You are on page 1of 128

и

ус
ар
ел
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2013 № 2

кБ
н ау
ия
СЕРИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК 2013 № 2

ЗАСНАВАЛЬНIК – НАЦЫЯНАЛЬНАЯ АКАДЭМIЯ НАВУК БЕЛАРУСI


ем

Часопіс выдаецца са студзеня 1956 г.


ад

Выходзіць чатыры разы ў год


ак

ЗМЕСТ

ФІЛАСОФІЯ І САЦЫЯЛОГІЯ
Евароўскі В. Б., Санько С. І. Беларускі Рэнесанс: вопыт гісторыка-філасофскай рэканструкцыі . . . . . . . . 5
ая

Машчыцька В. В. Лінгвістычнае вымярэнне сацыяльных канфліктаў у сучаснай філасофіі мовы . . . . . . . 14


Рыбчак С. В. Концепция политической культуры в рамках структурного функционализма . . . . . . . . . . . . 21
Смирнов В. Э. Историческая субъектность: социологический аспект . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25

ПРАВА
ьн

Чиж И. М. Теоретико-правовые основы охраны вод в Республике Беларусь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32


Бударина Н. А. Правовые аспекты обмена научными кадрами в рамках Европейского союза и Евра­
зийского экономического сообщества . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
ал

ЭКАНОМІКА
Кобяк М. В. Стандарты в гостиничной индустрии как фактор стабильности гостиничного предприятия 43
он

ГІСТОРЫЯ
Марціновіч Д. А. Пераход савецкай вышэйшай школы да адукацыйнага дуалізму (пачатак 1920-х гг.) . . . 47
Дмитриева О. П. Положение национальных общностей Беларуси в условиях Первой мировой войны
(1914 – февраль 1917 г.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 53
ци

Метеж О. А. Белорусско-германские проекты по преодолению последствий Чернобыльской катастрофы


(конец ХХ – начало ХХІ в.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 62
На

1
и
МАСТАЦТВАЗНАЎСТВА, ЭТНАГРАФІЯ, ФАЛЬКЛОР
Флікоп Г. А. Абразы ў інтэр’ерах уніяцкіх цэркваў Пружанскага дэканата ў сярэдзіне ХVIII ст. . . . . . . . . 68

ус
Горбушина И. Л. Интерпретационное поле фортепианного нотного текста . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80
Малей А. А. Структуры беларускага рытуальна-абрадавага комплексу ў спектаклі «Несцерка» Нацыя­
нальнага акадэмічнага драматычнага тэатра імя Я. Коласа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87

ар
ЛІТАРАТУРАЗНАЎСТВА
Левшун Л. В. Двенадцать тезисов о пределах филологической герменевтики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
Якавенка Н. В. Аўтарскі пераклад беларускай мастацкай прозы ХХ – пачатку ХХІ стагоддзя . . . . . . . . . . 99

ел
МОВАЗНАЎСТВА
Чайка Н. У. Структурная тыпалогія канструкцый з эліпсісам дзеяслова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 104
Маліцкі Ю. В. Беларускія дыялектныя назвы рыб: матывацыя паводле дзеяння . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113

кБ
РЭЦЭНЗІІ
Локун В. И. По страницам белорусско-русского литературного диалога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
Медведев В. Ф. Национальные валютно-финансовые механизмы регулирования интеграционных процессов 123

н ау
ия
ем
ад
ак
ая

ИЗВЕСТИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК БЕЛАРУСИ 2013 № 2


Серия гуманитарных наук
ьн

на русском и белорусском языках


Тэхнічны рэдактар В. А. Т о ў с т а я
Камп’ютарная вёрстка В. М. П а р х о м е н к а
ал

Здадзена ў набор 15.03.2013. Падпісана ў друк 12.04.2013. Выхад у свет 25.04.2013. Фармат 60×841/8. Папера афсет-
ная. Ум. друк. арк 14,88. Ул.-выд. арк. 16,4. Тыраж 118 экз. Заказ 82.
Кошт нумару: індывідуальная падпіска – 38400 руб.; ведамасная падпіска – 95316 руб.

Рэспубліканскае ўнітарнае прадпрыемства «Выдавецкі дом «Беларуская навука». ЛИ № 02330/0494405 ад 27.03.2009.


он

Вул. Ф. Скарыны, 40, 220141, Мінск. Пасведчанне аб рэгістрацыі № 394 ад 18.05.2009.


Надрукавана ў РУП «Выдавецкі дом «Беларуская навука».
ци

© Выдавецкі дом «Беларуская навука»


Весці НАН Беларусі. Серыя гуманітарных навук, 2013
На
и
PROCEEDINGS

ус
OF THE NATIONAL ACADEMY

ар
OF SCIENCES OF BELARUS

ел
HUMANITARIAN SERIES 2013 N 2

кБ
FOUNDER IS THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCES OF BELARUS

The Journal has been published since January 1956

ау
Issued four times a year

н
ия
CONTENTS
ем

PHILOSOPHY AND SOCIOLOGY

Yevarouski V. B., Sanko S. I. Belarusian Renaissance: experience of the historian and philosophical reconstruction 5
ад

Mashchit’ko O. V. Linguistical measuring of social conflicts in the modern philosophy of language . . . . . . . . . . 14


Rybchak S. V. Conception of political culture in frames of the structural functionalism . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
Smirnov V. E. Historical subjectiveness: sociological aspect . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
ак

LAW

Chizh I. M. Theoretical legal fundamentals of the water protection in the Republic of Belarus . . . . . . . . . . . . . . . 32
Budarina N. A. Legal aspects of the scientific manpower exchange in frames of the European Union and Eurasian
Economical Community . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
ая

ECONOMICS

Kobyak M. V. Standards in the hotel industry as a factor of the hotel enterprise stability . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
ьн

HISTORY

Martsinovich D. A. Soviet higher school transition to the educational dualism (at the beginning of 1920th) . . . . . 47
Dmitrieva O. P. Status of national communities of Belarus in conditions of the First World War (from 1914
ал

to February of 1917) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 53
Metezh O. A. Belarusian-German projects for the Chernobyl disaster after-effects negotiation (end XX –
beginning XXI) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 62
он

ARTS, ETHNOGRAPHY AND FOLKLORE


Flikop G. A. Placement of icons in the interiors of Uniate churches of the Deanery of Pruzhany in the middle of
the XVIII century . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 68
ци

Gorbushina I. L. Interpretation field of the fortepiano note text . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80


Maley A. A. Structures of Belarusian ritual and ceremonial complex in the color score of the play «Nestserka» on
stage of the National Academical Drama Theatre named after Yakub Kolas . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87

3
На
и
LITERATURE STUDIES
Levshun L. V. Twelve theses about limits of philological hermeneutic . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94

ус
Yakavenka N. V. Author’s translation of Belarusian fiction prose in the period of XX – beginning XXI century . 99

LINGUISTICS

ар
Chaika N. U. Structural typology of constructions with verb ellipse . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 104
Malitsky Y. V. Belarusian dialect fish names: motivation by activity . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113

REVIEWS

ел
Lokun V. I. On pages of the Belarusian and Russian literary dialog . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
Medvedev V. F. National currency and financial mechanisms of the integration process regulation . . . . . . . . . . . . 123

кБ
н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
ФІЛАСОФІЯ І САЦЫЯЛОГІЯ

ел
УДК 1 (476)

В. Б. ЕВАРОЎСКІ, С. І. САНЬКО

кБ
БЕЛАРУСКІ РЭНЕСАНС: ВОПЫТ ГІСТОРЫКА-ФІЛАСОФСКАЙ РЭКАНСТРУКЦЫІ

Інстытут філасофіі НАН Беларусі

ау
(Паступіў у рэдакцыю 17.07.2012)

Другі том «Гісторыі філасофскай і грамадска-палітычнай думкі Беларусі» [1], які прысвечаны

