрелка секундомера под нос — нажатие пуска. Время пошло!
С места — бегом. Полкилометра до полосы препятствий, не забывая огибать
вбитые в землю колышки. Главное — не спешить. Не сбивать раньше времени
дыхалку. Основные нагрузки впереди. Если выложиться на подходах, там, на полосе
препятствий, из-за усталости полезут ошибки, за которые безжалостные посредники
будут снимать баллы. Целыми десятками. Лучше проиграть несколько секунд здесь,
чем срезаться на полосе.
Сто метров.
Пятьдесят.
Двадцать.
Десять.
Пять.
Замедлить бег, чтобы не впаяться корпусом в первую преграду — в
гимнастическое бревно. Успокоить дыхание. Примериться.
Прыжок.
Удачно! Встать на ноги и, балансируя вытянутым в руках автоматом, бегом по
узкому, как лезвие штык-ножа, бревну. Как же с него девчонки-гимнастки не
падают, когда свои кульбиты выделывают? Или у них подошвы тапочек смолой смазаны
для лучшего сцепления? Или их спасает то, что они выступают налегке — без
полной боевой выкладки, без саперных лопаток и гранат в карманах. И без самих
карманов. Может, нам имеет смысл так же по полосе препятствий бегать?
Кончилось бревно. Теперь прыжок. Увы, не на гимнастические маты. Увы, в
грязную, как сама грязь, лужу. Поднять автомат над головой, оттолкнуться ногами
и, сгруппировавшись, призем… точнее, приводниться по самые уши в жидкое месиво,
именуемое в простонародье «бассейн».
Окунулись.
И даже рта и носа ладонью не зажимая по причине того, что руки заняты
автоматом, который важнее, чем «нюхательные органы» бойца.
Вынырнули. Фыркнули. Мотнули головой, как вылезшая на берег собака.
Спасибо отцам-командирам, что хоть не набросали в траншею коровьего дерьма
из подшефного телятника.
Теперь в мокрой одежде, в хлюпающих ботинках, в налипших на лицо комках
грязи — дальше. Помня только об одном — о бегущей по кругу секундной стрелке.
Помня о зачетном результате.
Блиндаж. Три выстрела из автомата в темноту, и прыжок «рыбкой» внутрь. Хоть
даже на выставленный навстречу штык противника. Стрельба короткими в кромешной
темноте. Больше для подсветки и психологической поддержки, чем в цель. Удар
прикладом в соломенный муляж притаившегося врага. И еще один — ногой назад, в
голову другого чучела.
Два трупа в активе. Пора выбираться на чистый воздух.
Бегом! В темном сумраке чужих траншей.
Поворот. Еще поворот. Чья-то тень впереди. Они что, еще кого-то поставили?
Выстрел!
Думать потом. Вначале жать на курок. Кто это был? Еще одно чучело? Еще один
враг?
А кто бы ни был. Пусть не попадается на пути. Пусть заранее уступает
дорогу. Как учили в школе, на уроках по этикету.
Три — ноль. Наши ведут в счете!
Конец тоннеля. Солнце в глаза. И чья-то фигура в стороне.
Короткая очередь! Перекатывание в сторону. Еще одна очередь из положения
лежа.
Прыжком на ноги.
Темп.
Темп…
Руины трехэтажного дома.
Первый этаж.
Второй.
Третий.
И никаких лестниц с обратной стороны. Спускайся как знаешь. Можешь
постепенно, затрачивая собственные, так трудно заработанные секунды. Можешь
разом. Рискуя свернуть шею.
Оттолкнуться, сгруппироваться, приземлиться. И снова не на набитые ватой
маты. На голую, утоптанную десятками каблуков землю.
Упасть. Откатиться. Встать. Убедиться, что все цело. В смысле матчасть.
Собственные ребра и кости — вторичны. За их целостность штрафные баллы не
начисляют.
Снова бегом, на ходу смахивая застилающий глаза пот.
Грохот взрыва справа.
Грохот взрыва слева.
Едкий дым в ноздри. Опять «бассейн». На этот раз огненный. В котором не
вода, а разлитый по поверхности бензин.
Нырок бомбочкой, чтобы разогнать бушующий огонь. Автомат над головой. И
крутить, крутить, болтать им и руками изо всех сил, чтобы не дать сомкнуться
горящей пленке. Как лопаточками в миксере, взбивающем коктейль.
И шевелить по дну ногами.
Быстрее.
Быстрее.
Еще быстрее…
На сколько хватит сил и дыхалки.
Дальний срез бассейна. Еще раз разогнать пленку. Вынырнуть головой.
Вдохнуть воздух в опустошенные легкие. Черт с ним, пусть даже пахнущий гарью.
Но воздух!
Бросок наверх, от языков лижущего задницу огня.
Снова вперед.
Короткая очередь направо.
Короткая — налево.
Прямо.
Гранату в черную щель блиндажа. Еще одну.
Кувырок через голову.
Два ножа в стоящую в десяти метрах деревянную мишень, имеющую очертания
человека. В область сердца. И в горло. Так, чтобы ручка закачалась. И саперную
лопатку туда же. С подкрутом. Чтобы надежней с мишенью сцепилась. Отскочившее
оружие в зачет не идет.
Есть! Еще минус три врага.
Теперь бегом, бегом, до саперной полосы.
А вот здесь уже не спешить. Здесь спешить — себе дороже! Пропустишь
опасность — и сможешь рассмотреть собственную спину собственными глазами, когда
они вместе с оторванной головой к небу взлетят. Это если в реальной боевой
обстановке. А если в учебной — придется начинать все сызнова. От первого, уже
пройденного, метра. И бревна, и «бассейны», и блиндажи. Все с самого начала!
Так. Упасть на брюхо. Вытащить саперный щуп и под углом в сорок пять
градусов воткнуть его в землю. И еще через тридцать сантиметров. И вправо. И
влево.
Есть! Уперся!
Разгрести верхний слой грунта. Вот она, притаившаяся противопехотка. Та,
которая отрывает зазевавшимся бойцам ноги. А тому, кто слишком широко шагает
по минным полям, и все прочее, что вблизи них расположено.
Вот она, родимая!
Выкрутить взрыватель. И снова на брюхе, проверяя каждый расположенный
впереди сантиметр почвы, — вперед. Может быть, не очень быстро и не очень
красиво, но зато очень надежно.
Есть! Еще один подарочек любителям быстрого передвижения по незнакомой
местности.
Конец саперной полосы. Теперь можно вставать в полный рост. И бежать. Три
километра по очень пересеченной местности. Не забывая оглядываться по сторонам,
чтобы не пропустить возможную, а учитывая дурные наклонности командиров,
просто-таки непременную засаду.
Воронка.
Поваленное дерево.
Забор.
Кусты.
Вот она! Засада! В виде двух хорошо замаскированных среди листвы мишеней.
Длинную очередь в направлении угрозы. И гранату, чтобы уж наверняка.
Еще одна мишень, обложенная мешками с песком. Эту требуется достать из
пистолета. Боевыми патронами.
«ПМ» навскидку. Выстрел. Выстрел. Выстрел…
До полного опустошения обоймы. Клацанье пустого затвора.
Как минимум две десятки. И две девятки. А вот в остальном не уверен. Ладно,
потом посмотрим.
Пистолет на место — и снова бег. До стрельбища. Не забыть последний
километр придержать темп. Чтобы трясучку в руках унять. А то не то что в мишень
— даже в небо можно не попасть.
Стрельбище!
И две фигуры навстречу! С довольными, словно ящик дармовой водки увидали,
рожами. Вот, собаки, что удумали! Спарринг перед огневым рубежом! Какого тогда
рожна было последний километр себя сдерживать?!
Ну давайте, давайте, подходите. Злодеи! Видал, как ножками завертели, что
твой пропеллер. Каратистов изображают. Ну давайте, наседайте, посмотрим, на
что вы способны…
Выпад справа.
Уход.
Опять справа.
Отбить выставленной рукой.
Слева.
Левой ногой. И достать противника прямым ударом в подбородок. Без изысков,
без самбо и карате, зато точно и надежно. Как не раз приходилось в уличной
драке «наши» — против «поселковых». Здесь важен результат, а не качество
используемых приемов. А результат — это поверженный противник.
Что, не нравится по-простому? Тогда вдогонку еще один, с подходцем. И еще —
уже по всем правилам рукопашного боя. Чтобы инструктор после не прикалывался.
Сбоку по носу, так что сопли и кровь во все стороны.
— Ты что, рехнулся, что ли?
— Ну не рассчитал, мужики. Извините.
— Извините… Ты же у нас не один! Вы тут каждые пять минут пачками
пробегаете. Думать же надо! Придурок.
Может, и придурок. Только зачем вы поперек дороги встаете?
— Старший лейтенант Кузнецов для получения зачета по стрельбе из автомата
прибыл!
— Получите боекомплект.
Две полностью снаряженные боевыми патронами обоймы. И две боевые гранаты.
— Разрешите?..
— Иди, иди, старлей. Действуй.
Пятьдесят шагов до огневого рубежа. Залечь. Смахнуть пот, стекающий на
глаза. Несколько раз глубоко вздохнуть, успокаивая дыхание.
А ручки-то трясутся. Недаром те дуболомы поработали. Хоть и получили по
сопатке.
Далекая, чуть видимая в прорези прицела мишень. А дальше они ее оттащить
не могли? Куда-нибудь к экватору?
Совместить целик с мушкой. Подвести под срез мишени. Учесть направление и
силу ветра. Подумать о чем-нибудь постороннем. Например, о послезавтрашних
танцах в гарнизонном клубе. И плавно нажать на курок.
Очередь!
Что? Неужели попал? А ведь попал. Не иначе как сдуру.
Поясная мишень плавно прилегла на землю.
И снова поднялась.
Еще очередь.
Опять в точку!
Нет, сегодня определенно везет. Просто очень везет. Просто как утопленнику!
Глава 3
— Дело — проще некуда, — ставил учебную задачу привлеченный к занятиям
гражданский преподаватель. — Лесок видите?
— Видим.
— Так вот сейчас вы пойдете в тот лесок и укроетесь в нем так, чтобы вас
ни одна собака отыскать не могла,
— Это что, игра в прятки, что ли?
— В прятки. На выживание. Кого нашли — того пристрелили. А кого не
обнаружили — тот жив остался.
— А если совсем не нашли?
— То считай отмучился. Дембель, — хохотнул кто-то.
— Зачетное время — три часа…
Лесок был хиленький, насквозь видно. Как было в нем спрятаться, не будучи
грибом, было совершенно неясно.
— Ну что, будем окапываться? — предложил задохлый старлей из Закавказья.
— Тебе хорошо. Тебе окапываться — одну совковую лопату сверху бросить.
Чтобы с макушкой. А мне каково? — вздохнул не малого роста сибиряк из
Забайкальского военного округа.
— Это да. Но зато ты можешь дубом прикинуться. По причине сильного
внутреннего сходства.
Через три часа гражданский преподаватель зашел в лесок. И внимательно
огляделся. Разве только «Кто не спрятался — я не виноват!» не сказал.
— В ямке, запорошенной прошлогодней листвой, — раз, — показал он пальцем,
— в кустах справа — два. Между двумя березами с пролеском — три…
В общем, действительно, как в игре в прятки.
Баш.
Баш.
Баш.
Десять минут, и все схроны раскрыты. Повыковыривали летех из убежищ, как
тараканов из щелей. И даже без нафталина.
— Конечно, а как тут укрыться, если весь лес — три елки да две березки. Тут
зайцу уши не спрятать!
— Не спрятать?
— Конечно, нет!
— Уверены?
— Готовы биться об заклад. Наши лейтенантские звездочки против ваших
стоптанных сапог.
— Ну тогда проведем небольшой эксперимент. Сейчас вы все развернетесь вон в
ту сторону и полюбуетесь окружающим пейзажем. Минут сорок. А потом
повернетесь.
— И что?
— И ничего. Попытаетесь меня найти.
— В этом лесу?
— В этом.
— Без мухлежа?
— Без.
— Ничего у вас не выйдет.
Через сорок минут лейтенанты повернулись. Лес был стерилен. Без единого
признака присутствия живого человека. Как до сотворения его Господом Богом.
Хитрые лейтенанты выстроились колонной и прочесали лесок. На три раза.
Вдоль. И на три раза — поперек.
— Нет его здесь.
— А где же он?
— Домой пошел. Чай пить. А мы, дураки, его ищем.
— Не должен. Может, он за границы участка вышел? Давайте пройдем по
периметру.
Прошли по периметру. С тем же результатом.
— А я нашел, — сказал Кудряшов. Все встрепенулись.
— Где?
— Здесь недалеко. Пуговицу от кителя. Которую намедни потерял.
— Тьфу на тебя.
— Не, мужики, нет его здесь. Голову на отсечение даю! — сказал сибиряк.
— Пивоваров. С руки сойди, — попросил голос.
— Что? — не понял сибиряк.
— С руки сойди. Больно же.
Сибиряк отпрыгнул в сторону. Как босой с раскаленной сковородки. Из-под
листвы, травы и уложенных вплотную друг к другу полос дерна, из узкой,
только-только втиснешься, траншеи поднялся, отряхиваясь, преподаватель.
— Тяжелый ты, Пивоваров. Как двухгодовалый бычок.
Все только руками развели.
— А как же мы вас не заметили?
— А вы искать не умеете. В этом деле — как в сборе грибов. Один идет — ни
черта не видит, хотя шляпки ногами сбивает. А другой — полны лукошки набивает. В
том же самом месте. Ладно, это дело наживное. Я тоже не с первого раза эту
науку освоил.
— А вас кто учил?
— Меня? Немцы. В сорок втором. Они знатные учителя были. Умели
стимулировать к изучению предмета. Особенно когда находили.
— А находили?
— Находили. Пару раз, — показал преподаватель два шрама на лбу и шее. — А
потом уже не находили. Ну ничего. Завтра повторим все это дело. Вон в том
болотце…
Все оставшиеся до конца месяца дни лейтенанты учились сливаться с
окружающей средой. Как гусеницы, которые не хотят, чтобы их склевали птицы. Как
птицы, спасающиеся от охотников. Они рыли убежища или, наоборот, вили гнезда на
вершинах деревьев. И все реже и реже находили друг друга.
Экзамен по маскировке у новоиспеченных курсантов принимали пионеры. Уж так
получилось. В лесок, где лейтенанты сливались с окружающим пейзажем, ввалился
отряд юных туристов. Они поставили палатки, развели костры и полночи пели
веселые маршевые песни. И ничего, вернее, никого не заметили. Утром юные
натуралисты снялись с места и под бой барабана удалились прочь.
— Ну как? — делились впечатлениями выползшие из убежищ курсанты.
— Ну их к лешему. Вывалили на морду полкотла несъеденной каши. Горячей,
между прочим. А потом стали бросать порожние консервные банки. Никакой культуры.
Кто их воспитывает?..
— Нет, ты лучше скажи, отчего их на ночь неограниченно поят компотом? Как
будто у них пайки не существует? Разве это порядок?
— А при чем здесь компот?
— Сам компот ни при чем. «При чем» — что они всю ночь из палаток туда-сюда
бегают. Безостановочно. Чтоб их всех разорвало! Отхожего места отвести не
могли…
— Отчего же не могли. Могли. И отвели. В аккурат надо мной…
В общем, экзамен прошел удачно. Если не считать последующей грандиозной
стирки. Но это уже к делу не относится.
— Как они, — поинтересовался Генерал, — будет толк?
— Медведя тоже можно научить вприсядку плясать. Если долго по голове
палкой стучать, — философски ответил преподаватель.
— Да ладно ты, Семеныч, не преувеличивай. Не такие уж они бесталанные. Мы
их по всей стране вычесывали. С помощью мелкого гребня.
— Ну, если с помощью гребня, значит, научим.
— Тема следующего урока — бесшумное передвижение по лесной местности.
Пробуем? Только так, чтобы как по пуху.
Попробовали. Гул по лесу пошел, словно стадо диких слонов топтало джунгли.
Хрустели попавшие под подошву ветки и сучки, шуршали листья, чертыхались
свалившиеся в ямы неудачники.
— Чтобы не наступать на ветки, не надо задирать ноги вверх, — учил
умудренный партизанским опытом преподаватель. — Тащите их над самой землей,
отодвигайте, раздвигайте лесной мусор в стороны. Ищите опору на голой земле.
Ясно?
— Ясно!
И снова стадо ополоумевших бизонов продиралось сквозь чащу, снося все на
своем пути.
— Показываю во второй раз. Ногу так. Подошву — так. И медленно, медленно
вперед…
— Нет, это невозможно. Невозможно в лесу пройти так, чтобы никто ничего не
услышал.
— Тогда показываю в третий раз… Ты встань здесь. Ты здесь. Это объект.
Который вам поручено охранять. И к которому крадется враг. С целью нападения.
Тому, кто его первым услышит, — банка болгарского компота. По рукам?
Пивоваров и Кузнецов встали на часы. И стояли, поводя ушами, как
локаторами. В отличие от просто часовых они знали, что на них нападут Знали
наверняка. Они стояли, боясь даже на краткое мгновение закрыть глаза. Боясь
моргнуть. Стояли час. Потом стояли еще час. И еще полчаса. На них никто не
нападал. Может, препод передумал? Или отложил урок на потом?
Внимание часовых постепенно ослабевало, рассеивалось. Их мучила чесотка в
руках, ногах и прочих труднодоступных для ногтей местах тела. Их одолевала
зевота, сомнения и посторонние мысли.
И пока они чесались, зевали и переговаривались, облаченный в маскхалат
препод полз к охраняемому объекту. Медленно. По сантиметру. Замирая при каждом
брошенном в его сторону взгляде. Когда до часовых осталось несколько метров, он
поднялся по стволу прикрывавшей его от их взглядов березы и замер, оголив лезвие
приготовленного к бою штык-ножа.
— Ну не будет его уже, — говорил Пивоваров, отмахиваясь от наседающих
комаров. — Отказался он от своего замысла. Точно тебе говорю. Как можно
подобраться к двум бодрствующим часовым, чтобы они ничего не увидели и не
услышали…
В стороне о траву ударилась веточка, брошенная нападающей стороной. Часовые
встрепенулись и разом повернулись в направлении, откуда донесся невнятный шум.
— Это у нас клуб. Это столовая. Это спортивный зал. Это наглядная агитация,
— знакомил замполит московских гостей со своим хозяйством. Кузнецов беспрерывно
щелкал фотоаппаратом.
— Вообще-то нас больше интересует не досуг, а, так сказать, боевая
подготовка личного состава. Боевые задачи вашей бригады.
— Тогда пройдемте сюда.
— Есть! — показал Пивоваров глазами. — Вижу. Узел связи — азимут сорок пять
градусов. — И на мгновение замер.
— Есть! — сказал Кудряшов, наблюдавший передвижение корреспондентов в
бинокль. — Азимут сорок пять. Похоже, вход в бункер вон за тем бараком.
Резо поставил на плане части крестик. Местоположение узла связи было
установлено. Вечером корреспондентам газеты «Красная звезда» демонстрировали
образцы местной экзотической флоры и фауны.
— Это заливное из акульих плавников. Это салат из крабов. Это варенье из
брусники. Это спирт из личных запасов… Кушайте, гости дорогие.
К ночи командование части утратило бдительность окончательно.
— Хорошо вам там, в столице. Приехали, фото-ап-ап-па-ратами по-шелкали, и
можно ехать обратно. А нам тут жить. Тут, на краю земли. Где дальше ничего уже
нет. Ни-че-го…
…А вы знаете, что такое цунами? Это такая волна. Которая ка-ак накатит. И
все… И всех…
…Я три раза рапорт подавал. По здоровью. У меня легкие ни к черту. Вот
послушайте — кхы, кхы. Мне теплый климат нужен. Или в крайнем случае Московского
военного округа…
…Предлагаю тост за нашу краснознаменную военную печать. И-и-и: «От Москвы
до Бреста-а-а, нет такого места-а-а, где бы не валялись… валялись?.. ну короче…
в пыли-и-и…»
В три часа ночи, как было условлено, корреспонденты запросились на воздух,
поснимать отражение ночной луны в море. В сопровождении начштаба и еще кого-то
из старших офицеров они завернули за ближайший угол.
— А море не там. Море в другой стороне, — сказали офицеры.
— А это уже неважно. Руки!
— Что руки?
— Руки за голову!
— Это такой репортаж?
— Репортаж.
Один из офицеров, тех, что потрезвей, попытался оказать сопротивление, но
упал, получив удар в солнечное сплетение.
— Вы взяты в плен специальным подразделением Х-2. Все справки и уточнения
у начальника спецотдела штаба округа полковника Свиридова По условиям учений,
вы должны говорить правду Тем более вы в этом заинтересованы.
— Почему? — переспросили быстро трезвеющие офицеры.
— Чтобы мы не уточняли в рапорте, в каком состоянии взяли вас в плен.
Чтобы не усугублять вашу вину. Вы готовы отвечать на наши вопросы?
— Задавайте, — согласно кивнули офицеры, поправляя галстуки и застегивая в
темноте кителя.
— Где узел связи? Количество и состав караула? Сегодняшний пароль?..
— Пароль «Стрекоза», — прочитал световой, передаваемый с помощью узко
направленного фонарика сигнал Резо, — теперь ходу!
Через сорок минут, подрезав заграждения из колючей проволоки и сняв
несколько сигнальных мин, они были возле пункта связи.
Еще через десять минут пункт связи «взлетел на воздух». Вместе со всей
требухой.
— Товарищ Генерал! Задание выполнено. Пункт связи отдельной морской бригады
уничтожен. Потерь среди личного состава нет. Кроме того…
— Что кроме того?
— Кроме того, частью уничтожено, частью пленено командование отдельной
морской бригады.
— Кто из командования конкретно?
— Все командование.
— Как так все?
— Все. Кроме помпотеха. Он в это время убыл в краткосрочный отпуск…
— Ну вы даете…
Зачет.
Зачет.
Зачет.
Зачет.
С оценкой отлично. Всем четверым.
Глава 5
— Старший лейтенант Миронов.
— Я!
— Распределяетесь в Дальневосточный военный округ… Старший лейтенант
Макаров.
— Я!
— Распределяетесь в Западную группу войск…
— Повезло парню…
— Старший лейтенант Кузнецов… Пивоваров… Далидзе… Кудряшов… Парамонов…
Семенов… Федоров… Остаетесь в распоряжении командования.
— Почему остаемся?
— Это вам объяснит командование. Если посчитает нужным…
А дальше пошли уж совсем непонятные вещи.
— Это не трава, это лиана, — говорил старший научный сотрудник
Ботанического сада Академии наук СССР группе военных экскурсантов. — Просто она
еще маленькая. Вырастая, она достигает толщины в несколько сантиметров и длины
до десяти-двадцати метров. Место произрастания — тропические леса Юго-Восточной
Азии. Ареал распространен…
— Зачем нам эти лианы? — удивлялись лейтенанты, самым внимательным образом
слушая докладчика. — Простите, в каких странах, вы говорите?
— Южный Китай, Индия, Камбоджа, Вьетнам…
— Спасибо.
— Теперь переходим к растениям, так сказать, второго яруса произрастания.
— Простите, а сколько всего бывает этих самых ярусов?
— Несколько. В зависимости от географического месторасположения.
— Большое спасибо.
Еще, по меньшей мере, на три с половиной часа! Чтоб ему…
— Вы не утомились? — что-то такое заподозрил старший научный ботаник
— Нет, нет. Что вы! Очень интересно! — хором закричали лейтенанты. — Всегда
мечтали поближе познакомиться с лианами.
— Тогда переходим к следующему представителю тропической флоры. Пальма
обыкновенная…
Ботанический сад был очень большой, а старший научный сотрудник очень
увлеченным своей профессией.
— Завтра…
— Завтра?!!
— Да, завтра я познакомлю вас с уникальными растениями, которые с самых
древних времен почитались местными жителями как…
— Извините. А завтрашняя лекция будет последняя?
— Нет, нет. Не беспокойтесь. Ваш командир, ну тот, который с большой
звездочкой…
— Майор.
— Да. Именно. Ваш командир, майор Петр Петрович, сказал, что вы хотите
прослушать весь курс лекций, посвященный тропическим растениям.
— Он так сказал?
— Да, так и сказал. Сказал, что современной армии необходимо быть в курсе
достижений отечественной ботаники.
— А, простите, на сколько рассчитан этот ваш курс?
— О, сущие пустяки, полторы-две недели. Если по восемь часов каждый день.
Конечно, он не исчерпывает всего многообразия произрастающих в джунглях
растений. Поэтому, если вы захотите углубиться в тему, мы сможем организовать
дополнительные занятия…
— Убил бы!
— Кого?
— Петра Петровича. На хрена ему нужно это измывательство?
— Наверное, для повышения общего культурного уровня.
— Лучше бы для повышения общего культурного уровня он отправил нас на
экскурсию в хореографическое училище…
— …Буду ждать вас завтра в девять часов утра.
— Разрешите идти?
— Ах да. Конечно, конечно. Ступайте. То есть идите.
Следующим объектом для повышения общего культурного уровня младшего
офицерского состава Вооруженных Сил был избран Научно-исследовательский
институт эпидемиологии.
— Господи, а это-то нам зачем?
— Ты в Ботаническом саду был?
— Ну был.
— Лиану щупал?
— Ну щупал.
— Вот и нацеплял на себя каких-нибудь паразитов, которых тебе сейчас
покажут.
Экскурсию проводила молодая, симпатичная на вид м.н.с. в белом халате,
наброшенном поверх прозрачной нейлоновой кофточки. Что сразу же заметно
повысило интерес аудитории к паразитарным болезням.
— Этот отдел занимается лихорадками. Этот кишечными паразитами. Этот…
— А можно посмотреть?
— Что?
— Кишечного паразита.
— Пожалуйста. Вон он, на стенде. Растянут.
— Вот этот?!
— Ну да. Его привез к нам в страну один инженер-нефтяник из Африки.
— В багаже привез?
— Нет. В животе.
— В своем?!
— Ну не в чужом же…
— Все, мужики. Я дальше не пойду. Я не могу. Я думал, это пожарный шланг. А
это паразит. Который в животе…
— Идемте, идемте. Дальше будет гораздо интересней…
Дальше было действительно гораздо интересней. Настолько, что вечером ужин в
офицерской столовой унесли в посудомойку нетронутым.
— Лучше бы я продолжал взрывать рельсы. Или даже слушал про пальмы. Чем
смотреть этих… глистов, — жаловался Резо.
— Да, взрывать лучше… — соглашались остальные.
Утром команду лейтенантов в полном составе снова отвели в Институт
эпидемиологии.
— Слушать мне тут внимательно! — приказал майор Петр Петрович. — Чтобы
культурно и чтобы никаких жалоб от научных сотрудников.
— А вопросы задавать можно?
— Вопросы можно. Но так, чтобы не ронять честь советского офицера…
Скоро лейтенанты знали, что слон, тигр и даже королевская кобра — это не
самые страшные звери джунглей. Что какой-нибудь микропаразит, проникающий
сквозь кожу стопы переходящего незнакомый ручей вброд человека, стократ
опасней. Что этот невидимый глазу хищник способен, не поперхнувшись, сожрать
целую боеспособную дивизию. В то время как тигр от силы отделение. И то не
столько съесть, сколько закусать.
— Особую осторожность следует соблюдать при употреблении воды внутрь. Лучше
вовсе не пить, если у вас нет стопроцентной гарантии, что вода не заражена
микроорганизмами.
— Сколько не пить? — поинтересовался Кудряшов.
— Пока не выйдете к гарантированно чистому водоисточнику. Теперь рассмотрим
следующий тип паразитов, проникающих в человеческий организм через
пищеварительный тракт и поражающих печень.
— Этот? — указывал пальцем на стеклянную колбу, набитую какими-то
червяками, Резо и менялся в лице.
— Этот.
— Где у вас тут туалет?
Но и эти визуальные знакомства с миром тропических паразитов показались
пустячком, когда дело дошло до настоящих испытаний.
Команду неожиданно перевели на казарменное положение. Без права выхода за
территорию гарнизона. Даже строем. Ни в какую Москву, ни в какие Ботанические
сады и НИИ они больше не ездили. Культурная программа свелась к занятиям на
полосе препятствий, отжиманиям от пола и ежедневным политинформациям.
Через неделю политико-физических измывательств команду посадили в
тентованную грузовую машину с наглухо застегнутым входом. И куда-то повезли.
— Поди, опять на стрельбище, — предположил
Пивоваров.
— Ну да, в качестве мишеней. Машина на мгновение остановилась. И снова
тронулась с места. На малой скорости.
— Похоже, КП миновали.
— Похоже…
— Выходи строиться!
Вышли. Построились. Перед однообразно красной кирпичной стеной.
— Все?
— Все!
— Тогда слева, по одному, шагом марш! Забежали в подъезд. Поднялись на
второй этаж, в просторную, со скамейками вдоль стен комнату.
— Раздевайтесь. И ждите.
В баню, что ли, привезли? Тогда лучше бы женскую…
Разделись. Стали ждать.
— Старший лейтенант Кузнецов.
— Я! — крикнул голый и синий старлей, вытягиваясь по стойке «смирно».
— Зайдите в процедурную. Остальным ждать. Кузнецов зашел в процедурную,
прикрывая горстью отсвечивающий срам.
— Фамилия?
— Кузнецов.
— Садитесь.
Сел.
Далее последовали вопросы, касающиеся детских заболеваний, перенесенных
инфекций, ран и прочих интимных подробностей его жизни.
— Пройдите в камеру дезинфекции.
Прошел.
— Задержите дыхание.
Задержал.
Облако какой-то пыли окутало его со всех сторон. Осело на кожу мелкими
каплями.
— Выходите. Можете дышать. Потом старлею Кузнецову вкололи полдюжины уколов
во все возможные места.
— Если почувствуете недомогание, озноб, головокружение, тошноту, другие
тревожные симптомы, немедленно доложите дежурной сестре.
— Есть!
— Одевайтесь.
Старший лейтенант Кузнецов надел полосатую больничную пижаму и был
препровожден в палату. Откуда ему строго-настрого запретили выходить. Постепенно
в ту же палату, в тех же полосатых пижамах, втянулось все его подразделение.
— Ну и дела!
— Да, дела, как задница у негра бела! Потом у старлеев повышалась
температура, кружилась голова, потом их с полной отдачей рвало в заранее
принесенные больничные судна.
— Что ж с нами делают-то?
— Лечат.
— От чего?
— От того, чем заразили.
Потом в палату пришел Генерал. В штатском. С кульком яблок.
— Ну что, сынки, очухались?
— Что это было?
— Карантин с прививками.
— От чего?
— От скарлатины. И излишнего любопытства.
— Тогда они помогли…
— Ну ладно, ладно, не серчайте. Бывает хуже. Мне однажды в партизанском
отряде осколок из тела без наркоза выковыривали. Плоскогубцами. А тут,
подумаешь, кольнули в зад несколько раз. Поправляйтесь.
Поправились. Кроме одного. Который от тех прививок, наоборот, заболел. И
которого больше никто в составе подразделения не видел.
Потом их переодели в гражданскую одежду, посадили в машину, из нее в
транспортный самолет, из него в трюм судна, где были сколочены двухъярусные
нары, и полтора месяца везли в неизвестном направлении под аккомпанемент
толкающихся в металлический борт волн. Три раза в день им приносили еду. Три
раза в день по внутренним коридорам выводили в туалет
Все было загадочно и тревожно. Но вопросов никто не задавал. Наверное, под
действием сделанной накануне прививки. Которая от излишнего любопытства.
Единственное, что отмечали, что ночи становились темнее, погода жарче, а
морская болтанка круче.
Через полтора месяца трюм вскрыли. И лейтенанты увидели растения, которые
им демонстрировали в Ботаническом саду.
— Вот это и называется — приплыли, — грустно сказал Резо.
— Разговорчики в строю! — прикрикнул приставленный к команде капитан в
тропического покроя форме. — Кудряшов.
— Я!
— Кузнецов.
— Я!
— Пивоваров… Строиться. И в казарму — шагом марш.
— Без песен?
— Без песен. У нас здесь не дома. У нас здесь шуметь не принято.
Казарма была глинобитным бараком, крытым пальмовым листом.
Ну влипли… Как ботинок в горячий асфальт!
— Из казармы не выходить. С местным населением не общаться. По всем
вопросам обращаться лично ко мне. Ясно?
— Так точно!
Ночью старший лейтенант Пивоваров поймал в своей кровати таракана.
Сантиметров двадцать длиной.
— Матушки мои! Он же больше тапочка. Как же его убивать? — ахнул он.
— А какие же тогда здесь комары? — мрачно произнес Кудряшов.
Далее ночью никто не спал — ворошили простыни.
Утром пришел капитан.
— А, местная фауна, — равнодушно взглянул он на раздавленного таракана. —
Ничего, постепенно привыкнете. Те, кто останется жив.
— Что, так серьезно? — насторожились лейтенанты.
— Да нет. Шучу. Но утрами, прежде чем ноги в обувь совать, лучше ее
проверяйте… Кто хочет до четвертой звездочки дожить.
— Товарищ капитан, а зачем мы здесь? Что мы будем делать?
— То же, что и дома. Служить. Верой и правдой. И началась привычная ратная
служба.
— Старший лейтенант Кузнецов.
— Я!
— Упор лежа принять!
Делай… раз!
Делай… два!
Веселее. Веселее. Не на пляже.
Делай… три!
Делай… пятьдесят три!
Закончить упражнение.
Дополнительных водных процедур после таких занятий не требовалось. Водные
процедуры были, как говорится, на лице. И на теле. И крупными солеными каплями
на земле вокруг.
Жарко!
Слов нет!
— Отделение! Встать! Приготовиться к бегу!
Руки согнуть в локтях, кулаки прижать к груди, приподняться на цыпочках.
— И… Ладно, побежали.
Побежали. Сорок верст. Мимо глинобитной казармы, мимо рисовых полей в
недалекий лесок. С пальмами и лианами. Которые так любил этот, как его, дай Бог
памяти, старший научный сотрудник Ботанического сада. Его бы сюда. Часа на
четыре! Он бы быстро научную ориентацию сменил. На растительность средней
полосы России.
— На месте стой, раз-два! Перекур пять минут. Ну да. Кому на такой жаре
сигарету в рот совать захочется. Тут и так от запахов и испарений не
продохнуть.
— Старший лейтенант Пивоваров.
— Я!
— Почему сняли рубаху?
— Жарко, товарищ капитан.
— Старший лейтенант Пивоваров.
— Я!
— Отойдите вон к тем пальмам.
— Зачем это?
— Отойдите, отойдите. Раз вам говорят. Пивоваров отошел к пальмам. И встал.
— И что?
— Ничего. Отдыхайте.
Что-то бесшумно шлепнулось Пивоварову на спину. И что-то еще одно. Черное и
мягкое. Пивоваров попытался смахнуть это что-то и заорал благим матом. К его
спине и шее присосались две пятнадцатисантиметровые, извивающиеся в
предчувствии скорого пиршества пиявки.
— А! — кричал он. — А-а! Оторвите от меня эту гадость. Скорей! Они же меня
всего высосут!
Лейтенанты смотрели на пиявок и дергать их не решались.
— Подойдите сюда, — сказал капитан. Вытащил спички и прижег пиявок огнем.
Они отпали.
— Старший лейтенант Пивоваров.