н
даследаванню філасофскіх кампанентаў Протарэнесансу і Адраджэння, пра­цягвае традыцыю
па­пярэдняга тома [2], паслядоўна праводзячы прынцып метадалагічнага плюралізму. Выка­
рыстанне падобнага падыходу дазваляе, з аднаго боку, падтрымліваць неабходную складанасць
ия
і дынамічную стабільнасць суб’ект-аб’ектнага кантынуума існа­га навуковага поля, а з другога –
даць усім удзельнікам дадзенай навуковай карпарацыі свабоду творчасці і самавыяўлення. Такая
канфігурацыя забяспечыла шматгранную рэ­прэзентацыю эпохі як з канцэптуальнага пункта
ем
гледжання, так і з факталагічнага.
Напрыклад, тое, што ў склад другога тома «Гісторыі філасофскай і грамадска-па­лі­тыч­най
думкі Беларусі» непасрэдна ўключаны шэраг тэкстаў С. А. Падокшына, можна лі­чыць свое­асаб­
лівым эксперыментам. Справа ў тым, што менавіта дзякуючы яго плённай працы тэматыка Рэ­
ад

несансу ў гісторыі беларускай культуры набыла свае «класічныя» выразныя абрысы. С. А. Па­
док­шын падвёў вынік тым даследаванням спадчыны «доўгага» ХVI ст. бе­ларускай гісторыі, што
распачаліся яшчэ ў 20-я гг. XX ст. і ўзнавіліся ў пасляваенныя гады, у якіх у пэўнай меры і сфар­
міравалася дысцыплінарнасць гісторыі беларускай філасофіі як такая. Ён сінтэзаваў і творча
ак

перапрацаваў набыткі тэксталагічнай і інтэрпрэтацыйнай пра­ц ы, што меліся ў тыя часы, і даў
завершаны і рэльефны вобраз «беларускага Рэнесан­су» – вобраз, які, вядома, нёс на сабе пэўны
адбітак тагачасных ідэалогій, як і тагачаснага навуковага паняційнага і метадалагічнага інстру­
ая

ментарыя, але, што істотна, вобраз, які стаў кропкай рэферэнцыі для айчыннай гісторыка-фі­
ласофскай і культуралагічнай школы.
Такім чынам, мы маем дачыненне да тэкстаў «класіка», г. зн. тых тэкстаў, высноў, паняційных
канструкцый, да якіх прынята адсылаць адукацыйныя практыкі, лічыць «кроп­камі адліку» для
ьн

новых тэарэтычных распрацовак і меркаю вымярэння іх наватарства. Традыцыйнае месца па­


добным тэкстам у рубрыцы спасылак. Але ў нашым выпадку тэксты класіка суседнічаюць з но­
вымі, рэфарматарскімі тэкстамі, якія грунтуюцца на спробах пераасэнсавання тых самых кла­
ал

січных набыткаў, спробах увядзення ў цела гісторыка-філасофскіх даследаванняў інтэлек­туаль­най


спадчыны Беларусі сучасных наватарскіх заходніх метадалагічных мадэляў і інтэрпрэтацыйных
практык. Падобная «інкрустацыя» тэкстаў С. А. Падокшына ў другі том «Гісторыі філасофскай
і грамадска-палітычнай дум­кі Беларусі» робіць апошні паліморфным, «шматгалосым» – мы мо­
он

жам пабачыць своеасаблівы зрэз гісторыі дысцыплінарнасці, дадзены пад адной вокладкай.
Што датычыць самога вобраза Адраджэння ў тэкстах С. А. Падокшына, то ў першую чаргу
звяртае на сябе ўвагу тое, што аўтар не толькі не пазбягае той полісемантычнасці, якую набыло
ци

гэтае слова ў беларускай культуры, але наадварот – дазваляе ёй рухаць сваю думку, даследчы
інтарэс і інтэрпрэтацыю. Справа ў тым, што «Адраджэнне» ў беларускім кантэксце − гэта і назва

5
На
и
пэўнай «эпохі» ў гістарычным мінулым, і адпаведна той культурны комплекс, які суадносіцца,
як залежны і пераемны, са з’явамі заходнееўрапейскага, італьянскага Рэнесансу, і пэўны «за­

ус
павет» для культурных дзеячаў «узнаўляць» і падтрымліваць беларускую культуру і нацыя­
нальную самасвядомасць, запавет, які асэнсоўваецца як усё яшчэ надзённы. Здаецца, што такая
полісемантычнасць павінна разглядацца як небяспечная для навуковага, гістарычнага аналізу,

ар
але С. А. Падокшын не толькі яе не ўнікае, але і актыўна ёй карыстаецца. Так, ужо ў пераліку
базавых тэкстаў «першаадкрывальнікаў» тэматыкі ён адначасова спасылаецца як на У. Пічэту,
які адным з першых паспрабаваў даць узважаную і абгрунтаваную з пункта гледжання гіста­
рыяграфіі версію «эпохі» Адраджэння праз суаднясенне з пэўнымі грамадска-эканамічнымі па­

ел
дзеямі, так і на тэкст М. Багдановіча «Беларускае адраджэнне», у якім знаходзім метафару «Адра­
джэння» як незавершанай працэсуальнасці, якая патрабуе не столькі суаднясення з гістарычным
мінулым, колькі актыўнага ўдзелу ўсіх неабыякавых да нацыянальнай справы беларусаў – па сут­

кБ
насці, своеасаблівым маніфестам беларускага нацыяналізму. Менавіта паміж гэтымі дзвюма
кропкамі інтэрпрэтацыйных арэляў і знаходзіць сваё месца аналіз С. А. Падокшыным інтэлек­
туальных артэфактаў XVI стагоддзя. Аддаючы перавагу, вядома ж, акуратнаму, гістарычна ўзва­
жанаму аналізу, ён, аднак, не пазбягае і іншага семантычнага полюса паняцця «Адраджэнне»:

ау
Скарына, Будны, Сапега і іншыя дзеячы культуры ВКЛ XVI стагоддзя паўстаюць на старонках
прац С. А. Падокшына як рупліўцы беларускай справы, носьбіты патрыятызму, любові да Радзі­
мы і «роднай мовы», як прыклад і нават дакор для сучаснасці, якая апынаецца таксама сутнасна

н
прыналежнай да «адраджэння» як працэсуальнасці. Такі падыход можа здацца ў вачах сучаснай
беларускай гістарыяграфіі, якая сёння ўсё больш схіляецца да «сухога» пазітывісцкага падыходу,
недарэчнай мадэрнізацыяй. Але калі ўзгадаць той факт, што ён мае дачыненне да гісторыка-фі­
ия
ласофскага аналізу, то можна прызнаць за такім падыходам сваю рацыю. Нечым гэты аналіз
«Адраджэння» нагадвае тыя складаныя адносіны, што склаліся ў заходняй філасофіі з паняццямі
«Асветніцтва» і «Мадэрн». Яны таксама адначасова змяшчаюцца ў філасофскай думцы, з аднаго
ем
боку, як найменні для канкрэтных перыядаў гісторыі, з дакладна акрэсленымі часавымі межамі,
і з другога – як герменеўтычна разамкнёныя ў сучаснасць «незавершаныя праекты».
Пераважна ж тэксты С. А. Падокшына заснаваны на класічным гісторыка-філасофскім падыхо­
дзе, які характарызуюць наступныя рысы. Па-першае, вылучэнне праблемных абшараў: эксплі­
ад

каванай з тэкстаў этычнай думкі, анталагічных і гнасеалагічных ідэ�����������������������������


���������������������������
, элементаў логікі з наступ-
ным паасобным іх разглядам. Па-другое, тэлеалагічная, лінейна-кумулятыўная мадэль гісто­рыка-
філасофскага працэсу, калі падзеі эпохі шыхтуюцца ў шэрагі паводле ўзрастання пэўнага
феномена як «гістарычна прагрэсіўнага»: рэлігійны рацыяналізм – натуралізм – матэрыялізм;
ак

вальнадумства – атэізм. Па-трэцяе, мадэль запазычання і пераймання заходнееўрапейскага філа­


софскага «канона», мадэль «запазнення» ўсходнееўрапейскай філасофіі – хоць тут С. А. Падок­
шын апрабоўвае часам і больш складаную мадэль узаемадзеяння прыйшоўшай з Захаду рэне-
санснай думкі і мясцовай «старажытнарускай культурна-філасофскай традыцыі».
ая

Звяртаючыся непасрэдна да гісторыка-фiласофскай інтэрпрэтацыі самой эпохі, варта заўва­


жыць, што ў ВКЛ у XV–XVI стст. складвалася даволі спецыфічная ідэалагічная сітуацыя, звяза-
ная з пранікненнем і рэцэпцыяй рэнесансных гуманістычных ідэй і, у прыватнасці, рэнесанснага
ьн

«Вялікага адкрыцця антычнасці». Гэта ў значнай меры было звязана з тым, што цікавасць да Поль­
скага каралеўства і Вялікага Княства Літоўскага з боку адукаваных еўрапейцаў і, адпаведна,
аўтарытэт гэтых дзяржаў значна ўзраслі пасля славутага разгрому саюзнымі польска-літоўска-
ал

рускімі войскамі на чале з Ягайлам і Вітаўтам Тэўтонскага Ордэна пад Грунвальдам у 1410 годзе,
калі Ордэн, па сутнасці, перастаў быць сур’ёзнай геапалітычнай сілай у Паўднёва-Усходняй
Прыбалтыцы. Пасля праведзенай у 1386 годзе Ягайлам хрысціянізацыі рэшткі язычніцкага на­
сель­ніцтва ВКЛ увайшлі ў арбіту еўрапейскай хрысціянскай цывілізацыі.
он

У гэты час складванне новых буйных этнакультурных супольнасцей і геапалітычных адзінак


абвастрыла праблему іх гістарычнай ідэнтыфікацыі і самаідэнтыфікацыі, упісвання лакальных
этнагісторый у кантэкст еўрапейскай і сусветнай гісторыі і выклікала сапраўдны выбух
ци

гістарычнай міфатворчасці. У сваю чаргу гэта сведчыла пра складванне ўмоў для ўсталявання
новых рэгіянальных традыцый, адрозных ад тых, што існавалі ў эпоху Сярэднявечча.

6
На
и
Спецыфіка «рэнесансізацыі» Паўночнай Еўропы ў параўнанні з Паўднёвай Еўропай заклю­
чалася ў тым, што калі італьянскія гуманісты звярталіся да ўласнай антычнасці, якая і была

ус
адроджана, паўночныя гуманісты пачалі адкрываць, а часта проста канструяваць свае ўласныя
антычнасці. Адкрываюцца, вынаходзяцца, канструююцца «лакальныя» і «рэгіянальныя антыч­
насці»: кельцкая, германская, славянская, балцкая. Гэтую сітуацыю сучасныя даслед�����������
чы���������
кі харак-

ар
тарызуюць як «множную антычнасць» («multiple antiquity»).
Зразумела, што працэс кансалідацыі суперэтнасу літвінаў быў надзвычай супярэчлівым.
Гэта было звязана не толькі з падзелам карэннага насельніцтва ВКЛ паміж каталіцкай і права­
слаўнай канфесіямі, які ўвесь час правакаваў і міжэтнічныя супярэчнасці праз атаясамленне

ел
каталіцкай веры з «польскай», а праваслаўнай з «рускай» («русінскай»), але і з супярэчлівымі
геапалітычнымі арыентацыямі буйнейшых магнацкіх родаў ВКЛ.
Менавіта з гэтым працэсам кансалідацыі, шмат у чым спантанным, сінхранізуецца і працэс

кБ
стварэння новых «гістарычных», а насамрэч «міфалагічных» наратываў. Як адзначыў Р. Р. Дэвіс,
«перадусім народ павінен мець супольную гісторыю, каб быць народам. Акурат як паміж інды­
відуумамі, так і паміж супольнасцямі не можа быць ідэнтычнасці без памяці. Этнічныя суполь­
насці канстытуююцца міфамі і памяццю; без іх яны з’яўляюцца простымі масамі насельніцтва,

ау
заключанымі ў нейкіх межах» [3, с. 15–16].
Для аналізу сувязі паміж памяццю і ідэнтычнасцю ў апошнія два дзесяцігоддзі эўрыстычным
стала паняцце «калектыўнай памяці», уведзенае ў 1925 годзе французскім сацыёлагам М. Хальб­

н
ваксам [4]. Асноўны тэзіс Хальбвакса ����������������������������������������������������
заключаўся������������������������������������������
ў����������������������������������������
�����������������������������������������
тым, што чалавечая памяць можа функцыя-
наваць у калектыўным кантэксце, так што розныя групы людзей маюць розныя калектыўныя
памяці, якія індуцыруюць і розныя віды іх паводзін. Я. Асман увёў істотны падзел калектыўнай
ия
памяці на камунікатыўную і культурную. Яны ўзаемадзейнічаюць вельмі спецыфічным чынам.
Камунікатыўная памяць, як правіла, мае глыбіню 3–4 пакаленні. Культурная памяць наогул
звер­нута да вытокаў, да міфалагічнага або міфалагізаванага мінулага, і ������������������������
ў�����������������������
гэтым сэнсе яна транс-
ем
тэмпаральная і нават атэмпаральная [5].
Кантраст і спецыфіка ўзаемадзеяння камунікатыўнай і культурнай калектыўнай памяці най-
лепш праяўляюцца ў эфекце так званых «перасоўных лакун» («floating gaps»), упершыню
апісаным для выпадку беспісьмовых культур этнолагам Я. Вансінам [6]. Яго сутнасць заклю­
ад

чаецца ў тым, што адноснае багацце звестак звычайна фіксуецца пра падзеі нядаўняга мінулага
і пра даўно мінулае (вытокі), тады як сярэдні часавы дыяпазон (больш далёкае для дадзенага па-
калення мінулае) аказваецца інфармацыйна бедным, калі наогул не пазбаўленым усякіх звестак.
У беларуска-літоўскай традыцыі мы сустракаем шматлікія прыклады такога ўзаемадзеяння
ак

камунікатыўнай і культурнай памяці як у вусных генеалогіях, так і ў тых, што ствараліся ў рам-
ках традыцыі летапісання. З вусных найяскравы прыклад – этнагенетычнае паданне з Паўночнай
Беларусі. Другі такі прыклад – міф пра рымскае (італійскае) паходжанне літоўскай шляхты ці
нават усяго літоўскага народа, які, вельмі верагодна, меў спачатку вуснае бытаванне, пакуль
ая

упершыню не быў запісаны ў адным з варыянтаў Я. Длугашам.


Паўночна-беларускае этнагенетычнае паданне было запісана ў розных варыянтах, але ў двух
з іх этыялагічнае паданне пра паходжанне абраду Стаўроўскіх дзядоў завяршаецца радаводам
ьн

беларусаў. З падання мы даведваемся, што ў князя Бая (Боя) было сем жонак: Вольга, дачка кня-
жацкага дружынніка; Рагнеда з Полацка; Красуля са Смаленска; Ода з Кіева; Доня, служанка
Красулі; Альда з Літвы; Ліля, сястра Альды. Апісаныя шлюбныя стасункі адлюстроўваюць прэ­
ал

тэнзіі суверэна на іншыя землі, у складзе якіх называюцца Полацк, Смаленск, Кіеў і Літва, пры­
намсі, паводле ўяўленняў складальніка гэтай часткі легенды.
Магчыма, гэтае генеалагічнае паданне магло быць створана ў Полацку ў познім Сярэднявеччы
або ў эпоху Рэнесансу на ўзор больш архаічных вусных генеалогій і нават магло бытаваць у лі­
он

таратурнай форме, будучы страчаным разам з іншымі тэкстамі Полацкай бібліятэкі. Прынамсі,
форма падання мала адрозніваецца ад аналагічных генеалогій, якія ствараліся на тэрыторыі ВКЛ,
пачынаючы з XV ст. і асабліва ў XVІ ст.
ци

Дапасаванне да канкрэтнага часу і месца (міжрэчча Дняпра і Дзвіны, берагі Дрысы, двор
Краснаполь, маёнтак паноў Снарскіх, наваколлі Докшыцаў, г. Дрыса−Верхнядзвінск і г. д.), дапа-

7
На
и
саванне да групы (у нашым выпадку да ўсіх родаў або плям������������������������������������
ё�����������������������������������
���������������������������������
��������������������������������
ў беларусаў) і ўзнаўляльны харак-
тар падання (упісванне мінулага ў рухомыя ў часе рэферэнцыйныя рамкі) утвараюць, паводле