— Я…
— Наденьте рубаху. И впредь думайте, что вам предпочтительней: жара или вот
эти…
Обратно отделение бежало в очень хорошем темпе. Несмотря на жару.
С каждым днем кроссы становились все протяженней, погружения в джунгли все
продолжительней. Пиявки уже не пугали. К пиявкам уже притерпелись. Так же как
к змеям, ящерицам и прочей экзотической двух-, четырех- и до бесконечности
ножной живности. Человек привыкает ко всему. Если это все изменить не в его
силах.
— А у нас, мужики, сейчас зима, — часто вспоминал Семенов, присаживаясь на
пальмовый пенек. — Снег выпал. Белый. Холодный.
— Да, зима… Сейчас бы голым задом да в тот сугроб. И чтобы не вставать
суток двое, — мечтательно добавлял Пивоваров. — И даже бабы не надо Для полного
счастья.
— Это точно, — соглашались все. — Надоели эти кокосы хуже горькой редьки.
— Нет. Редька лучше. Даже горькая…
И снова отжимания, кросс, ориентирование, переход и организация ночного
бивака в джунглях.
И снова отжимания. От вечнозеленого травянистого покрова джунглей.
Замордовали лейтенантов. Как первогодков-срочников в первые месяцы службы.
Которые рано или поздно заканчиваются.
— Все. Акклиматизационный карантин закончен. Можете считать, что
отмучились, — на очередном построении объявил капитан.
— И что нам делать дальше? — несколько даже растерялись перспективе
неожиданного безделья лейтенанты.
— Ничего. Ждать приказа.
— Какого?
— Соответствующего. Ну и, конечно, поддерживать на должном уровне
физическую и боевую форму. Которые будут контролироваться два раза в неделю.
Лично мной.
То есть все то же самое, только на добровольной основе: бегать кроссы,
отжиматься, крутить «солнышко» на турнике, преодолевать полосу препятствий,
содержать в боевой готовности оружие, изучать уставы, матчасть и местную флору и
фауну, проводить политинформации, комсомольские собрания, читать и обсуждать
новости из газет и журналов двухнедельной давности…
Как в сказке про Золушку, где ей тоже не возбранялось сходить во дворец к
королю, поглазеть в окна на бал сразу после прополки, помывки, переборки,
перетирки и тому подобных досрочно завершенных хозработ. Спасибо доброй мачехе
за Золушкино счастливое детство!
Короче: упор лежа принять!
Исключительно по собственной инициативе Изо дня в день. Из недели в неделю.
Как положено бойцу войск специального назначения.
Делай.. раз!
Делай два!
Делай.. три!..
Глава 6
В расположение части прибыл подполковник, которого до этого никто здесь не
видел
— Чтобы все у меня было как надо! Чтобы ни одной соринки, ни одной пылинки!
— предупредил капитан и, подхватив рукой болтающийся на боку планшет, побежал
встречать начальство.
Лейтенанты убрали казарму, подшили новые подворотнички, начистили ботинки и
стали отдыхать в комнате для политзанятий, читая раскрытый на первой странице
«Устав караульной службы».
Дневальный стоял в тамбуре входной двери, высунув голову наружу.
— Идут!
Подполковник вошел в казарму.
— Где личный состав? — спросил он.
— Отдыхают! — гаркнул дневальный.
— ….находящийся на посту часовой имеет право… — прервал на полуфразе
увлекательное коллективное чтение старший лейтенант Кудряшов.
— Уставы изучаете? — спросил подполковник.
— Так точно! — гаркнули в ответ лейтенанты.
— Похвально, похвально. А как у вас с боевой?
— Все в порядке, товарищ подполковник! — отрапортовал капитан. — Вверенное
мне подразделение завершило курс предварительной подготовки с оценками «хорошо»
и «отлично».
— Все «хорошо» и «отлично»?
— Так точно! Все.
— Ну ладно. Ступай, капитан. Мне тут с ребятами переговорить надо. С глазу
на глаз.
— Разрешите идти?
— Да иди уже.
Капитан развернулся на каблуках и строевым шагом вышел из казармы. Видно
было — у местного капитана рыльце в пушку, раз он так перед начальством
выплясывал. Видно, желал он, как можно быстрее искупив свою вину, из этой
христианским Богом забытой дыры уйти. На повышение. Или даже на понижение. Лишь
бы уйти…
А может быть, как раз наоборот, это место его очень устраивало. Потому что
и много хуже встречаются. Кто знает…
— Ну как, ребята, служба? — поинтересовался подполковник.
— Отлично служба! Товарищ подполковник!
— Как настроение, питание?
— Отлично! Товарищ подполковник!
— Поди, измучил однообразный рацион? Хочется чего-нибудь экзотического? Вы
не стесняйтесь, говорите.
— Это да! Хорошо бы картошки вареной с луком, — высказал пожелание
Пивоваров.
— Эк хватил! — вздохнул подполковник. — Я бы и сам от картошки не
отказался. А то эти бананы с кокосами мне во где сидят!
Все оживились и даже закрыли «Уставы караульной службы».
— Домой не тянет?
— Тянет…
— Зазнобы пишут?
— Пишут. Только письма долго идут…
— Капитан, поди, замордовал?
— Есть маленько… Но, в общем, ничего. Терпимо. Как и во всей Советской
Армии…
— Я вас вот для чего, ребятки, собрал, — сказал подполковник. — Дело у меня
тут одно есть. Которое только с вашей помощью решить и можно. — И достал карту.
— Смотрите…
Лейтенанты придвинулись.
— Это наша часть. Это вот водораздел. Господствующие высоты. Шоссе.
Поселок геологов. Река. А вот это — интересующая меня, а теперь уже и вас
топографическая точка. К которой, совершив скрытый марш, необходимо выйти.
Полковник очеркнул на карте небольшой кружок.
— Ситуация усложняется тем, что здесь и здесь, — ткнул в обозначенные на
карте территории, — зона нашего влияния заканчивается. Нас там нет.
— А кто есть?
— Все, кто угодно. Мирное, если днем и не поворачиваться к ним спиной,
население, повстанцы, проправительственные войска, наемники, просто бандиты. В
общем, разворошенный муравейник. С ядовитыми термитами.
Есть еще одна наша база, куда в случае крайней нужды вы можете попытаться
пробиться. Вот она. Правда, сильно на них вам рассчитывать не приходится.
Во-первых, далеко. Во-вторых, они сами там со всех сторон обложены, как медведи
в берлоге. Так что они для вас подспорье скорее психологическое, чем реальное.
Но ничего другого я вам предложить все равно не могу. Мы здесь гости
неофициальные. Что и следует учитывать при планировании операции.
— Как далеко до исходной точки?
— Если в обход, по обжитым районам, вдоль побережья и шоссе, то близко —
километров двести пятьдесят. А если напрямую, то дальше.
— Сколько?
— Пожалуй, верст сто. С гаком. То есть гораздо дальше. Если учесть, что
идти придется по джунглям, по бездорожью, без ориентиров и подстраховки. Вы
пойдете напрямую. Так, чтобы вас никто не видел. В населенных районах скрытность
марша обеспечить затруднительно. Мы посылали одну группу. Но… Там сплошные
деревни, рисовые поля и повстанческие разъезды. В общем, лучше идти через
джунгли. Задача ясна?
— Какие действия следует предпринять после выхода в исходную точку?
— Залечь. Оборудовать скрытые наблюдательные пункты и осуществлять
круглосуточное наблюдение за шоссе.
— Как долго?
— Пока не проследует интересующий нас автотранспорт. Джип. Вот с этими
номерами. После его прохождения вам следует как можно быстрее покинуть место
операции.
— В какой из дней запланирован выход?
— Это зависит не от нас.
— А от кого?
— От джипа… Ваша задача: разработать подробный маршрут, подготовить
снаряжение, оружие, ну и все прочее, что полагается в таких случаях. И ждать
команды.
Контактов с местным населением как до, так и во время операции следует
избегать всеми возможными способами. Оружие применять в самом крайнем случае,
когда другого выхода не остается. Но тогда уж биться до победного конца и
живыми в руки врага не попадать. Хотя гораздо лучше вовремя от того оружия
избавиться и изображать заблудившихся в джунглях мирных геологов. Для чего
разработать соответствующую легенду. Вам, конечно, не поверят, но доказать
ничего не смогут и, подержав пару дней в плену, передадут с рук на руки нашему
послу.
Ну все, сынки, готовьтесь. И постарайтесь не сложить в этих поганых лесах
свои буйны головы. А капитану я скажу, чтобы меньше вас доставал. Вам теперь не
до него будет…
Глава 7
Автоматы «АКМ» с двумя запасными обоймами. «ПМ» с запасными обоймами и
патронами россыпью. Гранаты. Мачете, чтобы не увязнуть среди переплетения
девственных лиан. Ножи в ножнах на ремень. Саперные лопатки в чехлах.
Противомоскитные сетки. Сухпай…
Капитан рассматривал длинный, представленный лейтенантами список.
— Сухпая не мало? Не оголодаете?
— Лучше больше патронов взять.
— Тоже верно…
Фляжки, фонарики с комплектом запасных батарей, радиостанция, спички
усиленного горения, пакеты первой медицинской помощи, компасы, сигнальные
ракеты, личные жетоны…
— Какие личные жетоны?
— Ну те, которые… Ну чтобы можно было погибшего опознать. После боя. И
домой сообщить.
— Вы откуда такое взяли? — удивился капитан.
— Нам рассказывали…
— Рассказывали. Мы и так вас в случае чего опознаем. По рожам, — мотнул
головой капитан. — Вычеркиваю. Если очень надо, можете свои фамилии и домашние
адреса на бумажках написать и… сами знаете куда засунуть. Чтобы после боя можно
было найти. Артисты.
Камуфлированные костюмы, приборы ночного видения, саперные щупы…
— Часть вещевого имущества я выдам вам сегодня. Чтобы вы успели его
постирать, подшить, под себя подогнать…
— А зачем его стирать и подгонять? — не удержался, спросил Резо.
— Чтобы дырами не отсвечивать. Вы что думаете, что я вам нулевое
обмундирование выдам? Ни разу никем не надеванное. Чтобы вы мне его в джунглях
поизодрали?
— А что, оно уже надевалось?
— И надевалось. И снималось…
— С кого снималось? С… покойников?
— С каких таких покойников?
— Ну с тех, которые до нас…
— Вы что, совсем с ума съехали от жары? Кто с покойника гимнастерку будет
снимать? В общем, так. Через десять минут жду вас в складе. С иголками в руках.
Все, что не успеете получить сегодня, — получите завтра. Чего не найдется у
меня, привезут из гарнизона. Оружие и боезапас выдам перед самым выходом на
задание. Вопросы есть?
— Оружие хорошо бы заранее пристрелять.
— Пристреляете. Все? Тогда шагом марш! Последующие два дня спецназовцы
стирались, штопали дыры на разодранных гимнастерках и штанах и намазывали
растопленным на огне жиром ботинки. На официальном языке это называлось
подготовкой к боевому выходу в тыл врага.
Оружие они получили в самый последний момент.
— «АКМ», заводской номер 689135. К нему три запасных магазина. Распишись.
Здесь и здесь, — показывал капитан пальцем в ведомость.
Очередной томящийся в очереди к складской конторке лейтенант расписывался.
— Пистолет Макарова, номер 979134, кобура, две обоймы. Распишись.
— А если мы их потеряем?
— Не советую. Прошлый раз один такой ухарь посеял пистолет, так всему его
подразделению пришлось три недели кряду местность прочесывать, чтобы отыскать
казенное имущество.
— Нашли?
— Нашли.
— А если бы не нашли?
— Отдали бы под трибунал. «АКМ», заводской номер… Распишитесь…
— А что же автоматы без смазки? И даже не чищены?
— Вы и почистите.
— А патроны?
— Вон те два цинка возьмете. Да не те, а вон те, что рядом. Что красной
карточкой отмечены. И вон те патроны, которые россыпью. Они из одной партии. Их
и отстреляйте для проверки оружия. Но не больше одного рожка на ствол!
— А четыре можно?
— Что четыре?
— Коробки четыре. Или лучше пять.
— Вы что, собираетесь фронт держать? Или в одиночку выиграть Сталинградскую
битву? Куда вам столько боеприпасов?
— На случай боевого столкновения.
— Если дойдет до боевого столкновения, то считайте — вы свое задание уже
провалили. Спецназовец, он только до тех пор спецназовец, пока его никто не
видит и не слышит. Когда оружие в ход пошло — он простой пехотинец. А вы
когда-нибудь слышали, чтобы несколько пехотинцев могли одолеть целую армию?
Даже имея лишних несколько цинков боеприпасов. Если вы до боя допустите, вам
больше на ноги надо надеяться, чем на автоматы. А вы патронов набираете чуть не
по два пуда на брата. Как на окопную войну. Вы же маневра себя лишаете…
— Хорошо, четыре.
— Ладно, берите три. Только цинки лучше не вскрывайте. Так тащите.
— Почему?
— Чтобы в грязи не извалять. Вы же по джунглям пойдете, а не по парку
культуры и отдыха. Там асфальтовых дорожек еще пока не проложили. И мне в
облегчение, если вы эти коробки в целости-сохранности возвернете. Не придется
отчетность исправлять, лишних бумаг составлять на списание использованных
боеприпасов.
— А если мы на противника раньше наткнемся? Что же нам, в последний момент
эти банки ковырять?
— А вы не встречайтесь. Ну или возьмите вон там патронов еще по два
магазина на брата. И хватит вам на первое время. О вас же забочусь! Сами потом
замучаетесь каждый патрон обтирать, сушить и мне обратно на склад сдавать. То
ли дело одной не вскрытой коробкой. Послушайте доброго совета, Я здесь не
первый год. Я лучше местные условия знаю.
Доброго совета послушались. Цинки потрошить не стали, взяли как есть. Все
равно всем вместе идти. А две обоймы, если стрелять в цель, а не в «молоко», не
так уж мало.
Потом почистили, привели в порядок, пристреляли и приготовили к переходу
оружие. Металлические части покрыли толстым слоем смазки. Дула заткнули
тканевыми пробками. Затворную часть обернули промасленными тряпками. Лезвия
ножей заточили и протерли вазелином, чтобы они легче выскакивали из ножен.
Потом надели на себя полный комплект снаряжения и попрыгали. Подтянули,
где болталось, убрали, где гремело, разгладили, где мешало, зачернили, где
блестело. Снова попрыгали. И снова подтянули.
И снова попрыгали. До достижения полной бесшумности и невидимости.
— Так, этот в порядке. Отходи в сторону. Этот в порядке… Этот в порядке… В
порядке… В порядке…
— Товарищ подполковник, подразделение к выходу на боевое задание готово!
Командир группы старший лейтенант Кузнецов.
— Документы, награды, личные вещи?
— Сданы в канцелярию.
— Ну тогда действительно все. С богом, сынки!
— Бога нет, товарищ подполковник…
Глава 8
Лейтенанты передвигались плотной колонной. Как в очереди за выброшенной к
празднику краковской колбасой. Буквально наступая друг другу на пятки.
Вообще-то это было нарушением инструкции. На территории противника положено
выдерживать дистанцию от одного бойца до другого в пять-шесть метров. Чтобы,
напоровшись на засаду, не погибнуть от одной, развернутой веером от бедра,
автоматной очереди.
Но эти правила были придуманы и были хороши для перелесков средней полосы
России и совершенно не годились для не тронутых цивилизацией джунглей. Местные
условия диктовали свои приемы передвижения. Растянув походную колонну на
несколько десятков метров, можно было запросто разорвать строй и растеряться
среди буйной, закрывающей обзор растительности. А потом что — благим матом
«ау!» орать, чтобы найти друг друга? Нет, уж лучше топтаться, дыша в затылок
впереди идущего. Чтобы этого впереди идущего из виду не потерять.
Точно так же очень нелегко было соблюдать правило бесшумного шага. Не
получалось здесь идти тихо. То в одном, то в другом месте приходилось браться за
мачете, чтобы прорубить себе проходы в очередном переплетении вечнозеленой
тропической растительности.
— Мы кто, спецназовцы или дровосеки? — ворчали лейтенанты, поочередно
вставая в голову колонны, чтобы «тропить лыжню».
— Давай, давай. Работай. Не сачкуй. Твоя очередь.
И лейтенант рубил, словно кавалерийской шашкой махал. Только сбитые листья
во все стороны летели.
— Уф!..Уф!.. Уф-ф!..
Шабаш! Следующий.
Потом густолесье кончилось. И началось болото. С пиявками. Которые
просачивались в штаны снизу, падали с листвы сверху, вползали на рукава сбоку. И
с гнусом. И шарахающимися во все стороны змеями. И еще черт знает с какими
плавающими, ползающими, летающими и возникающими просто так, из ничего
«зверюгами».
— Ну достали эти джунгли! Ну сил больше нет!
— Отставить разговорчики! Шире шаг! И шаг становился шире. На два
сантиметра.
И скорость возрастала. До полутора километров в час.
— Осторожно! Слева сорок градусов! Слева сорок градусов, вперив прозрачные
бусинки-глаза в идущих людей, готовилась к прыжку змея.
Метра в три длиной.
— Вижу.
Короткий удар мачете, и змея укорачивалась вполовину. А полтора метра это
уже не так страшно. Это уже почти как наша лесная гадюка.
— Справа. Десять градусов!
Еще одна, длинная, что твоя бельевая веревка, рептилия. Да нет, не одна, а
две.
— Сверху!
Удар с лету. Так, что обе половинки падают на головы.
Да сколько их здесь, в самом-то деле!
— Слева…
Справа…
Сзади…
— Все. Мочи больше нет. Привал!
Встали на небольшом, посреди чавкающей жижи, островке. Попадали кто где
стоял. Сбросили противомоскитные сетки, отерли разъетые потом лица.
— Может, пообедаем?
— Давай. Сервируй.
Попробовали развести костер, чтобы чай согреть, да где там. Из местных
дров воду можно было выжимать, как из свежевыстиранного белья. Только коробок
спичек зря извели.
Пришлось обедать всухомятку. Штык-ножами вскрыли несколько банок тушенки,
размазали мясо и жир по сухарям. Сгрызли. Запили пахнущей металлом водой из
фляжек. Заели тремя плитками шоколада на всех. Промокнули губы. Вот и весь
обед.
— Однообразное меню в вашем ресторане, — заметил Кудряшов, сбрасывая
пальцем с последнего квадратика шоколада налипшую на него мошку. — Мясо с
насекомыми, жир с насекомыми, сухари с насекомыми. Тьфу! И эта туда же, —
стряхнул с рукава ползущую по нему здоровенную пиявку. — Дерьмовый у вас
ресторан!
— Зато вид из окна экзотический.
— Вид — это да! К виду претензий нет. Пустые банки из-под консервов,
шоколадную фольгу и все прочие отходы пиршества по раз и навсегда выработанной
привычке зарыли в глубокую яму, которую замаскировали ветками и листвой. Точно
так же поступили с уже переработанными организмом продуктами питания. То есть
тоже зарыли и замаскировали. Боец спецназа после себя следов оставлять не
должен. Даже таких на первый взгляд невинных.
Хотя, казалось бы, кто найдет их здесь, где нога человека, кроме их ног,
наверняка еще не ступала. И тем не менее. Правила конспирации исключений знать
не должны.
— Пошли?
— Пошли.
И сразу по пояс в вонючую вязкую жижу. И, раздирая коленями невидимые
ветви и стебли, — вперед! Чтобы успеть к ночи выйти на сухой участок грунта.
Не успели. Ночь пришлось ночевать на болоте.
Между стоящими вблизи друг с другом деревьями растянули простейшие,
сплетенные из парашютных строп гамаки. Замаскировали подходы листвой и ветками.
Легли. Уложили на животы автоматы. Укрылись маскхалатами. И так всю ночь и
качались, как мухи в паучьей паутине. Кроме одного сменного часового, бесшумно
слоняющегося по округе в поисках подкрадывающихся к биваку врагов. Как будто
этим врагам делать больше нечего, как в кромешной тьме по гнилому болоту ноги
мочить. Как будто у них других, более приятных ночных занятий не найдется.
— Спокойной ночи!
— Спокойной!
Но спокойной ночи не получилось. В темноте по затихшим лейтенантам
заползали, забегали, запрыгали какие-то мелкие представители местной фауны,
норовящие протиснуться сквозь щели в одежде к голому телу. С минуты на минуту
ожидались и их более представительные собратья. С аршинными зубами и отменным
аппетитом. Которых очень привлекает европейская кухня. Ну в смысле мясо молодых
российских лейтенантов. И еще почему-то вспомнились леденящие душу рассказы про
десятиметровых питонов, бесшумно наползающих, обвивающих и давящих свои
потенциальные жертвы. То есть все тех же молодых российских лейтенантов.
К утру караул нес не один шатающийся туда-сюда часовой, но весь личный
состав отдыхающего подразделения. Во главе с командиром.
— Что, не спится?
— Да как-то не очень. Видно, матрас жесткий попался.
— И мне попался…
Днем лейтенантов подгонять нужды не было. Никто не хотел заполучить еще
одну такую ночевку.
— Ничего, выйдем на высотки, там посуше будет, — подбадривал личный состав
командир. — Осталось не так уж много.
— Слева. Девяносто градусов. Осторожней.
— Вижу.
— Справа. Сто.
— Вижу…
На высотки вышли только к ночи. И уснули. Кто где упал. И уже не
чувствовали бегающую и прыгающую по телам фауну. Пообвыклись.
Утром развернули карту.
— С такими темпами нам не успеть к контрольному сроку, — сказал командир.
— Мы прошли меньше трети.
— Что ты предлагаешь?
— Прибавить темп.
— Мы и так уже на пределе. Быстрее не получится.
— Значит, надо облегчаться.
— Чтобы хорошо облегчаться, надо хорошо есть… — мрачно пошутил кто-то.
— Придется бросить часть снаряжения.
— Что?
— Два цинка с патронами. На обратном пути подберем.
— Для чего мы их тогда столько времени тащили?
— Чтобы по достоинству оценить мудрый совет капитана, который советовал
лишних боеприпасов не набирать. Другого выхода у нас нет. Если мы опоздаем к
условленному сроку, патроны нам все равно будут ни к чему. Только если
застрелиться.
— Другого выхода действительно нет.
Цинки и еще кое-что из снаряжения по мелочи зарыли в хорошо узнаваемом
месте, пометив его на карте.
— Ну что, теперь ходу?
— Теперь ходу!
— Темп?
— Самый предельный.
Недаром лейтенанты, несмотря на мотовооруженность современной армии,
бегали восьмисоткилометровые марафоны в Псковскую область. Теперь пригодилось.
Дозор в авангард, с отрывом на пару десятков метров. Больше нельзя. Больше
потеряются. Командира с картой и прочими командирскими атрибутами— в центр
колонны, где безопасней всего. Автоматы на изготовку так, чтобы одни смотрели
дулами вправо, другие влево. Гранаты из подсумков в карманы. Чтобы быстрее
можно было достать.
— Все готовы?
— Готовы!
— Тогда с места бегом марш!
Полчаса бег. Где это позволяет местная флора. Полчаса быстрый шаг. Через
час пятиминутный отдых. Дозор определяет направление и темп движения.
Арьергард страхует тылы. Командир сверяет направление по компасу. В случае
опасности — мгновенная остановка и рассыпание в разные стороны. И затаивание.
Словно никого и не было. Словно случайному наблюдателю померещились какие-то
идущие по джунглям люди. Какие-то неясные тени. Которые мгновенно
растворились, когда он решил рассмотреть их получше.
Полчаса бег.
Полчаса быстрый шаг.
Пять минут отдых…
День.
Часть ночи.
Второй день…
Первыми сдали ноги в насквозь промокших ботинках. На коже повысыпали
пузыри мозолей, полопались и стали кровить. Ступать приходилось голым мясом.
От однообразного положения стали затекать шеи.
Нестерпимо зачесалась истертая складками одежды и изъетая потом кожа.
Потом загноилась. И потекла…
Стали слипаться глаза.
И приходить глупые мысли. О тщете всего земного.
Приближался предел усталости, после которого утрачивается боеспособность.
— Командир! Надо или вставать на большой привал. Или…
На большой привал, где бы можно было привести в порядок себя и амуницию,
где бы можно было поесть, отдохнуть и подлечиться, времени не было.
Оставалось или…
Командир вскрыл аптечку и выдал каждому из бойцов по две таблетки
стимулятора. Который и от усталости, и от голода, и от боли, и от сна. Который
от всего, кроме смерти.
Теперь пару дней они должны были бежать на внутренних резервах. Тех, что
«химия» затребовала на-гора из их измученных организмов. И те, что организмы
выдали, подчиняясь сильнейшей таблеточной команде.
— Готовы?
— Готовы.
— Тогда в путь…
Полчаса бег.
Полчаса быстрый шаг.
Пять минут отдых.
Час.
Два.
Три.
Десять…
— Вижу объект! — показал двигающийся в голове колонны дозор.
Точнее, не сам объект, а известные топографические привязки вблизи него.
Те, которые невозможно спутать.
Командир поднял руку.
— Прекратить движение!
Колонна встала.
Теперь они перестали говорить. Теперь они онемели. Все дальнейшее общение
между участниками разведгруппы должно было протекать в режиме жестовых команд.
Время разговоров прошло. Они вышли в исходную точку!
— Ожидаем ночи, — показал командир. — Потом идем на сближение…
Глава .9
Они ждали еще двое суток, пока интересующая их машина прошла. Они лежали в
тесных убежищах, скрючившись наподобие знака вопроса, наблюдая за дорогой сквозь
узкие амбразуры, проделанные в маскировочных стенах. Они прослеживали каждую
мелькнувшую в объективе биноклей или приборов ночного видения машину.
Не то…
Не то…
Опять не то…
Лежа в убежищах, они не могли шевелиться, чесаться, вздыхать, отправлять
естественные надобности и по той причине пить и есть. Они были слишком близки к
дороге. И боялись неловким движением или случайным чихом выдать свое
присутствие.
Они вынужденно терпели жару, ползающих по их ногам здоровенных муравьев,
здоровенных пауков, сплетающих между их замерших, как две коряги, ног паутину.
Они недвижимо ждали, когда их кровью насытится и наконец улетит комар, минуту
назад севший на руку.
Сохраняли подвижность только их глаза, вжатые в окуляры бинокля. Их
зрачки, отсматривавшие объект.
Опять не то…
Опять…
Опять…
По дороге нескончаемой вереницей двигался автотранспорт, запряженные в
повозки мулы, просто мулы, люди, тянущие повозки, просто идущие люди. Люди
разговаривали, смотрели по сторонам, отбегали на обочину по надобности и ничего
не замечали. Не замечали наблюдающих за ними глаз. Чужих глаз.
Джип! Но не сходится номер.
Похожий номер. Но не джип!…
Ночами наблюдатели менялись, впервые за много часов имея возможность
распрямить занемевшие до состояния бесчувственных деревяшек тела. К теплым
окулярам оптических приборов прилипала другая смена.
Опять не то…
Опять мимо…
Мимо…
Мимо…
— Вижу! — отметил из ближнего НП Кудряшов. — Джип. Номер…
— Есть! — зафиксировал прохождение объекта «прикинувшийся булыжником» по
другую сторону шоссе Резо.
— Точно. Он! — рассмотрел в бинокль номер командир. И зафиксировал время.
— Сворачиваемся.
Уходили ночью, предварительно уничтожив все следы своего пребывания возле
дороги. Уходили тяжело. У кого-то разбарабанило поцарапанную о случайную
колючку ногу, у кого-то загноилась кожа под разорванными мозолями, кого-то
мучило ураганное расстройство желудка. Здоровых не осталось.
Шли в максимально быстром темпе. Не потому, что спешили. Потому, что шли
домой.
Полчаса шагом.
Десять минут отдых.
И снова полчаса шагом…
В известной точке подобрали брошенные цинки, которые, как показалось, чуть
не вдвое прибавили в весе.
К болоту вышли в полдень.
— Ныряем с ходу? Или ждем завтрашнего утра?
— Ныряем…
Теперь им было и проще и труднее. Проще, потому что они знали, что трясина
не бесконечна. Труднее, потому что уже не могли надеяться на легкий путь.
— Ерунда, два дня купаний — и дома!
— Сплюнь.
— Да брось ты.
Лучше бы они сплюнули. И обошли то болото стороной…
— Справа. Триста градусов.
— Вижу родимую.
Удар мачете поперек извивающегося тела.
— Справа. Двести пятьдесят.
— Уже заметил…
Двигались медленно, с трудом нащупывая подошвами ускользающее дно, еле
продираясь сквозь переплетение полузатопленных стволов.
— Может, перекурим?
— Дойдем до острова — перекурим.
— Прямо сто девяносто.
— Заметил.
— Слева двести…
— А, черт!
— Что такое? Что случилось?
— Кажется, зацепила! Тварь ползучая! Идущий впереди лейтенант рубанул
мачете убегающую от него змею. Но было уже поздно.
— Куда?
— В руку. Выше локтя. Главное дело, ведь я ее увидел. Хотел прикончить. А
она первая…
— Ладно. Молчи…
Бойцы осмотрелись вокруг. Положить пострадавшего товарища, чтобы оказать
ему помощь, было некуда. Кругом была грязь и вода.
— Сомкнись! — скомандовал один из них. Бойцы придвинулись, встали плечо к
плечу и подняли пострадавшего на согнутые в локтях руки.
Командир вытянул из ножен штык-нож и взрезал рукав.
— Вот сволочь! Сквозь куртку прокусила.
— Радуйся, может, не все тебе досталось. Может, часть яда на ткань
пролилась.
На коже темнели две маленькие аккуратные дырочки. Через которые вошла
смерть.
— Дайте жгут.
Кто-то выдернул из штанов поясной ремень. Руку перетянули возле самого
плеча. Мгновение посомневавшись, командир приблизил к ране штык-нож.
— Потерпишь?
— Потерплю. Валяй.
Командир воткнул острие ножа в место укуса и прокрутил его, расширяя рану.
Потом стал высасывать кровь, сплевывая ее в воду.
— Ты, лейтенант, оказывается, вурдалак, — попытался пошутить пострадавший.
— Ты, лейтенант… — И замолк, откинувшись головой назад.
Из аптечки вытащили противозмеиную сыворотку.
— Куда ее ставить-то?
— Куда угодно.
Шприц-тюбик вкололи прямо сквозь одежду. Пострадавший на это уже никак не
отреагировал.
— Как же это вышло-то? Как получилось?..
— Рубите носилки, — распорядился командир. На две жерди бросили маскхалат,
полы затянули наверх и положили на них пострадавшего.
— И-и, взяли!
Носилки разом подняли и поставили на плечи.
— Пошли?
— Пошли.
Все вместе. С левой. Чтобы не качались носилки. Маленький отряд бойцов
спецназа, словно маленький корабль, везущий бесценный груз, плыл в чавкающей
топи тропического болота. Плыл к берегу. К родной пристани, обещавшей спасение.
Глава 10
— Поздно, — сказал капитан.
— Что поздно?
— Все поздно. Ему уже никто не поможет.
— Как так?
— Так. Вы труп несли. Весь день труп несли.
— Вы уверены?
Капитан только пожал плечами. Как будто он мертвеца от живого человека
отличить не может. Как будто он мало их на своем веку видел.
— Несите его пока в склад. А я начальству доложу.
Лейтенанта отнесли в склад. Где недавно брали, и он брал, вещевое
довольствие.
К полудню над плацем завис вертолет.
— Быстро они, — сказал капитан. — Боятся, что он на такой жаре долго не
пролежит.
— Кто не пролежит?
— Покойник. Затухнуть покойник может. А им его в «вертушке» везти. В
которой потом самим летать. Ладно. Тащите его поближе к плацу. И застегнитесь
на всякий случай. Не ровен час по этому делу начальство сюда прилетит. Зачем мне
лишние неприятности…
Лейтенанты застегнулись. И пошли за телом. Из вертолета выпрыгнул уже
известный лейтенантам подполковник. И еще один офицер с петлицами военврача.
— Где он? — спросил военврач.
— Вон там лежит, — показал капитан.
— Давно?
— Больше суток.
— Поди, уже плохой?
— Да нет. Еще терпит…
Это говорили об их товарище. С которым они вместе уходили на задание. А
позавчера ели из одной банки тушенку. И шутили.
От вертолета подходил подполковник.
— Строиться! — скомандовал капитан. Лейтенанты подравняли носочки.
— Товарищ подполковник, за время вашего отсутствия в подразделении никаких
происшествий не случилось, — отрапортовал капитан.
— А это? — показал подполковник в сторону, куда пошел военврач. — Ладно,
иди, капитан. Иди. Мне с ребятами поговорить надо.
— Вольно. Разойдись, — скомандовал капитан и ушел.
Лейтенанты не разошлись. Так и остались стоять. Строем.
— Я все понимаю, ребята. Но это служба, — сказал подполковник. — А в ней
всякое случается. В том числе и такое. Вы мне что-то хотите сказать?
— Товарищ подполковник, мы ваше задание выполнили, — совсем не по уставу
доложил Кузнецов.
— Да знаю я, знаю.
— Машина прошла семнадцатого в шестнадцать пятьдесят.
— В пятьдесят три… — поправил подполковник.
— Так точно. В пятьдесят три… А откуда вы…?
— В общем, так, ребята. За выполненное задание вам от лица командования
благодарность. А остальное все потом. Потом. — И, махнув рукой, пошел назад к
вертолету.
— Давайте, бойцы, грузите тело на борт. Чего встали, — поторопил подошедший
военврач.
Лейтенанты подняли носилки и втолкнули их в салон вертолета. И даже
попрощаться забыли. Второпях.
— Отойдите. Отойдите от винта! Пока вам башки не поотшибало, — крикнул
пилот.
И вертолет поднялся в воздух.
Лейтенанты пошли в столовую и долго и без вкуса ели суп. И второе.
— Интересно, откуда он узнал, что пятьдесят три? — сам себя спросил
Кузнецов.
— Земля слухом полнится…
— Да проще все, земляки. Не в единственном числе мы были. Они, прежде чем
нас посылать, покумекали и решили, что такое задание одним только новичкам
доверять нельзя. И подстраховались. Послали в дополнение к нам испытанную
группу. Вернее, нас в дополнение, на всякий случай. А их дело делать.
— Что же мы никого не заметили?
— Потому и не заметили, что не искали. Думали, одни трудимся.
— Да не может такого быть, чтобы мы их не заметили! И лотом, зачем
начальству двойным составом рисковать?
— А может, это дело было особенное. Государственной важности. Которое
нельзя срывать.
— Ну да, великое дело — машина, прошедшая по шоссе.
— Мы же не знаем, с какой целью она там прошла. Именно в это время. И не
знаем, кто там сидел…
— Неспроста это. Голову на отсечение даю.
— Копейка — цена твоей голове, — сказал капитан, допивавший за соседним
столиком свой компот.
— Почему это?
— Потому что одна копейка. В базарный день. Не было никакой второй группы.
И третьей не было. И вообще ничего не было. Одни вы по джунглям ползали.
— А откуда же подполковник узнал…
— Откуда узнал? Откуда узнал? Дурни вы, ребята. И пацаны еще. Сопливые.
Как ему было не знать, когда джип пройдет по шоссе, если он в нем сидел.
— Кто он?
— Он — подполковник.
— Он?!
— Он. Он.
— А зачем же?…
— Затем, что нужно же было кому-то там в это время проехать. Чтобы вы его
засекли.