ус
Я. Асмана, спецыфічныя «фігуры ўспаміну» – «культурна сфарміраваныя, грамадска абавязко-
выя “вобразы ўспаміну”». Да іх ліку, у прыватнасці, належаць і гістарычныя міфы. Іх наяўнасць
у сваю чаргу сведчыць пра існаванне спецыфічных для Полаччыны форм «палітычнага ўмроен­

ар
ня» (Я. Асман) або ідэнтычнасці.
Другі яскравы прыклад дае нам генеалогія князёў Вялікага Княства Літоўскага, паданая ў бе­
ларуска-літоўскіх летапісах другой рэдакцыі. Там «два канцы» – легендарны і гістарычны –
сшы­ваюцца без азірання на вялізную храналагічную нестыкоўку. Але храналагічныя нестыкоўкі

ел
не турбуюць храністаў і летапісцаў таму, што «для культурнай памяці важная не фактычная,
а ўзноўленая ва ўспаміне гісторыя», г. зн. міф (Я. Асман). Істотна тое, што праз такія звароты да
мінулага ў форме «ўзнаўляльнага ўспаміну» абгрунтоўваецца групавая ідэнтычнасць. У разгле­

кБ
джаных прыкладах гэта ідэнтычнасць этнасу (беларусаў, літоўцаў) і ідэнтычнасць шляхты як
палітычнай нацыі ў часы ВКЛ і Рэчы Паспалітай.
Нездарма вакол кантролю над «узнаўляльнымі ўспамінамі», міфалагізаванай гісторыяй раз-
гортваюцца асноўныя ідэалагічныя і палітычныя калізіі ў ВКЛ і Польшчы эпохі Рэнесансу,

ау
інспіраваныя спецыфічнымі інтарэсамі буйнейшых магнацкіх родаў. У ВКЛ найперш – Радзі­
вілаў, Пацаў, Гаштаўтаў, Сапегаў.
Гуманісты ВКЛ у імкненні ідэалагічна абгрунтаваць права сваёй дзяржавы на незалежнасць

н
супрацьпастаўляюць польскаму «сармацкаму» міфу свой уласны гістарычны міф, які ў літа­ра­
туры атрымаў назву «рымскага». Яго сутнасць – у сцвярджэнні аб італійскім (рымскім) па­хо­
джанні дынастый літоўскіх князёў і літоўскага народу. Упершыню яго пераказаў Я. Длугаш. У больш
ия
позніх версіях «рымскага міфа» з’яўляецца новы герой, заснавальнік вялікакняжацкай дынастыі
палеманідаў – Палямон, правадыр рымскіх перасяленцаў.
Асноўныя складнікі летапіснай версіі «рымскага міфа» наступныя: 1) храналагічная прывязка:
ем
часы дэспатыі Нерона, прыблізна пачатак 60-х гадоў н. э.; 2) прычына ўцёкаў рымлян – зверствы
Нерона; 3) Палямон, які быў крэўным (па іншых версіях – пляменнікам) Нерону, з пяццю­стамі
рымлян выпраўляецца з Рыма і пасля доўгіх блуканняў трапляе ў вусце Нёмана; 4) ад сы­ноў
Палямона пайшла дынастыя літоўскіх князёў; 5) асабліва падкрэсліваецца той факт, што прыя­
ад

рытэт належаў жамойцкай лініі; 6) паводле летапісу, мясцовае насельніцтва было нелацінамоўным.
Пафас падання – антыдэспатызм Палямона, але пры гэтым ён называецца крэўным імпера­
тару, г. зн. належыць да імператарскай фаміліі. Адпаведна высакароднымі аказваюцца і далёкія
яго нашчадкі. «Рымскі міф» у такіх рэдакцыях быў асабліва папулярны ў час царавання Жы­
ак

гімонта Вазы (1587–1632), які імкнуўся стаць абсалютным манархам Рэчы Паспалітай, увесці
спадчыннасць трона, абмежаваць ролю соймавых паслоў.
Але ў сярэдзіне XVI ст. з’явілася альтэрнатыўная арыстакратычна-рэспубліканскай манар­
хічная версія «рымскага міфа» Міхалона Ліцвіна. Міхалон Ліцвін старанна ганьбіць сучасны яму
ая

лад жыцця і палітычную сістэму ВКЛ і для кантрасту гэтак жа старанна нахвальвае перавагі
цэнтралізаванай улады ў Крымскім ханстве і Маскоўскай дзяржаве. Не выпадкова, відаць, трактат
меў прысвячэнне каралю Польскаму і Вялікаму князю Літоўскаму Жыгімонту ІІ Аўгусту. Не без
ьн

уплыву з боку «рымскага міфа» ВКЛ у першай чвэрці XVI ст. у Маскоўскай дзяржаве ствараецца
свая (манархічная) версія «рымскага міфа», выкладзеная ў «Сказанні аб князях Уладзімірскіх».
Гісторыя «рымскага міфа» павучальная тым, што ў чарговы раз дэманструе, што летапісы
ал

і хронікі, на базе якіх выбудоўваюцца навуковыя гістарычныя наратывы, гэта не апісанне, хай
і не вельмі дакладнае, рэальнай палітычнай гісторыі, а канструяванне той гісторыі, якую хацелі
б бачыць кіруючыя і ўладныя эліты. Але кіруючая эліта ВКЛ не выкарыстала тыя магчымасці,
якія адтуляла «рымская тэорыя», для ідэалагічнага абгрунтавання геапалітычнага дамінавання
он

ва Усходняй Еўропе і супрацьстаяння намаганням валадароў Вялікага Княства Маскоўскага


стаць адзінаўладнай геапалітычнай сілай у рэгіёне.
Аднак «рымскі міф» быў не адзіным, які распрацоўвалі гуманісты Польшчы, Нямеччыны,
ци

ВКЛ, што датычыўся ранняй этнічнай гісторыі рэгіёна ВКЛ. Першым апанентам «рымскаму міфу»
ў канцы XV ст. выступіў польскі храніст італьянскага паходжання Ф��������������������������
.�������������������������
Калімах. Гэта была кель-

8
На
и
цкая альтэрнатыва. Яе сутнасць у тым, што літвіны (Lytifani) – гэта нашчадкі тых кельтаў (кім­
браў), якія, некалі выправіўшыся ў падарожжа пад правадырствам князя Лямонія (Lemonius, вель­

ус
мі сугучна Палямону летапіснай версіі «рымскага міфа»), нарэшце атабарыліся ў Паўднёва-
Усходняй Прыбалтыцы. Пасля гэтага яны апынуліся ў Сарматыі, на Баспоры, які стаў называцца
Кімерыйскім, і зноў вярнуліся ў Прыбалтыку. Гэты міф мусіў, з аднаго боку, растлумачыць сло-

ар
вы Тацыта, што мова эстыяў (балтаў) – брытонская (кельцкая), а з другога ���������������������
–��������������������
пацвердзіць��������
�������������������
сармац-
кае паходжанне літвінаў. «Кельцкі міф» не меў значных ідэалагічных наступстваў.
Значна большы ўплыў на наступныя міфа-гістарычныя наратывы зрабіла «гоцкая тэорыя»

ел
нямецкага гуманіста Э. Стэлы. Паводле Стэлы, пачаткова ў Прусіі жылі готы, пад якімі ён разумее
вядомых яшчэ з ІІІ ст. да н. э. гутонаў (Guttones) або гітонаў (Γύϑωνες). Стэла мог ведаць ад свай­
го сябра, які жыў у Прусіі, што ў Прыбалтыцы існуе квазіэтнанім гуды, якім тубыльцы называ-
юць сваіх, крыху адрозных, суседзяў. Як сведчыць слоўнік К. Шырвідаса, у канцы XVI ст. слова

кБ
gudas ужо азначала «русін». Цяпер так літоўцы называюць беларусаў. Відаць, звесткі пра гэта і далі
падставу Стэле сцвярджаць, што хаця готы і пакінулі гэты край, пэўная частка іх засталася і да-
гэтуль там жыве. Гэта азначала, што аўтахтонамі краю былі немцы і, такім чынам, яны маюць на
яго поўнае права. Канструкцыя Стэлы зрабіла значны ўплыў на «гістарыясофію» М. Кромера,

ау
М. Стрыйкоўскага і інш.
Былі і іншыя адмены інтэрпрэтацыі ранняй этнічнай гісторыі рэгіёна ВКЛ. Аднак парадак-
сальна, што чым болей зараз гавораць пра тое, што Еўропа ўваходзіць у постнацыянальную фазу

н
сваёй гісторыі, тым больш відавочным становіцца новы ўздым «вайны» міфа-гістарычных
наратываў. Актыўна дыскуту�����������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������
цца роля фракійцаў у этнагенезе балгар, дакаў – у этнагенезе ру-
мын, венетаў – у этнагенезе славен, кельтаў – у этнагенезе палякаў, іранцаў скіфа-сарматаў –
ия
у этнічнай гісторыі ўкраінцаў, арыяў (!) і гіпербарэяў (!) – у ранняй этнічнай гісторыі расіян, на-
рэшце, роля днепра-дзвінскіх балтаў – у ранняй этнічнай гісторыі беларусаў.
Гэта, відаць, азначае, што мадэрныя нацыі, сканструяваныя пад уплывам імперскіх і анты­
ем
імперскіх ідэалогій, ужо самі адчуваюць патрэбу ў радыкальнай дэканструкцыі і стварэнні но-
вых этнагістарычных наратываў, хаця саміх суб’ектаў такіх наратываў даўно не існуе.
«Рэнесансны паганізм», на які звярнуў увагу ўжо Я. Буркхардт [7, с. 165], найбольш выявіўся
ў паэзіі і выяўленчым мастацтве. Даходзіла да таго, што словы «паэт» і «язычнік» успрымаліся
ад

амаль як сінонімы. Гэтага зачаравання не пазбег нават вядомы «папа-гуманіст» Пій ІІ (1458–
1464) [8], які, апроч іншага, яшчэ будучы проста Энеям Сільвіям Пікаламіні (Aeneas Sylvius
Piccolomini, 1405–1464), захапляўся не толькі антычнай паэзіяй, але і сам пісаў вершы дастаткова
ак

вольнага зместу. У вершах Пікаламіні, акрамя вобразаў Хрыста і Дзевы Марыі, мы сустракаем
такіх персанажаў грэка-рымскай міфалогіі, як Апалон і Венера, Бахус і Цэрэра, Дыяна, Арфей
і не­каторых іншых [9].
Не ў меншай ступені, як паэты, да «язычніцкага адраджэння» спрычыніліся такія мастакі,
ая

як Батычэлі з яго палотнамі «Венера і Марс» (1483), «Нараджэнне Венеры» (1486) і інш.; Рафаэль
з яго «Парнасам» (1511); Тыцыян, які напісаў «Данаю», «Скраданне Еўропы» (1562), цэлую серыю
карцін з выявай Венеры і шмат іншых па матывах антычнай міфалогіі [10].
ьн

Тэма «Рэнесанс і язычніцтва» даволі актыўна дыскутуецца ўжо амаль сто пяцьдзесят гадоў,
пачынаючы ад згаданай вышэй працы Буркхардта. Адны даследчыкі беспадстаўна прымаюць
тэзіс пра язычніцкі характар італьянскага рэнесансу�������������������������������������������
,������������������������������������������
�����������������������������������������
і����������������������������������������
ншыя схільны лічыць тэзісы пра рэнесанс-
ал

ны (неа)паганізм міфам, заяўляючы, што Рэнесанс быў чыста хрысціянскай эпохай і што пра
«паганізм» можна казаць толькі ў тым сэнсе, што пачала ўсё больш пашырацца сфера нерэ­лі­
гійных зацікаўленняў інтэлекту [11, с. 184].
Безумоўна, казаць катэгарычна пра адраджэнне язычніцтва ў эпоху Рэнесансу нельга. Хутчэй
он

гаворка павінна ісці пра своеасаблівую апрапрыяцыю (прысвойванне) антычнасці. Для кампра­
місу былі і «тэарэтычныя» падставы: антычныя язычніцкія аўтары і героі мелі «алібі», бо яны
жылі задоўга да нараджэння Хрыста і ўжо таму не маглі быць хрысціянамі, але і іх неяк кранула
ци

боскае прасвятленне: яны гэтак жа рыхтавалі душы да ўспрымання Адкрыцця, як Стары Запавет
рыхтаваў душы да ўспрымання Новага Запавету.

9
На
и
Былі прычыны і ўнутранага парадку, на якія звярнулі ўвагу самі рэнесансныя аўтары ўжо
ў XVI ст. Так, француз Г. дзю Шуль і італьянец А. Алясандры адзначылі, што шмат што ў літур­

ус
гічнай практыцы хрысціян было запазычана ў старажытных язычніцкіх народаў: егіпцян, грэкаў,
рымлян. Нягледзячы на тое, што з моманту фармальнага абвяшчэння хрысціянства дзяржаўнай
рэлігіяй Рымскай імперыі і прыняцця царкоўнага канона на Нікейскім саборы (325 г.) да дзейнасці

ар
італьянскіх перадгуманістаў і гуманістаў прайшла амаль тысяча гадоў, гэтае тысячагоддзе было
часам больш ці менш глыбокіх кампрамісаў паміж старажытнай рэлігійнасцю рымлян і новым
веравучэннем. І заходняе, і ўсходняе хрысціянства існавала ва ўмовах трывалага дваяверства,
будучы вымушаным адаптаваць да свайго канона многія значныя ўяўленні і элементы абрад­

ел
насці, якія працягвалі бытаваць і ў асяроддзі простага люду, і сярод арыстакратаў.
Гэтая акалічнасць, а таксама спробы перакладу Бібліі са старажытнагабрэйскай мовы на
нацыянальныя гутарковыя мовы, якія выявілі шмат недакладнасцей у кананічным для хры­

кБ
сціян Заходняй Еўропы тэксце Вульгаты, сталі прычынамі, важкімі, хаця і не адзінымі, раз-
гортвання рэфармацыйнага руху ў заальпійскай «Паўночнай Еўропе». Многія даследчыкі ме­
навіта з рэфармацыяй і так званым «хрысціянскім гуманізмам» звязваюць асаблівасці Паў­
ночнага Рэнесансу.

ау
Аднак калі для італьянскіх гуманістаў старажытнае язычніцтва, найперш грэка-рымскае,
было справай даўно мінулых дзён, і рэанімацыя некаторых яго праяў у філасофіі, гістарыясофіі,
паэзіі, мастацтве сапраўды выглядала як «адраджэнне», то для паўночных гуманістаў ці не га­

н
лоўнай крыніцай «зачаравання антычнасцю» стала так званае пачатковае хрысціянства, або хры­с­
ціянства першых хрысціян, якія яшчэ не ведалі жорсткай царкоўнай іерархіі з адданасцю цар­
коўных іерархаў «князю гэтага свету». ия
У XV ст. Вялікае Княства Літоўскае ўвайшло ў сітуацыю нават не дваяверства, а траяверства
з напаўязычніцкімі (semipaganus) праваслаўем і каталіцызмам і жывым яшчэ мясцовым языч­ніц­
твам, хаця інстытуцыйныя асновы апошняга з ладнага былі падарваны. Аднак лакальна мясцовае
ем
язычніцтва працягвала існаваць, а часам і паспяхова канкурыраваць з хрысціянствам і ў на­ступныя
стагоддзі. У XVI–XVII стст. у ВКЛ назіраецца нават своеасаблівы язычніцкі «рэнесанс». Тут мож­
на прыгадаць, што курганны пахавальны абрад з крэмацыяй нябожчыкаў пра­т ры­маўся ў Аршан­
скім Падняпроўі (ля в. Крапіўна Аршанскага р-на) аж да XVII ст. [12]. Нездарма яшчэ Сымон
ад

Будны ў лісце да Г. Булінгера 1563 г. скардзіўся на тое, што яго дзейнасці, апрача праваслаўных
і каталікоў, перашкаджаюць прыхільнікі язычніцтва.
Такім чынам, калі гуманісты Нямеччыны і Польшчы, а потым і ВКЛ, на ўзор сваіх італьянскіх
настаўнікаў сталі звяртацца да ўласнай антычнасці Паўднёва-Усходняй Прыбалтыкі і ўсяго рэ­
ак