— То есть вы хотите сказать…
— Ничего я не хочу сказать. Кроме того, что нет никаких повстанческих
территорий. И не было никогда. Вернее, были, но очень задолго до вас. И
проправительственных войск тоже не было. И враждебно настроенного к нам
местного населения. И патрулей. И всего такого прочего. Это все «наша»
территория. С проживающим на ней дружелюбным к нам населением. С открытыми для
проезда дорогами… Да подполковник сам вам сегодня об этом бы рассказал. Если бы
не этот случай…
— Как так не было?!
— Так и не было. Ну не было. Не было! Можете мне на слово поверить. Учения
это такие. Максимально приближенные к боевым.
— Почему же нельзя было…
— Потому что нельзя. Потому что, если бы вы играли понарошку, вы бы никогда
с этим делом не справились. Сошли бы с дистанции в самом начале. И ничего бы не
поняли. Ничему не научились. Науку выживания в джунглях нельзя изучать
теоретически. Только собственными ножками.
— Не может быть! У нас ведь было оружие. Мы могли кого-нибудь…
— Не было у вас оружия. Хлопушки были. Из которых воробья не подранить. Ну
серьезно вам говорю. Ну не верите, пойдемте в склад.
Лейтенанты в сопровождении капитана прошли в склад.
— Ваши автоматы?
— Наши.
Капитан передернул затвор и выпалил в пол весь рожок. И ничего не
произошло. Только пыль к потолку поднялась.
— Холостые у вас патроны были. На всякий случай. Чтобы вы с испугу не
пристрелили кого-нибудь по дороге. Теперь дошло?
Теперь до лейтенантов дошло.
— Да вы не переживайте так. Это же все для вашего блага было сделано. Вам
же на настоящие боевые ходить. И побеждать.
— И для его? — кивнул Резо на пустое место, где недавно лежало тело их
товарища.
— Что для его?
— Для его блага тоже? Капитан помрачнел.
— Для его, конечно, нет. Для него это случайность. Дурацкая. ЧП. В том
болоте змей-то по-настоящему ядовитых — раз-два и обчелся. До вас ни одного
укуса не случалось. А тут… Не повезло парню. Ну не повезло. Так ведь и на
гражданке людей машины сбивают…
— Мы что, здесь не первые? — спросил Кудряшов.
— Не первые. И даже не десятые. Это же учебка. Для перепрофилирования
бойцов спецназа. В тропический вариант.
— А не проще ли было сразу все сказать? Как есть?
— Ну нельзя было сказать. Поймите — нельзя. Первая группа, с которой в
правду сыграли, потом, на реальном боевом в полном составе Богу душу отдала. И
дело провалила. Потому что они обо всем знали и на учениях ног замочить не
захотели. Вполсилы сыграли. Зачет получили, а научиться ничему не научились.
Нельзя в нашем деле понарошку. Или в полную силу. Или… Ладно, не серчайте,
капитаны.
— Капитаны?
— Капитаны. Уже капитаны. Прошедшим учебку присваивается внеочередное
звание. С чем вас и поздравляю. Приказ будет со дня на день. Так что вертите
дополнительные дырки…
— И что нам теперь делать?
— То же, что и раньше. Ждать. Соответствующего приказа. Да, и вот еще что.
Возьмите-ка…
И капитан перебросил на лейтенантский стол фляжку.
— Что это?
— То самое. Что вам сейчас очень не помешает. И считайте, что сегодня меня
в казарме не будет.
Вечером лейтенанты собрались в каптерке и помянули душу погибшего на
боевом задании товарища. И заодно обмыли капитанские звездочки. Пока вместе.
Пока не раскидала судьба по разным частям.
— Не довелось Петру стать капитаном.
— Не довелось.
— Вот ведь как получается. Шли вместе, а смерть выбрала его одного. Из
всех.
— Знать бы, что все это не всерьез, что все это липа, можно было бы…
— Это точно. Можно было…
— Да бросьте вы ерунду городить. Что можно было? Отказаться на задание
идти? Или с полдороги вернуться? Или в болото то проклятое не нырять? Так ведь
не отказались бы. И не вернулись. И в болото пошли. Даже если бы заранее знали,
чем все это кончится. А если бы не пошли, то пошли бы под трибунал. Строем.
— А все же обидно…
— Под танк с гранатами тоже ложиться обидно.
— Так то же война. А здесь…
— Сдается мне, мужики, здесь тоже война. Самая настоящая. С неизбежными
боевыми потерями. И Петро не последний из нас, за кого придется поминальную
пить.
— Неужели…
— Вы вспомните, как нас в России на учениях пасли. Чтобы не дай бог чего не
случилось. А здесь в самое пекло бросают. Не боясь последствий. Значит, эти
последствия разрешены. И значит, это уже не учения. А война. Ну или почти война.
Где без жертв не бывает. И где за жертвы не спрашивают.
— А жертвы мы?
— Точнее, боевые потери. Убыль личного состава… Петро первый. А кто
второй?.. Сколько раз разведчик в последнюю войну успевал на задание сходить?
Прежде чем был убит или ранен? Раза три-четыре? Вот и считайте, капитаны.
Причем считайте, что первую фишку мы уже отыграли…
Все замолчали. И дальше пили молча. Потому что и так все было понятно.
Глава 11
Потом было еще два, но уже без двойного дна учебных выхода. И еще кроссы. И
боевые стрельбы. И отжимания отсюда — и до обеда. И перевод в гарнизон. Где
были снова кроссы, стрельбы и отжимания…
В общем, была нормальная воинская служба. Только очень далеко от Родины.
— Надоели мне эти пальмы, мужики. И эти бананы. И это солнце, — то и дело
жаловались капитаны друг другу. — Домой охота. Пусть даже старлеем в пехоту.
— А оклад?
— На хрена мне этот повышенный оклад, который потратить негде? Я дома с
меньшими деньгами втрое больше удовольствий взять могу.
— Это верно, — соглашались капитаны. — Дома на березку поглядеть — и то
удовольствие.
И шли на полосу препятствий. Или на брусья. Или в умывальник, стирать
выгоревшую на солнце до колера только что купленного постельного белья
гимнастерку.
Тоска! Тропическая…
Иногда в часть привозили кино. Которое крутили раз пятьдесят. До дыр на
целлулоиде. А потом разрезали покадренно и эти кадры прятали в военных билетах.
— А язык?
— Что язык? Нормально язык! В пределах школьной программы. Со словарем.
— А переводчик утверждает, что вы того… автомат с граблями путаете. Как же
вы в боевой обстановке сориентируетесь?
— Как-нибудь сориентируемся. По интуиции. И по внешнему облику.
— По внешнему облику не пойдет. Сидите и зубрите. Хоть до посинения. А я
завтра приду и лично проверю. И не дай вам Бог…
— Как же вы, товарищ подполковник, лично проверите, если вы языка не
знаете?
— Как-нибудь. По интуиции…
В последние сутки интенсивность подготовки возросла. Хотя, казалось бы, уже
некуда.
Протирались объективы и окуляры биноклей и приборов ночного видения.
Заплавлялись в полиэтиленовую пленку спички и таблетки сухого горючего.
До бритвенной остроты затачивались штык-ножи и рабочие поверхности
саперных лопаток.
Пропитывалась нагретым над огнем животным жиром обувь.
Перетряхивались аптечки.
Осматривалась одежда и белье.
— Белье-то зачем, товарищ инструктор?
— Затем, что работать придется на территории противника.
— Что-то я не пойму, какое отношение территория противника может иметь к
моему нательному белью?
— Прямое. В случае военного столкновения, вашей гибели и вероятного
попадания вашего трупа в руки противника по меткам на белье можно установить
страну его изготовления. И, значит, политическую принадлежность данного трупа.
Что может, в свою очередь, негативно сказаться на международной обстановке как
в данном регионе, так и в мире в целом.
— Так серьезно?
— Серьезней, чем вам кажется. Поэтому предлагаю всему личному составу еще
раз осмотреть верхнюю и нижнюю одежду, обувь и головные уборы, с целью
выявления и уничтожения фабричных этикеток, фирменных значков, ценников и
номерных знаков, пуговиц с символикой СССР, рисунков и надписей на русском языке
промышленного изготовления и самодельных, нанесенных с помощью авторучек,
туши, хлорки и тому подобных химикатов. Приказ ясен?
— А каким образом их уничтожать?
— Срезанием, вырезанием или вытравливанием щелочными растворами.
— А если просто закрашиванием?
— Закрашивание не дает полной гарантии уничтожения. Еще вопросы?
Пришлось под самым пристальным надзором инструктора срезать, вырезать и
вытравливать. И выбрасывать в мусор то, что было неудачно срезано, вырезано
либо вытравлено. Или ставить не имеющие знаков принадлежности заплатки…
Наконец дошла очередь до оружия.
— …указанным военнослужащим получить полный боекомплект на складе…
— Капитан Кузнецов для получения оружия и боеприпасов прибыл!
Автомат «АКМ» номер… с тремя запасными обоймами.
— Распишитесь в ведомости. Пистолет Макарова номер… с двумя запасными
обоймами.
— Распишитесь в ведомости. Гранаты «РГД» четыре штуки.
— Распишитесь…
Гранаты «Ф-1» четыре штуки.
— Распишитесь…
— Капитан Кудряшов для получения оружия и боеприпасов…
Автомат «АКМ»… Пистолет… Гранаты…
— Распишитесь… Распишитесь… Распишитесь…
— Слышь, мужики, а может, они опять нас дурят? — шепотом спросил
Пивоваров. — Насовали холостых патронов и на очередные учения отправляют. Чтобы
понаблюдать, как мы там будем извиваться.
— Не думаю. Уж больно подготовка была основательная.
— Тогда мы тоже ничего такого не думали… А вышло вон как.
— А давайте проверим? — еле заметно подмигнул капитанам Резо.
— Как так проверим?
— Так и проверим, — приподнял тот ствол автомата.
— А что! — согласился Кудряшов, озорно закрутив во все стороны головой,
словно залезший в колхозный сад местный хулиган. — Зато будем уверены, что не
зря мучаемся!
— Ну черт с вами.
Капитаны вышли из склада, Резо дослал один взятый наугад патрон в ствол,
развернул автомат в землю и нажал на курок.
Грохнул выстрел. Пуля, взрыв землю, срикошетила в небо.
— Настоящий, боевой. Все нормально.
Из склада как ошпаренный выскочил кладовщик.
— Вы что, с ума сошли? Кто стрелял? Зачем стрелял?
— Кто стрелял? Ты стрелял? Или ты? — строго спросил Резо. — Или я?
— Шутки играть! — рассвирепел кладовщик. — А вот я сейчас доложу вашему
начальству, что вы открыли стрельбу вблизи склада боеприпасов… И тогда
посмотрим, кто…
— А мы-то здесь при чем? — пожал плечами Пивоваров. — Это ваши дела. Это
вы храните оружие с боевыми патронами, оставленными в стволе…
— Как так оставленными?
— Откуда я знаю как. Мы вышли, стали автомат проверять, а он возьми и
бухни. Хорошо хоть в землю был направлен. А то бы…
Кладовщик внимательно посмотрел на капитанов. На их беспредельно честные
лица.
— Ну точно говорим! В стволе был! Мы даже магазины поставить не успели!
— Ладно, идите, — махнул рукой кладовщик. И еще раз осмотрелся по сторонам.
Чтобы убедиться, не слышал ли кто-нибудь еще выстрела. Черт его знает, может, и
вправду патрон в стволе застрял. Поди теперь докажи, что ты не верблюд.
Капитаны, перемигиваясь и сдавленно посмеиваясь, уходили от склада.
— Оружие получили? — спросил какой-то полковник, стоящий с сигаретой на
крыльце одной из казарм.
— Так точно! Получили!
— А что это там за выстрел был? На складе.
— Выстрел? Какой выстрел? А, это там у кладовщика что-то с верхней полки
упало. Очень громко…
— Раздолбай. Хоть и офицеры, — сказал полковник и, бросив сигарету, зашел
в казарму.
— Теперь капнет, — вздохнул Пивоваров.
— А плевать! Нас не сегодня-завтра здесь уже не будет. Раз оружие выдано!
Так что разноса начальства можно уже не бояться. Не достать им нас. Там, где мы
будем…
Глава 13
— Уточним боевую задачу, — сказал неизвестный капитанам полковник. — Вот
здесь, в этом районе, совершил вынужденную посадку штурмовик «Фантом»
американских военно-воздушных сил…
— Наши сбили! — горячо прошептал Резо.
— Совершил вынужденную посадку по неизвестным нам причинам американский
штурмовик «Фантом», — с нажимом повторил полковник. — Вот полученные с помощью
аэрофоторазведки снимки места аварии. Фюзеляж, кабина, вот здесь, чуть в
стороне, плоскость. В первую очередь вас должна интересовать кабина. В ней вы
должны отыскать и демонтировать блок электронного наведения ракет класса «воздух
— земля» и точно такие же, но принимающие приборы снять с боевой части самой
ракеты. По нашим сведениям, самолет в момент падения имел полный боекомплект.
Значит, ракеты должны находиться на месте аварии. Или в непосредственной
близости от места аварии…
— Я же говорил, наши сбили! — показал одними глазами Резо. — Это же дураку
понятно — раз они знают, что боекомплект не был использован.
— В связи с тем, что на означенной территории активных боевых действий не
ведется, ваша задача упрощается. Тем не менее я прошу проявлять максимум
внимания при передвижении по территории противника. И по возможности избегать
мест предположительного нахождения воинских подразделений и скоплений
гражданских лиц.
— А как же мы узнаем этот самый блок наведения? Там же в самолете прорва
всяких приборов, которые выглядят совершенно одинаково. Как яйца в горхотке.
— Очень правильный вопрос задал капитан. И очень своевременный. Для того
чтобы отличить интересующий нас прибор от всех прочих, нас не интересующих, вы
пройдете специальную подготовку в службе технического обеспечения частей морской
авиации. Там для вас приготовлен специальный макет штурмовика «Фантом» в
натуральную величину с расположением всех существующих приборов, примерно на
тех самых местах, где им и надлежит находиться.
Капитаны только глазами захлопали от технических масштабов трогательной
заботы, проявленной об их персонах.
— Но! — сказал полковник. — Должен вас предупредить, что операция носит
особосекретный характер и разглашение, пусть даже невольное, ее деталей, равно
как самого ее факта, будет расцениваться как измена Родине и караться по
соответствующей статье Уголовного кодекса. Вплоть до…
Капитаны сглотнули слюну.
— Сейчас каждый из вас собственноручно напишет расписку о том, что
предупрежден о степени ответственности, связанной с разглашением тайны данной
операции, согласен с ней и готов нести эту ответственность, предусмотренную
Уголовным кодексом, в полной мере.
Капитан Кузнецов…
Кудряшов…
Пивоваров…
Далидзе…
Федоров…
Смирнов…
И снова стопка исписанной бумаги ушла в несгораемый сейф.
— Разрешите вопрос?
— Разрешаю.
— Кто будет командовать операцией? Непосредственно на месте. И здесь.
— Здесь — хорошо вам известный подполковник Местечкин…
Подполковник был действительно хорошо известный. Тот, который руководил
обучением. И первым выходом. Который, похоже, каждой бочке затычка…
— …А непосредственно на месте… — полковник вышел из-за стола и приоткрыл
дверь. — Дежурный! Майора Кондратьева ко мне. И капитана Сибирцева. Быстро. С
командирами я вас сейчас познакомлю.
Майор Кондратьев и капитан Сибирцев прибыли через пять минут.
— Товарищ полковник, разрешите…
— Вот это и есть ваше непосредственное начальство — там. Командир — майор
Кондратьев. Петр Семенович. Офицер опытный, боевой. Несколько раз выполнял
ответственные задания командования. Его заместитель — капитан Сибирцев. Виктор
Петрович. Тоже в нашем деле не новичок. Оба имеют боевые награды.
— Какие?
— Разные. Они вам потом сами расскажут. Так что можете их любить и
жаловать. Или не любить и не жаловать, но все равно подчиняться их приказаниям
безоговорочно. Что касается дублирующих командиров, то они будут назначены из
личного состава подразделения. Из кого-то из вас. На усмотрение подполковника
Местечкина. Еще вопросы есть?
— Никак нет!
— Тогда через сорок минут прошу быть готовыми к отъезду.
— Так сразу?
— А чего же оттягивать…
К казарме подогнали крытый грузовик. Капитаны побросали внутрь снаряжение
и личные вещи. Зависли на мгновение на срезе борта.
— Ну что? Прощай, дом родной? В котором мы ничего особо хорошего не видели.
— Не плюй в колодец. Тебе эта казарма еще райскими кущами покажется. Когда
до горячего дела дойдет.
— Лучше самое кипящее дело, чем эти бесконечные построения, махания метлой
и кроссы…
— Ну-ну, посмотрим.
Борт захлопнулся, и прокалившаяся на тропическом солнце, как кулинарный
противень, машина выехала за ворота КП.
Аэродром.
— Эти, что ли?
— Эти.
— Тогда быстрее в самолет. Мы уже лишних десять минут перестаиваем!
— Колонной по одному. С вещами… Люк захлопнулся. Моторы взревели, набирая
обороты. Самолет двинулся к взлетной полосе.
— Держитесь! — крикнул из кабины пилот. — Над морем будет болтать.
— За что держаться?
— За что придется.
Над морем самолет стал припадать на крылья, как подраненная птица. И снова
выправляться. И снова проваливаться в пустоту.
— Это они называют болтанкой? — крикнул на ухо соседу Резо.
— Что?
— Я говорю — это и есть болтанка? Сосед утвердительно кивнул.
— Тогда что же такое тряска горошин в погремушке? — сам для себя удивился
побелевший как мел Резо.
Самолет пошел на снижение. Сели.
— Эти? — спросил подошедший к трапу майор-летун.
— Эти, — уже привычно согласились капитаны.
— Давайте в автобус. По одному.
— С вещами?
— С вещами.
Из автобуса капитанов направили в стоящий в стороне ангар, огороженный
двумя рядами колючки. С единственным проходом. Со шлагбаумом и будкой часового.
— Ваши пропуска! — потребовал часовой.
— Они со мной, — сказал майор. — Вот список.
— Первый, второй, третий, четвертый, пятый… — пересчитал часовой капитанов
по головам, сверяя фотографии в военных билетах с оригиналами, а фамилии со
списком. — Проходите.
На входе в ангар документы и списки проверили еще раз. И запустили всю
команду внутрь.
Посреди ангара, зачехленный брезентом, стоял выполненный в масштабе один к
одному макет штурмовика «Фантом». Очень похожего на оригинал.
— Это фюзеляж. Это, понятно, крылья. Это кабина… — лениво проводил
ознакомительную экскурсию одетый в летный комбинезон воентехник. — Это шасси,
впрочем, это вам не нужно. Теперь то, что находится в кабине.
Это…
Это…
Это…
А вот это то, что нас, вернее, то, что вас интересует. Вот видите. Доступ
к прибору осуществляется с правой стороны. Следующим образом. Уяснили?
К фюзеляжу прибор крепится здесь и здесь посредством вот этих восьми
законтрагаенных болтов. Чтобы снять прибор, в правую руку надо взять ключ на
десять, в левую пассатижи и медленно, против часовой стрелки…
Подводка входящей электропроводки идет вот через это отверстие. Резать
проводку не следует. Ее можно отсоединить вот в этом месте с помощью этого вот,
ну или очень похожего, разъема. Попробуйте. Понятно?
— Понятно. А можно открыть прибор?
— Пожалуйста, — легко согласился воентехник и откинул крышку.
Внутри корпуса ничего не было. Кроме пустоты.
— А где же прибор?.. — на мгновение растерявшись, спросил Федоров.
— Я так понимаю, что прибор там, куда вы направляетесь, — ответил
воентехник, захлопывая пустую коробку. — А это — лишь место, куда он должен
встать.
Еще день капитаны тренировались крутить гайки, снимать и надевать приборы,
опознавать их в груде металлолома, наваленного в задней части ангара.
— Похож. Но не он… А это он. Хотя и непохож. По причине деформации,
связанной с частичным разрушением кабины. А это опять не он. Повторите поиск и
опознание…
И так до автоматизма. До умения распознавать искомый прибор на вид, на
ощупь, на запах среди десятков очень похожих на вид, ощупь и запах, но
совершенно не относящихся к делу приборов.
— Майор Кондратьев. Опознание проведено.
— Капитан Сибирцев. Опознание проведено.
— Капитан Пивоваров. Опознание проведено.
— Капитан Семенов. Опознание проведено.
— Капитан Кузнецов. Опознание проведено.
— Капитан Федоров…
— Занятие закончено.
Капитаны утерли выступивший на лбах пот. И вытерли о ветошь выпачканные в
масле пальцы.
— Разрешите идти?
— Куда идти?
— А куда разрешено?
— В столовую и в отведенный вам кубрик.
— А в туалет?
— В гальюн? В гальюн можно.
Самой воинской части капитаны так и не увидели. Только столовую, кубрик и
гальюн. И та воинская часть капитанов тоже не увидела. Только снующий
туда-сюда от ангара до казармы зашторенный автобус.
Ночью группу подняли по тревоге. Их непосредственный начальник,
подполковник Местечкин.
— Пять минут на сборы, — приказал он. — И чтобы ни одной вещи в кубрике не
осталось.
— Почему нас перевозят исключительно ночами? И хоть бы раз утром, —
удивился, натягивая штаны и потому подпрыгивая на одной ноге, Резо.
— Потому что дело наше такое — чужих глаз не любящее. Ночное дело, —
ответил Кудряшов.
— Как у воров-домушников?
— Точно! Только без прибыли, которая иногда обламывается им.
— Выходи строиться!
Снова: автобус, дорога, аэродром. Далекие прожектора, ослепляющие глаза.
Неясная тень человека у борта.
— Все?
— Все.
— Забирайтесь в машину. Отлет через сорок минут.
— А чего ж не теперь?
— Бортмеханик куда-то запропастился… Ну авиация! Ну бардак! Еще можно было
сорок минут сны смотреть!
Вылетели через час двадцать. Без бортмеханика. Самолет снова мотало, как
получившего и уже успевшего потратить аванс алкоголика. Капитаны сидели в пустом
и гулком салоне самолета и гадали об ожидавшем их скором будущем. Хотя чего
гадать — время придет, командование скажет.
Сели. Перегрузились в машину. И в ней же зависли. Без возможности даже
высунуть нос наружу.
— Ну ничего, сынки, немного осталось, — подбадривал сонную команду
подполковник. — Выгорит дело — можете дырки на кителях под ордена вертеть.
— А если не выгорит?
Подполковник не ответил. Может быть, не расслышал вопроса. Прошел час.
— Ну что они там? О чем думают?
— Они не думают. Они спят. В отличие от нас. Послышался топот. И голоса.
Раздраженные подполковника и майора Кондратьева и чей-то еще.
— Сколько?
— Минут десять. Максимум пятнадцать.
— Мы уже полтора часа ждем. На колесах. Личный состав не имеет возможности
нормально отдохнуть! А им, между прочим, завтра в дело идти. Я буду вынужден
доложить вашему командованию…
— Мы можем предоставить в ваше распоряжение кубрики. Постели. И насчет
ужина распорядиться.
— Не получится насчет кубрика. Личный состав будет находиться в машине. До
самого момента транспортировки. Согласно существующему приказу.
— Там же душно.
— Это вас не касается. Вы лучше отправку поторопите.
— Конечно, конечно. Через двадцать минут. В самом крайнем случае через
сорок. Но это в самом крайнем…
— Значит, не меньше двух часов, — прикинул в уме Кудряшов. — Вы как хотите,
а я ложусь спать. — И сполз на тюки со снаряжением.
Команду на погрузку дали только к утру. Машину подогнали к одинокому пирсу,
отгороженному от остальной территории порта высоким забором.
— Выходи по одному!
Капитаны стали выгружать снаряжение.
— А я что поделаю, если мне горючку вовремя не подвезли? Я что — министр
обороны? Или Господь Бог, чтобы морскую воду в дизтопливо превращать! — кричали
в стороне голоса. — Ну и жалуйтесь! Раз у вас других дел нет…
— Опять подполковник собачится, — заметил Кузнецов.
— …Только не надо меня пугать! Не надо! Я не такими, как вы, чинами
пуганный! Меня все равно дальше этой лодки не пошлют. И глубже, чем она может,
нырнуть не заставят…
— Но вы сорвали контрольные сроки…
— Да не я сорвал. Не я! Заправщики сорвали! С них и спрос. С ними вы и
разбирайтесь. А мое дело маленькое…
В общем, нормальный флотский разговор. Травля. На повышенных тонах.
— Бардак! — все еще кипел и возмущался появившийся со стороны пирса
подполковник. — Никто ни за что не отвечает. Никто ничего не боится! Все на
всех положили, с прибором… Доложу по команде, разнесу эту богадельню в пух и
прах…
— Эй! Ну вы скоро там? — крикнул с лодки в мегафон капитан. — Мы же не
можем вечно тут стоять. Под парами. Поторапливайтесь давайте. Если мы
куда-нибудь еще идем.
— Сейчас! — ответил мгновенно взявший себя в руки и успокоившийся
подполковник. — Нам нужно еще три минуты.
Дальше психовать было нельзя. Потому что убыточно. Дальше начиналось дело.
— Три минуты, ладно. Три минуты подождем. Слышь, подполковник, я там тебе
ребятишек своих послал в помощь. Так ты их задействуй. Чтобы побыстрее, —
примирительно крикнул капитан.
— Добро!
Торопясь, подбежали несколько матросов.
— Товарищ подполковник…
— Хватайте вещи. Да не так. А вот так. И осторожно, малой скоростью, как с
полным блюдцем водки… И не дай вам бог споткнуться…
Команды строиться не было. Капитаны и так стояли кому где положено.
— Ну что, сынки. Пробил ваш час. Не все, конечно, было у нас гладко, и со
временем тоже… но в целом, считаю, что подготовиться мы сумели. Вы сами-то как
думаете?
— Так точно! Успели!
— Ну вот видите. Хочу надеяться, что через две недели вот так же всех
целыми и невредимыми увижу обратно. Просто уверен, что увижу.
«Хорошо бы», — подумали капитаны. Но сказать ничего не сказали.
— Последний раз: вопросы, пожелания, отказы есть?
— Никак нет!
— Тогда все. Ах да, документы, письма, фотографии, награды, личные вещи?..
— Расставляй.
— Тогда чур мои черные. На счастье. Потому как мы сами тоже черные. Что
твой бушлат…
— е-2 — е-4…
Лодка лежала на дне. Бойцы спецназа лежали на узких матросских койках. И
спали. И смотрели очень далекие от морской тематики сны. Про дом. Про близких.
Про далекую и уже слегка забытую жизнь. Про Россию. Про то, что будет ли еще
когда-нибудь или нет — неизвестно.
Интересно, отчего бы это такие одинаковые и похожие у всех сны?
Не иначе оттого, что глубина способствует…
ЧАСТЬ II
Глава 14
— Капрал Джонстон.
— Да. Сэр!
— Почему вы не на строевых занятиях?
— Болею. Сэр!
— Я не спрашиваю, болеете вы или нет. Я спрашиваю, почему вы не на
строевых занятиях? Вы меня слышите, капрал?
— Да. Сэр!
— Возвращайтесь в подразделение и доложите своему офицеру, что я объявил
вам взыскание. На его усмотрение. Вы меня слышите, капрал?
— Да. Сэр!
— Повторите приказание.
— Вернуться в подразделение и доложить офицеру, чтобы он назначил мне
взыскание. На свое усмотрение.
— Сэр…
— Сэр!
— Идите!
— Есть. Сэр!
Капрал Джонстон развернулся на каблуках и строевым шагом пошел прочь от
того занудливого сержанта Брайена. Чтоб ему жена досталась такая же, как он!
— Достает? — посочувствовал Майклу Стив.
— Достает. До самых печенок!
— Капрал!
— Да. Сэр!
— Вы все еще здесь? Еще не в казарме?
— Нет. Сэр!
Рядовой Стив взял под козырек и тихо слинял в сторону. Чтобы заодно и его
не зацепили. Когда идет стрельба из главных калибров, вблизи лучше не
находиться.
— Вы плохо поняли приказание? Капрал?
— Нет. Сэр!
— Или вы думаете, что распоряжение старшего по званию пустой звук? Как при
вытаскивании пробки из порожней бутылки?
— Нет. Сэр!
— Так, может, вы глухой на оба уха?
— Нет. Сэр!
— Тогда почему вы все еще здесь?
— Не знаю. Сэр!
— Тогда я вам объясню. Потому что вы плохой солдат, капрал Джонстон.
Никчемный солдат. Бестолковый солдат. Бесполезный солдат. Достойный всяческого
осуждения и порицания… Капрал Джонстон!
— Да. Сэр!
— Упор лежа принять! Принял.
— Отжимание на-чать! И… раз! И… два!
— Капрал Джонстон!
— Я… Сэр!..
— Почему вы не выполнили мое приказание?
— Потому что я плохой солдат. Сэр! И… двадцать девять. И… тридцать. И…
тридцать один.
— Громче! Не слышу!
— Потому что… я плохой… солдат! Сэр!.. И… сорок четыре. И… сорок пять…
— Еще громче!
— Потому… что я… плохой… солдат… сэр! Уф-ф-ф. И… пятьдесят…
— Идите, капрал. И не забудьте передать мое приказание вашему офицеру.
— Есть! Сэр!
На каблуках кругом. И с левой ноги, так, чтобы земля тряслась. И не
пришлось отжиматься еще пятьдесят раз.
— По какому поводу взыскание, капрал? — устало спросил офицер.
— Не знаю! Сержант приказал прийти к вам и доложить. Я доложил.
— Опять сцепились? Что вы как кошка с собакой? Что, не можете жить в мире
и согласии?
— Нет. Сэр! Не можем.
— Ладно, идите.
— Но взыскание. Сэр!
— Скажите, что я вас наказал. Примерно.
— Но…
— Идите, капрал. Или вы не поняли, что я сказал?!
— Понял. Сэр!
И снова «кругом» и «шагом марш», отбивая строевой шаг. Так, чтобы щеки
тряслись. Которых нет.
Ну совсем заела служба. Ну просто хоть вешайся. Предварительно
застрелившись.
— Что делаешь вечером, Майкл?
— Ничего не делаю. Сплю. Мордой к стенке.
— Может, лучше в бар. Там девочки новые будут. Резервистки из связи.
— Пошли.
— Чего-то ты невеселый
— А с чего веселиться? Не Рождество.
— Опять сержант?
— Сержант. Прицепился, как лепра. Не отодрать. И чем я ему не угодил?
— Просто не повезло.
— Не повезло. Хоть из армии уходи.
— Из армии — плохо. Тут деньги. Дармовая жратва. Выслуга. Почет. Успех у
девочек. Адмиралом стать можно.
— Только если через сержантский труп.
— Может, тебе в другую часть перевестись?
— Куда?
— Ну не знаю. Может, в «зеленые береты»? Я слышал, они добровольцев
вербуют.
— Береты — это звучит!
— Звучит оно, конечно, звучит. Только загреметь можно.
— Куда?
— Туда, куда очень бы тебе не желал. Например, во Вьетнам.
— А мне хоть во Вьетнам, лишь бы от сержанта подальше!
— Ну ты шутишь! Аж скулы сводит.
— А я не шучу. Я серьезно…
Глава 15
— Капрал Джонстон!
— Я! Сэр!
— Приступить к выполнению упражнения. Время пошло.
Винтовку «М-16» на уровень груди. Бегом сто метров. Нырок головой вперед
через ряд колючей проволоки. Приземление на вытянутые руки, на зажатую в
ладонях винтовку. Кувырок через голову. Встать на ноги. Ткнуть дулом в грудь
стоящего в стороне чучела противника. Еще одного достать ударом приклада в
челюсть.
Бегом, стреляя на ходу из винтовки, триста метров.
С ходу гранату в щель. Залечь, переждать взрыв. Снова вскочить на ноги и,
паля во все стороны, нырнуть в блиндаж условного противника.
Выскочить. Запрыгнуть на узкую, качающуюся на веревках, привязанных к
шестам, доску. Балансируя отставленным от тела оружием, пробежать десять
метров. Спрыгнуть.
Пробежать еще триста метров по искусственно пересеченной местности. С кочки
— на кочку. С камня — на камень. Как потревоженный кузнечик. У которого вместо
прозрачных крылышек на спине полная выкладка.
Пробежал.
Теперь погружение в вонючую болотную жижу. С головой. Винтовку на вытянутые
руки. Как можно выше. Чтобы не загрязнить затворную часть. И пешком по дну.
Насколько хватит воздуха в легких.
А если не хватит?
Тогда придется черпать через открывшиеся кингстоны. И глотать. И начинать
все сначала…
Нет, надо дотерпеть. Сдохнуть, а дотерпеть!
Дно пошло вверх. Голова, словно надутый воздушный шарик, выскочила наружу.
Глотнула воздух.
Теперь, не замедляя темп, — на переправу.
Перекинуть через веревку ремень. Вцепиться что есть силы в два его конца.
Оттолкнуться от земли и заскользить к противоположному берегу. Как мешок с тем
самым. Ну. Еще немного. Всего несколько метров…
Есть!
Водная преграда преодолена!
Стрельбище.
Короткую очередь направо, короткую — налево. По стоящим перед мешками с
песком мишеням. И желательно так, чтобы попасть.
Загнать в подствольный гранатомет гранату. Прицелиться.
Выстрел!
Кажется, попал!
Снова бегом. Ни в коем случае не снижая темпа.
Гул танка в стороне. Упасть. Вытащить лопатку и в бешеном темпе, срывая
ногти с пальцев, окопаться. Как можно глубже. Еще. Еще. Зачет пойдет по каждому
сантиметру!
Упасть в образовавшуюся ямку, втиснуться, вжаться в землю. Приготовить
гранату. Приготовиться пропустить танк над собой. Хотя очень хочется вскочить и
бежать от этого утюга на гусеницах. Но все-таки долежать. И пропустить! И
бросить вслед гранату.
Теперь бегом. К финишной ленте. Всего-то пять миль.
Первая…
Вторая…
Третья…
Осталось две. Всего две мили! Теперь сходить с дистанции глупо. Теперь надо
тянуть. До конца. Каким бы он ни был.
Бросить бы эту винтовку. И этот рюкзак. И фляжку. И нож. И эту треклятую
службу. Все бы бросить и отправиться на Майами греть под солнышком живот и
клеить девушек в бикини. Или даже не клеить, ну их, этих баб, а просто лежать на
топчане. Одному. Неподвижно с утра до вечера. Так, чтобы никуда не бежать…
Последние метры дистанции. Уже без сил и дыхалки.
Все!
— Капрал Джонстон!
— Я-а… Сэ-эр…
— Вы не уложились в норматив на четыре секунды. Ну что он пристал? Что
такое четыре секунды? Пустяк. Что он, не может закрыть на них глаза? Простить
эти четыре малых мгновения…
— Вы меня слышите, капрал Джонстон?
— Да. Сэр.
— Вы опоздали на четыре секунды. Вы плохой солдат, капрал. Вам надо служить
в пехоте, а не в «зеленых беретах». Я предупреждал, что здесь у нас не детский
сад! И не слет скаутов! Здесь надо выкладываться в полную силу! А вы дремлете
на дистанции, как столетняя старуха в богадельне для престарелых инвалидов. Вы
меня слышите, капрал?
— Да. Сэр.
— Громче! Что вы сипите, как хронический алкоголик, хвативший лишнюю
порцию двойного виски? Учитесь вырабатывать командный голос. Ну!
— Да! Сэр!
— Не слышу! Вы что, проглотили ком земли?
— Да! Сэр!
— Громче!
— Да!!! Сэр!!!
— Вот теперь слышу. Капрал Джонстон!
— Да! Сэр!
— Вернитесь к началу дистанции и пройдите ее вновь. Только уже как
положено. Как положено «зеленому берету»! Вы меня поняли?
— Да! Сэр!
Чтоб ему сдохнуть!
И снова: колючка, блиндаж, болото… Второй раз. И почти наверняка третий. А
завтра четвертый и пятый! А послезавтра…
Господи, где тот милый сержант, из-за которого он записался добровольцем в
«зеленые береты»? Где он, образец доброты и сострадания! В сравнении с которым
всякий нынешний «зеленый» командир — исчадие ада, пожирающее младенцев! Где тот
сержант? Найдите его и поцелуйте ему от меня… задницу! Чтоб его разорвало!
Кабы не он, можно было служить в той части до второго пришествия! И в ус не
дуть. И ходить в бар с девочками-связистками…
Какой дьявол подтолкнул его руку, поставившую роспись под вербовочным
контрактом? Вырвать эту руку с корнем! Разрубить. И по кускам сбросить в самую
глубокую пропасть Большого каньона…
— Капрал Джонстон!
— Я! Сэр!
— На этот раз вы опоздали на шесть секунд! Что на две секунды больше, чем в
первый раз! Вы не хотите служить, капрал?
— Я устал. Сэр!
— Что? Что вы сказали? Я не услышал.
— Я устал! Сэр!
— Я не понимаю. Я не знаю такого слова. Такого слова нет в лексиконе
«зеленых беретов». Повторите его еще раз, капрал. Чтобы я запомнил.
— Я попробую еще один раз, сэр! И думаю, смогу улучшить свой результат!
— Вот теперь я слышу. И понимаю, что вы хотите сказать. Действуйте,
капрал. И помните, что вы «берет», а не кукурузная размазня! Вы согласны?
— Да! Сэр!
— Не слышу!
— Да! Сэр!
— Да! Сэр!
— Да! Сэр!…
Чтоб вам всем лопнуть с вашим дурацким головным убором! Который ничуть не
лучше обыкновенной соломенной шляпы…
— Береты… на-а-а-деть! На знамя… смир-р-рна!
— Поздравляю вас с окончанием учебного курса! Вы славно потрудились,
мальчики. Вы смогли сделать то, что до вас не мог сделать никто! Вы прошли
полосу препятствий на полторы секунды быстрее, чем ваши предшественники. Вы
установили новый рекорд нашего учебного подразделения. Вы молодцы, парни! Вы
настоящие «зеленые береты»!
— Спасибо! Сэр!
— Теперь вам предстоит разойтись по частям. Я не знаю, кто из вас куда
попадет. Наши парни служат везде. От Аляски до Антарктики. Но я знаю, что, куда
бы вы ни попали, вы не посрамите честь «зеленого берета». И я очень не завидую
тому противнику, что встанет на вашем пути…
— Спасибо! Сэр!
— Джон Стиллер.
— Я! Сэр!
— Команда 617. Майкл Глиони.
— Я! Сэр!
— Команда 617. Джозеф Питтерсон!
— Я! Сэр!
— В распоряжение командира учебки.
— Вильям Баккет.
— Я! Сэр!
— Команда 617.
— Майкл Джонстон.
— Я! Сэр!
— Команда 617.
— Есть!.. А что это за команда? Сэр?
— Это не команда, мальчик. Это Вьетнам!
Глава 16
В мятежную деревню входили с трех сторон. Это лучше всего, если не хочешь
потерять половину личного состава. Это как когда берешь в клещи заведомо более
сильного противника. Например, после танцев, где он попытался закадрить чужую
девчонку. Один подходит с правой стороны и вцепляется в правую руку, другой с
левой и хватается за левую, а третий бьет прямым в нос. Без боязни получить
сдачи. Или лупит сзади, под коленки, чтобы противник упал и его можно было от
души потоптать ногами.
Таким приемом Стив Глэб со своими пацанами завалили немало бугаев, бывших
чуть не на две головы выше их. Даже если они были кадетами расположенного
поблизости военного училища. А потом с кадетами — гражданских раздолбаев, когда
он сам стал учиться в том училище.
Стив знал толк в уличных потасовках. Он умел драться. Жестоко, а если надо,
то и подло. Если надо для победы. Когда хочешь остаться цел, о кодексе
джентльмена лучше забыть. Дурак тот, кто соглашается не использовать удары ниже
пояса при кулачном выяснении отношений. Но трижды дурак, когда верит, что
Противник будет этому соглашению следовать.
Стив бил ниже пояса. Сразу. После закрепленной рукопожатием
договоренности. Пока не получил разрешенный удар в скулу. Пока еще был способен
добить поверженного врага. И поэтому Стив побеждал. Практически всегда. И
потому оставался цел, несмотря на то, что за ним тянулись десятки, если не сотни
самых жестоких разборок. И в детстве. И в юности. И в колледже, где приходилось
отстаивать свое право на привилегии.
Когда Стив получил первое звание и первых, в свое полное командирское
распоряжение подчиненных, он перестал задирать заведомо сильных противников.
Но стал использовать полученные им в юности приемы кулачных выяснений отношений
для достижения в своем подразделении надлежащего уровня воинской дисциплины,
чинопочитания и добросовестного отношения к служебным обязанностям. Бил он не
всегда, только когда был уверен, что военнослужащий не побежит жаловаться. Когда
у того военнослужащего у самого рыльце было в пушку.
Подразделение Стива всегда числилось на хорошем счету. Оно быстрее всех
пробегало полосу препятствий, лучше всех стреляло, дольше всех отжималось,
ровнее всех держало парадный строй, меньше всех имело дисциплинарных взысканий и
чрезвычайных происшествий Правда, из его подразделения бойцы чаще, чем из всех
прочих, подавали прошения об увольнении из армии или переводе в другие рода
войск. Но это никак не отражалось на боевой выучке и духе оставшихся.
В послужной карточке Стива графа «Взыскания» была всегда самая чистая.
Стерильно чистая В отличие от другой, где в верхнем правом углу было написано
«Благодарности». И все же, несмотря на его безупречное личное дело и успехи в
боевой учебе, командование его не любило и всегда предлагало самые тяжелые и
бесперспективные, с точки зрения продвижения по службе, работы.
Стив терпел, но начинал догадываться, что военной карьеры ему не сделать.
Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, он встретил командира части,
находящегося в изрядном подпитии по поводу дня рождения своей жены. Командир
был пьян и был в гражданской одежде, хотя и на территории части.
— Стив Глэб, — сказал командир, взяв его за пуговицу и приблизив его лицо
к самому своему лицу. — Вам никогда не получить роты. Можете не надеяться.
Никогда! Пока я буду здесь командиром.
— Почему? Сэр? — спросил Стив.
— Потому что вы дерьмо, Стив. Хороший офицер, но дерьмо! Полное дерьмо! И
я никогда не подпишу документы на ваше назначение. Но я с удовольствием
подпишу ваш рапорт об отставке или о переводе в другую часть. Например, по
состоянию здоровья. С удовольствием подпишу! Вы поняли меня, Стив?
— Да, сэр!
— Тогда идите. И, пожалуйста, не попадайтесь мне больше на глаза в такой
замечательный день. Иначе меня может стошнить…
— Есть! Сэр!
Командир, покачиваясь и напевая под нос какую-то песню, пошел дальше, а
Стив остался стоять. Он стоял недолго. Может быть, секунд сорок. Эти сорок
секунд понадобились ему, чтобы понять, что его поставили на место. Грубо и
бесцеремонно. Как когда-то на танцах уверенные в своей безнаказанности кадеты
хилого на вид местного юношу. Его поставили на место, не думая о последствиях.
Стив прошел вперед десять шагов, свернул за угол, обежал здание и, встав в
кустах, стал ожидать перепившего на именинах своей жены командира. Который не
мог пройти другой дорогой.
— «Где ты, моя голубка, я буду ждать тебя всю жизнь… — что-то такое
невразумительное пел приближающийся командир. Потом он вздохнул, остановился,
сошел с дорожки в траву и расстегнул ширинку. — Где ж ты, моя голубка-а-а…»
Стив снял китель, вывернул его наружу, снова надел. И поднял воротник.
Теперь он не напоминал офицера. И не напоминал себя.
— Ты кто? — удивленно спросил опорожняющий мочевой пузырь командир, заметив
неопределенного вида фигуру, выдвигающуюся из темноты. — А ну встать смирно и
доложить, кто ты есть такой…
Стив приблизился. И ударил ногой в место, откуда журча стекала струя.
Командир согнулся пополам и упал. Стив бил его долго. Ногами. Пока он не
перестал шевелиться. Потом переодел китель, вытер о траву окровавленные носки
ботинок и пошел домой.
Командира увезли в госпиталь. По случившемуся инциденту было назначено
служебное расследование. Допросили всех офицеров и всех солдат, видевших в тот
день командира. Особенно тех, кто встречался с ним незадолго до происшествия.
— Да, — соглашался Стив, — встречался. Около двадцати трех часов ночи.
Командир шел со стороны своего дома. Я приветствовал его, и мы разошлись. Больше
я ничего добавить не могу.
Нет, никого не видел.
Нет, ничего подозрительного не заметил.
Нет, я был с ним в самых хороших отношениях…
Разрешите идти, сэр?
Расспросы командира тоже ни к чему не привели. Он говорил примерно то же
самое, что и его подчиненные. Никого не видел, ничего не заметил, никого не
подозреваю.
Дело было закрыто.
Когда командир выписался из госпиталя, первым, кого он вызвал в свой
кабинет, был Стив Глэб.
— Послушай меня, сынок, — сказал он. — Я не знаю, кто меня избил. Я ничего
не могу доказать, но я знаю, что последним, с кем я разговаривал в тот вечер,
был ты. Ты! И еще я знаю, что ты дерьмо! Полное дерьмо! И что тебе никогда не
стать ротным.
Пока в этой части буду командиром я! Вы поняли, что я сказал?
— Да! Сэр! — ответил Стив. И, выходя из кабинета, увидел взгляды.
Офицеров, ожидавших в вестибюле.
Через два дня Стив Глэб подал рапорт о переводе его во Вьетнам. В качестве
добровольца.
Рапорт удовлетворили. После краткосрочных курсов переподготовки он был
направлен для продолжения службы в части морской пехоты США. В должности
ротного командира.
Еще одна должностная ступенька была преодолена. Неважно, каким образом.
Во Вьетнаме Стив прижился. Там было все просто. Без омрачающих жизнь
условностей. Как в его прошлом. В сквере за танцплощадкой. Командование
интересовал только результат. Только выполнение поставленных ими конкретных
тактических задач в возможно более короткие сроки и с наименьшими потерями в
личном составе.
Результат! А не способы его достижения.
И новый ротный этот результат выдавал. Каждый раз. Оплачивая его вполне
приемлемыми потерями в живой силе. Что очень устраивало вышестоящее
начальство. И за что они всячески поощряли удачливого комроты.
Только никакой удачи здесь не было. Был опыт драки без правил. Без
запрещенных приемов. И без оглядки на так называемое мирное население. Которое
обычно только мешает проводить военные операции, болтаясь под ногами бойцов и
гусеницами техники, создавая ненужную сумятицу на поле боя и позволяя реальному
противнику уйти незамеченным или перегруппироваться и ударить по наступающим
войскам в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте…
Роте Стива мирное население не мешало. Потому что его не было. Потому что
оно изымалось из зоны боевых действий еще в самом начале операции.
Совсем изымалось. В принципе. Бойцы роты шли в атаку по стерильно чистому
пространству, где им уже Никто не оказывал никакого сопротивления. Оттого и
потерь среди личного состава было немного, что никто не мог выстрелить им в
спину.
И жалоб в ООН о нарушении разных там международных конвенций и
договоренностей, касающихся пребывания войск на территории оккупированного
государства, тоже не было. Потому что жаловаться было некому.
Вот и весь секрет удачи. И успеха. Столь нужного всем — и ротному
командиру, и его вышестоящему начальству, и президенту страны. Которая воевала в
этой далекой азиатской стране.
Главное, чтобы была победа. И чтобы никто не узнал о цене, которая была за
нее заплачена.
О той истинной, не парадной цене знал ротный. И еще его бойцы.
Непосредственно участвовавшие в деле. Только через них могла просочиться в верха
тревожная информация. Только они были по-настоящему опасны. И именно поэтому
комроты добивался безоговорочного подчинения бойцов роты лично ему. Их
командиру. И добивался всегда. Так как знал очень действенные и опробированные
методы воспитания и переубеждения сомневающихся. Правой — в скулу. Или носком
ботинка — в пах.
В отличие от изнеженных и избалованных спокойной жизнью тыловиков бойцы
передовых частей на лишние зуботычины внимания не обращают. И жалобы на
«противозаконные действия, допущенные в отношении них их непосредственным
командиром», по первому поводу не катают. До того ли, когда вокруг
просвистывают пули и осколки гранат? Причем не всегда летящие с одной только
стороны.
А ротный, если и случается ему распускать руки, то исключительно для блага
личного состава вверенного ему подразделения. Чтобы лучше пригибались, пробегая
опасную зону, быстрее падали, заслышав команду «ложись!», и содержали в порядке
оружие, от состояния которого зависит их жизнь во время завтрашнего боя.
Так что претензий к ротному по поводу выходящего за рамки устава обращения
не было! И быть не могло! Где найдется дурак, готовый на войне конфликтовать с
ближним своим начальством. Тем более в форме действия! Например, посланной в
высшие инстанции жалобы. Начальство так или иначе отмажется, а жалобщик на
другой день отправится на внеочередное разминирование или на прочесывание особо
опасной территории. Где и будет списан в боевые потери. По причине чего его
направленная высокому командованию жалоба будет выброшена в корзину.
Ведь тому высокому командованию тоже не хочется лишаться ротного
командира, умеющего решать поставленные перед ним тактические задачи. С
минимальными потерями в живой силе…
Всех могут против шерсти горячим утюгом прогладить, всех с должностей
поснимать и званий и наград лишить. Только не комроты Стива Глэба. По крайней
мере, до тех пор, пока он нужен. До тех пор, пока идет война…
Именно в его, Стива Глэба, славную и удачливую во всех отношениях роту был
направлен для дальнейшего прохождения службы новый боец. Капрал Джонстон.
— Капрал Джонстон!
— Я! Сэр!
— Почему вы без каски?
— Снял. Сэр!
— Капрал Джонстон!
— Я! Сэр!
— Почему вы сняли каску? И что это у вас вместо каски на голове?
— Но ведь противника поблизости нет. И я не понимаю, зачем…
— Наверное, вы все еще думаете, что вы в Америке? Что за вашу безопасность
отвечает стоящий на углу вашей улицы полицейский. И ваша мамочка. И старшая
сестрица. И еще, наверное, вы думаете, что ничего тяжелее птичьего дерьма на
вашу голову здесь свалиться не может? Что это мы все такие дураки, что,
несмотря на жару, не снимаем с затылков эти металлические горшочки.
Так вот вы ошибаетесь. Здесь водятся не одни только райские птички. И
роняют они не одно лишь мягкое и безопасное, как поцелуй вашей девушки,
дерьмецо. А еще, случается, и пульки. И осколки мин и гранат. И носим мы эти
горшочки не смеха ради, а чтобы охранить от проникновения посторонних предметов
свои мозги. Надеюсь, вы все поняли, капрал? Все, о чем я тут говорю…
— Да! Сэр! Но я проходил обучение в качестве «зеленого берета». А «зеленым
беретам» не пристало снимать головной убор, который…
— Вы имеете в виду эту зеленую кепочку, что у вас на голове? — показал
ротный. — Так вот чтобы я ее больше не видел. Вверенные моему попечительству
бойцы должны выглядеть одинаково. Как патроны в обойме. А не выделяться
подозрительной зеленой кучкой на фоне…
— Но, сэр!..
— Капрал Джонстон!
— Я! Сэр!
— Я не привык высказывать свои пожелания дважды. Я привык, чтобы мои
пожелания исполняли со скоростью бегуна на короткую дистанцию, приближающегося
к финишной черте. Я считаю до трех. После чего не вижу на вашей макушке этого
безобразия, но вижу каску, которую впредь вы не будете снимать даже в сортире,
сидя на очке.
Раз!
Два!
Три!
На счет «три» ротный не стал кричать или корить нерадивого солдата. Он
сделал то, что посчитал нужным сделать. Он сорвал левой рукой подрывающий ему
дисциплину в роте берет, а правым коленом ударил солдата в промежность.
Майкл сложился вдвое и упал лицом в грязь. В стороне засмеялись наблюдающие
за забавным происшествием солдаты.
— Капрал Джонстон!
Капрал хватал раскрытыми губами грязь.
— Капрал Джонстон! Не слышу ответа на обращение командира! Капрал
Джонстон!
— Я… Сэр!.. — прохрипел капрал, катаясь по луже.
— Надеюсь, вы усвоили этот полезный урок. Надеюсь, в следующий раз вы
будете более учтивы со старшим по званию. И не станете оспаривать его приказов?
Я вас верно понял? Не слышу!
И ударил капрала носком ботинка в подбородок.
— Я вас верно понял?
— Да…
— Да, сэр?
— Да! Сэр!
— Очень хорошо. А теперь идите и умойтесь. И выстирайте обмундирование. А
то на вас неприятно смотреть. Капрал.
Капрал Джонстон поднялся и пошел умываться.
— Ты с ним не очень, — предупредил его солдат, полоскавший руки под
соседним краном. — Если хочешь живым остаться.
— Что, так страшно?
— Да нет. Нормально. Как везде. Может быть, даже лучше, чем везде.
— Чем?
— Тем, что потерь меньше. Больше шансов уцелеть. И домой вернуться.
— Почему?
— Потому! Сам увидишь. Если до того он тебя не замордует.
Почему в этой роте потерь было меньше, чем в других, капрал понял через
полторы недели. Когда их вывели на боевое дежурство.
Роту погрузили на вертолеты, которые пятьдесят минут мотались над
джунглями. Над самыми верхушками деревьев, чтобы раньше времени не
засвечиваться перед противником. А потом сбросили десант, зависнув на
несколько минут над единственно свободным от растительности руслом небольшого
ручья. Прыгали прямо в воду, держа винтовки в вытянутых над головой руках, и
сразу бежали на отмель, чтобы освободить место другим.
— Все?
— Все.
— О'кей! — показал ротный пилотам большой палец и несколько раз ткнул им в
циферблат часов — мол, не забудьте, обратный рейс через шесть часов!
Вертолеты, рубя жаркий тропический воздух винтами, поднялись, развернулись
на обратный курс и ушли на базу. Унося пилотов в царство кондиционеров,
запотевшего пива и охлажденного с кубиками льда в стакане виски с содовой.
Сразу стал слышен разноголосый шум джунглей.
— Охранение!
Несколько солдат разбежались в разные стороны, нырнув в прибрежные
заросли.
Подошли бойцы передовой разведки, сброшенные здесь накануне вечером.
— Как там обстановка? — спросил ротный.
— Все спокойно. Они никого не ждут.
— Они всегда не ждут. Но всегда встречают, — проворчал ротный и крикнул
взводных командиров. — Вначале пойдем одной колонной. Здесь и здесь охранение.
Вот тут разделимся на три отряда. Далее будем действовать по обычному плану.
Начало операции в шестнадцать часов, без дополнительной команды. Отмена операции
— две белых ракеты. Ну или по радиостанции. Все ясно?
— Ясно, сэр!
— Тогда выступаем. Чтобы до вертолетов управиться. А то опять придется всю
ночь сухомятку жрать.
Рота втянулась в джунгли.
Шли долго по узкой, извилистой, еле заметной среди густой травы тропинке.
Шли, обливаясь потом и проклиная все на этом свете.
— Быстрее, быстрее, — торопили командиры. — Не отставать! Не задерживаться!
Что вы плететесь, как сомлевшие после полуденного сна скауты?
Ротный, сидя на корточках в стороне от тропы и отхлебывая из только что
вскрытой бутылки холодное пиво, наблюдал проходящую мимо роту. Свою роту.
— Шевелите задницами! — говорил он. — Если не хотите, чтобы их попользовали
узкоглазые.
Последнего отставшего от колонны бойца он подгонял чувствительными пинками
ботинка чуть пониже поясницы.
— Торопись, сынок! Торопись! Пока твои товарищи без тебя войну не
выиграли.
Через четыре часа объявили привал Бойцы спали где стояли.
С головы колонны подошла разведка.
— Ну что, были они?
— Были.
— Сколько?
— Трое. Два пацана и старик.
— С оружием?
— Нет, без оружия. С мотыгами.
— С какими такими мотыгами?
— С обыкновенными.
— Ладно, черт с ними. Тут лучше перебрать, чем недобрать. Где они?
— Двое — на месте. Одного приволокли с собой.
— Тащите его сюда.
Разведчики, подталкивая в спину, подвели старика со связанными за спиной
руками. Ротный позвал переводчика.
— Спроси его — он и эти пацаны, что были с ним, нас ждали или просто
следили за тропой?
Переводчик что-то сказал. И выслушал торопливый, сбивчивый ответ.
— Он говорит, что они никого не ждали. Что это были его внуки. Что они шли
на свое поле и просто сели отдохнуть. А их убили.
— Врет, — возмутились разведчики, — дозор это. Мы за ними несколько минут
наблюдали. Никуда они не собирались уходить. А когда мы подошли, пытались
убежать. Наверное, чтобы своих предупредить.
— Спроси, в деревне есть партизаны? — потребовал ротный.
Переводчик снова что-то сказал. Старик лихорадочно замотал головой.
— Нет. Их деревня мирная. К ним никогда не приходили партизаны…
— Правильно, зачем им к ним приходить, когда они сами партизаны. Все, —
сказал ротный и ударил старика каблуком ботинка в грудь. — Спроси его, где они
прячут оружие.
Старик выслушал переводчика и снова замотал головой.
— Врет, — не поверил ротный и ударил старика еще несколько раз ногой в
грудь, так что у него пошла изо рта кровь.
— Скажи ему, что, если он не скажет, где они хранят оружие, мы убьем его.
Переводчик повторил фразу по-вьетнамски.
— Он говорит, что оружия нет. И что он старый и поэтому смерти не боится.
— Старый хрен! — выругался ротный и потерял к Старику интерес. — Выступаем
через пять минут. Пока они что-нибудь не пронюхали.
Первый взвод…
Второй взвод…
Третий взвод… — определил ротный каждому его задачу.
— А что делать со стариком? — спросили разведчики.
— С командиром вражеского дозора?
— Ну да… Дозора.
— То же, что и со всеми остальными… В мятежную деревню входили с трех
сторон. Четвертую оставив свободной. Но с той, четвертой стороны заранее
установили пулеметы. И замаскировали их пышной тропической растительностью.
Шли не скрываясь, паля во все, что шевелится. Бросая в хижины и
показавшиеся подозрительными отверстия в земле гранаты. Повсюду слышались
стрельба, взрывы, крики, лай собак и визг и мычание домашней скотины.
— Второй взвод? Вы там что, спите? — орал в микрофон переносной рации
командир роты. — Вы где должны были быть? А вы где? А если они сейчас бросятся
туда? Всем скопом. Не бросятся? А вот я посмотрю. И если они по вашей вине…
Вьетнамцы метались между наступающими колоннами, силясь понять, откуда
исходит наибольшая угроза. И натыкались везде на одно и то же. На идущих с
винтовками наперевес солдат.
Свободным оставался только один путь. Куда все и устремились. Как поток
воды, нашедший единственный проход через плотину.
— Тесните их, ребята, тесните. Не давайте уйти в джунгли! — орал,
перекрывая гул взрывов, комроты. — И обязательно осматривайте все ямы. Знаю я
их. Притаятся, а потом пуляют в спину.
Три взвода сошлись своими флангами в центре деревни.
— Все?
— Все!
— Во втором взводе потери есть?
— Нет.
— В первом?
— Нет. Кроме одного, которого зацепило осколком его же гранаты.
— Тяжело?
— Нет, легко.
— Ладно. После разберемся. Радист! Где ты там? Дай северных. Север? Как там
у вас? Готовы? Ну так чего ждете? Пока узкоглазые по щелям попрячутся? Все.
Через тридцать секунд начинайте! — И, повернувшись к роте, скомандовал: — Всем
залечь за препятствия! И чтобы пять минут головы не поднимать! Сейчас наши
работать начнут. Не хватало еще, чтобы они нас искрошили…
Тридцать секунд истекло. С четвертой стороны деревни слаженно заработали
пулеметы. Как швейные машинки.
Ротный присел на корточки и вытянул из внутреннего кармана вторую бутылку
пива.
— Теплая уже, — пожаловался он, — чертовы тропики…
Пулеметы работали пять минут. И замолчали.
— Осмотреть здесь все, — приказал комроты, — и чтобы ни одного не
пропустить!
Взводы рассыпались и разреженным строем пошли вдоль улиц уже не
существующей деревни. Теперь взрывов слышно не было. Теперь раздавались
одиночные выстрелы.
— Успеваем, — сказал ротный. — Вертолеты будут только через полтора часа.
Операция была завершена успешно. Даже раньше условленного срока. И опять
без потерь со стороны наступавших. Кроме единственного легкораненого, которому
даже не потребовалась транспортировка в госпиталь.
Вертолеты пришли через полтора часа. И зависли над деревней. Комроты дал
сигнальную ракету. Вертолеты сели. Кроме одного, который на всякий случай
барражировал окрестности.
— Ну что, все в порядке? — спросил командир ближнего севшего вертолета.
— В полном!
— Узкоглазые не беспокоили?
— Не беспокоили. Потому что не успели.
— А в седьмой роте потери. Трое убитых и раненые.
— Когда?
— Сегодня днем.
— Воевать надо уметь. Седьмой роте… Взводы пятерками грузились в вертолеты,
которые один за другим поднимались над безлюдной деревней. Как большие зеленые
стрекозы.
— На южной окраине, со стороны джунглей бегут люди, — доложили по рации с
патрульного вертолета.
— Поздно очухались, — сказал ротный и с силой отбросил пустую бутылку в
сторону. — Давай на взлет.
Последний вертолет сделал круг над деревней и взял курс на базу. Туда, где
в баре работали кондиционеры, а на стойке в запотевших стаканах стояло
холодное пиво…
Глава 17
— Это непорядочно! — сказал капрал Джонстон.
— Что непорядочно?
— Уничтожать мирное население.
— Где вы видели мирное население?
— Там, в деревне.
— Почему вы решили, что оно было мирное?
— Я видел там стариков и женщин. И детей.
— А разве старик не может выстрелить? Или бросить вам под ноги гранату.
Что, для этого нужны какое-то особое умение или сила? Чтобы выдернуть чеку? Вы
говорите ерунду, капрал. Потому что вы не знаете местных условий. Здесь нет
мирного населения. Здесь стреляют все. В спину. Если бы мы не применили жесткие
меры, мы положили бы там полроты. Ваших товарищей. Вас больше устраивает такая
арифметика?
— Но я не слышал ответных выстрелов!
— Правильно, потому что их не было. Потому что операция была грамотно
задумана и грамотно проведена. Прямо как в учебнике по тактике стрелкового боя.
Они просто не успели среагировать на наше наступление. Не успели подготовиться к
отражению атаки. Вытащить и применить оружие. Вас беспокоит именно это?
Отсутствие встречных выстрелов?
— Меня беспокоит гибель мирного населения.
— Вы плохо обучаемы, капрал. Вам сказали, что здесь нет мирного населения.
В принципе. Это военная нация. Которая воюет уже много десятков лет. Вначале с
французами, теперь с нами. А до того черт знает с кем. Здесь умеет стрелять
каждый ребенок. С рождения! Здесь каждый ребенок полноценный солдат! Вы просто
этого не знаете. Не знаете жизни. Вам никогда еще не стреляли в спину люди,
которые только что вам улыбались. И угощали вас фруктами. А мне стреляли! И
товарищам моим стреляли. Которых уже нет! Так что не лезьте в дела, в которых
вы ни черта не понимаете.
— И все же я буду вынужден подать рапорт по данному инциденту.
— Что?! Какой рапорт? Ты, капрал, видно, не понимаешь, куда попал. Это
война, а не уик-энд с девочками. Здесь гибнут люди. Каждый день. Лучше, когда
они, чем когда мы. Лучше, когда много их, чем один наш! Это тебе ясно?
— Это ясно. Но лишь когда это касается вооруженного противника.
— Дурак. Трижды дурак! Первый раз, — вытащил комроты из кулака палец, —
когда попросился сюда, на войну. Второй раз, — еще один палец, — когда попал ко
мне в роту. Третий, — три пальца в самые глаза, — когда надумал защищать этих,
узкоглазых. Которые, как мне кажется, тебе ближе, чем твои соплеменники. Или
мне кажется?
— Вам кажется. Сэр!
— А если кажется, забудьте обо всей той чуши, которую вы здесь нагородили,
и ступайте в бар, промочите хорошенько глотку. И проспитесь. А завтра с утра
займитесь чисткой своего оружия. И чтобы оно блестело, как паркет в офисе
президента. Или оно у вас чистое? После вчерашнего боя?
— Чистое. Сэр!
— А вы можете доказать? Можете доказать, что вы не стреляли? Как все. Что
вы чистенький? Как ваша винтовка…
Капрал напрягся.
— Вы были на боевом задании вместе со своей ротой. В первых рядах. И вместе
с ротой этот бой выиграли. Одержав победу над превосходящим вас в живой силе
противником. И по счастью избежав серьезных потерь со своей стороны. Чему можно
только радоваться.
Вы были как все, капрал. По крайней мере не хуже всех. В своем первом бою.
За что командир роты объявил вам благодарность. Официальную, с занесением в
личный послужной список. Дайте мне его послужную карточку. Видите? Черным по
белому. Благодарность. За проявленную выдержку и умение при проведении боевой
операции во время десанта в тыл врага. Вы молодец, капрал. А если кто-то
посчитает, что проведенный нами бой был неудачен, что во время него погибло
какое-то там количество безоружного мирного населения, вы ему не верьте. Вы
пошлите его ко мне. А я покажу ему изъятое с места боя оружие и боеприпасы. Что
там было? Два десятка автоматов, пулемет и что еще? Вот видите: автоматы,
пулемет, гранаты, мины, которые предназначались нам. Ну или таким же
американцам, как мы. И которые я могу продемонстрировать всем желающим.
Операция прошла удачно! Хотя бы потому, что это конфискованное оружие уже
никогда не выстрелит в нашего солдата или офицера.
Мы победили, капрал!
Вы победили, капрал!
А если вы считаете, что нарушили какие-то там мирные соглашения или, не дай
Бог, случайно застрелили кого-нибудь из мирных жителей той деревни, пока
другие вели бой с партизанами, я отдам вас под суд. Как военного преступника.
Вам ясно, капрал? Вам все ясно? Тогда пойдите и займитесь чисткой оружия.
Которое, я уверен, после вчерашнего боя у вас все еще грязное. А я после
проверю. Повторите приказание!
— Пойти и почистить оружие. Чтобы вы его позже проверили.
— Вы забыли сказать — сэр!
— Сэр!
— Идите!
Капрал Джонстон повернулся на каблуках и вышел. Чтобы надлежащим образом
вычистить свое оружие. После боя, в котором он принимал непосредственное
участие.
— Наплачешься ты с ним, — сказал комроты присутствовавший при разговоре
взводный.
— Или он со мной…
— Лично я избавился бы от него как можно скорее. Дурной пример
заразителен. Как бубонная чума. А за пацифизмом очень легко прятать трусость. И
боязнь замарать руки. Как бы он не нашел последователей в роте.
— Не бойся, избавлюсь. Дай срок. А пока присмотри за ним, чтобы он
каких-нибудь глупостей не наделал. Или, наоборот, поскорее наделал.
— О'кей. Только я на твоем месте решил бы все официальным порядком. А то
как бы после него не отыскались какие-нибудь бумажки. Или дома — письма, где он
жалуется мамочке на свою тяжкую долю и рассказывает о нравах своих старших
товарищей по службе.
— Ничего. Перестанет. После первого же боя.
— А если уже нажаловался? И еще нажалуется, пока мы стоим в резерве?
Подходящий бой, он еще когда будет. А несчастные случаи в пределах части, как ты
сам знаешь, подлежат специальному расследованию.
Лучше убери его по-доброму. Когда люди уходят на лучшее, они о худшем
помалкивают. Из опасения тому лучшему навредить. И напротив, когда им ничего
доброго в ближайшем будущем не светит, когда им терять нечего — грызутся, как
загнанные за флажки волки. Порой в той грызне даже утрачивая инстинкт
самосохранения. Нужен тебе такой волк?
— Но куда я его уберу?
— А на повышение. И желательно так, чтобы подальше от войны. Как лучшего
солдата. Отлично проявившего себя в ходе боевых действий. Разве он станет тогда
кому-нибудь жаловаться? Чтобы обратно на передовую, в нашу же роту вернуться?
Вряд ли. Он что, враг себе?
— Он враг нам!
— Ну так тем более.
— Может, и верно. Сплавить его по очередной разнарядке. От греха подальше.
— Сплавь. Пока он себе единомышленников в роте не нашел. Все легче дышаться
будет.
— Ладно. Уговорил. Набери-ка мне штаб. Что-то у них там было на днях такое,
заковыристое. Откуда обратно не возвращаются…
— Да.
— Вы употребляли наркотики?
— Нет…
И так три часа без перерыва. До полной потери чувствительности. До
автоматического ответа на каждый задаваемый вопрос.
— Да… Да… Нет… Да… Да… Да… Нет…
— Вы родились в… ?
— Да!
— Вы употребляли наркотики?
— Нет!!!
— Спасибо. Можете быть свободны. Вежливая медсестра, которая уже не
казалась столь привлекательной, как вначале, сняла с запястий и висков датчики.
Все. Прибыли. И главное, что прибыли живыми. Кабель нашли довольно быстро.
С помощью небольшого, напоминающего радиоприемник локатора. Улавливающего
радиоизлучения чужих телефонных разговоров. Даже если они защищены
бронированным кабелем.
— Здесь! — показал рядовой Доутсон.
На ближайшие высотки поставили вооруженное до зубов, с приборами ночного
видения охранение. На случай, если кто-то проявит излишнее любопытство к
копошащимся в темноте ночи фигурам.
Над местом подкопа растянули размалеванную под цвет окружающей местности
палатку. Чтобы со стороны и особенно с воздуха нельзя было ничего заметить. И
чтобы меньше был слышен шорох лопат, выбирающих из земли и отбрасывающих в
сторону грунт.
Под кабель подрывались с двух сторон для удобства работы с ним. Локатор
показывал приближение. С каждой минутой.
— Есть!
Пространство вокруг кабеля зачистили руками, проложили все вокруг тканью,
чтобы лишний сор не навредил предстоящей работе, и вытащили «слухача».
Бронированную оплетку просверлили с помощью миниатюрной ручной дрели
специальным, способным расковырять даже насавский титан алмазным сверлом.
Потом под изоляцию одну за другой вогнали несколько тонких иголок. И включили
прибор на прием. Из десятков разноголосых номеров выделили один. Главный. Тот,
ради которого был проделан весь этот неблизкий путь.