гіёна ВКЛ, яны сутыкаліся з фактамі бытавання яшчэ жывой язычніцкай традыцыі. І без іх
апісання не абыходзіцца ніводзін гістарычны трактат канца XV–XVI стст. І што яшчэ цікава,
у гэтых апісаннях абавязкова праводзіцца параўнанне вера�������������������������������������
ва�����������������������������������
нняў, звычаяў, а таксама мовы тага-
часных літвінаў з адпаведнымі звычаямі, вераваннямі і мовай старажытных рымлян. Гэта былі
ая

каштоўныя першыя вопыты з кампаратыўнай міфалогіі і кампаратыўнай лінгвістыкі, якія


набылі самастойны дысцыплінарны статус толькі ў XIX ст.
Самым слабым бокам гэтых палеакампаратыўных даследаванняў было тое, што іх аўтары
ьн

самі, як правіла, у Вялікім Княстве Літоўскім не бывалі і засноўвалі свае разважанні або на вельмі
папулярным апісанні Літвы Пікаламіні (папам Піям ІІ), заснаваным на ўражаннях Іераніма
Пражскага, або на вусных аповедах выхадцаў з ВКЛ, якія навучаліся ва ўніверсітэтах Еўропы.
ал

Тым больш каштоўнымі выглядаюць звесткі, пададзеныя М. Стрыйкоўскім, мазаўшанінам


з нараджэння, які з 16 гадоў жыў на ўсходзе Вялікага К����������������������������������������
�����������������������������������������
няства ���������������������������������
Літоўскага ����������������������
і быў там і на вайско-
вай, і на дыпламатычнай службе. Яго «Хроніку польскую, літоўскую, жмудзкую і ўсёй Русі»
Ч. Мілаш ахарактарызаваў так: «Гэта не толькі гісторыя, гэта маляўнічы, з першых рук аповед
он

аб мясцовых боствах, рытуалах і народных звычаях у Літве. Аўтар, відавочна, захоплены гэтай
краінай першабытных лясоў, азёр і балот, а таксама вельмі чуйны да памяці аб яе сярэднявечных
бітвах з тэўтонскімі рыцарамі» [13, с. 55]. Таму з веданнем справы, разглядаючы асаблівасці мяс-
ци

цовага язычніцтва, Стрыйкоўскі неаднаразова падкрэслівае, што яны аднолькавыя або вельмі
блізкія ў Прусіі, Літве і Русі.

10
На
и
Сітуацыя ў Германіі і ў большасці паўночна-еўрапейскіх краін была іншай, за выключэннем
Ісландыі і �������������������������������������������������������������������������������
������������������������������������������������������������������������������
кандынаўскіх краін, якія, прыняўшы
����������������������������������������������������
хрысціянства�������������������������������
значна пазней за кантыненталь-

ус
ныя народы, захоўвалі куды больш жывых сведчанняў сваёй дахрысціянскай гісторыі (рунічныя
надпісы, узоры скальдычнай паэзіі з аповедамі пра дзейнасць багоў і герояў і інш.). Гэта ўрэшце
вылілася ў распрацоўку тых або іншых версій нарманізму і гатыцызму ў творах шведскіх аўтараў

ар
XVI–XVII стст., якія засноўваліся на антычным міфе пра Гіпербарэю і небіблейскай храналогіі
сусветнай гісторыі, заснаванай на платонаўскім міфе пра Атлантыду. Ідэалогія гатыцызму яўна
мела водгук у асяроддзі некаторых уплывовых магнацкіх родаў у ВКЛ, якія разглядалі Швецыю
як свайго натуральнага саюзніка ў ідэалагічным, палітычным і ваенным процістаянні моцным

ел
заходнім і ўсходнім суседзям – Польшчы і Маскоўскай дзяржаве.
Безумоўна, не толькі гэтая арыентацыя на ўласную «лакальную (рэгіянальную) антычнасць»
і актыўнае засваенне антычнай класікі далучае культурную сітуацыю ў ВКЛ да рэгіёна Паў­

кБ
ночнага Рэнесансу. Нельга забывацца на тое, што пранікненне перадрэфармацыйных ідэй у рэ­
гіён ВКЛ пачалося з пропаведзяў Іераніма Пражскага, які наведаў Княства ў 1413 годзе і быў
прыязна прыняты вялікім князем Вітаўтам. Гусіты дзейнічалі ў ВКЛ на працягу ўсяго XV ст.
З пачатку XVI ст. у ВКЛ пачынаюць распаўсюджвацца ідэі Марціна Лютэра. Гэтаму спрыяла

ау
выданне ў 1517 г. Ф. Скарынам Бібліі на зразумелай народу мове, а таксама навучанне моладзі ва
ўніверсітэтах Л���������������������������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������������������������
йпцыга, Вітэнберга, дзе М. Лютэр у 1517 г. абв����������������������������������
я���������������������������������
сціў свае славутыя 95 тэзісаў су-
праць папства, у Празе, колішнім аплоце гусітаў, і даўнія эканамічныя і культурныя сувязі з�� я-

н
мель ВКЛ з Цыркумбалтыйскім рэгіёнам найперш праз Заходнюю Дзвіну, Нёман, Заходні Буг.
Канчаткова Рэфармацыя замацавалася ў ВКЛ у 1553 г., калі князь Мікалай Радзівіл Чорны, кан-
цлер Вялікага Княства Літоўскага, ваявода віленскі, публічна абвясціў сябе прыхільнікам вучэн-
ия
ня Кальвіна. Праўда, з гэтага часу ўзмацняецца і змаганне з рэшткамі язычніцтва, што ўжо ў XVI ст.
прывядзе да такой ганебнай з’явы, як «паляванне на ведзьмаў».
Такім чынам, і культурныя, і канфесійныя працэсы ў ВКЛ цалкам адпавядаюць тым, што
ем
адна­часова адбываліся ў іншых краінах Паўночнай Еўропы. Адметнасцю было тое, што пры гэ-
тым не гублялася сувязь і з класічным італьянскім Рэнесансам. Разнастаіла сітуацыю і далуча-
насць ВКЛ да праваслаўнага свету. А гэта значыць, што ў выпадку ВКЛ XVI ст. мы маем справу
са складаным культурна-цывілізацыйным сінтэзам, які дагэтуль вабіць шматлікіх даследчыкаў.
ад

І, відаць, нездарма за гэтым стагоддзем трывала замацавалася ганаровая назва – «Залаты век».
Важнай навацыяй духоўнай культуры эпохі Адраджэння стала развіццё рэнесанснага валь-
надумства, што знаходзіла выяўленне перш за ўсё ў сцвярджэнні гуманістычнага светапогляду.
Філасофскім сінкрэтызмам рэлігійнага традыцыяналізму і вальнадумства адзначаны светапо-
ак

гляд Ф. Скарыны. Грамадска-філасофскія погляды мысліцеля характарызуюцца рэнесансным антра­


пацэнтрызмам, пашырэннем межаў духоўнай свабоды чалавека, але без крайнасцей індыві­дуа­
лізму; дэмакратызмам і патрыятызмам. Айчыннае вальнадумства другой паловы XVI ст. раз­ві­
валася як у рэлігійных, так і свецкіх формах. Значным праяўленнем вальнадумства выступаў
ая

рэ­несансны гуманізм, які меў, як правіла, кампрамісны і супярэчлівы характар. Адмысловае мес-
ца ў шырокім спектры выяўлення вальнадумства займае атэістычная тэндэнцыя. Гума­ні­стыч­ны
і рэфармацыйны рух XVI ст. з’явіўся асновай для распрацоўкі ў айчыннай думцы канцэпцыі
ьн

свабоды асобы, кампанетам якой з’яўлялася ідэя рэлігійнай свабоды, што мела істотнае значэнне
для складанай у этнаканфесійных адносінах дзяржавы – ВКЛ.
У кантэксце ўзаемазвязаных працэсаў, якія адбываліся ў грамадскім жыцці ВКЛ у сярэдзіне
ал

XVI ст. (палітычная эмансіпацыя шляхты, ускладненне міжканфесійных адносін у ходзе ста­
наўлення рэфармацыйнага руху, рэформы ў сферы дзяржаўна-прававога ладу і, у першую чаргу,
падрыхтоўка уніі паміж ВКЛ і Польскім каралеўствам) паўстае сацыяльна-палітычны твор «Раз­
мова Паляка з Літвінам». Ідэйна-тэарэтычнымі перадумовамі фарміравання твора сталі, з аднаго
он