— Включаю запись, — сказал капрал Джонстон. — Освободившимся усилить
боевое охранение. Охранению быть готовым к отражению атаки. — И надел наушники
звукового контроля.
Запись пошла…
Три минуты наушники только шипели и трещали в уши. Пока сквозь помехи не
прорезался голос. Чем-то очень знакомый голос.
— Але. Ребятки. Але… Команде триста семнадцать ответить на запрос тридцать
первого. Вы слышите меня?
И далее:
— Фиалка.
Фиалка.
Фиалка…
Что за черт? Почему тридцать первый? Откуда тридцать первый?! Это же кабель
спецсвязи противника! Откуда там быть тридцать первому? Что за бред? Что за
слуховые галлюцинации?
— Вы слышите меня? Не прикидывайтесь глухонемыми. Дайте сигнал
подтверждения. Откликнитесь, команда триста семнадцать.
И снова:
— Фиалка. Фиалка. Фиалка… Фиалка — это же пароль! Наш пароль. А кабель
противника…
— Ну вы будете отвечать? Я же знаю, что вы меня слышите. Я же знаю
контрольные сроки… Тридцать первый приказывает ответить триста семнадцатому!
— Триста семнадцатый на связи.
— Вы меня слышите?
— Слышу.
— У вас все в порядке?
— Что?
— Ну в смысле — все.
— Все в порядке.
— Тогда оставайтесь на месте и ждите эвакуации. Я высылаю за вами вертолет.
Он прибудет минут через двадцать. Обозначьте посадочную площадку огнями. Все.
Конец связи.
Вот ни хрена себе!
— Как так через двадцать минут? — удивились собранные вместе разведчики. —
Мы же два часа на самолете летели. А они хотят за двадцать минут вертолетом.
Это что же за вертолет такой сверхзвуковой.
— Нормальный это вертолет. Просто мы, похоже, никуда не летели. В смысле
летели, да не прилетели. Сдается мне, что нас на одном месте крутили. Как
лошадей на цирковой арене.
— Зачем крутили?
— Чтобы в заблуждение ввести. Чтобы мы поверили, что нас действительно
забрасывают в тыл к противнику.
— Зачем чтобы поверили?
— Для создания максимально приближенной к боевой обстановки. Чтобы мы
натуральней этот спектакль играли. С верой в предложенные обстоятельства. И с
полной по этому поводу самоотдачей.
В общем, переиграли нас, пацаны. С неприлично разгромным счетом
переиграли. Примерно как хоккейную команду скаутов первой ступени национальная
сборная профессионалов высшей лиги. Размазали нас взрослые дяденьки по бортику…
— Как долго?
— Пока не лопну.
— А если лопнешь?
— Тогда от грохота проснусь…
Пять часов…
Десять…
Пятнадцать…
Бильярд, телевизор, бар, тренажер, снова бар и снова телевизор.
И решительно никаких новостей.
— Эй, командир, может, о нас забыли?
— Может, и забыли…
— А может, ты от нас что-нибудь скрываешь?
— Может, и скрываю…
И спустя полчаса пронзительный зуммер тревоги.
— Подразделению К-27 на выход!
Слава богу — дождались.
Бросить как есть бильярд, недопитое пиво, раскрытые журналы. Убирать их
будут другие. У кого счетчик не стучит. Заправить обмундирование. Разобрать
рюкзаки и оружие. Схватить тюки с общим снаряжением. И кубарем вниз по лестнице.
К стоящей у входа машине.
Можно было бы и не кубарем, а неспешно, сохраняя чувство собственного
достоинства и целостность нижних конечностей. Но тогда можно нарваться на
неприятность. А вдруг это не боевой выход, а учебный? И внизу ждет не машина, а
хитрец-инспектор с запущенным секундомером в руке. Проверяющий скорость сбора
по тревоге. И такое бывало в жизни боевых разведчиков. Не успел скатиться вниз,
а тебе — отбой! И ступай отдыхать в свою казарму. Если, конечно, уложился в
отпущенные временные нормы. А если не уложился — то пеняй только на себя…
Нет, на этот раз не инспектор. На этот раз машина. С откинутым задним
бортом.
Быстро побросать внутрь тюки. Помогая друг другу, запрыгнуть самим.
Рассесться по скамейкам. Захлопнуть борт. Доложить о готовности к началу
движения.
Снова нет инспектора? Снова никто не смотрит на секундомер и не проверяет
порядок укладки снаряжения? Значит, все как на самом деле. Значит, все
серьезно. Без дураков,
А хорошо это или плохо, может показать только время. Если с победой и без
жертв — то хорошо. А если нет… то лучше бы инспектор…
— Вы там нормально?
— Нормально!
— Тогда приготовиться к движению! Машина тронулась и покатила к аэродрому.
Ну правильно, куда еще? Не в бордель же… К сожалению.
На бетонной полосе лениво раскручивали винты три армейские «вертушки».
— Это вы, которые..? — спросил, ткнув пальцем в подошедших разведчиков,
высунувшийся из ближайшей кабины пилот. — Это вас мы должны..? — показал
большим пальцем в небо.
— Мы, — так же жестом ответил командир коммандос. — Это нас надо…
Пилот снял наушники, отодвинулся от окна пилотской кабины и тут же возник
на срезе люка салона, поманив командира пальцем.
— Это место нашего нахождения, — ткнул он пальцем в обозначенный на карте
аэродром. — Это точка назначения, — ткнул еще раз.
Командир согласно кивнул.
— Летим следующим образом, — отчеркнул ногтем на карте широкую дугу. — Или
вот так, — опустил дугу ниже и сломал ее в нескольких местах резкими
поворотами, вписанными в рельеф местности, отраженной на листе узнаваемыми
топографическими значками. Посмотрел вопросительно. — Ну как?
Командир прикинул предлагаемые маршруты с точки зрения поставленных перед
ним задач и выбрал второй. Прямая, она, конечно, короче, но проходит слишком
близко к населенным районам, жители которых могут неправильно истолковать
пролет над их территорией военных вертолетов. Даже несмотря на то, что настроены
они к USA, по их уверениям, вполне дружелюбно. Чужая страна, она и есть чужая
страна. И незащищенной спиной к ее народонаселению без крайней необходимости
лучше не поворачиваться.
— Вот так, — повторил ломаный путь по листу карты командир коммандос.
— О'кей! — кивнул пилот. Снова ткнул в небо, растопырил четыре пальца: —
Загружайтесь. Вылет через четыре минуты! — И прошел в кабину.
— Личному составу к погрузке! — жестом приказал командир.
Отряд разделился на равные части и разбежался к вертолетам. Сели по бортам
вплотную друг к другу, зажав винтовки между ног.
Пилот еще раз на всякий случай высунулся из кабины в салон.
— Как у вас?
— Все в порядке!
— Тогда взлетаем.
Винты наддали обороты, «вертушки» мелко завибрировали, качнулись и
оторвались от бетонной полосы.
На вираже в раскрытом люке мелькнул аэродром, далекие казармы, полигон.
Вертолет выровнялся и встал на курс.
Полтора часа туда, час, в худшем случае два на месте, полтора обратно. В
общей сложности четыре-пять часов. К вечеру будем дома.
Если, конечно, что-нибудь такое не случится.
Отчего-то нехорошо было на душе у командира коммандос. Сам не понимал
отчего — но нехорошо. Что-то такое его тревожило. Еще невидимое, но
надвигающееся, как тень приближающейся беды.
— Через час двадцать шесть будем на месте, — крикнул показавшийся из кабины
пилот.
— О'кей! — ответил командир. — Через час двадцать шесть…
Глава 25
— Ну что, как у вас дела? — спросил командир первой поисковой группы
капитан Кудряшов, закончив обход очередного своего участка.
— Дела — как тропическая ночь бела, — зло ответил командир второй
поисковой группы капитан Пивоваров. — Ни единой зацепки! Как вымело этот
треклятый самолет.
— И у меня примерно так же.
— А как у Далидзе?
— И у Далидзе ни хрена, — ответил появившийся со своей группой Далидзе. —
У меня вообще такое впечатление, что нас послали туда — сами не знают куда,
искать то — сами не представляют что.
— Вполне может быть. Им лишь бы мы без дела не сидели…
— Ну что, разбегаемся по новой?
— Разбегаемся.
Разведчики встали и тремя группами разошлись в трех направлениях. Чтобы
спустя два часа встретиться вновь. Если бы кто-нибудь посторонний мог увидеть
со стороны, в чем заключается работа боевых разведчиков в тылу врага, — он бы
сильно удивился. Но еще более разочаровался. Где героические свершения? Где
романтика вооруженной борьбы с превосходящими силами противника? Где — один
против всех и обязательно побеждающий тех всех в рукопашном бою? Нет ничего
такого. Есть толпа камуфлированных ротозеев, которая бродит туда-сюда, глядя под
ноги и по сторонам, что твои подмосковные грибники. Только вместо лукошек у них
автоматы. Вместо грибов — «лимонки». А взамен эффектных вскриков: «Вперед! За
Родину!» или:
«Врешь, гад, не возьмешь!» — невразумительная и не вполне цензурная брань в
адрес вышестоящих начальников. От командира родной части — до министра обороны
включительно. Ну скука…
Очень может быть, даже смертная.
— Есть?
— Нет.
— А у вас?
— Аналогично.
— Расходимся?
— Расходимся… Седьмой час поиска.
— Внимание! Лево тридцать пять непонятный блестящий предмет.
— Где?!
— Да вон же…
— Это не предмет. Это грязь. С поблескивающей на солнце водой…
— Право пятьдесят. Стеклянные блики…
— Точно, блики! Стеклянные!
— Мать честная! Мужики! Да мы, кажется, нашли залежи ценных полезных
ископаемых! Которые можно открытым способом… Это же на миллионы долларов! Даже
если одной только лопатой!
— Капитан Смирнов. Не отвлекайтесь по пустякам Нас не за ископаемыми
послали…
— Лево сто. Срубленные вершины деревьев. Это уже похоже! Это уже гораздо
ближе к истине. Косая линия среза под малым углом уходила к земле. Все это очень
напоминало картину вынужденной посадки воздушного судна Который, прежде чем
коснуться земли, подстриг джунгли.
— Обломок металла белого цвета!
— Да, вижу.
— Еще обломок
Еще.
Часть плоскости…
— Самолет!
«Фантом» лежал на небольшой поляне, уткнувшись смятым и разодранным носом
в стволы двух росших вплотную друг к другу деревьев. Вокруг густо валялись
мелкие обломки.
Вот он! Долгожданный!
— Первой группе работать самолет. Второй — искать и демонтировать ракеты.
Третьей и четвертой занять круговую оборону.
— Есть!
Бойцы охранения выдвинулись на направлениях предполагаемой угрозы, оседлали
ближние высотки, закрепились, наскоро окопавшись во влажной почве джунглей,
замаскировали импровизированные окопчики ветками и листвой.
Корректировщик-наблюдатель вскарабкался на верхние ветки отдельно стоящего
дерева. Занавесил свой наблюдательный пункт камуфлированного цвета сеткой.
Поднес к глазам бинокль.
— Охранение на исходных!
— Поисковым группам работать.
В потерпевший аварию самолет нельзя было войти, в него надо было
пробираться, как в подвал обрушившегося в результате десятибалльного
землетрясения дома, сквозь груду переплетенного между собой металлического
хлама. Разведчики вытащили штык-ножи и, орудуя ими, подобно шахтерам отбойными
молотками, стали пробираться в кабину. Они отодвигали, отрывали, отрезали куски
дюраля, отгибали торчащие во все стороны трубы и профили.
— Однако здесь не парфюмерная фабрика, — сказал, поводя носом, капитан
Кудряшов.
— Так они и перевозили не дезодорант.
— А что?
— Живых людей…
Наконец добрались до кабины На ее полу, размазавшись по приборной доске
лицом, лежал полуразложившийся труп пилота. Объеденный неизвестной тропической
живностью.
— Мать твою! Как же мы достанем прибор? Если он… — поморщился Далидзе,
инстинктивно прикрывая нос ладонью.
— Так и достанете. Молча. И ручками, — сказал командир разведотряда,
наблюдавший за работой своих бойцов сквозь разбитый фонарь кабины. — Человек не
грязь. Как-нибудь перетерпите.
Напоминающее кисель тело пилота сдвинули в сторону, чтобы открыть доступ к
прибору. Но не настолько, чтобы не соприкасаться с ним во время работы.
— Ну что, я пошел? — без особой охоты предложил Кудряшов. Откручивать
прибор было предназначено ему.
— Давай, — сочувственно вздохнул Далидзе.
— Придержи этого…
Кудряшов встал на колени и, стараясь не задевать Труп, полез руками в
потроха кабины.
— Ну что? Нашел?
— Нашел.
— Целый?
— Черт знает. Это же не стеклянная бутылка, чтобы по состоянию корпуса
судить о ее целостности. Давай скорее ключи.
— Зачем скорее?
— Затем, что я не хочу задерживаться здесь ни на одну лишнюю секунду.
Резо раскрыл матерчатую сумку с инструментами…
— Сто-о-й!
— Что? — высунулся из кабины пилот. — Что случилось?
— Тормози! Ну в смысле разворачивайся! — крикнул командир.
— Что?!
— Верти обратно!!! — бешено закрутил в воздухе пальцами командир.
— Понял! — кивнул пилот и скрылся в кабине. Вертолет заложил крутой вираж и
развернулся на сто восемьдесят градусов. Его маневр с абсолютной точностью
повторили шедшие в кильватере две другие машины. Вертолетчики знали свое дело.
Звено «вертушек» встало на обратный курс в считанные секунды.
— Передай — самый малый ход! — крикнул командир, высовываясь наполовину в
проем люка.
— Самый малый ход…
— Самый малый ход! — продублировали его команду разведчики, образовавшие
живую связь с пилотом.
— О'кей! — все понял пилот, гася скорость.
— Теперь левее двадцать!
— Двадцать градусов левее…
— Двадцать градусов левее!
— О'кей, левее двадцать! Вертолет рыскнул в сторону.
— Пусть добавит еще десять!
— Еще десять…
— Еще десять!
— О'кей, десять!
— Теперь так держать!
— Так держать…
— Так держать!
— О'кей, так держать!
Вертолеты медленно и неуклонно возвращались к месту, которое несколько
минут назад так лихо проскочили.
— Теперь пусть помотается из стороны в сторону.
— Помотаться из стороны в сторону.
— Помотаться…
— Как так помотаться? — удивленно приподнял брови пилот.
Из стороны в сторону — покачал ладонью справа налево свесившийся с борта
командир.
— Ну и команды у этих… «беретов»! «Помотаться»! Это надо такое придумать,
— хмыкнул пилот в микрофон, наблюдая в зеркало заднего обзора красноречивые
телодвижения командира коммандос.
Второй пилот засмеялся.
— Спросите, какая ему нужна амплитуда?
— Какая нужна амплитуда?
— Какая амплитуда…
— Метров двести вправо и двести влево.
— Двести…
— Двести…
— О'кей, двести.
Головной вертолет резко забрал вправо, потом, достигнув определенной точки,
крутым виражом ушел влево. И снова вправо. И снова влево — прочесывая
окружающую местность подобно саперу, разыскивающему с помощью миноискателя
зарытый в земле фугас.
— Стоп! Вижу!
— Стоп…
— Стоп!
Вот они, деревья с покалеченными вершинами! С вычерченной по их стволам
кривой, плавно уходящей к земле. Именно здесь на бреющем полете свергся с небес
самолет. Вот его визитка. Сомнений быть не может!
— Все! Садимся! Пусть выбирает площадку.
— Садимся…
— Садимся!
— Садимся так садимся…
— Они садятся!
— Как садятся?
— Так и садятся. Азимут двести пятьдесят. В полукилометре отсюда. Видишь?
— Мать честная! Зачем они сюда?
— Боюсь, за тем же, за чем и мы… Или нас засекли на марше. Тогда еще хуже.
Командир коммандос зябко повел плечами. Что-то ему вдруг стало стыло в этой
влажной, тропической, безумной жаре. Так, что мурашки по коже побежали.
Что-то ему стало неуютно.
Неужели только от беспокойных криков невидимых птиц? Или еще из-за
чего-то? Но чего? Что ему сейчас может угрожать? Что лишает его душевного покоя?
Что изменилось за эти несколько секунд?
Явно — ничего.
А скрытно? За скрытую опасность отвечала интуиция. Которая иногда способна
видеть гораздо больше, чем глаза, и слышать лучше, чем уши. Особенно у людей,
имеющих привычку играть в «очко» со смертью.
Сейчас интуиция командира коммандос не желала брать еще одну карту. Потому
что была уверена, что она будет лишней. Что будет перебор!
Так что же все-таки его интуиция заметила такого, что не увидело сознание?
Что?..
Семь.
Шесть.
Пять…
Что произошло в последние минуты?
Вначале вскрик птицы. Потом еще один. И еще несколько. Словно перепуганная
стая птиц отозвалась своему вожаку. Стая… Стая! Вот оно! Те птицы, которые
только что кричали, не летают стаями! Только в одиночку. На первый крик не
должны были ответить другие. Тот крик должен был быть единственным! Вот что
прослушали уши, но заметила интуиция. Если, конечно, только это…
Нет, не только! Еще расположение криков. То, откуда они звучали! Они
звучали с трех сторон, справа, слева и с фронта. Они охватывали место действия
широким полукругом. Подковой. Против центра которой располагался его отряд Они
нависали с флангов, эти птицы. Они занимали крайне выгодную позицию. Если бы те
птицы собирались напасть и если бы теми птицами руководил профессиональный
военный, то он расположил бы свое пернатое подразделение именно так. Так! И
никак иначе! Так, может, те птички без перьев. И без крыльев. Так, может, те
птички вовсе даже и не птички…
Четыре.
Три…
— Гаси правый фланг! Правый фланг! Мать твою! — орал, уже не скрываясь,
командир российских разведчиков. — Он сейчас самый опасный! — И тут же падал за
дерево, по которому, развернутые на голос, лупили чужие винтовки.
Несколько автоматов, сконцентрировав огневую мощь в одном направлении,
задавили удачно окопавшегося автоматчика.
Минус еще один коммандос.
Теперь надо было действовать очень быстро. Пока противник не очухался и не
предпринял активных встречных действий. Теперь счет шел на секунды.
— Семенов! Давай перебежками на левый фланг. И обойди их с тылу! — громко
приказал командир.
— Ты что кричишь? — попытался одернуть его «замок».
— Один хрен, они русского не знают. Да и ничего не расслышат за такой
стрельбой. Ты меня понял? Семенов?
— Понял!
— Ну тогда действуй!
Семенов покинул свое убежище и, прячась за препятствиями, стал смещаться
влево. Недалеко не ушел. Упал, получив три пули в голову и грудь. Три пули из
трех разных винтовок. Он, равно как и его командир, не знал, что их нынешний
противник изучал русский язык. Особенно в той его части, которая касается
ведения боевых действий.
Над джунглями, над самыми вершинами деревьев, завис вертолет.
— Все, — сказал командир, — сейчас он будет крутить из нас фарш своей
крупнокалиберной мясорубкой.
Вертолет несколько раз качнулся на месте, пытаясь разобраться в перипетиях
боя, рассмотреть, где свои, где чужие. Сверху это особого труда не
представляло. Свои лежали распластанными на земле за случайными стволами и
камнями. Чужих видно не было, но было видно, откуда они стреляют.
Вертолет развернулся, выбирая наиболее удобные высоту и положение, и
завис. Пулеметчик завалил дуло своей «машинки» вниз и, не целясь, нажал
гашетку. Он стрелял не куда-то конкретно, он стрелял по площадям. По тем, где
предположительно мог быть враг. Патроны он не экономил. Патронов у него было
вдосталь. Пули толщиной в три пальца впивались в землю, в стволы деревьев,
перерубая некоторые пополам. Защиты от них не было. Потому что летели они
сверху.
— Работать вертолет! Всем работать вертолет! — кричал командир.
Его никто не слышал. Но все и так понимали, куда надо стрелять. Откуда
исходит наибольшая опасность.
Полтора десятка стволов замолотили по вертолету. Эти была стрельба не
столько на поражение, сколько на испуг. На испытание нервов. Пулеметчик не
выдержал первым. Наверное, еще потому, что не видел отвечающего ему на выстрелы
противника. Он отшатнулся в салон, и вертолет плавно сдвинулся в сторону,
исчезнув за кронами деревьев.
— Сейчас он вернется, и они возьмут нас в клещи. С воздуха и с земли… —
предположил замкомандира.
Хотя чего тут предполагать? И так все понятно и однозначно. Как в учебнике
по тактике ведения боя. Зажимай с двух сторон и перекусывай хребет пополам…
— Что делать будем?
— Атаковать!
— Кого?
— Тех, что на земле. Если мы сойдемся с ними вплотную, он не сможет
стрелять, не рискуя зацепить своих. Надо сближаться. Это единственное
спасение.
— Рукопашная?
— Рукопашная!
— В лоб?
— В лоб! На обходные маневры у нас времени нет!
Другого выхода действительно не было.
— Примкнуть штыки! Приготовиться к атаке! Ох, как это неприятно — бежать во
весь рост навстречу окопавшемуся противнику, подставляя под его прицельные
выстрелы свои незащищенные грудь, живот и лицо. Как трудно покидать свое
защищающее от смерти убежище…
— Гранаты к бою! На счет три…
Разведчики вытащили, выдернули чеки и разом бросили гранаты.
Десяток одновременных взрывов закрыл наступающих дымом, пылью и комьями
земли от взглядов противника. Мгновенным рывком разведчики пробежали опасную
зону. Двое из них ткнулись головами в землю. Возможно, от осколков собственных,
чуть запоздало рванувших гранат. Но все остальные добежали.
— Справа двое! Автоматная очередь в упор…
— Вон он!..
— Берегись!..
— Саша! Сзади!..
Взрыв гранаты. Еще один. Выстрелы. Крики и проклятья на двух языках.
— А, сволочь!…
Теперь на «кулачки»! Вплотную, как в подростковой, стенка на стенку,
драке. Чтобы рукой до горла достать можно было. Чтобы никаких там пистолетов и
тому подобной уравнивающей силы техники. Без единого выстрела, одинаково
опасного в такой толкучке и для своих, и для чужих.
Теперь у кого первого не выдержит психика.
— На, получай…
Блеск штык-ножа, крик, стекающая с лезвия кровь… И встречный блеск… Лязг
наткнувшейся друг на друга стали…
И тут же банальный, со всего маха удар по сопатке. Так, что слюни и сопли
во все стороны.
Ах ты так, гад! Ты драться! Ну тогда получай коленом в свой американский
пах. С гарантией замедления темпов прироста народонаселения ваших
североамериканских штатов. По крайней мере, на одну стомиллионную долю
процента…
Крики, возня, пыхтение, угрозы, падения. Драка, уже мало напоминающая бой…
Просто драка, без приемчиков и правил. Потому что не на ринге, не на татами — в
реальных боевых. Потому что в такой свалке даже нормально размахнуться
невозможно. И еще потому, что проигрываешь не раунды и очки — жизнь.
И снова рев моторов зависшего над полем боя вертолета, раздирающие одежду
потоки ураганного ветра сверху и равномерный, басовый стук крупнокалиберного
пулемета.
— Он что, с ума сошел? Здесь же свои! — возмущенные голоса по-английски.
— Ребята, не отрывайся от них. Он своих мочить не будет! — крики по-русски.
— Приборы нашли?
— Нашли.
— Без ошибки?
— Без ошибки.
— Тогда так, вертолеты — к чертовой бабушке, их же толом. Самолет — тем же
образом, туда же. Чужих убитых оставляем здесь. Наших уносим с собой. Все здесь
подчищаем. Под метелку! Чтобы ни одной соринки, по которой можно опознать нашу
принадлежность, — сказал командир. — И как можно быстрее. Пока они нам на хвост
не сели. Кузнецов!
— Я!
— Рубите носилки.
— Сколько?
— По числу раненых и убитых.
— Но мы не сможем унести всех.
— А мы и не понесем. Понесут эти. Которые их… В общем, американцы понесут.
А потом посмотрим.
— На что посмотрим?-
— На их поведение.
— И что будет зависеть от их поведения? — с недобрым выражением на лице
спросил «замок».
— Не знаю! Мне по этому поводу командование никаких распоряжений не давало.
Про вьетнамцев — давало. А про американцев — нет.
— И какие распоряжения командование давало про вьетнамцев?
— Сам знаешь, какие…
— Давай отойдем… — предложил «замок».
— Давай.
Командиры отошли в сторону.
— Объясни мне, чем отличаются американцы от вьетнамцев? Я не понимаю.
— Тем, что они не вьетнамцы! И тем, что по ним у меня нет никаких указаний.
Я не хочу брать на себя ответственность за подобные решения. Не хочу влазить в
политику.
— И все равно я ни хрена не понимаю. У них такие же глаза. И такие же
языки… С точки зрения безопасности…
— Слушай, не финти, говори, что ты предлагаешь? — по-простому спросил
командир.
— Я предлагаю списать их в потери.
— Всех?
— Всех! Они видели нас. Слышали нас. Знают нашу принадлежность. Наконец,
знают, зачем мы сюда пожаловали. Они знают все.
— Предположительно знают…
— Точно знают… К тому же, если их здесь не найдут, янки организуют
преследование. Перекроют подходы к побережью. Понагонят вертолетов. А если
найдут, то просто утащат трупы на базу и закроют это дело.
— И не станут искать виновных?
— Станут, но не нас. Прочешут джунгли. Перетряхнут местное население.
Спишут все на какой-нибудь случайный партизанский отряд, сожгут для острастки
пару деревень и на том успокоятся! Мы останемся в стороне.
— А кто потащит убитых?
— Сами потащим. Недалеко. Выроем где-нибудь в укромном месте могилу,
похороним, замаскируем. На всякий случай заминируем. Чтобы наверняка. Чтобы —
если кто-нибудь полезет — никаких следов. В крайнем случае задействуем янки, а
потом вернем их сюда и…
— А раненые?
— Легкие пойдут сами. А тяжелые… Ты что, не знаешь, как выходили из этого
положения во время войны? Тем более что дороги они все равно не выдержат.
Только дольше будут мучиться. Они не жильцы… А нам нельзя задерживаться. Просто
невозможно. Приборы у нас. Мы должны их доставить во что бы то ни стало.
Приборы важнее людей. Важнее всех нас! Ради них нас сюда и послали.
— Это, конечно, верно… Только как к таким мерам, в смысле раненых,
отнесется личный состав? Они же еще салабоны. С детскими иллюзиями в голове…
— Нормально отнесутся. Как к приказу. Который не имеют права не выполнить.
Зато потом имеют право обжаловать. Сколько их душе угодно. Давай решайся…
Командир поглядел на своих бойцов, которые суетились вокруг вертолетов,
потерпевшего аварию самолета и раненых товарищей. Больше всего возле раненых
товарищей…
Нет, однозначные решения здесь не пройдут…
— Сделаем так. Насчет американцев я согласен. Тащить их на побережье, тем
более на лодку — резонов нет. Нас не поймут. Оставлять в качестве свидетелей —
тем более. Хочешь не хочешь, придется этот вопрос решать… хирургически. Что
касается убитых и раненых, то, боюсь, того, что ты предлагаешь, бойцы нам
сделать не позволят. Особенно сейчас, когда они разгорячены боем. Боюсь, они
обжалуют этот приказ на месте.
— И что тогда?
— Предлагаю компромиссный вариант. Сегодня в ночь делаем максимальный
рывок. В сторону. Например, вот в эти отроги. Чтобы оторваться от возможного
преследования. И запутать следы. Наших погибших и раненых несем с собой.
Американцы несут. Они парни здоровые, километров шестьдесят, думаю, выдержат. Ну
и наши бойцы им, конечно, помогут…
— Наши-то зачем?
— Затем, чтобы устали. И прочувствовали, что такое тащить восемьдесят
килограммов живого, а тем более мертвого веса по джунглям. А когда бойцы
утомятся, когда посмотрят, как их раненые товарищи мучаются, осознают всю
бесперспективность такого передвижения, мы предложим им единственно возможный
выход. Тогда уже единственно возможный. Который уже не вызовет бурных
протестов… Кроме того, чем захоронение будет дальше, тем будет спокойней. Всем.
— А американцы?
— Американцев оставим там же. В конце концов, не всегда же партизаны вершат
свой скорый суд непосредственно на месте боя. Иногда и вдали от него. Например,
использовав пленных в качестве носильщиков для переноса добытых трофеев.
Подбросим их куда-нибудь поближе к деревне, чтобы легче было обнаружить. Шумнем
для верности. Натопчем фальшивое направление… А потом, освободившись от груза,
наверстаем километры. Если американцы и продолжат поиск партизан, то совершенно
не в той стороне, куда мы уйдем.
— И все же я бы лучше обделал это дело на месте…
— Не получится на месте. Не дадут. Думаю, не дадут.
— Могут не дать… Эти могут… Надо было идти с «ветеранами». Не пришлось бы
сейчас решать пионерские задачки. Не пришлось бы мозги парить!
— Кто ж знал, что все так обернется. Разговор шел только о транспортной
задаче. О том, чтобы дойти, найти, забрать и доставить. А тут эти на нашу и на
свою голову прилетели…
— Это точно — на голову. Ладно, согласен. Другого выхода все равно нет.
Говори, что делать.
— Тогда так, ты контролируешь «уборку», я подготовку к переходу. Выход
через пятнадцать минут.
— Есть, командир…
Совещание было закончено. Судьбы личного состава были решены…
— Как с приборкой? — спросил уборщиков «замок».
— Нормально, товарищ капитан! Оружие, обрывки обмундирования, снаряжение…
Кроме гильз и пуль — все.
— Гильзы и пули не в счет. У вьетнамцев найдется не один «АКМ». Куда
сложили мусор?
Все предметы, которые хоть как-то могли навести на мысль о присутствии в
данной местности кого-то, кроме американцев и вьетнамцев, были собраны в две
расстеленные на земле плащ-палатки.
— Уверены, что ничего не пропустили?
— Уверены.
— А это, — показал капитан пальцем на случайный окурок.
— Это же только окурок.
— Папиросы!
— Ну да, папиросы.
— Американцы папирос не курят! И не сминают их гильзы подобным
специфическим образом. По этому окурку они могут опознать нас как по визитной
карточке. Тоже мне разведчики…
Уборщики виновато пожали плечами.
— Приказываю немедленно опросить весь личный состав — кто где курил, где
бросал спички или терял какие-нибудь предметы. Кто где справлял нужду и чем
подтирался. И если там вдруг отыщется клочок нашей газеты… Кроме того,
проверьте наличие снаряжения и личных вещей. В том числе в карманах. И
осмотрите еще раз местность. На все — десять минут! На одиннадцатой вас буду
инспектировать не я. Вас будут инспектировать янки. Все ясно?
— Так точно, товарищ капитан.
— Тогда действуйте. И не забудьте запаковать мусор.
— Мы понесем его с собой?
— Мы все свое носим с собой! Как тот цыган…
Глава 26
Раненых положили на импровизированные носилки. Чтобы они не кричали,
вкололи по шприцу-тюбику промедола.
— Сколько у нас времени?
— Часа четыре-пять. Как минимум. Полтора лету туда, объяснение на месте с
начальством, получение вышестоящего «добра» на преследование, сбор поисковой
группы, согласование плана операции, полтора часа лета обратно. Это если все
гладко пойдет. Если будет из кого собирать группу, если найдутся подготовленные
к взлету «вертушки» с полными баками горючки, если пилоты тех «вертушек» будут
способны сесть за штурвал после празднования вчерашних именин…
— Ты думаешь, у них так же, как у нас?
— У всех одинаково. Все отлично стреляют на стрельбище и безукоризненно
проводят планово-показательные операции на знакомых, как собственная ладонь,
полигонах. А чуть доходит дело до внеплановых авралов, то сразу или горючки
нет, или боеприпасов не завезли, или тот командир, что нужен, в стельку пьян,
или подразделение, которым он должен командовать, в полном составе ушло в
самоход. Чем их бардак может отличаться от нашего? Они этой встречи тоже не
ожидали. И к мгновенным реакциям на нее не готовились…
Так что имею основания предполагать, что для организации погони им
понадобится не четыре-пять, а минимум десять — двенадцать часов. Если говорить
не о взводе пехоты и двух-трех подвернувшихся под горячую руку вертолетах, а о
масштабной поисковой операции.
— Десять это даже много…
— Десять это в самый раз!
— Тогда поступим следующим образом, — сказал командир, раскладывая на
планшете карту. — Группа из трех бойцов совершает суточный марш-бросок вот в
этом направлении, обеспечивая своим фальш-отходом прикрытие основной колонне.
Достигнув точки поворота, где-то вот здесь, они изменяют линию маршрута на сто
восемьдесят градусов, возвращаются по своим следам назад километров на
десять-пятнадцать, затем отрываются и двигаются вот сюда, где соединяются с
сидящим в засаде дозором основной маршрутной группы. Дозор убеждается, что
группа отвлечения не притащила за собой «хвост» и ведет их к нам. Через тридцать
пять — тридцать шесть часов мы снова будем вместе и направимся к точке
эвакуации. Замечания, дополнения есть?
— А если встреча не состоится?
— Основная маршрутная группа выжидает дополнительный час, после чего
выходит к точке эвакуации самостоятельно. Туда же должны прибыть опоздавшие.
— Если фальш-группа по каким-то причинам не сможет оторваться от
преследования?
— В случае, если группа прикрытия не сможет оторваться от противника, она
уводит его вот в этот район, мотает сколько возможно, в конце концов обрубает
хвосты и далее пытается выбираться самостоятельно, согласно схеме аварийной
эвакуации.
— А если не обрубает?
— При полной невозможности отрыва от противника, равно как при прямом
контакте с ним — группа самоликвидируется. В полном составе.
— Кого ты хочешь назначить командиром группы?
— Хочу… тебя.
— Чтобы быть уверенным в самоликвидации?
— Чтобы быть уверенным…
— Ладно, добро, — согласился «замок». — Кто остается вместо меня?
— Капитан Кудряшов.
— Не самый сладкий сахар — но сойдет. Все равно все одинаковы. Все на одно
лицо, что твой сапог. Все равно все полные салаги, хоть и капитаны. Все с
мамкиным молоком на губах.
— После сегодняшнего не такие уж и салаги…
— Такие же… Только теперь испуганные салаги!
— Не ворчи…
— Не ворчу. Кто пойдет со мной?
— Добровольцы.
— Не верю, что после такого… Что будет из кого выбирать.
— Если будет не из кого выбирать… выберу сам. В приказном порядке…
— Подразделению строиться! Девять разведчиков, по привычке разобравшись по
росту, встали в ряд. Плечо к плечу. Всего девять разведчиков.
— Раненым выйти из строя.
— Почему?
— Потому что нужны полноценные бойцы, а не калеки.
— Но…
— Разговорчики! Раненым выйти из строя! Два бойца шагнули в сторону.
— Сомкнуться!
Бойцы сдвинулись, закрыв зияющие в строю пустоты.
— Дело обстоит следующим образом, — сказал командир. — Группе во главе с
моим заместителем, капитаном Сибирцевым, предстоит обеспечивать отход основной
колонны. То есть, если называть все своими именами, отвлекать силы противника на
себя. Возможно, принимать бой… В случае такого боя, в случае неопределенного
исхода такого боя и угрозы пленения… В общем, я отдал приказ о самоликвидации
группы. Это понятно?
— Так точно.
— В группу войдут только добровольцы. Которые сделают шаг вперед. Но только
прежде, чем делать этот шаг, подумайте, не станете ли вы в той группе обузой.
Хватит ли у вас мужества умереть? По приказу? И хватит ли физических сил
справиться с поставленной задачей. За остаток сегодняшних и неполные завтрашние
сутки надо будет преодолеть более сотни километров. В полной боевой выкладке.
Тот, кто способен умереть, но не способен выдержать таких нагрузок, лишь
повредит делу. Оцените здраво свои силы. И свое мужество… Добровольцам… два шага
вперед!
Реальная жизнь и реальная война сильно расходятся с популярными
кинематографическими сюжетами. Реальные люди мало похожи на киношных героев.
Из строя вышли только три бойца. Только три…
— Капитан Кудряшов. Вернитесь в строй.
— Почему?
— Потому что приказы не обсуждаются! Остальным — кругом! И шагом марш!
Бойцы вернулись к носилкам, к сидящим на корточках вплотную друг к другу и
связанным одной веревкой пленным американцам.
— Что будешь брать с собой из оружия? — спросил командир разведчиков
своего зама.
— Все то же самое: автоматы, «ПМ», запасные обоймы. Хорошо бы пару
противопехоток. И гранаты. Гранат желательно побольше.
— Наших осталось мало. Бери трофейные.
— Ладно, давай трофейные. И чего-нибудь пожевать.
— Со жратвой, сам знаешь, напряженка…
— Ладно, не жмись. Нам раза в три больше вашего мотать. И все больше
бегом. А ты лишний кусок жмешь…
— Черт с тобой. Убедил. Бери все, что посчитаешь нужным. И еще у
американцев по сусекам поскреби. У них тоже сухпай должен быть. Не будут же они
на голодный желудок воевать.
— Поскребу. Не учи ученого…
— Ну тогда все. Мы тебя ждать не будем. У нас время.
— Не ждите.
— Счастливо, капитан!
— Ни пуха, майор!…
И снова:
— Противник лево сто тридцать! До полувзвода. Залечь, замереть, переждать…
— Скопление противника прямо десять! Сорок бойцов.
Затаиться, изменить курс на девяносто градусов. Потом еще на девяносто. И
еще…
— Северо-северо-запад — чисто…
— Север — противник не обнаружен…
— Северо-северо-восток — все спокойно… Неужели вырвались? Неужели
проскочили? Тогда еще километров десять-пятнадцать по свободному коридору на
север. А там… А там будет видно.
— К повороту на азимут триста пятьдесят… Дозору — на триста метров вперед…
Арьергарду — в прикрытие… Бегом — марш…
Километр.
Два.
Три…
Десять…
— Стоп,колонна!
— Что такое? Что случилось?
— Ничего не случилось. Река впереди.
— Кто сказал?
— Дозор…
— Река широкая — метров сто двадцать. Течение спокойное… — доложил
передовой дозор.
— А глубина?
— Приличная. Полностью проверить не смогли.
— Ну примерно? На глазок.
— В центре с головой. Точно.
— А на карте?
— На карте ручей. Блохе в два прыжка перескочить.
— Как говорится, не было печали — купила баба порося…
— Что купила?
— Неважно…
— Брод не видели?
— В том месте, где мы вышли, — нет. А дальше надо смотреть.
— Смотрели?
— Не успели. Я послал двоих в стороны. Одного вниз, другого вверх по
течению. А сам по-быстрому к вам. Чтобы предупредить…
— Ну что ж, будем ждать… Личному составу можно отдыхать. Но чтобы оружие на
боевой…
— Личному составу отдыхать… Оружие к бою… Все сели там, где стояли. Не
выпуская из рук автоматов. Минута. Пять. Десять. Пятнадцать…
— Пусто, — доложил вернувшийся из обхода дозорный.
— Далеко смотрел?
— С километр. Вверх по течению.
— А дальше?
— Дальше вообще полный швах. Болото. Топи. Я попробовал сунуться, но чуть
не утоп…
— Все ясно. Будем ждать дальше.
— А если и вниз — ничего?
— Пойдем вплавь. Или будем вязать плоты. Или двинемся в обход. Что-нибудь
придумаем… Если добрых вестей не дождемся…
Двадцать пять минут.
Тридцать.
Сорок…
Дождались.
— Есть брод! — доложил подошедший второй дозорный.
— Где?
— Четыреста пятьдесят метров вниз по течению.
— Глубина?
— Максимум по пояс. Я прошел до середины потока и вернулся.
— Скорость?
— Нормальная. Как в закрытом бассейне.
— Подходы?
— Чистые. По крайней мере, я ничего подозрительного не заметил.
— Колонне — встать. Строиться…
Встали. Но не построились. Потому что сидели там, где раньше стояли. И
встав, сразу оказались на месте…
— Шагом…
Подтянулись к реке. Вдоль берега прошли вниз по течению. На четыреста
пятьдесят метров.
— Здесь?
— Здесь!
— Уверен?
— Совершенно. Вон моя метка.
— Ну смотри… Всем стоп! Готовиться к переправе. Боевому охранению
выставить посты.
Два бойца, подхватив автоматы, разошлись в стороны, залегли на прибрежных
высотках. Задрали руки, показывая, что готовы.
— Ладно, двинулись, — дал отмашку командир. — Первый дозор. Вторыми
пленные…
Дозор вошел в воду и, постепенно погружаясь, двинулся к противоположному
берегу. Дошли. Внимательно осмотрели полосу песчаного пляжа. Прислушались.
— Все в порядке!
В воду вступили американцы.
За ними, поводя во все стороны автоматами, разведчики.
За ними — арьергард во главе с командиром.
На половине переправы командир махнул рукой боевому охранению.
— Все, можете идти.
Бойцы охранения покинули свои позиции и быстро пошли вдогонку за основной
группой.
Переправа через водную преграду была почти завершена. И даже никто не
утоп…
«Может, река остановит эти треклятые патрули?» — подумал командир. Может,
отведенная им зона патрулирования осталась на той стороне. Тогда есть шанс
выправить курс и успеть к контрольному сроку…
Но к контрольному сроку отряду успеть было не суждено… И вообще не было
суждено прийти хоть куда-нибудь…
Зря командир строил планы возвращения.
На берега реки с двух сторон молча и как будто даже ниоткуда вышли люди.
Много людей в военной форме. С автоматами и карабинами на изготовку.
— Полундра! — попытался крикнуть кто-то из боевого охранения и тут же
заткнулся, получив короткую очередь в затылок. Он даже не успел сделать
ответный выстрел. Потому что не смог выбрать цель. Их было слишком много. И к
какой-нибудь он неизбежно вставал незащищенной спиной.
Он упал лицом в воду и медленно поплыл вниз по течению. Уже просто как
неодушевленный предмет, имеющий положительную плавучесть…
Второму бойцу сыпанули под ноги пулеметную очередь и вышибли из рук оружие.
Он тоже не успел выстрелить. Потому что не решился. Потому что выстрелить
значило немедленно умереть. И даже не успеть никого прихватить с собой. Просто
умереть. Без всякой пользы. Без даже надежды на пользу.
— Не надо оказывать сопротивления. Не надо совершать глупость. Тогда мы не
будем стрелять, — на ломаном английском сказал кто-то из толпы военных.
— Не стреляйте. Иначе они убьют всех. И вас и нас, — перевели американцы. —
Без всякий толк убьют…
«Значит, они действительно знают русский. Все-таки знают…» — еще успел про
себя удивиться командир.
— Без толку, — автоматически поправил он.
— Yes, yes! Без тол-ку… — закивал заговоривший американец.
— Если вы не поднимете руки, мы начнем стрелять. Через десять секунд, —
снова по-английски сказали вьетнамцы. И показали десять пальцев.
— Они будут стрелять… — перевел американец.
— Не надо. Я понял, — прервал его командир.
Показанный с берега жест понял бы и дурак. Любой национальной
принадлежности.
Девять…
Бойцы, стоя по пояс в воде, смотрели на командира. И одновременно на
врага. Они готовы были стрелять и готовы были умирать. Хотя и не хотели. Они
умерли бы на сто процентов. Убив от силы двух-трех вьетнамцев…
Восемь…
Силы были не равны. Силы были безнадежно не равны. На каждого вооруженного
разведчика приходилось по два десятка врагов. И каждый из этих врагов имел
автоматическое оружие…
Семь… И безоговорочное позиционное превосходство.
Они стояли на берегу, сверху вниз посматривая на застывших посреди речного
потока разведчиков. Им достаточно было приспустить дула автоматов…
Шесть…
Как разумно они все устроили. Отжали отряд рассылаемыми во все стороны
патрулями к реке и вывели на устраивающий их во всех отношениях брод. Потом
загнали на середину реки, где не было никакой возможности сопротивляться. И
продемонстрировали свое превосходство в силе и вооружении. Хочешь — сдавайся.
Не хочешь — умирай. И ничего здесь, кроме последнего пункта, не сделаешь…
Пять…
Или все же можно сделать? Кроме как умереть? Например, всем и разом
занырнуть в воду, набрав в легкие побольше воздуха, и всплыть где-нибудь метрах
в пятидесяти, где никого нет…
Командир скосил глаза вниз по течению. Нет, не занырнуть и не всплыть. И в
пятидесяти, и в ста метрах ниже по течению стояли вооруженные вьетнамцы.
Которые играючи могли расстрелять любой проплывающий мимо них предмет. Хоть
даже спичечный коробок.
Четыре…
А если прикрыться телами американцев? Не зря же они их таскали с собой
столько времени. Прыгнуть в сторону, одновременно нажав на спусковой крючок
«АКМ», длинной очередью опустошая автоматный рожок. Прыгнуть, прижать вон того
или лучше вон того янки к телу, упасть навзничь и, прикрываясь им как броней,
сплавиться вниз по течению.
В принципе возможно. Если сразу не убьют. Но только одному. Потому что
другие об этом приеме ничего не знают. И просто-напросто растеряются. И
подставят себя под выстрелы…
Одному можно. Точно. Но не всем. И значит, этот вариант не проходит. Да и
вряд ли в таком виде беглецу удастся проплыть хоть сколько-нибудь приличное
расстояние. Течение слабое. Догонят по берегу и расстреляют с двух сторон.
Стопроцентно расстреляют…
Три…
Значит, выхода нет?
Обещающего жизнь — нет. Гарантирующих смерть — сколько угодно. Практически
любой…
Два…
Значит, сдаваться? На милость безмолвно замершего на берегу победителя?
Бросать оружие, поднимать руки, вымаливать на коленях пощаду? И, возможно,
даже вымолить… Допустим, вымолить… А потом? Что потом? Жить всю жизнь в этих
проклятых джунглях? С этими… вьетнамцами. Сеять рис и жрать сушеную саранчу?
Трахать их напоминающих мартышек баб? И никогда не увидеть снег?
Не велика ли оплата? За жизнь…
Не много ли они хотят?..
— Один… — сказал вьетнамец и кивнул своим бойцам.
Вода вокруг разведчиков вспенилась и закипела от сотен вспарывавших ее
поверхность пуль. Десятки автоматов и пулеметов разом выплюнули сотни граммов
раскаленного свинца. Плотность огня была такая, что, пролетай в это время над
рекой муха, и она бы не уцелела. А уж человек…
Вьетнамцам довольно было перевести огонь на несколько метров дальше, чтобы…
Чтобы все мгновенно закончилось. И для разведчиков, и для американцев.
Для всех… Без всякой надежды на другой исход.
И без пользы. Без всякой пользы…
— Хрен с вами! Ваша взяла! — крикнул командир и поднял высоко над головой
автомат.
Его бойцы, взглянув на него, сделали то же самое.
— Выходите на берег, — приказал вьетнамец.
— Требует выйти на берег, — перевели американцы.
— По одному! Оружие над головой!
— По одному…
— Первым — старший!
— Первым старший…
— Ладно, понял, — поморщился, как от зубной боли, майор и, раздвигая
стоящих в воде людей, побрел к берегу. Молча. Ни на кого не глядя. Уперев глаза
в воду.
— Командир… — тихо произнес кто-то. Командир замер. Обернулся. И
внимательно посмотрел на своих бойцов.
— Все, мужики, дальше каждый решает сам… Приказывать не могу…
— Что он сказал? — подозрительно спросил главный вьетнамец
американца-переводчика. Тот неопределенно пожал плечами.
— Что он сказал?! — крикнул вьетнамец и, передернув затвор и подняв
пистолет, направил дуло в голову переводчика.
— Он сказал… он сказал, чтобы они не творили глупостей…
Вьетнамец удовлетворенно закивал головой.
Командир резко отвернулся и продолжил путь. На берег.
Он вышел и остановился, широко расставив ноги.
К нему подбежали несколько вьетнамцев и попытались вырвать из рук оружие.
Но они были слишком маленькие. Они не дотягивались до задранного над головой
автомата. Они бегали вокруг командира, как моськи между ног слона. Они тянулись
руками, подпрыгивали, дергали вниз рукава гимнастерки. И ничего не могли
сделать…
Пока один из них не догадался… И не ударил командира ногой в живот.
Командир охнул и пригнулся. Вьетнамцы выбили автомат. Задрали гимнастерку,
сдернули с пояса штык-нож и подсумки с гранатами, выдернули из кармана пистолет.
— Налево!
Поворачивала налево.
А если захочется в туалет?
Проблемы тех, кто захотел в туалет…
Стой! Привал!
Пленники сели в круг, лицами друг к другу. Все молчали, но все
переглядывались. Русские — с русскими, американцы — с американцами. И думали.
Все об одном и том же — что же будет дальше? И будет ли это «дальше»? И не
закончится ли оно несколькими минутами спустя?
Вьетнамцы подходили, бесцеремонно поднимали руки, проверяли, не ослабли ли
веревки, перетягивали узлы, мало заботясь об отекших, как раздутые резиновые
перчатки, кистях. Наверное, их даже устраивали такие отечные руки. Потому что
протащить их сквозь петли узлов было бы невозможно. И потому, что этими
«отсиженными» и по этой причине потерявшими чувствительность пальцами те узлы
развязать было невозможно.
Вьетнамцы не издевались. Вьетнамцы действовали рационально. Они просто
облегчали себе задачу охраны и транспортировки пленных. А то, что это было
сопряжено с некоторой жестокостью, так к ней на востоке привыкли… Как к
неизбежности…
— Встать!
Встали… Кто замешкался, получил удар прикладом по спине. Не для боли, для
порядка и послушания…
— Пошли!
Пошли…
Куда? К месту расстрела? Расстрела едва ли. В джунглях для подобных
мероприятий особого места не требуется. Места хватает. Стреляй где хочешь. И
даже не закапывай. Местное зверье обглодает и растащит труп по косточкам в
считанные дни. Так что никакого следа не останется.
Нет. На то, чтобы расстреливать, не похоже.
Тогда куда? В лагерь? Вполне может быть. Только зачем? Опять
расстреливать? Так это можно здесь. Не откладывая в долгий ящик…
Допрашивать? Это похоже на правду. Но что они хотят узнать? И что могут
узнать? Что есть на севере такая большая страна Советский Союз, где живет двести
пятьдесят миллионов народу? Без тех нескольких человек, которые по воле судьбы
оказались здесь. Что эти несколько человек пришли в их дом лишь для того, чтобы
собрать останки самолета, который обронила на их территории еще одна
многомиллионная нация? И что эти их келейные дела никак не затрагивают
интересов суверенного государства Вьетнам в целом. И его местного,
проживающего в данном районе населения в частности…
Так они в тот не представляющий угрозы для их державы и лично для них визит
не поверят. Скажут — что же вы тогда официальным путем не прибыли? С
паспортами, визами и таможенным осмотром багажа?
Опасались? А чего опасались?
И начнут допрос. С пристрастием. До полного выяснения несуществующей в
природе правды. И тогда расстрел в джунглях покажется детской забавой…
Вдруг так?
Почти наверняка так! Как бы ни хотелось ошибиться… Во всех других случаях
они бы не церемонились. Как с командиром…
Значит, будет допрос. И вопросы. И боль. Будет все то, что сопровождает
выяснение истины у захваченных на чужой территории с оружием в руках
диверсантов. Которые своим непрошеным визитом поставили себя вне закона. Будет
допрос без оглядки на юриспруденцию. Без оглядки на милосердие. И лучше к этому
готовиться заранее…
Остановка.
Кто хочет, может пить…
Откуда? Вот из этого еле текущего ручейка с непрозрачной зеленоватого
оттенка водой? В которой наверняка плавает весь перечень кишечно-печеночных
паразитов. Тех, что когда-то демонстрировали в Институте эпидемиологии и
паразитологии. Еще там, дома. От самых маленьких, до таких, что больше самих
кишок. Что-то не привлекает…
Кто не хочет — может не пить…
А пить очень хочется.
С другой стороны, не глупо ли заботиться о здоровье своего организма,
когда в любой из следующих дней в него можно заполучить пулю — несовместимую с
жизнью…
Пожалуй, пару глотков можно себе позволить… Пара глотков — не много. Авось
пронесет.
Наверняка пронесет… Это можно даже не сомневаться…
— Встать! Встали.
— Пошли!
Пошли…
Интересно, а американцев-то куда? Американцы им вроде союзники? По крайней
мере не противники. Хотя по обхождению это совершенно не чувствуется. Может,
эти вьетнамцы вообще не знают что есть такая страна Америка и такая страна
Советский Союз? Может, для них понятно только деление на белых и желтых. Желтые
— свои. Белые — чужие. С которыми не церемонятся…
Шли долго. Шли двое суток. Исправно удерживая друг друга за руки. Как
отправившаяся на прогулку малышковая группа детского сада. Только шли не по
городу, а по влажно-сумрачным тропическим джунглям. И сопровождались не
женщинами-воспитателями, а вооруженным автоматами конвоем. И шли неизвестно
куда…
Но пришли. Именно туда — не знаю куда…
Поляны, хижины, заборы, чем-то напоминающие украинские плетни, только
более экзотические, лепешки помета крупнорогатого домашнего зверья под ногами,
запах дыма и подгоревшей пищи. В общем, деревня как деревня. Если не обращать
внимания на окружающую пеструю флору и фауну. И нездоровый прищур и цвет лиц
местного населения.
Двинулись мимо хижин. Мимо заинтересованных взглядов голопузых детей,
сидящих в придорожной пыли. Ну правильно, к ним тут зоопарк редко приезжает. А
если и приезжает, то с тем же самым набившим оскомину зверьем, что в изобилии
водится за околицей. А тут — что-то очень новое. Белое, бородатое и свирепое.
— Стой!
Встали.
Большинство вьетнамцев куда-то разбежались. Остались лишь несколько. И те
косили глазами в стороны и нетерпеливо перебирали ногами, как застоявшиеся
жеребцы, предвкушая близкую встречу с домом. Или с казармой. Где тоже накормят и
спать уложат.
Вьетнамцы пришли домой. А все прочие? Они куда?
— Пошли! Пошли…
— Направо… Теперь налево… Опять направо… Стой!
Встали. Пред какими-то ямами, накрытыми бамбуковыми настилами. Странными
настилами. С частыми, мелкими квадратными дырами.
Вьетнамцы подняли настилы и показали вниз.
— Что? Спускаться? Туда?!
Туда, туда, оживленно закивали вьетнамцы Им до чертиков надоели эти туго
соображающие белые.
Из ямы несло тухлятиной и дерьмом. Как из привокзального, коллективного
пользования сортира. Как из выгребной канавы жарким летом.
— Я туда не полезу! — сказал Резо. — Я не свинья!
— В такую дыру и свинья бы не полезла! Побрезговала.
Вьетнамцы придвинулись, подтолкнули пленных к краю ямы.
— Мы вместе? Мы тоже? — спросили американцы.
— Вы тоже. Что вы — желтые, что ли? — злорадно ответил за вьетнамцев
догадавшийся о смысле вопроса Кудряшов.
Дна ямы видно не было.
— Как же туда спускаться? Там же лестницы нет!
— Самокатом.
— Скорее самопадом…
— Хо! Хо! — с угрозой сказали охранники. Или не «хо», но что-то очень
похожее и столь же непонятное…
— Ху!.. — ответил за всех Пивоваров. Ну или не «ху». Но тоже очень похожее…
И понятное…
Вьетнамцы ударили стоявших ближе к ним пленных прикладами автоматов.
Ткнули штыками в мягкие ткани.
Дальше пятиться было некуда. И предложение было хоть и без восторга, но
принято. Всеми гостями одновременно.
— Черт!
— Devil!
Вразнобой закричали гости, ссыпаясь на дно ямы и друг на друга.
— Чтоб маму вашу вьетнамскую… Папа ваш вьетнамский… Но не ваш отец… —
пожелали русские.
— Fuck you… Durty pigs… — добавили американцы. Бамбуковая решетка упала,
поделив чужое небо на мелкие, как в тетради по арифметике, клетки.
Хоть в крестики-нолики играй.
— Все! Приехали!
Яма была глубокая. Метра три с половиной, если мерить от пола до
отсутствующего потолка. И если есть чем мерить…
— Не достать. Даже если прыгнуть, — оценил на глазок расстояние до
бамбуковой решетки Кудряшов.
— А зачем прыгать? — спросили американцы.
— Чтобы форму не потерять, — недовольно ответил Кудряшов.
— Какую форму? — не поняли американцы. — Военную?
— Физкультурную. Спортсмен он, — ответил за Кудряшова Пивоваров. — У вас
баскетбол есть?
— Yes, yes, — закивали американцы.
— Ну так вот он тот самый баскетболист. По бросанию чего-нибудь лишь бы
куда-нибудь. Йес?
— О! — сказали американцы. — Yes!
Яма была мокрая. На полу кое-где стояли лужи от недавно прошедших дождей.
Крыши-то в этом доме не было! В дальнем углу была вырыта еще одна яма — яма в
яме, которая, судя по исходящему от нее запаху, выполняла роль отхожего места.
Относительно сухо было только возле стен, где были выбиты или выцарапаны в
стенах примитивные ступеньки-сиденья, застеленные сухими листьями.
— Извиняйте, что не прибрано, — сказал Кузнецов, широким жестом приглашая
товарищей располагаться. Уж как получится.
Русские заняли места подальше от невыносимой, в обоих значениях этого
слова, параши. На правах хозяев.
Американцы сели там, где осталось место. Как бесправные зеки второго сорта.
Они все еще ощущали себя пленниками. Пленниками русских пленников. Которых в
свою очередь пленили вьетнамцы. Пленниками в квадрате. Хоть это и было странно.
Американцев было, как минимум, больше. Просто они еще не оценили ситуацию… Или
не были приучены бороться за место подальше от параши. По причине незнания
некоторых, общеизвестных в Союзе, законов общежития.
— Ну и что будем делать? — спросил Пивоваров. — Спать! — коротко ответил
Кудряшов.
— Здесь?
— Здесь! Или ты ожидаешь, что тебя пригласят в хозяйскую спальню, под бочок
хозяйской жинки?
— Не-ет! Не надо. Лучше здесь, чем под такой бочок, — поморщился Пивоваров.
Американцы уснули рано. Американцы вообще вели очень здоровый образ жизни.
Чистили зубы. Занимались физическими упражнениями. В одно время ложились, в
одно время вставали. Вот только ели в разное. В то, в которое давали. Если
давали вообще. И умывались не всегда. Только когда шел дождь…
— Спят? — спросил Кудряшов.
— Как младенцы. Только пузыри не пускают.
— Уверен?
— Уверен.
— Тогда давай…
Пленники тихонько толкнули один другого, чтобы разбудить тех, кто вдруг по
случайности уснул. Но никто не спал. Все ждали
Неслышно поднявшись, разведчики сместились к одной из стен. Трое встали
плечом к плечу. Сцепились для устойчивости локтями. Глубоко присели. Двое
других, встав им на голени и уперевшись стопами в подставленные руки, вползли
на их плечи. Бесшумно. Как обвивающие ствол дерева лозы дикого винограда. И
встали И выпрямились.
Последним по живой пирамиде взобрался вверх капитан Далидзе. Как самый
легкий и ловкий. Забрался и сел верхом на плечи одного из бойцов. И зажал
ногами его голову.
— На месте! — сообщил он, слегка щелкнув по выступающему между ногами
темечку ногтем.
Боец, на котором он восседал, поднес к его носу кулак. И несильно притопнул
ступней по плечу, на котором стоял.
— На месте!
Нижний ярус разведчиков медленно выпрямился, вознося капитана Далидзе к
самой решетке.
— Достаточно!
— Достаточно…
Капитан Далидзе осторожно взглянул сквозь решетку. С противоположной
стороны ямы, метрах в пяти от ее края, тускло горела керосиновая лампа типа
«летучей мыши». Рядом с ней на расстеленной циновке сидели часовые. И как всякие
нормальные часовые, слегка дремали. Как видно, служебные пороки мало зависят от
национальности и вероисповедания. Все солдаты всех армий мира не прочь
прихватить часок-другой из служебного времени. Чтобы сэкономить для личного.
— Двое! — два раза ткнул в выступающую макушку капитан.
— Двое…
Далидзе внимательно ощупал запор. Он был самый простейший — вроде задвижки
на воротах. Дерни в сторону засов — и он выскочит из прорези. Вот только
выдернуть засов было нельзя Потому что он был на замке. Совершенно незнакомой
конструкции.
— Здесь замок. Нужен ключ, — прошептал на самое ухо зажатой между ног
голове Далидзе.
— Нужен ключ… — повторила голова второй, свободной голове.
— Ключ… — сказала свободная голова той, что была расположена ниже.
— Там замок. Без ключа не открыть… Кудряшов расстегнул ремень на брюках. И
выломал из пряжки язычок.
— Держите, — положил его в раскрытую ладонь.
Язычок ушел наверх.
Далидзе аккуратно воткнул импровизированный ключ в скважину и стал вертеть
им из стороны в сторону. Тщетно. Язычок скреб металл, но ни за что не мог
зацепиться.
Один из часовых вздохнул и шевельнулся. Капитан замер, медленно сполз по
стене вниз и прислушался. Все было тихо. Он опять приподнялся и выглянул
наружу. Часовой дремал. В более удобной позе.
Разводящего на него нет! И слава Богу, что нет… Резо еще раз попытался
открыть замок. И опять неудачно.
— Ничего не выходит.
— Не выходит…
— Ничего…
— Пусть попробует отжать решетку. Она ведь не железная. Может
деформироваться.
— Пусть попробует отжать…
— Пусть попробует…
— Пусть решетку…
Далидзе уперся плечом в стену и надавил на решетку. Дерево слегка
подалось. Он надавил еще сильнее. Щель увеличилась. Еще… Безрезультатно.
— Одному не справиться. Не хватает сил.
— Одному не справиться…
— Нужна помощь…
— Нужна помощь? — тихо спросили американцы. — Мы готовы. Мы с вами…
Вот шельмы! А ведь спали — чуть не храпели…
— No! — сказал Кудряшов. — Покамест «no»! Сами с усами…
— С какими усами? При чем здесь усы?..
«Замок» встал на выставленное колено крайнего бойца нижнего яруса, потом на
его руку, потом на плечо. Взобрался, оседлал свободную голову. Тронул рукой
поджидавшего его Далидзе.
— Я готов. Давай вместе и разом.
Вцепились в решетку, надавили что было сил. До хруста. В шейных позвонках
ниже расположенных бойцов.
— Ну, еще немного. Еще…
Засов с легким скрежетом выскочил из паза.
— Сразу?
— Сразу.
Беглецы медленно приподняли решетку. Очень медленно. Буквально по
миллиметру в секунду. Чтобы не нарваться на импровизированную звуковую
сигнализацию — набросанные сверху гремящие и звенящие консервные банки или
пустые бутылки. Но нет — решетка была чиста.
— Ты — первый. Я — второй, — показал Кудряшов.
Далидзе тихо выполз в образовавшуюся щель. И ухватился за решетку сверху,
чтобы дать возможность выползти напарнику. Решетку бесшумно поставили на
место. Пирамида рассыпалась, бойцы, ее составлявшие, мгновенно разлеглись по
ступенькам. И изобразили крепкий, счастливый сон. Чтобы, если побег будет
пресечен, свалить все на беглецов. Чтобы самим остаться в стороне. И сохранить
себя для новой попытки.
— Твой правый. Мой левый, — показал Кудряшов.
— Есть… — кивнул Далидзе.
Осторожно ступая, беглецы приближались к часовым, одновременно
осматриваясь по сторонам. Но видно все равно ничего не было. Кроме кромешной
темноты и желтого круга света, отбрасываемого лампой
Шаг.
Еще шаг.
Еще шаг…
Ощупывая каждый миллиметр грунта. Чтобы, не дай бог, под ногой не хрустнула
случайная ветка, не шевельнулся камешек. Лучше медленно, чем громко…
Зашли в световой круг. Кудряшов поднял три пальца.
— Разом. На счет «три»! Еще шаг.
— Три.
Два.
Один.
Ноль!
Быстрым прыжком разведчики преодолели последний шаг и ударили так и не
проснувшихся вьетнамцев кулаками в виски. Синхронно, как пловчихи в парных
показательных выступлениях в том самом виде плавания. И так же синхронно рванули
из рук потерявших сознание часовых автоматы. И передернули затворы.
И не услышали характерного звука. Не было того звука!
В магазинах автоматов не было патронов! Магазины автоматов были пусты! И
значит, сами автоматы были не опасней средневековой боевой палицы. Примитивного
ударного действия.
Разведчики быстро наклонились над телами оглушенных вьетнамцев и обшарили
их карманы в надежде найти патроны Хотя бы два патрона. И не нашли. Зато смогли
рассмотреть своих врагов вблизи. Очень странные это были часовые. На вид — лет
по сто пятьдесят каждому. С лицами — как древний пергамент. С руками, больше
похожими на птичьи лапки. Таким, понятно, патроны ни к чему. Для них выстрел за
счет отдачи будет иметь даже более разрушительные последствия, чем для того, в
кого они удумают пальнуть. Они что, никого помоложе найти не смогли для несения
ночных вахт?
— Не нравятся они мне! — шепнул Далидзе.
— Мне тоже. Но нам с ними в одной коммуналке не жить. Давай вытаскивай
наших. Пока не наши не всполошились.
Кудряшов загасил лампу. Резо метнулся к яме, поднял решетку и бросил внутрь
небольшой камешек.
Разведчики быстро «проснулись» и выстроили пирамиду из двух человек. По
которой, как по приставной лестнице, должны были подниматься все остальные.
— Давай шустро. По одному!
— А мы? — спросили из темноты американцы. — Мы хочет с вами.
— Куда вы «хочет»? В Москву? У нас дороги разные.
— Но если вы сбегать один, они нас могут убивать!
— Это точно. Ладно, Серега. Пусть вылазят. Тоже ведь люди.
— Что-то ты этих людей не очень возле вертолетов жалел.
— Так тогда они еще были не люди, а противники…
— Ладно, хрен с ними…
Американцы быстро выстроили свою пирамиду и полезли наверх. Последних
пленников выдернули на опущенных вниз ремнях.
— Все?
— Все!
— А эти за каким?..
— Они к нам привыкли. Корешками стали.
— Тогда пусть отвыкают! Какие к маме корешки, когда они наш вероятный
стратегический противник! Нам за таких корешков дома все вершки посрубают к
едрене фене!
Пленники разобрались на две, по национальному признаку, группки.
— Нам туда, — показал Пивоваров. — Вам туда, — махнул строго в
противоположную сторону. — За ложку, конечно, спасибо. А остальное врозь!
Американцы оживленно зашептались между собой.
— Нельзя нам их отпускать. Ох нельзя, — тяжело вздохнул Кудряшов.
— Почему?
— Потому что они-то видели, что им видеть не следовало. Потому что они нас
видели. Возле своего самолета!
— Ну и что?
— А то! Ликвидировать их надо. Всех! Без остатка. Если по правилам.
— Чем ликвидировать? Голыми руками? Так у них этих рук больше. А пока мы
здесь возимся, нас наши желтушные братья по своим правилам…
— Ладно. Хрен с ними. Согласен. Далидзе!
— Здесь я.
— Ты с автоматом в авангарде. Я замыкающим.
Шагом…
Но шагом не получилось. И бегом тоже. Вдруг и разом невдалеке хлопнули
выстрелы и в небе зажглись яркие осветительные ракеты, залив все вокруг
ослепительно белым светом.
— Вот это да! Мать твою!..
Пленники увидели недалекие хижины, экзотические «плетни», фигуры людей… И
еще увидели колючую проволоку на высоких деревянных столбах. Со всех четырех
сторон. И две крытые грузовые машины с установленными на их кабинах ручными
пулеметами. С припавшими к пулеметам пулеметчиками. Глядящими на пленников
сквозь мушки прицелов.
Пытавшиеся совершить побег пленники никуда не прибежали. Они находились
посреди огороженного забором плаца. Посреди маленького концентрационного
лагеря.
— Е-мое! Откуда здесь колючка взялась? — удивленно спросил Пивоваров. — Ее
же не было!
— Оттуда, откуда все берется! Сделали. Вначале нас в яму засадили, а потом
столбы врыли и проволоку натянули. Дело-то нехитрое, — злобно ответил Кудряшов.
— А мы, дураки, гадали, отчего у них решетка такая слабая. А они, оказывается,
подстраховались.
— А эти тогда зачем? — махнул рукой на поверженную охрану Кузнецов.
— А эти для порядка здесь стояли. И для пригляда. Как надзиратели в
тюрьме. Посмотреть — послушать — подать — принести. Оттого им и патронов не
дали. Как и надзирателям. Ты, кстати, своего не сильно припечатал?
— А что?
— А то, что теперь за него спросить могут. По всей строгости…
— Я вроде нет.
— И я вроде…
В единственную бывшую в заборе калитку бесконечной цепочкой вошли
вьетнамцы. С автоматами наперевес. Они охватили пленников полукругом и уставили
в них дула автоматов. Командир встал сбоку.
— Кажется, они решили использовать эту яму по прямому назначению, —
нехорошо сказал Кудряшов, — просто как яму ..
Все напряженно замолчали.
Вьетнамцы приблизились еще на несколько шагов, оттесняя пленников к краю.
Они не говорили ни слова. И никак не выражали своего отношения к происходящему.
Наверное, с точно такими же ничего не выражающими лицами они могли начать
стрелять. Или умирать.
— Ну и что дальше? — спросил, ни к кому не обращаясь, Пивоваров.
Вьетнамцы показали на решетку.
— Велят поднять решетку.
— Зачем?
— Чтобы удобнее нас туда было сваливать…
Вьетнамцы еще раз показали на решетку. Пленники не пошевелились. Они не
хотели уподобляться приговоренным, самим для себя копающим могилы.
Командир что-то приказал. Крайний в шеренге вьетнамец подбежал к пленникам
и, выставив автомат, упер его в голову ближайшего к нему американца.
Командир еще раз показал на решетку.
— Пугает. Гад! — сказал Далидзе. Вьетнамец оглянулся на командира. Тот
кивнул. Вьетнамец нажал на курок.
Раздался выстрел. Голова американца дернулась. И американца не стало.
Вьетнамец приставил автомат к соседней голове. И оглянулся на командира.
Командир еще раз показал на решетку.
На этот раз пленники повиновались. Слишком страшны и неотвратимы были
механические действия вьетнамского караула. Как у лишенной души электрической
мясорубки. Которой все равно, что перемалывать…
Пленники подняли и откинули решетку.