боку, рэнесансна-гуманістычная традыцыя з характэрнай для яе тэндэнцыяй да асіміляцыі антыч­


ных ідэй, з другога – контррэфармацыйная ідэалогія.
Праблема талерантнасці і ўзаемаадносін дзяржавы і рэлігійных інстытутаў у грамадстве вы­
ци

рашаецца ў «Размове Паляка з Літвінам» у межах контррэфармацыйнага падыходу. Галоўным


яго кірункам выступае крытыка юрыдычнага санкцыянавання рэлігійнай талерантнасці з дапа­
На

11
и
могай тэакратычнай ідэі «капланскага каралеўства». У той жа час з улікам сацыяльна-палітычнай
сі­туацыі ў ВКЛ фактычна рэпрэзентуецца згода на неафіцыйнае прызнанне адноснай рэлігійнай

ус
цярпімасці як часовай меры.
У лісце М. Радзівіла да А. Ліпамана ад 1 верасня 1556 г., які адлюстроўвае арыентацыі прад­
стаўнікоў пратэстанцкай сацыяльна-палітычнай думкі ў ВКЛ на першапачатковым этапе яго

ар
развіцця, акцэнтуецца вырашальная роля дзяржаўнай улады ў рэлігійным жыцці грамадства,
пастуліруюцца права дзяржаўнай улады на ўстанаўленне афіцыйнай канфесіі і абавязак вы­ка­
рыстоўваць механізмы прымусу для падаўлення іншаверства. Разам з тым прызнаецца ў абме­
жаваным маштабе каштоўнасць рэлігійнай талерантнасці [14, с. 288–310].

ел
Праз свабоду рэфлексіўнай і эстэтычнай творчасці гэтыя навацыі прыводзяць да фармі­
равання высокіх інтэлектуальных канструкцый ці гісторыі думкі ў вузкім і пэўным значэнні
гэтага слова. З гэтага пункта гледжання канец ХV – пачатак XVI ст. гісторыі Беларусі ўяўляе

кБ
сабою новы рэвалюцыйны скачок, бо менавіта з гэтага часу пасля дзвюх хрысціянскіх інвазій мы
зноў назіраем кардынальную ломку светапоглядных арыенціраў, імклівае назапашванне адука­ва­
насці грамадства, выразнае азначэнне магчымасцей быць «выбітнымі людзьмі». З іншага боку, тут
мы можам заўважыць і відавочную сінхранізацыю духоўнай культуры ВКЛ з галоўнымі трэн­

ау
дамі еўрапейскага гуманізму. Усе гэтыя працэсы разглядаюцца як феномен другой феадальнай
рэвалюцыі, якая ў нашых пэўных умовах становіцца «культурай Адраджэння Беларусі».
Суаднесенасць гістарычнага наратыву з актуальным для чытача вопытам зносін ці ўспры­

н
мання мінулага азначае дасягненне гістарычнай праўды. Гісторыя філасофіі як дысцыпліна тра­
дыцыйна можа быць зразумета ў двух асноўных сэнсах: па-першае, як даксаграфія, дасціпнае
збіранне элементаў, падобных на спекуляцыі, рэфлексіі і асэнсаванні, і, па-другое, як філасофія,
ия
г. зн. як нейкая татальная спекуляцыя над мінулым, самавыяўленне індывідуальнага ці калек­
тыўнага суб’екта, які філасофствуе. Згаданы другі том «Гісторыі філасофскай і грамадска-па­
літычнай думкі Беларусі» ўяўляе менавіта гэтую апошнюю працу: погляд сучасных беларускіх
ем
гуманітарыяў з сучаснасці і для сучаснасці на беларускі Протарэнесанс і Адраджэнне, пошукі
там не праўдзівых, але сакральных для сённяшняга існавання сэнсаў – праўды, волі, узаемнай
павагі, патрыятызму, узаемадапамогі і салідарнасці.
ад

Літаратура

1. Гісторыя філасофскай і грамадска-палітычнай думкі Беларусі: у 6 т. – Т. 2: Протарэнесанс і Адраджэнне /


С. І. Санько [і інш.] ; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т філасофіі. – Мінск: Беларус. навука, 2010. – 840 с.
ак

2. Гісторыя філасофскай і грамадска-палітычнай думкі Беларусі: у 6 т. – Т. 1: Эпоха Сярэднявечча / В. Б. Ева­роўскі


[і інш.]; рэдкал.: В. Б. Евароўскі [і інш.]; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т філасофіі. – Мінск: Беларус. навука, 2008. – 574 с.
3. Davies, R. R. Presidential Address: The Peoples of Britain and Ireland 1100–1400: IV. Language and Historical
Mythology / R. R. Davies // Transactions of the Royal Historical Society. Sixth Series. – 1997. – Vol. 7. – P. 1–24.
4. Halbwachs, M. On collective memory / M. Halbwachs ; Lewis A. Coser (ed.). – Chicago: University of Chicago Press,
ая

1992. – 244 p.
5. Assmann, J. Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. 6. Auflage /
J. Assmann. – München: Verlag C. H. Beck, 2007. – 344 s.
6. Vansina, J. Oral tradition as history / J. Vansina. – Madison: University of Wisconsin Press, 1985. – 258 p.
ьн

7. Burckhardt, J. Die Cultur der Renaissance in Italien. Ein Versuch / J. Burckhardt. – Basel: Druck und Verlag der
Schweighauserschen Verlagsbuchhandlung, 1860. – 576 s.
8. Ady, C. M. Pius II (Aeneas Silvius Piccolomini): The Humanist Pope / C. M. Ady. – London: Methuen & Co., 1913. – 367 p.
9. Piccolomini, E. S. Papa Pío Segundo. Poemas / E. S. Piccolomini; Introducción, texto latino y notas de Ana Pérez
ал

Vega. – Orbis Dictus, 2004. – 100 p.


10. Bull, M. The Mirror of the Gods: Classical Mythology in Renaissance Art / M. Bull. – London: Penguin, 2006. – 464 p.
11. Korvela, P.-E. Machiavelli’s Critique of Christianity / P.-E. Korvela // Redescriptions: Yearbook of Political Thought
and Conceptual History / K. Palonen, P. Ihalainen, T. Pulkkinen, L. Disch (eds.). – Berlin ; Hamburg ; Münster: LIT Verlag,
он

2005. – Vol. 9. – P. 183–213.


12. Левко, О. Средневековые погребальные памятники Оршанского Поднепровья / О. Левко // Час, помнікі, людзі:
Памяці рэпрэсаваных археолагаў: тэз. дакл. Міжнар. канф., Мінск, 27–30 кастр. 1993 г. – Мінск, 1993. – С. 73–75.
13. Milosz, Cz. History of Polish Literature / Cz. Milosz. – Berkeley ; Los Angeles ; London: University of California
Press, 1984. – xix, 583 p.
ци

14. Бортнік, І. А. Пытанне ролі дзяржаўнай улады ў сістэме рэлігійных адносін паводле «Сандамірскай канфесіі» /
І. А. Бортнік // Ягелоны: дынастыя, эпоха, спадчына. – Мінск, 2007. – С. 288–310.

12
На
и
V. B. YEVAROUSKI, S. I. SANKO

BELARUSIAN RENAISSANCE: EXPERIENCE OF THE HISTORIAN

ус
AND PHILOSOPHICAL RECONSTRUCTION

Summary

ар
The Belarusian Renaissance of XVI – first half of XVII centuries is the most important stage of the national identity for-
mation of Belarusian people. Its essential components are the ideas of intellectual and moral improvement of the human being
in context of his belonging to the Christian culture, specific country and people as well as in context of the social and religious

ел
peace and harmony; the synthesis of East and West ideals. Nature valuables of the native land and cultural wealth along with
language values play a vital part, too. Representatives of the intellectual and liberated oriented elite of the society such as
gentry and urban intellectuals have become the bearers of the national culture and related public self-consciousness. Some
special accent has been done on the national components promotion in the philosophical culture which popularized the Old
Belarusian language. European and national humanistic and reformation ideas have given a power impulse to the develop-

кБ
ment of Belarusian Renaissance. Activities of F. Skaryna, his contemporaries and followers – V. Ciapinsky, S. Budny, M.
Husouski et al have made the great contribution to this process.