Вьетнамцы, перехватив автоматы, взяли пленников в приклады. Били они не
сильно, но точно. По наиболее уязвимым и болезненным точкам. Русские и
американцы посыпались в яму. И друг на друга. Второй раз за несколько дней.
Круг замкнулся.
— Судя по всему, оргвыводы будут завтра.
— Судя по всему, это будут последние в нашей жизни оргвыводы…
Утром «на улице» долго стучали молотки. По дереву.
Стучали и стучали ..
— Они что, виселицы колотят? — ломали головы узники.
— Зачем им виселицы? Они же не европейцы. У них такой культуры казней нет.
— А какая есть?
— Ну не знаю… На кол сажать, в масле жарить, бамбук сквозь тело
проращивать. Да ты сам скоро увидишь…
— Скорее почувствуешь…
И все замолкали. Думая об одном и том же: об остро затесанных кольях,
кипящем масле и быстро растущем бамбуке.
В обед еды не дали.
— Не кормят. Значит, продукты зазря переводить не хотят. Значит…
— А может, ничего это не значит! Кроме того, что не дают!
— А почему же тогда не дают?!
Постепенно стук затих. И тишина зазвучала еще страшнее.
Еще час, два, три пленники томились в неизвестности, нервно шагая по
периметру своей тесной земляной «камеры». Через четыре в яму спустили
лестницу.
— Ты и ты! — показал сверху вьетнамец на одного русского и одного
американца.
Выбранные жертвы слегка отшатнулись. Но вьетнамцы применили свой
излюбленный прием — ткнули вниз два ствола и передернули затворы.
— Один хрен… Все там встретимся, — безнадежно махнул рукой русский и
шагнул на первую ступень лестницы.
Следом за ним полез американец.
Решетку захлопнули. Но лестницу не подняли. Эта оставленная на месте
лестница настораживала не меньше, чем поставленная на площади дыба, чем
гильотина с задранным вверх ножом. Если лестница осталась на месте, значит, та
ушедшая пара — не последняя. Значит, за ней последует другая…
Узники напряженно прислушивались к доносящимся с «улицы» звукам. Пытались
понять по ним, что там, наверху, происходит. В какофонии достигающих дна ямы
десятков различных шумов они пытались уловить самые главные — далекие крики
своих товарищей. Или выстрелы. Или что-то еще, что позволило бы догадаться об
их дальнейшей участи…
Но не слышали ничего. Совершенно ничего!
Наверху затараторили голоса. Звякнул засов. И решетка снова поднялась.
— Ты и ты! — показали вьетнамцы.
И снова один русский и один американец.
— Ну все, ребята… Не поминайте лихом…
Решетка захлопнулась.
— Что же они делают? Сволочи!
— Узнаем. Скоро узнаем. Все узнаем…
— Ты и ты…
Как на хорошо отлаженном конвейере.
— Ты и ты…
— Прощайте, пацаны. Если что…
— Ты и ты…
Капитан Кузнецов попал в шестую пару. Он взялся за перекладину лестницы и
полез наверх. Как на эшафот. Сзади сопел американец. Обидно, что американец. Со
своими принимать муки было бы легче ..
— Стоять здесь! — толкнули в бок прикладом часовые. Встали.
— Пошли! — толкнули еще раз. Пошли.. До калитки в проволочном заборе.
Через калитку. За ближайшую хижину .. Что-то будет за ней.
— Сесть! — еще один удар прикладом в позвоночник, чтоб лучше понимать
чужой язык.
Умеют вьетнамцы обучать чужеземцев своему труднопроизносимому наречию! Что
умеют — то умеют! Уже три слова навсегда вбили (в чем и суть оригинальной
обучающей языковой методики) в память. «Стоять», «пошли» и «сесть». За три
минуты! А на языковых курсах месяцами новые слова зубрят. Им бы у этих…
передовым технологиям поучиться…
Со стороны хижины послышались деревянные звуки. И на порог вынесли две
толстые деревянные доски. С полукруглыми отверстиями. Доски-то зачем? С
дырками. Как в дощатом общественном сортире…
Мать честная! Это же колодки! Такие очень древние наручники. Которые можно
увидеть в музеях инквизиции или на картинках в учебнике по истории средних
веков! Это что, у них средние века еще, что ли? С нетипичными вкраплениями
автоматического стрелкового вооружения второй половины двадцатого века.
Колодки подтащили к пленникам и бросили на землю.
— Берите их с собой. И пошли дальше, — новая серия способствующих усвоению
инородных слов ударов.
Пленники подняли колодки и пошли. И даже чуть веселей пошли, чем раньше. И
даже приободрились. Раз будут сажать в колодки, значит, не все так страшно.
Значит, сразу не убьют…
Но уже через час узники думали по-другому.
Лучше бы убили. Чтобы не мучиться.
— Сюда! — показал конвой на расположенный невдалеке навес
Под навесом сидели ранее уведенные из ямы пленники. Сидели в колодках
Попарно. В том же порядке, как их уводили.
— Сесть! Узники сели.
— Вытянуть руки и ноги!
Вытянули…
Два вьетнамца ухватились за руки, потянули, развели их чуть в стороны,
уложили запястья в дальние отверстия. Потом то же самое сделали с ногами,
которые втолкнули в ближние полукружья. Потом уронили сверху вторую, верхнюю
колоду и связали обе по краям веревками.
Плохо отструганное дерево впилось в кожу, сдавило мышцы. Не иначе как
вьетнамцы снимали мерку со своих худосочных конечностей. Или просто решили
поиздеваться. Отомстить за причиненные неудачным побегом неудобства.
Колодки вместе с узниками проволокли по земле несколько метров и бросили
под навесом.
— С прибытием! — мрачно приветствовал колодочное пополнение Пивоваров.
— Как у вас тут?
— Жестко.
С кистей Пивоварова по дереву колодок на землю стекали капли крови.
— Ты, главное, кисти не напрягай. Держи в свободном висе, — посоветовал
Кудряшов. — Мышцы от напряжения увеличиваются в объеме… ну и сам видишь. Эти
деревяшки только на вид архаичны. А действуют что твои наручники. Чем больше
шевелишься — тем тебе же хуже.
— А что, они нас здесь оставят?
— Похоже, здесь.
— А почему не в яме?
— Наверное, чтобы себе жизнь не усложнять. Чтобы не таскать туда-сюда, по
лестнице не спускаться… А может, еще почему. Я не спрашивал.
Из-за хижины вышла еще одна пара потенциальных колодочников. И увидела,
что их ждет…
— Привет!
— Hello!
Через час все пленники были вместе Кроме одного американца, оставшегося
без пары. Он тоже пришел с колодками и тоже сел. Вьетнамские заплечных дел
мастера стали надевать на него деревянные браслеты, но что-то у них не
заладилось. Может, эти последние колодки были бракованными, может, руки у него
были нестандартные, а может, отсутствие второго партнера каким-то образом
нарушало технологию процесса заковывания. Вьетнамцы громко о чем-то
разговаривали, спорили, а потом и вовсе ушли.
Американец сидел в одиночестве и посматривал в сторону своих товарищей. И
даже ободряюще подмигнул им.
Вьетнамцы скоро вернулись и, все так же переговариваясь, сняли колодки. И
что-то сказали конвойному. Конвойный приказал пленному встать и повел его
обратной дорогой. Через несколько минут раздался выстрел. И спустя мгновение
еще один.
Все оцепенели.
— Сволочи! Из-за того, что каких-то колодок не хватило!
Вьетнамцы подняли бракованные колоды и пошли за хижину, даже не оглянувшись
на пленников. Похоже, смерть здесь была обыденным явлением. Похоже, к ней
привыкли…
— Скоро и нас так же…
Всю последующую ночь закованные в колодки пленники сожалели, что их не «так
же», и жестоко завидовали застреленному американцу, не нашедшему себе пару. Его
всего лишь убили! А им даровали жизнь в полусогнутом состоянии. Которая
оказалась много хуже смерти.
От неестественности и однообразия позы затекала и невыносимо болела шея,
ломало позвоночник, деревенели ноги, ныла исцарапанная кожа на запястьях и
лодыжках. Спину, лицо и все тело жрал мелкий тропический гнус. Отмахнуться от
него было нечем — руки были «заняты» Спать было невозможно. Жаловаться некому.
Все страдали одинаково.
К пропитанным кровью колодкам то и дело подбегали мелкие грязные собаки и
жадно слизывали кровь. Отогнать их, чтобы еще сильнее не повредить кожу, было
невозможно Терпеть — трудно. И пленники кричали на них, плевались в них и
гремели своими деревянными кандалами. И в конце концов добились своего. Собаки
ушли.
Но когда ушли собаки — пришли крысы. И стали делать то же, что собаки.
Только уже пытаясь прилезть зубатыми мордами к самым ранам…
Когда пришло утро, пленники были сломлены. Они сидели, тупо уставившись
перед собой, и уже ни о чем не думали. Ни о жизни, ни о смерти. И меньше всего о
побеге…
— Проснитесь! — крикнули вьетнамцы. Пленники подняли бессмысленные глаза.
Если бы сейчас с них сняли колодки и скомандовали подняться — они бы не
поднялись. А если бы в их лица направили автоматы, они бы очень обрадовались. И
уж точно бы не встали, нарываясь на спасительный выстрел. За эту ночь их
ценности претерпели кардинальные изменения. Смерть перестала быть страшной.
Смерть стала желанной. Как жениху в день свадьбы — невеста.
В полдень к навесу подогнали грузовик. Пленников, поднимая вместе с
колодками, побросали в кузов. Кузов захлопнули. Машина тронулась с места.
На этот раз никто не интересовался тем, куда их везут. На этот раз все
молчали, подпрыгивая, перекатываясь, ударяясь о пол спинами и головами и
сталкиваясь друг с другом, как какие-нибудь неодушевленные предметы. Как
нагруженные внавал кирпичи. Или бочки. Или доски…
Теперь они желали только одного — стать теми, не имеющими души и не
имеющими болевых рецепторов, кирпичами, бочками или досками. И уж как совсем о
недосягаемом, мечтали об автоматном дуле, упертом в затылок…
Глава 33
Ехали долго, часто пробуксовывая на разбитых грунтовках. В одном месте
машина остановилась, пленников сдвинули к кабине и в кузов стали бросать
какой-то домашний скарб. Какие-то узлы, коробки, свертки. Потом затащили клетки
с бестолково лопочущей и машущей крыльями домашней птицей. Потом подняли
каких-то детей. Потом — женщин.
Женщины поправили юбки и стали громко и весело о чем-то разговаривать между
собой, озорно поглядывая на сидевший на боковых скамейках конвой. Было похоже,
что они просто голосанули двигавшуюся в попутном направлении машину. И
загрузили в нее вещи. И посадили своих детей. И сели сами. И совершенно не
обратили внимания на находящийся в кузове груз. На закованных в деревянные
колодки людей. Ну люди и люди… Ну в колодках — и что тут такого? Наверное,
преступники. Белые наемники. Главное не это. Главное, что машина идет в нужном
направлении, что остановилась и что офицер, сидящий в кабине, много не
запросил. Вот это существенно. А все остальное…
Машина двинулась дальше. Пленники стали подпрыгивать и стали кататься по
полу, тревожа вещи. Домашняя птица в клетках забеспокоилась, закричала, забила
клювами в прутья. Но ни на нее, ни на пленников никто не обращал никакого
внимания. Дети, высовываясь наружу, смотрели на пробегающий мимо пейзаж.
Женщины строили глазки конвою. Конвой заигрывал с женщинами, наваливаясь на них
при поворотах телом и приобнимая на подъемах, как будто пытаясь удержать от
падения. Женщины протестующе кричали и не очень активно отбивались от
назойливых ухажеров. Им нравилась такая веселая поездка.
Пленники катались, подпрыгивали и бились головами о пол, о борта, о
колодки соседей. Из рассеченных голов и спин густо сочилась кровь. Если
кто-нибудь из них скатывался слишком близко к заднему борту, конвойные
вьетнамцы, не глядя и не отвлекаясь от основного занятия, отпихивали их ногами
назад.
Жизнь и смерть соседствовали рядом друг с другом. На одной планете, в
одном мире. В кузове одной машины. И совершенно не мешали друг другу…
Машина остановилась, женщины, отодвигая назойливо поддерживающие их в
районе бедер и груди руки, выпрыгнули, вытащили детей, сняли груз. Конвой им
что-то крикнул и засмеялся. И махнул рукой. Женщины засмеялись в ответ. И тоже
махнули.
Машина тронулась, набрала скорость и снова запрыгала по ямам и выбоинам…
— Стоп. Приехали.
Машина осела на тормозах. Конвой попрыгал через борт. И куда-то ушел.
— Интересно, где мы? — спросил кто-то из пленников.
— На этом свете, — ответили ему.
— Жаль. Жаль, что на этом…
Конвой вернулся, открыл задний борт и, вытягивая колодников, свалил их в
кучу. Друг на друга. Как самосвал — насыпной щебень.
Пленники, вскрикивая от боли, раздирая кожу и на двух языках проклиная
своих мучителей, кое-как расползлись в стороны.
Машина уехала.
Вокруг была деревня. Точно такая же, как первая. И с точно таким же
навесом. Вот только детей и женщин здесь не было видно. Одни мужчины. В военной
форме и при оружии.
Пленники валялись посреди дороги, и на них никто не обращал внимания. Если
шли мимо, то обходили. Если нельзя было обойти — перешагивали.
Пленники лежали так почти час. В пыли. На солнцепеке. На раскаленной, как
противень, земле.
Потом пришел новый конвой, организовал проходящих мимо бойцов, с помощью
которых затащил пленников под навес. Где опять бросил на несколько часов. Но
пленники этих часов реально все равно не ощущали. Они представлялись им днями
или даже неделями. Тем, кто был в сознании. А тем, кто его потерял, —
мгновениями.
Есть колодникам никто не давал. Пить — тоже.
К месту свалки очень скоро снова сбежались собаки и стали слизывать
запекшуюся кровь вначале с земли, потом с колодок, потом с рук и ног пленников.
На этот раз им никто не препятствовал.
Вечером конвой принес ведро баланды и ведро воды. И поставил на землю От
баланды еще можно было отказаться. Но от воды — нет. Все смотрели на ведро с
водой. Только на него…
Конвоир поднял валявшуюся на земле помятую консервную банку, выпрямил,
вытряхнул из нее пыль, зачерпнул ею в ведре и поднес ко рту первого колодника.
Тот пил жадно, вытягивая голову и стуча зубами о жесть, и поэтому не столько
выпил, сколько пролил драгоценную влагу мимо рта. Второй банки ему не
предложили.
Самое интересное, что конвой не издевался над узниками сознательно, а
просто халатно относился к делу. Как пастух к скотине, которая предназначена на
убой. Стоит ли ее поить, кормить, вычесывать, если через час-другой ее все равно
заводить в убойный цех. Стоит ли тратить на уход за ней силы и время…
Потом была ночь. Но эту ночь из пленников мало кто помнил. Эта ночь была
легче первой. Потому что боль уже притупилась, а сознание почти угасло.
Днем к навесу подкатила машина. Открытый джип. Из него выскочил вьетнамец в
военной форме. Судя по тому, как вокруг забегали, засуетились военные, как
присел на задние лапы караул, вьетнамец был чин. И не из самых маленьких.
Вьетнамец подошел к пленникам, посмотрел на них, на их руки и ноги,
постучал ботинком по колодкам.
— Что… гад… смотришь? Трупов… не видел? — с трудом выдавил из себя
Пивоваров. И криво оскалился высохшим ртом.
Вьетнамец развернулся и пошел прочь. Через несколько минут к пленным
подбежали солдаты, развязали колодки, разогнули, протерли воспаленные руки и
ноги. Но главное — дали воды. Столько, сколько каждый способен был выпить.
— Что это с ними? Что это в них человеколюбие проснулось?
— Не человеколюбие В мартышках человеколюбие проснуться не может. Максимум
— шимпанзелюбие. Направленное на таких же, как они. Просто в войсках какая-то
неувязка вышла. Кто-то кому-то не так передал приказание верхнего начальства.
Или кто-то неправильно его понял. В общем, как всегда — или телефонист пьян,
или принимающий дежурный — «чурка».
— Они тут все — «чурки».
— Боюсь, они придерживаются обратного мнения. Боюсь, «чурки» здесь мы.
«Чурки», закованные в чурки.
К пленникам подошел еще один вьетнамец. Низенький и кривоногий. В свободно
болтающемся балахоне. Поклонился. Осмотрел раны, поскреб их деревянной, в
форме лопаточки, палочкой, взбрызнул какой-то жидкостью, густо смазал невозможно
вонючей мазью, накрыл какими-то напоминающими лопухи листами. Поклонился. И
ушел.
— Вежливый, гад!
Конвой принес и раздал лепешки и чашечки с рисом.
— Сволочи, — оценил их усилия Кудряшов.
— Почему сволочи они? — удивились американцы.
— После поймете.
— Почему сволочи?
— Потому что нам до того, чтобы отмучиться, всего шажок оставался.
Маленький. Мы бы завтра к утру уже далеко были… А они нас реанимировали.
Мерзавцы!
— Интересно, зачем?
— А они скажут. Не расстраивайся… Очередной вьетнамец очень долго и очень
внимательно осматривал руки узников. И даже замерял их палочкой. А потом с
помощью долота и длинного ножа расширил и углубил отверстия в колодках. И даже
зачистил их напильником.
— А просто руки связать они не могут?
— У них свои традиции. Или с веревками напряженка.
— Я бы знал — со своими приехал… После обеда пленников снова подвели к
колодкам, снова заставили сесть, засунули руки в отверстия и закрыли обе
половины. Теперь рукам было чуть свободней, но еще больней. Потому что
соприкасаться с деревом приходилось разбитой кожей. А вернувшееся в жизнь
сознание воспринимало боль как новую. К которой еще не привыкло.
— Вот это я и имел в виду. Когда говорил, что лучше было бы сдохнуть…
До вечера пленников никто не тревожил. Вечером еще раз накормили. И еще
раз смазали раны на руках и ногах. И даже сводили в туалет. Что вообще, после
оправки куда придется, показалось роскошью.
— Чего они хотят?
— Женить нас. На местных аборигенках. Чтобы их племя в росте прибавило.
— Тогда я готов. Женитьба лучше колодок, — согласился Пивоваров.
— Ты же раньше говорил — лучше умереть.
— Умереть, конечно, лучше. Но они, паразиты, все равно умереть не дадут…
Вечером конвойный привычным жестом ткнул в крайнюю пару пленников.
— Ты! И ты!
И развязал колодки.
— Встать!
Освоившие язык чужих команд пленные встали.
— Пошли!
Пошли, трудно переставляя раненые ноги. Даже если на расстрел. Лучше
расстрел, чем обратно в деревяшки.
Вернулись пленники не скоро. Но вернулись Какие-то пришибленные и не
похожие сами на себя.
— Ну что? Били?
— В том-то и дело, что нет.
— А что делали?
— Вопросы задавали. По-английски. Ну вроде как допрашивали. А он, — кивок в
сторону американца, — переводил.
— Что спрашивали?
— Все, что обычно. Кто, откуда, что здесь делали. Просили на карте
показать, откуда и куда шли.
— Ну и что ты сказал?
— Ничего. Изображал глухонемого идиота. А говорил этот, переводчик.
— Что?
— Откуда я знаю. Он же по-английски говорил.
— Ты что говорил? — спросил Кудряшов у американца.
— Я совсем мало чего говорил. Я говорил, что он очень нехорошо говорит
английский и я ничего не понимаю. И еще я требовал посла и адвокат!
— Ну ты даешь, янки! Ну ты наглец!
— Наглец это хорошо или плохо?
— Это когда как. В данном случае нормально!
— Тогда я наглец!
— Больше ничего не спрашивали?
— Вроде ничего…
— Что значит вроде?
— Понимаете, мужики, там потом тот, который нам ноги смазывал, пришел. Ну в
балахоне. Их доктор. И что-то такое выпить дал. И стал иголки втыкать.
— Под ногти?
— Нет. Не под ногти. В шею и уши
— Больно?
— Нет. Совсем не больно. Знаете, даже приятно. Вначале чуть жжет, потом
тепло, а потом как будто два пузыря водки выпил. Без закуси. Голова кругом, в
ушах звон, в глазах туман. И почему-то смеяться хочется…
— Yes. Да. Туман. И смешно. Как будто выпил. Два стакан виски.
— Он тоже пил… в смысле ему тоже вкалывали?
— Ему тоже.
— Так. И дальше что?
— А дальше ничего не помню. Дальше они, кажется, что-то спрашивали.
— А ты, кажется, отвечал?
— Может, и отвечал. Не помню. Хоть убей. Только знаете, представлялось,
будто я перед батяней стою маленький, а он с ремнем и требует что-то
рассказать. И я ему соврать боюсь…
— А тебе что представлялось?
— Yes. Father с подтяжкой.
— С подтяжками?
— Yes! С под-тяж-ками.
— А ты переводил, что он отвечал? Когда ему иголки?
— Переводил.
— И что?
— Я не помню. Я тоже был с иголки. Я как туман…
— Дела…
— Мужики, а у меня батяни нет. Я детдомовский.
— Ну, значит, тебе бояться нечего.
— Ну да. У нас знаешь какая воспиталка была. Так вицей драла…
— Тогда так, мужики, — предложил на правах командира Кудряшов. — Давайте
договоримся, о чем рассказывать. Пока они правду своими палочками из нас сами не
повыковыривали. Ну в смысле, чтобы всем одинаково.
— А эти? — кивнул на американцев Далидзе.
— А куда от них деться? Мы теперь одной веревочкой, в смысле колодками.
Будем сообща врать…
— О чем будем все врать? — спросили американцы.
— Значит, так. Мы советские моряки. Торгового флота. Потерпели аварию тут,
неподалеку. Выплыли на берег. Пошли в лес по нужде и заблудились.
— И прошли пару сотен километров. По джунглям.
— Ну заблудились же!
— А тельняшки наши где? И оружие откуда?
— Ну это… нашли.
— Где? В лесу? Когда по нужде отошли?
— Да… Ну скажем, что наше судно перевозило оружие. И мы случайно не тот
ящик взяли… Думали — с едой, а оказалось — со стволами…
— А американцы?
— А американцы потерпели бедствие на вертолетах. Куда-то летели. И сели.
— А мы пошли в кусты по нужде, сели и их увидели. Застыдились и стали
стрелять?
— Отстань от меня со своей нуждой!
— Это не моя идея — твоя.
— Что такое ну-жда? — все-таки вклинились американцы. — Это когда что-то
нужно?
— Это когда, наоборот, что-то не нужно. Так не нужно, что аж невтерпеж!
— Нет, мужики. Они хоть и ближе к приматам, чем мы, но не полные же идиоты.
Я думаю, придется говорить правду. Что шли мы к разбитому самолету…
На этом слове русские пленники вздрогнули и напряглись. Американцы
переглянулись. Впервые то, о чем думали и догадывались все, было произнесено
вслух.
— Шли к разбитому самолету. Потому что узнали, что он перевозил… золото.
Что сами мы — беглые зеки из России. Без паспорта и гражданства. Потому что
беглые. Что хотели подзаработать монет. Тем более — все это так почти и есть
Верно ведь?
— А оружие?
— Для самообороны. Из армейского склада, который мы ограбили. После того
как сбежали с зоны. До того как угнали корабль. Который потом затонул…
— А американцы?
— Ну я же говорю. Искали самолет с золотом, а тут откуда ни возьмись янки
на вертолетах. И тоже наверняка за золотом Нам, конечно, стало обидно, ну и мы в
сердцах…
— Но он не перевозил золото! — возразили американцы.
— А мы откуда знали, что он перевозил? Вы же не писали в газетах, что он
перевозил… Ну вы что, не понимаете?
Американцы переглянулись.
— O'key! Золото так золото Мы согласен.
— Ну, значит, так: вы тоже летели за золотом. И мы за золотом. И
схлестнулись. Стенка на стенку…
— А куда золото дели?
— Какое золото?
— Которое в самолете было.
— А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по
дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место
забыли. Отошли…
— По нужде?
— Да пошел ты! Отошли — и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о
тропе, о прохожих… ну вы меня понимаете — молчок. Какие бы вам иголки в какое
место ни вставляли. Ясно?
— Ясно!
— Yes! — кивнули американцы.
— Ну раз «йес» — значит, «йес»! Значит — полный порядок!
— Ты что-то сказал?
— Сказал. Про подводную лодку. И про самолет…
— Про золото?
— Нет, не про золото. Про то, что мы там должны были что-то взять. Но я не
знаю что. Потому что об этом знал один только командир. Которого они убили…
— А про вьетнамца? Того?
— Нет. Ничего.
— А что еще они спрашивали?
— Про маршрут. От начала до конца.
— Сказал?
— Нет. Вернее, не про весь. Только от самолета. И про ребят. Про могилы
— И про могилы?
— И про могилы. Сам не заметил… Но про гранаты не сказал. Понимаешь? Про
гранаты ни слова не сказал. Чтобы они… Пусть только сунутся… Пусть только
копнут… И все… Чтобы все… До одного… Гниды косоглазые…
— И я сказал…
— Про что?
— Про лодку… И самолет… И могилы…
— Били?
— Били… И вот еще. На руке… На руке, с внутренней стороны, от плеча до
локтя была снята кожа. Тремя длинными полосами.
— Живым на ремни режут. Гады!
Издалека, со стороны хижины доносились сдавленные крики.
— Кто там?
— Далидзе.
— Громко кричит…
— Шакалы! Дети шакалов! А-а-а!! Чтоб вы…! Чтоб ваши мамы…! А-а-а-а!! Чтоб
ваши дети…! И внуки…! А-а-а-а-а!!! Псы вонючие…!
Зря горячился Резо. Зря ругался на двух языках. На русском и грузинском.
Они все равно их не понимали. Ни тот, ни другой…
— Где вы проходили? Вспомните приметы…
— Не дождешься! Волк поганый!.. А-а-а-а-а!!
— Где вы вставали на дневки? Когда и через какие реки переправлялись?
— А-а-а-а-а!!! Потом крики стихли. Потом возобновились вновь. И снова
стихли…
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра?
— Пошел ты!. А-а-а-а-а! Больно! А-а-а-а-а!!! Ну больно же! Больно!!!
Шакалы-ы-ы!
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
— Не помню! Ну сказал же — не помню! Ну честное слово — не помню! Не
помню-ю-у-у! Ну вы что, не понимаете?! А-а-а-а-а!!! Бо-о-о-ль-но-о-о-о-о!!!
Га-а-ды!
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
— Кажется… На побережье… Моря…
— Где вы были на побережье моря?
— Не помню… А-а-а-а-а-а!!!..
Резо и его американца принесли через три часа. И бросили на землю. Еще
через полчаса Резо пришел в себя. И тихо застонал. А потом закричал. В голос.
— М-м-м! Больно! О-о-очень больно! О-о-очень. М-м-м!…
— Ты сказал?
Далидзе молчал. И отводил в сторону глаза. И кричал.
— Он что-нибудь сказал? Слышь, американец. Он сказал что-нибудь?
— Он сказал. Что-нибудь.
— Что?
— Он сказал что-то про море. И про первый день. Они очень страшно его
мучил. Очень, очень страшно…
— А потом?
— Потом он, как это по-русски, потерял разумность.
— Сознание?
— Yes. Потерял сознание.
— Я не смог. Я не выдержал. Мне было больно. Очень! — тихо произнес
Далидзе. — Я не мужчина после этого!
— Да брось ты, Резо. Все мы здесь…
— Мне было очень больно! Я не знал, что может быть так больно! Вот…
Резо раскрыл сжатую в кулак, окровавленную руку. И все посмотрели на его
пятерню.
На четырех его пальцах вместо ногтей и верхних фаланг торчали кости. Голые
кости. Расщепленные на концах. Они просто срезали с них мясо. Просто сострогали,
как серную головку со спички… И кусали, и дробили эти кости щипцами.
— Падлы! Что творят!..
— Я не смог… Я сказал… Я не мужчина… Со стороны хижины доносились новые
крики. Новой пары пленников…
— Ответьте, где вы находились в первый день с девяти часов утра до полудня?
— А-а-а-а-а!!!..
— Ответьте, где вы находились в первый день с полудня до двух часов дня?
— Бо-о-о-льно-о-о-о!!!..
— Ответьте, где вы находились в первый день с двух до четырех часов дня?..
— Где вы находились во второй день с шести часов?..
— Где вы находились в третий день?..
— Где вы находились?..
— Где?..
— Где?..
— Где?..
— Слушайте, мужики, может, скажем им, где «груз». Чтобы они проверили и
успокоились. Ведь все равно доконают. У меня уже живого места нет. Еще немного,
и я им даже то, что не знаю, расскажу. И чего не было… Американцы все сказали, и
их не трогают. Почти совсем не трогают. Чем мы хуже… Ну ведь если по совести
рассудить, то самолет на их территории лежал. И, значит, по закону им
принадлежал. И все, что в нем… Он их больше, чем наш… Давайте отдадим. Один
хрен, им эти приборы без надобности. Куда им их присобачивать? Под хвост мулам?
Для точности наведения на базар? Чтобы по дороге с пути не сбиться? Они даже не
врубятся, что это такое…
— Черт его знает. Может, и верно. А то они нам своей дамбой всю душу
вымотают. Все жилы по одной повытягивают…
— А если в дамбе признаться? И вообще во всех дамбах страны. Скажем, хотели
устроить всемирный вьетнамский потоп. Чтобы извести их население. Под корень.
Может, они разозлятся и пожалеют нас. И убьют?..
— Даже не мечтай! Они взрывчатку заставят искать! Которой нет! И снова
пытать будут. До тех пор, пока мы место не покажем! А где мы его возьмем, это
место? Если нет ни его, ни взрывчатки… Нет, лучше «груз» сдавать… Глядишь, они
поверят и успокоятся. И грохнут нас за ненадобностью. Я бы сдал. Мне моя смерть
важнее чужих приборов…
— Где эта смерть… Хоть бы колодки сняли! Можно было бы удавиться. Или вены
вскрыть. Или глотки друг другу перегрызть!…
Снова подошли конвойные. Принесли и бросили очередную пару. И выбрали
новую.
— Ты. И ты…
— Зачем вы пришли в нашу страну?..
— Где вы были утром шестого дня?.. — Где вы были?..
— Где?..
— Где?..
— Зачем?..
И после каждого вопроса — крики боли и ужаса!
Боли и ужаса!..
Боли!..
Боли!..
Боли…
— Все, мужики! Я пас! Я им про все расскажу. Даже про детские шалости. Даже
про то, как я за бабами в бане подглядывал. Я больше не могу…
Глава 34
Неожиданно пытки прекратились. Совсем. Пленников вымазали с ног до головы
мазями, обмотали «лопухами» и оставили в покое И даже накормили. Не сделали
только одного — не сняли колодки. Чтобы они чего-нибудь с собой не сотворили.
— Что они опять задумали?
— Кто их знает? Мне иногда кажется — они вообще не думают. Потому что
нечем. Потому что у них что задницы, что то, что насажено на шею, — устроено
совершенно одинаково. Если судить по содержимому…
— Не скажи… Мне кажется, они знают, чего добиваются. Особенно этот,
главный. Который нас допрашивает. Который следователь.
— И чего?
— Возможно, хочет сделать из нас козлов отпущения. Чтобы набить себе цену.
И заработать лишнюю звездочку на погон. Для этого и дамбу придумал…
— Они просто плохой люди, — высказали свое мнение американцы, — которые не
любят цивилизаций.
— А мне кажется, все гораздо проще. Они садисты и психопаты. Им нравится,
когда их жертвы кричат и извиваются от боли. Это добавляет им значимости. А
дамба для того, чтобы пытать как можно дольше. Потому что реальных доказательств
ни за, ни против мы представить не сможем…
— Что вы гадаете? Один черт, мы здесь ничего не решаем. Хотят мучить —
будут мучить. Захотят убить — убьют. Захотят оставить в покое — оставят в покое.
Но после того, как убьют…
Прошел день.
Пленников еще два раза накормили-напоили. Правда, не как людей — как
домашнюю скотину, поставив на колени между зажатыми в колодках руками миски с
похлебкой. Отчего есть приходилось, влезая всем лицом в горячую емкость, и
лакать, подобно собакам. Но на такие мелочи внимания уже никто не обращал.
Лакать так лакать Главное, чтобы было что лакать.
Потом пришел местной выпечки доктор, поклонился и еще раз обработал раны.
Поклонился — и ушел.
Второй день был как первый.
Снова с кормежкой, медицинской помощью и свободным, в пределах колодок,
досугом.
На третий день колодки сняли. С ног. Что уж вообще ни в какие рамки… В
деревянном плену остались только руки. Несколько часов пленники занимались
только тем, что разгибали закостеневшие позвоночники. Очень постепенно
разгибали. Вздрагивая и вскрикивая от боли.
Потом снова принесли еду. Которую теперь можно было лакать стоя на
коленях. И вилять хвостами, выражая хозяевам свою признательность за сытный
обед.
— У меня такое впечатление, что эти приматы решили из нас сделать
парнокопытных. Чтобы доказать превосходство своей желтой расы над белой.
— Ну да, а потом откормить и продать каннибалам. Живым весом.
— Живым весом это как? — переспросили американцы.
— Как скотину. Перед убоем.
— Лично я хоть к каннибалам. Если по этому поводу они наконец станут
выводить нас в туалет!
— Да! Большой человек не хорошо всегда делать в штаны. Хорошо только очень
маленький, — подтвердили американцы.
Утром четвертых суток к пленникам подошли вооруженные вьетнамцы и
скомандовали подъем.
— Встать!
Пленники встали вместе с повисшими на руках колодками.
— Пошли!
Пошли. Интересно, куда на этот раз? Оказалось, недалеко. Оказалось, что
через деревню протекает ручей. С очень мутной и вонючей водой.
— Остановиться! Остановились.
— Нас уже водят на водопой? — мрачно съязвил один из колодников.
— Туда! — показали вьетнамцы дулами автоматов на воду.
— Куда — туда? В воду, что ли? Для отработки стрельбы по водоплавающим
мишеням?
— Да нет, похоже, просто сегодня объявлен банный день.
Пленники сели в воду. И сидели так три часа. Совмещая помывку с пассивной
постиркой. Пассивной, потому что руки были заняты. Колодками…
— Ну, значит, свадьба, раз помыли…
— Встать! Встали.
— Пошли!
Пошли. Но уже не под навес. Дальше. На окраину деревни.
— Сесть!
Не хотелось садиться в мокрых штанах в пыль, но пришлось. Сели.
И сидели чуть не полдня.
Мимо то и дело пробегали хаотичные толпы вооруженных автоматами и
карабинами вьетнамцев. В том числе вооруженных автоматами «ППШ» и «ППС».
Интересно, откуда они умудрились раздобыть это архаичное, времен второй мировой
войны, оружие? Из каких таких арсеналов?
Вся эта суета, с беготней, криками, озабоченными лицами, перетаскиванием
каких-то ящиков из конца в конец деревни, а потом обратно, с «ППШ» и «ППС»,
висящими поперек животов, напоминала, если не обращать внимания на разрез глаз,
обмундирование и окружающую флору, сбор поднятого по тревоге партизанского
отряда. Где-нибудь в районе белорусского Полесья.
Вот только непонятно, кому здесь назначено играть роль оккупантов? И где
они раздобудут поезда, которые надо пускать под откос?
— Встали! Ну, встали.
— Пошли! Ладно, пошли…
— Остановились!
Спорить не будем, остановимся.
— Сесть!
Во всю ту же, чуть не по колено, пыль… Хорошо, сядем. Отказывать хозяевам в
их доме неэтично. Они лучше знают, кто из гостей где должен сидеть.
Сели.
Рядом, разбрызгивая в стороны пылевые лужи, прошла колонна военных
грузовиков. Штук двадцать И свернула за хижины.
К ним со всех сторон устремились цепочки военных.
Если считать, что каждый грузовик может взять на борт два отделения, а
худосочных вьетнамцев, пожалуй что, и вдвое больше, то, выходит, наблюдаемая
операция имеет по меньшей мере полковые масштабы.
У них что, на околице война началась?
Грузовики один за другим прошли обратным маршрутом. Вдоль бортов густо
торчали головы в соломенных панамах.
Нет, пожалуй что, и втрое! Вместимость у них, как у селедок в бочке…
Последняя машина затормозила.
— Встать!
Встали. Кивок автомата в сторону грузовика.
— Забирайтесь!
Что забираться — это очень хорошо! Хорошо, что не навалом. Как уже однажды
грузили.
Поддерживая и подталкивая друг друга, пленники взобрались на борт. И легли
на пол. Рядом, на скамейках, расселся конвой.
Поехали.
Ехали долго. Часто поворачивая, резко тормозя, останавливаясь, обгоняя и
поджидая машины. Ехали так, как обычно ездит плохо организованная воинская
колонна по не освоенной водителями местности.
Рывок. Остановка. Объезд. Новый рывок. Рев двигателей. Крики и гудки
клаксонов. Ругань. Еще один рывок. И тут же тормоз…
Куда они едут? По солнцу — на север. Только куда на север?
— Может, они нас на своих обменивать везут?
— На каких своих?
— На тех самых! На мартышек. Которых наши командиры по российским зоопаркам
насобирали. Из расчета одну голову за одну морду…
Поворот. И еще одна остановка. Теперь уже надолго. Теперь уже
окончательно…
Голоса, отдающие команды. Хлопки автомобильных дверей. Топот. Стук
инструмента о дерево и о металл…
Переправу, что ли, мостят? Или лагерь ставят? Похоже, лагерь.
Бесконечно долгое ожидание…
— Выходи!
Точно, лагерь. Навесы из листьев. Места под костровища. И даже несколько
палаток. Брезентовых. Зеленых. На пяти кольях. В точности как дома на полевых
сборах. Они что, вместе с «ППС» шли? Одним комплектом?
— Прямо!
Неужели опять в яму? Ну точно! Только не в такую глубокую, как раньше.
Всего метра два с небольшим. Но из которой, один черт, в колодках не
выбраться. Даже без решетки.
Конвой ткнул автоматами в сторону ямы.
Знаем. Ученые уже.
Разом отталкиваясь от земли — попрыгали вниз. А если не разом, если один из
пары прыгнет чуть раньше или чуть позже — можно запросто вывихнуть руки.
Рычаг-то у колодок не маленький.
Сели на влажный земляной пол. Стали ждать.
Чего ждать? Чего еще можно ожидать от этой уже фактически закончившейся
жизни? Разве только новых страданий…
Сверху опустили ведро с водой. Из которого можно было пить, стоя на
коленях. И плошку риса. Для употребления из того же положения. Судя по всему —
дневная пайка. И на том спасибо, добрые хозяева. И снова повилять отсутствующим
хвостом…
Ночью в яме было прохладно. Потому что мокро. Свежевзрытая земля еще не
успела высохнуть. Еще сочилась каплями. Словно плакала.
Утром сверху прозвучала незнакомая команда.
— Подъем!
А может, не «подъем», может, «выходи строиться», или «на подъем
национального вьетнамского флага стоять смирно!», или «кто в туалет хочет по
большому?». В принципе — не суть важно. Главное, что пленники проснулись. Потому
что все равно не спали.
— У-у! — грозно рявкнул сверху часовой и сделал ложный выпад автоматом.
Нет, значит, все-таки «на флаг смирно!».
Колодники поднялись.
На срезе ямы появился главный вьетнамец. Который проводил допросы.
— Сейчас вы все отправитесь в джунгли и постараетесь узнать те места, где
проходили в шестой и седьмой дни, — сказал по-английски вьетнамский чин. — А
потом в восьмой и девятый. Переведите
— Приглашает идти в лес, — перевели американцы.
— Грибы собирать?
— Искать места, где мы ходили. В шестой, седьмой, а потом в восьмой и
девятый день.
— Понятно. Чем дальше в джунгли, тем больше дров… Спроси его, а как мы
пойдем, в колодках?
— Так и пойдете. В колодках, — объяснил вьетнамец.
— Убедил…
Пленников вытащили из ямы и поставили в строй. Разобрав по раз и навсегда
выбранным парам Колодки велели держать перед собой.
— Пошли!
Впереди вытянулся строй вьетнамских солдат. До двух рот численностью. И
сзади тоже. Солдаты шли, пробивая в густолесье тропу, подминая и вытаптывая
кусты, прорубая в местах сужений проходы.
— Их бы раньше сюда, когда мы здесь бродили, — тихо сказал кто-то из
разведчиков. — Тропу топчут — что твой бульдозер…
Там, где фронтом идти было невозможно, пленники разворачивались боком,
укладывая колодки на собственные плечи. Словно обрезки половых досок со стройки
несли.
Шли недолго, часа четыре. Но устали больше, чем раньше бы за сутки. Кандалы
на себе тащить — это даже тяжелее, чем полную выкладку. Чем даже двойную полную
выкладку. Хотя кандалы вдесятеро легче.
— Врезать бы им этими деревяшками!
— Врежь! Только тебе же больнее будет. И вначале. И потом…
Поворот в обход дерева. Еще поворот. Прыжок через яму. Прямо. Снова
поворот…
— Стоп! Кажется, пришли.
— Узнаете место?
Нет, никто не узнает. Что раньше деревья были, что теперь деревья. Что там
кусты, что здесь. Джунгли, они везде на одно лицо. Как вьетнамские солдаты в
строю.
— Узнаете?
— Нет, не узнаем…
Впрочем, может, и узнаем… Но все равно не узнаем. Категорически.
— Вы должны знать это место. Вы здесь ставили метки.
Какие метки? Кто ставил? Какие вообще могут быть метки в джунглях, кроме
тотального вырубания растительности на площади в десять гектаров? Да и ту не
заметишь, если носом не упрешься! А он — метки ставили…
Ну, может, и ставили. Но не мы…
Конечно, может, и мы… Но не помним какие…
А если вспомним какие… То забудем где…
— Очень жаль, что у вас такая плохая память. Идите за мной.
Идем…
А место действительно знакомое. Неприятно знакомое.
Поворот направо. Еще направо. И еще чуть-чуть. Завал из полусгнивших
стволов и веток. И из камней.
— Теперь узнаете? Гробовое молчание в ответ.
— Вижу — узнаете.
Как же они нашли? Как отыскали ту иголку в том стоге сена? И как быстро они
к этому месту привели! За четыре часа! Со стороны хорошо наезженной дороги! По
которой машины ходят!
А они бродили здесь чуть не сутками. И думали, что бродят по девственным,
где нога человека не ступала, джунглям. Впрочем, человека, наверное, не
ступала. Вьетнамцы не в счет!
— Подойдите сюда. Подошли.
— Видите эту ткань? Знаете, что под ней? Что могло быть под тканью,
догадывались все.
— Смотрите…
Вьетнамские бойцы разом по команде схватились за углы брезента и оттащили
его в сторону. Под брезентом вплотную друг к другу лежали разведчики. Мертвые
разведчики. С не тронутыми взрывом лицами. Выходит, они и гранаты нашли…
— Ваши? Пленники молчали.
— Ваши. Только почему они умерли от ножа? Вьетнамские солдаты не
пользовались ножами. Вьетнамские солдаты стреляли. Они даже не бросали гранат.
Потому что это было им запрещено.
Тогда кто убил ваших товарищей? Вы сами? Кто конкретно. И кого? Посмотрите
внимательней…
Вьетнамский чин зашел с дальней стороны могильника и, приблизившись,
повернул подошвой ноги голову одного из мертвецов. Вправо и влево. В профиль и в
фас.
— Кто из вас убил его?
— Гнида! — с ненавистью прошептал кто-то из пленников.
— Что он сказал? Что? Переведите. Впрочем, не надо. Я догадываюсь, что это
слово было сказано обо мне. И что это было плохое слово. Но почему вы
адресовали его мне? Разве это я убил его? И его? И его? Их убили вы…
Пленники стояли и глядели на своих товарищей. И сильно завидовали им. Хотя
бы тому, что те умерли в бою. Избежав тех мук и унижений, что довелось испытать
им. Избежав слабости и предательства. И не они стояли сейчас перед телами своих
погибших друзей, слушая нравоучительную нотацию чужого военного чина. Они
лежали. И им было уже все равно. Их было уже не достать. Ни физически, ни
морально…
— Посмотрели? Тогда идемте дальше! — сказал вьетнамец. — Я хочу вам
показать кое-что еще. Что тоже касается вас.
Пленные развернулись и пошли, подгоняемые штыками конвоя. Пошли как
бесчувственные, болтающиеся на ниточках куклы. Они и были бесчувственными
куклами. У которых вначале вырезали мышцы, а теперь вынимали душу.
— Как вы думаете, что может находиться в этом мешке? — спросил вьетнамец.
Мешок был узнаваем. Это был их вещмешок. В котором они носили боезапас,
вещи, продукты и «груз».
— Ваши предположения? Пленные молчали.
— Ну?
Пленные молчали.
Вьетнамец приподнял вещмешок, распустил стягивающую горловину веревку,
перехватил и перевернул его вверх дном. Из мешка выпали и покатились под ноги
пленным головы. Головы их однополчан.
— Их вы тоже не узнаете?
Пленные закрыли глаза. И стиснули зубы. Они думали, они надеялись, что
группа отвлечения ушла. Что им повезло больше. Хотя бы им! Нет. Не повезло!
— Мы не могли принести тела. Вы, европейцы, очень большие. И очень тяжелые.
Мы принесли только головы. Чтобы вы могли опознать их. Вы узнаете их?
Снизу, с земли, на разведчиков смотрели стеклянные глаза заместителя
командира и двух его бойцов. Смотрели, словно спрашивали, как скоро они придут
к ним.
— Сейчас мы пойдем дальше. По маршруту вашего следования. И совместными
усилиями будем искать все то, что вы «случайно» обронили на нашей территории.
Возможно, мы найдем то, о чем вы говорили. Возможно, нет. Это как вы
постараетесь. Не найдем — мы сделаем соответствующие выводы о целях вашего
визита в нашу страну. И о вашем отношении к следствию. И попытаемся дознаться
до правды.
— А если найдем?
— Если найдем — я доложу о находке своему командованию, которое решит вашу
судьбу. Но от себя лично обещаю, что допросы после этого прекратятся. И вы
сможете умереть.
— На что можем рассчитывать мы? — спросили американцы.
— На то же, на что они. На легкую смерть. В случае, если они найдут то,
что ищут.
— Но вы не можете решать нашу судьбу так. Мы союзники. Если вы обратитесь к
нашему командованию…
— Наши союзники не летают над нашей территорией, не поставив нас об этом в
известность. Ваш полет был пиратский, нарушающий суверенность наших территорий.
Если вам нужен был ваш самолет, вам следовало обратиться за содействием к
нашему местному правительству. Тогда мы обязательно помогли бы вам. А теперь…
Теперь мы ничего не можем поделать. Теперь вы видели очень много. И если об этом
узнает ваше правительство, может разразиться скандал. И мы не получим ту помощь,
на которую рассчитываем.
— Но если вы нас убьете, будет еще больший скандал. Америка не терпит
посягательства на жизнь своих граждан, где бы оно ни случилось. Мы
предупреждаем…
— Вы не можете никого ни о чем предупреждать. Потому что вы погибли. В бою
с русским десантом. О чем мы информировали ваше командование с представлением
обломков вертолета и нескольких тел погибших. Вас нет. И по поводу вас никто не
будет скандалить.
— Fuck!
— Я рекомендую вам бороться хотя бы за легкую смерть. Потому что бороться
за жизнь вам уже поздно. Вы ее проиграли. Официально вы уже умерли. Нам
осталось только убить вас. Нам не осталось ничего другого, как убить вас. Вы
сами поставили себя вне закона. В первую очередь вне закона нашей страны. И
всех международных, в том числе заключенных между вашей страной и нашей
страной, соглашений. Послушайтесь доброго совета. Боритесь за легкую смерть!
Поверьте, это очень немало. Вы плохо знаете нравы Востока. Если вы выберете
нечто другое, вам будет плохо. Вам будет гораздо хуже, чем было до того.
Подумайте над моими словами.
— Что он сказал? — обеспокоенно спросили русские.
— Он сказал, что и вы и мы погибли в бою. Уже погибли…
— Так… Понятно…
Вьетнамский чин показал на головы. Солдаты раскрыли мешок.
— Итак, вы идете дальше?
— Я — нет! Я никуда не пойду! — решительно заявил Пивоваров. — Лично я
никуда. Я останусь здесь.
И Пивоваров сел, вынужденно увлекая за собой американца.
— Вы никуда не пойдете?
— Я не говорил нет! Я пойду. Я могу, — попытался высказать личное мнение
американец.
— Ну ты чего, глухой, что ли? Он глухой, что ли? — пренебрежительно спросил
русский пленник.
Вьетнамец подозвал начальника конвоя…
Через десять минут Пивоваров кричал. Не закрывая рта. И не думая, что он
при этом очень некрасиво выглядит. Сильнее всего он кричал, когда с его спины
срезали полосу кожи и бросили туда горсть древесных термитов.
Через час он шел в общем строю…
Глава 35
Два дня пленных таскали по джунглям. Вначале пешком до машин. Потом на
машинах. Потом несколько километров от машин пешком.
— Вы останавливались здесь. В полдень седьмого дня. Несколько человек
признались, что вы останавливались здесь в полдень седьмого дня. Почти на
четыре часа. Их показания совпали. Зачем вы останавливались?
— Дневали.
— Кто, зачем и на сколько уходил в это время с места стоянки?
— Никто и никуда. Только в охранение. И еще, может быть, по нужде…
— Что такое «нужда»?
— Это то, что вы заставляли нас делать не снимая штанов!
— Нужда — это сходить в туалет?
— Да. Сходить в туалет.
— Где конкретно вы ходили в туалет? Если вы ходили в туалет.
— Разве упомнишь? Мало ли где…
— Встаньте там, где вы находились. Где находился каждый. Пусть каждый
вспомнит, где он стоял или сидел и где стояли или сидели другие.
— Но это невозможно!
— Вспомните полдень седьмого дня. Что вы делали? Кто где стоял? Куда и кто
отходил? И на сколько отходил?
— Ну ладно, Я сидел здесь. Чуть левее командира. Еще левее Кузнецов…
— Да, я сидел вон там…
— Я там…
— Куда вы отходили?
— Вон туда.
Вьетнамский следователь показывал направление. И несколько десятков
солдат, рассыпаясь веером, уходили в указанную сторону. Они шли на расстоянии
вытянутой руки друг от друга, осматривая каждую травинку, каждый камешек. И
возвращались.
— Это вы называете сходить по большой нужде? — показывал вьетнамец эту
самую «нужду», уложенную на большой лист.
— Да! — обалдевали пленники.
— Но там была только одна «нужда». А вы говорили, что отходили трое. Куда
в таком случае отходили еще двое?
— Кажется, туда.
— Туда! — показывал новое направление поиска вьетнамский следователь.
Строй начинал новое прочесывание. Только для того, чтобы найти еще две
«больших нужды».
И пленники начинали понимать, что все это не игра. Что этот вьетнамец
добьется своего. Что он узнает их путь до метра. Даже если ему для этого
придется перепахать коленями подчиненных ему солдат все джунгли.
Похоже, он действительно надеялся найти взрывчатку. Или золото…
— Вы не хотите рассказать мне всей правды. Я знаю, что вы здесь ходили не
только по нужде. Я это знаю точно. Я имею показания.
Кто и на сколько уходил от лагеря еще?
Кто и на сколько?
Кто?
— Командир. Кажется, еще командир.
— Зачем уходил командир?
— Затем же, зачем и все.
— По нужде?
— По нужде. По крайней мере, он так сказал.
— Где в таком случае его нужда?
— Откуда мы знаем. Мы за ним не подглядывали. Это дело сугубо личное…
— В каком направлении уходил ваш командир?
— Как и все, в том.
— Да, в том.
— В том…
Кивок солдатам. И получасовое ожидание.
— Сейчас для полного комплекта командирское дерьмо на подносе принесут, —
тихо сказал кто-то. — Ассенизаторы хреновы!
Но принесли не дерьмо. Совсем не дерьмо!
— Это ваша вещь? Вы узнаете эту вещь?
Мать честная! Это же радиобуй! Радиостанция приведения! Для самолетов. Для
наших самолетов. Чтобы они по шифросигналу могли опознать своих и сбросить груз
или безопасно совершить посадку. Радиобуй на самый крайний случай. На случай
экстренной эвакуации.
Там же шифры опознания!
Вот где его сбросил командир. Чтобы он не достался врагу. А он все равно
достался!
Видно, не зря командир не доверял своим бойцам. Не зря никому ничего не
сказал, когда ушел в лес по своей секретной нужде.
И все равно промахнулся.
Вот тебе и туалет… Начали с поиска дерьма, а закончили… дерьмом, только
уже государственного масштаба. Как говорится, пошли покакать и не заметили, как
стали предателями. Ну все у нас не как надо, все через задницу выходит. Даже
государственные секреты…
— Теперь мы можем идти дальше, — сказал вьетнамец. — Здесь больше ничего
нет. Или есть что-то еще?
Пленники молчали. Хотя им хотелось кричать… Снова пешком до машин. Два часа
на машинах.
Полтора часа пешком.
— Узнаете?
— Нет.
— Здесь был бой с одним из наших отрядов. Здесь вы остались втроем. Вы,
командир и тот, кого вы называли «носильщик». Тот, кто переносил «груз». Вы
узнаете это место?
— Нет. Здесь мы не были.
— Здесь вы были! Вон там вы надломили ветку. Там — зацепили оружием и
сковырнули кору дерева. Там сдвинули камень. Мы вынуждены очень внимательно
осматривать местность. Куда вы пошли дальше?
— Вы же очень внимательно осматриваете местность…
— Куда вы пошли дальше? Куда свернули? Куда вы свернули после того, как
остались втроем? Вспоминайте.
— Не помню.
— Вспоминайте!
— Не помню!
Короткий жест конвойной команде, мигом расчехлившей и приготовившей к
работе ножи. С помощью которых можно вырезать очень тонкие полосы кожи и мяса.
Из живого тела. И очень ловко обстругивать до толщины карандаша пальцы…
— Но я действительно не помню! Но могу описать маяки.
— Я знаю маяки. Но мне нужен путь. Весь путь.
— Кажется, вправо. Градусов сорок. Там должны быть метки…
— Туда, — показал вьетнамский следователь. Солдаты разбежались в указанном
направлении, как свора псов, вынюхивающих логово зверя. И скоро вернулись.
— Да, — кивнули они, — там есть метки.
— Идите! — приказал вьетнамец. Конвой придвинулся к пленникам. Солдаты
врубились в джунгли, пробивая тропу.
— Здесь?
— Здесь.
Отряд остановился возле большой грязевой лужи.
— Где конкретно?
— Место я могу найти только сам. Только лично. Больше никто. Снимите
колодки и дайте мне лопату.
— Зачем вам лопата?
— Чтобы вырыть «груз».
Хитрец. Он помнил, что под «груз» были уложены настороженные на взрыв
гранаты. Он хотел попасть под взрыв. Он хотел погибнуть. Чтобы отмучиться…
— Не надо лопаты. Мы справимся сами.
— Но вы не найдете это место. Только я. Больше никто…
— Найдем. Если здесь хоть что-то есть — найдем. Вьетнамец отдал
распоряжение. И солдаты выстроили несколько живых цепочек. И взяли в руки
ведра. За четыре часа они вычерпали лужу. До дна. И пустили вперед саперов с
миноискателями.
— Здесь! — показали саперы.
И стали снимать грунт. Руками. Слой за слоем. Как раскапывающие особо
ценную находку археологи. Сам мешок они не трогали. Только землю.
Граната — показали они.
Еще одна!
«Груз» был свободен.
— Вы, кажется, не солгали, — сказал вьетнамец. — Я доложу об этом своему
командованию.
Пленники ничего не ответили. Им было уже все равно…
Лежали сутки…
Потом вторые…
Потом третьи…
В первые сутки спали. По очереди. Вначале в полное свое удовольствие. Потом
— сколько влезет. Потом — до одури. Потом до тошноты. Потом чуть не до рвоты.
«Чуть не до рвоты» выспались к исходу первых суток.
Во вторые сутки — мучились неподвижностью. Тем, что невозможно размять рук
и ног. А можно только разгибать и сгибать кисти и шевелить стопами. Затекшее в
неподвижности тело болело в каждом своем суставе. Все сильнее и сильнее. Но
только глубокой ночью беглецы позволяли себе сменить позу. Насколько это
позволяло тесное, как пенал для ручек, убежище.
В третьи сутки беглецы чесались. Вернее, мучались от чесотки, не имея
решительно никакой возможности нормально удовлетворить эту естественную
человеческую страсть. Далеко не везде можно было пролезть руками, не вставая и
не сгибаясь. Больше всего страдали потерпевшие от обоюдной «нужды» ноги. Которые
меньше всего можно было достать. Приходилось терпеть.
Потом, когда в трофейных фляжках кончилась вода, навалилась жажда…
Потом со всех сторон полезли разнообразные подземные насекомые и мелкие
гады. Было невозможно увидеть и понять, кто это там долго и скользко
проползает через вытянутую ногу, копошится в голове или, бодрым аллюром забежав
в штанину штанов, добегает аж до самых… колен. Приходилось терпеть и это.
В четвертые сутки терпеть уже не было никакой мочи. Даже колодки
представлялись чем-то менее страшным, чем это бесконечное лежание в тесноте и
темноте. К исходу четвертых суток беглецы решили выбираться наружу. Но именно в
конце четвертых суток поверх убежища прошла облава.
Вначале послышались голоса.
Потом далекие глухие шаги.
Потом негромкие команды.
— Тихо! — на всякий случай зажал рот напарнику Кузнецов.
Но он и без того был тих, как дохлая мышка.
Шаги приблизились.
Если сейчас не выдержит крыша… Если прогнется хотя бы одна жердина…
Шаги подошли вплотную, прошли по крыше и удалились. И постепенно стихли.
Всего один человек! Вот что значит открытое пространство. В буреломах
наверняка шарили целыми взводами.
И, значит, все! Раз обшаривали территорию вокруг лагеря, значит, большая
облава пошла на убыль. Значит, солдат вернули в «казармы» и оставили только
отдельные патрули и засады. Но наверняка не здесь. Наверняка далеко в джунглях.
Кто догадается ставить засады возле самого лагеря.
Значит, можно выходить?
Нет, надо долежать еще несколько часов. На всякий случай.
Эти последние часы были самыми мучительными…
Поздно ночью беглецы выдавили прикрывавший вход кусок дерна и прислушались.
Вокруг было тихо. Совершенно тихо. Только отдельные голоса и крики раздавались
со стороны лагеря.
Так, с открытым слуховым окошком, они пролежали час. И лишь потом выползли
из своей норы. Встали. И тут же сели на подогнувшихся в коленях, одеревеневших,
отвыкших держать тело ногах.
— Ну что, мы идет дальше?
— Не раньше, чем завтра вечером. Вначале надо посмотреть, что они там
делают.
Утром капитан подполз к самой опушке джунглей. Лагерь сворачивался. Навесы
разбирались, кухни зачехлялись, палатки снимались. Солдаты забирались в
машины, которые сосредоточивались на плацу, на котором еще совсем недавно лежали
расстрелянные пленники. Когда все грузовики были заполнены, регулировщик дал
отмашку. Выруливая одна за другой, машины вытянулись в колонну.
Лагерь был свернут. Кроме одной-единственной палатки. И одной-единственной
машины. Джипа!
— Все нормально? — спросил американец.
— Нормально, — ответил капитан.
— Мы идет дальше?
— Нет, мы задержаться. Тьфу, в смысле притормозимся.
— Зачем?
— Понимаешь, янки, там остался джип.
— Какой джип?
— Не какой, а чей. Джип того вьетнамского следователя. Суки той, которая
нас… Который над нами…
— Ты хочет мстить? Ты хочет разбить его джип?
— Я хочу разбить морду его хозяину. А после этого выпустить из него кишки!
И это меньшее из того, что я хочу. И много меньшее из того, что он заслужил. По
справедливости его надо было бы посадить в неструганные колодки. До конца
жизни.
— Но это очень опасно!
— Не опасней, чем шататься по джунглям среди патрулей и засад. Ты что, не
понимаешь, янки, что мы все равно обречены? Даже если мы уйдем от патрулей,
куда мы пойдем? И куда дойдем? Мне до наших тысячи километров. По чужой
территории! И тебе! Тебе вообще через океан.
— Но! Через океан не надо. У нас есть близко морской база. И есть
дипломаты…
— Не мелочись, янки! Где твоя база и где дипломаты? До них еще пилить и
пилить. И скорее всего не допилить. А эта сволочь — вот она. Рукой достать
можно. И все долги вернуть. За все рассчитаться. Ну тебе что, за своих ребят
поквитаться не хочется?
— Поквитаться это как?
— Это так же, как они с нами!
— За ребят хочется. За ребят по-кви-таться — да, — очень серьезно ответил
американец.
— Ну вот видишь! Мы по-быстрому! Замочим их и ходу. Их всего-то там с
десяток!
— Замочим это что? Это утопим?
— Это то, что они заслужили. Ну давай, янки, соглашайся. Мне без второго
ствола зарез. Мне без второго ствола их не одолеть…
— А потом что?
— А потом ты к своим дипломатам потопаешь.
— А ты?
— А у меня здесь на берегу лодка надувная захована. Если я до нее, конечно,
дойду. Ну а там на веслах, вдоль бережка, мимо Китая. Не так уж далеко. Если
подумать. Ну давай, как там тебя, Майкл, решайся. Ну уйдут же гады…
— Алексей, я хочу предложить тебе после замочим политическое убежище…
— Чего?
— Я хочу тебе предложить поехать со мной в мой дом. Я, как гражданин
великая страна Соединенные Штаты Америки, могу гарантировать тебе хороший жизнь
и благополучие…
— Чего?!
— Мы пойдем вместе на военно-морскую база. Я сказать, что ты спас
гражданина USA. Что ты есть очень хороший парень…
— Чего?!!
— Мы дойдем, мы обязательно дойдем. Вдвоем. Как это говорят русские — один
в поле не воюет…
— Ну ты даешь, янки! Ты что, сдурел? Я в США? Капитан Советской Армии?
Чтобы жить там, как какой-нибудь негр? Угнетенным всю жизнь…
— О нет, нет. У нас нет угнетать. У нас все равны…
— Да пошел ты! Я сейчас тебя за такие идеи здесь… Прямо здесь… Тоже мне,
нашелся провокатор!
— Алексей, я не понимаю, отчего ты такой злой? Я сказал что-то плохо?
— Ты такое сказал… За что я тебя, если бы мне лишний ствол не был нужен…
Очень тебе повезло, что он мне нужен.
— Хорошо. Но что ты тогда будешь делать?
— Веслами грести. Уж как-нибудь помаленьку! Короче, так, янки. Кончай свои
провокационные разговоры и отвечай — пойдешь со мной или нет?
— Конечно, твое решение есть твоя свободная воля. Я не мог тебя принудить Я
хотел как лучше…
— Хватит травить! Короче, ты идешь или нет? Или сачка давишь?
— Я? Нет, я никого не давлю. Я иду. Я тоже хочу мочить их. За свой друзья..
Жертвы должны видеть своего палача! И должны бояться этой мести. Этой
праведной кары. Пусть даже в последние мгновения своей жизни!
Капитан встал и нажал на курок. Он стрелял от бедра одной длинной
бесконечной очередью. Справа, — налево. От заметавшихся, как зайцы, бойцов
охраны к отобедавшим и вернувшимся к джипу полковникам. Вьетнамцы, даже не
успевшие перехватить оружие, падали один за другим. Но один исхитрился. Один
оказался очень ловким и самым спорым. Он успел передвинуть автомат на живот и
стал стрелять, еще даже до конца не повернувшись. Его пули взрыли землю у самых
ног капитана. Следующей очередью, задрав дуло всего лишь на миллиметры, он мог
достать его. Поперек груди.
Но не достал. За дальними кустами и так же в рост встал еще один боец, еще
один мститель. И тоже нажал на курок. Две очереди, с двух сторон,
перекрещиваясь траекториями, били живых людей в спины и грудь. Спастись от них
было невозможно.
— Нате, сволочи! Получайте, сволочи! — орал и трясся от выстрелов капитан
Кузнецов.
И что-то такое же, но по-английски кричал лейтенант Джонстон.
Лейтенант и капитан стреляли в смертельно ненавистных врагов. В русских,
американцев и вьетнамцев.
До полного опустошения магазинов. До сухого щелчка пустого затвора.
Все!
В стороне, безумными глазами глядя на кровавое побоище, высоко задрали
вверх руки два американских пилота. Два единственных человека, оставшихся в
живых.
Лейтенант Джонстон подошел к джипу.
— Стой! — крикнул ему капитан. — Я сам! Только я.
— Нет, ты — своего. Я своего! — жестко сказал американец и, вогнав в
автомат новый магазин и передернув затвор, поднес дуло к голове полковника.
Своего полковника.
— Pig! — сказал он и выстрелил.
И плюнул в лицо своему бывшему командиру.
Но его командир ничего не почувствовал. Ни выстрела, ни плевка. Его
командир был мертв.
Жив, еще жив был советский полковник. Он зажимал рукой грудь и пытался
отползти под джип. Правой рукой он царапал кобуру.
Капитан Кузнецов подошел к нему и пнул по пытающейся нащупать оружие руке.
— Ты узнал меня, полковник? Полковник смотрел на вставшего над ним
человека с автоматом.
— Ты узнал меня? — еще громче сказал Кузнецов. И даже пригнулся, чтобы
было лучше видно его лицо.
— Капитан… — еле слышно сказал полковник.
— Ты узнал меня!
Полковник осел на землю и обессиленно закрыл глаза.
— Стоять! — заорал капитан. — Я сказал стоять! — И дал полковнику
пощечину. И еще одну. И еще.
Полковник открыл глаза.
— Ты знал? Ты знал, что нас должны убить? Всех? — спросил капитан. — Ты
знал? Говори! Полковник кивнул глазами.
— Ты посылал нас, чтобы продать узкоглазым прибор? Так? Да?
Капитан тряхнул полковника так, что у него клацнули зубы.
— Отвечай! Урод!
Полковник застонал. И изо рта у него потекла струйка крови.
— Отвечай!!
— Да, — тихо сказал полковник.
— Кому ты должен был передать деньги? Кому?! Говори! — в самое ухо закричал
капитан. И ткнул полковника кулаком в рану. — Говори, гнида!
— Полковнику Михееву! Спроси…
— Су-ка! — сказал капитан и, вскинув автомат, выстрелил полковнику в лицо.
— Все вы суки!
И сел где стоял. И, обхватив голову руками, замер. И на земле под его
головой стало растекаться мокрое пятно. Но, наверное, это были не слезы.
Наверное, это была кровь.
— Пошли, — тронул его за плечо лейтенант Джонстон. — Здесь уже нет живых.
Пошли.
— Куда?
— В вертолет. Я доставлю тебя, куда ты скажешь.
— Куда?
— Куда ты скажешь… Быстро в машину! — крикнул по-английски лейтенант
испуганно замершим пилотам. И повел в их сторону автоматом.
Капитан Кузнецов встал и безвольно пошел к вертолету.
Лейтенант быстро собрал полковничьи портфели и догнал его. Возле самого
люка.
— Ничего, Алексей, все будет хорошо. Все будет очень хорошо! Поверь мне!
Все будет all right!…
Вертолет раскрутил винты и поднялся над плацем.
— Куда? — спросил высунувшийся из кабины пилот.
— Что? — переспросил лейтенант.
— Куда летим?
— Туда, — махнул рукой лейтенант в сторону русского капитана, — туда, куда
он скажет…
Глава 37
— Кто отправлял вертолет? — спросил лейтенант Джонстон пилотов. — Кто
провожал полковника?
— Мы точно не знаем…
— Кто отправлял вертолет?! — повторил лейтенант и вытащил гранату. И
вытащил из гранаты чеку.
— Полковник Смит! Сэр!
— Полковник Смит. О'кей. Тогда летим на базу… Над посадочной полосой
американского военного аэродрома завис вертолет.
— Что это за машина? — спросил диспетчера дежурный по полетам.
— Не знаю. Сэр!
— Ну так узнайте! Черт вас возьми! Что это за бардак? Прилетают никому не
известные машины…
— Это борт полковника Смита! Сэр!
— А, разведка. Вечно они со своими фокусами. Вечно у них все не как у
людей. Запросите борт. И разрешите им посадку.
— Сэр! Они отказываются садиться.
— Это что еще за новости? Как так отказываются садиться?
— Они отказываются садиться без присутствия на полосе полковника Смита.
Сэр!
— Ну так позовите этого полковника. Побыстрее. Не будут же они висеть
здесь весь день… Ну шевелитесь же, шевелитесь…
Диспетчер набрал номер.
— Полковника Смита.
— Я полковник Смит.
— Ваш вертолет над полосой. Сэр! Ваш вертолет отказывается совершить
посадку, пока вы не прибудете на аэродром.
— Какой номер борта?
— Двести семнадцатый. Сэр.
— Я выезжаю. Ничего без меня не предпринимайте.
— Есть! Сэр.
Джип полковника Смита вылетел на взлетную полосу. Прямо под брюхо зависшего
вертолета.
Полковник сошел с джипа и, придерживая рукой фуражку, задрал голову кверху.
И махнул рукой.
— Вот и славно, — сказал почему-то по-русски лейтенант Джонстон и завалил
вниз дуло бортового пулемета.
— Нам спускаться ниже? — спросил из кабины пилот.
— Нет, вполне достаточно, — ответил лейтенант и еще раз на всякий случай
показал пилоту зажатую в руке гранату. С выдернутой чекой.
Потом он на мгновение отпустил пулемет, чтобы открыть «дипломат». Он открыл
«дипломат», увидел сложенные в нем доллары и толкнул «дипломат» вниз. Деньги
выпали и, сбитые воздушным потоком, стекающим с несущих винтов, ударились в
бетон взлетной полосы. И в задравшего голову вверх полковника Смита.
— Вот и славно! — еще раз сказал лейтенант Джонстон и нажал на курок.
Пулемет задрожал, и десятки пуль устремились вниз, в тело упавшего
полковника. Они терзали и шевелили его плоть, облепленную окровавленными
долларовыми купюрами, поверх которых снова и снова впивались крупнокалиберные
пули.
— Су-ка! — сказал лейтенант Джонстон — Это собака женского рода…
На сайте 2 человек.
| @ | Помощь | Архив новостей | Гостевая | Зал славы | Горячая 20 |