н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 201.8: 316.3 [043.3]

В. В. МАШЧЫЦЬКА

ел
ЛІНГВІСТЫЧНАЕ ВЫМЯРЭННЕ САЦЫЯЛЬНЫХ КАНФЛІКТАЎ
У СУЧАСНАЙ ФІЛАСОФІІ МОВЫ

кБ
Беларускі дзяржаўны ўніверсітэт культуры і мастацтваў
(Паступіў у рэдакцыю 15.05.2012)

ау
Уводзіны. Адзін з найважнейшых напрамкаў даследавання ў межах сучаснай філасофіі мовы –
разгляд сацыяльнага ў семіятычным праламленні, калі любыя сацыяльныя і культурныя фе­номе­
ны (ад штодзённага мыслення да мастацтва, філасофіі, палітыкі) непазбежна замацаваны ў знаках

н
і ў яка­сці знакавых механізмаў могуць быць інтэрпрэтаваны. Усё большая ўвага надаецца лінгві­стыч­
най праблематыцы і шматпланавым сацыяльным адносінам, якія ўзнікаюць з нагоды мовы і стано­
вяцца арганічнай часткай трансфармацый, перажываемых сацыяльна-гуманітарнымі навукамі.
ия
Праблематыка мовы і моўных адносін актуалізуецца ва ўмовах працэсаў глабалізацыі, узмац­
нення значнасці ўзаемаразумення пры ўтрыманні ўсяго каштоўнага, што звязана з культурна-
лінгвістычнай разнастайнасцю чалавецтва. Актуальнасць праблемы мовы ў асэнсаванні сацыяль­
ем
ных адносін набывае таксама выключную важнасць у сувязі з працэсам пераходу да інфар­ма­
цыйнага грамадства.
Дадзены артыкул прысвечаны аналізу лінгвістычнага вымярэння сацыяльных канфліктаў
у сучасных філасофскіх мадэлях. У якасці асноўных аб’ектаў аналізу ўзяты філасофскія канцэп­
ад

цыі Ж. Бадрыяра, Р. Барта, О. Разенштока-Хюсі. Злучэнне ў рамках адзінай даследчай стратэгіі


такіх розных канцэптуальных утварэнняў, як «сімуляцыя» Ж. Бадрыяра, «міфалогіі» Р. Барта
і «граматычны метад» О. Разенштока-Хюсі, можа стаць пацвярджэннем таго, што ў філасофскай
навуцы маюць месца не толькі тэндэнцыі плюралізацыі, але і інтэграваны патэнцыял.
ак

Міф як ідэалагічная нейтралізацыя канфлікту: Р. Барт. У працах Барта лінгвістычны


аспект разгляду сацыяльных супярэчнасцей таксама распадаецца на два ўзаемазвязаныя аспек­
ты: па-першае, сацыяльныя супярэчнасці фіксуюцца ў мове; па-другое, сацыяльныя канфлікты
нейтралізуюцца ў сферы мовы, а менавіта пры дапамозе міфалагізацыі.
ая

Фіксацыя сацыяльных супярэчнасцей у мове звязана перш за ўсё з падзелам энкратычнай


і акратычнай моў ці, як іх па-іншаму называе Барт, сацыялектаў. Іх падзел грунтуецца на стаў­
ленні да ўлады. Улада ў дадзеным выпадку разумеецца як здольнасць да ўстойлівай арганізацыі
ьн

дыскурсу, хоць сувязь дыскурсу з уладай, як адзначае Барт, рэдка бывае прамой і непасрэднай.
«Вайна ў мове» не натуральная, не першапачатковая. Яна ўзнікае там, дзе сацыяльнае адрозненне
ператвараецца грамадствам у канфлікт: «... мяркуюць нават, што існуе першапачатковы пара­
ал

лелізм паміж падзелам грамадства на класы, расчляненнем сімвалічнага поля, раздзяленнем моў
і неўратычным расшчапленнем псіхікі» [2, с. 536]. Сацыялекты – вынік падзелу грамадства, калі
асобныя групы «замыкаюцца» ў межах пэўнай мовы. ���������������������������������������
Выснова Барта катэгарычн���������������
ая�������������
: мова пр����
ыму-
совая ў адносінах да тых, хто на ёй гаворыць. Мова не дазваляе, а прымушае. Нам ставіцца ў аба­
он

вязак ангажаванасць, дачыненне да аднаго з відаў моў.


Для мовы энкратычнай – унутрыўладнай – характэрная перш за ўсё ўсюдыіснасць: «Кары­
стаю­чыся падтрымкай дзяржавы, энкратычная мова ўсюдыісная: гэта мова размытая, цякучая
ци

і ўсёпранікальн���������������������������������������������������������������������������
ая�������������������������������������������������������������������������
, �����������������������������������������������������������������������
ёй���������������������������������������������������������������������
прасякнуты працэсы таварнага абмен����������������������������������
�������������������������������
, сацыяльныя рытуалы, формы воль-
нага часу, с����������������������������������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������������������������������
ц��������������������������������������������������������������������������������
ыя������������������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������������
і����������������������������������������������������������������������������
мв��������������������������������������������������������������������������
������������������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������������������
і�����������������������������������������������������������������������
ч����������������������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������������������
ая сфера (асабліва, вядома, у грамадствах, дзе маецца масавая культу-

14
На
и
ра)» [2, с. 530]. Энкратычная мова расплывістая, выглядае як натуральная. Уладная мова складае
апазіцыю ўсякай сістэмнасці, дакладней, яна хавае сваю сістэмнасць, спасылаючыся на «само сабой

ус
зразумелае». У якасці мовы доксы яго нялёгка распазнаць, і ў той жа час ад яго няма куды дзецца.
Уладная мова таксама характарызуецца паўнатой, гэта дыскурс, у якім няма месца «іншаму».
Акратычныя дыскурсы выпрацоўваюцца па-за доксамі і накіраваны супраць яе. Дзеянне акра­

ар
���������������������������������������������������������������������������������������
ычнай������������������������������������������������������������������������������������
мовы больш відавочна���������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������
ў параўнанні з энкрат����������������������������������������
ы���������������������������������������
ч��������������������������������������
ны������������������������������������
м, рэпрэсіўная сутнасць якога завуа-
лявана: «акратычны сацыялект, знаходзячыся па-за ўладай, вымушаны звяртацца да прамога гвал­
ту і дзейнічае праз падпарадкаванне, пускае ў ход наступальныя фігуры дыскурсу, закліканыя
хутчэй прымусіць, чым заваяваць іншага. Два спосабы застрашвання адрозніваюцца таксама і ро­

ел
ляй, якая прызнаецца ў іх за сістэмнасць: акратычны гвалт адкрыта засноўваецца на абдуманай
сістэме, энкратычны ж рэпрэсіўнасцю сваю сістэму зацямняе» [2, с. 532].
Спосабам нейтралізацыі сацыяльных супярэчнасцей з’яўляецца міфалагізацыя – стварэнне

кБ
сацыяльнага міфа. Міф мае моўную прыроду, гэта «выкрадзеная мова», другасная семіятычная
сістэма, якая можа будавацца на аснове любога сэнсу і нават на яго адсутнасці: «гэта мова, не
жадаючая паміраць; з сэнсаў, якімі яна сілкуецца, яна здабывае лжывае, дэградаванае быццё, яна
штучна адтэрміноўвае смерць сэнсаў і размяшчаецца ў іх з усімі выгодамі, ператвараючы іх

ау
у размаўляючыя трупы» [3, с. 99].
Барт прыводзіць некалькі прыкладаў змякчэння сацыяльнага падзелу пры дапамозе мовы.
Вось некаторыя з іх.

н
I. Сацыяльнаму канфлікту, звязанаму з працэсам эмансіпацыі, адпавядае міф, названы Бар­
там «раманы і дзеці». Гаворка ідзе пра тое, што прызнаная грамадствам за пісьменнікамі
сакрэтнае права на досыць вольны лад жыцця не тычыцца пісьменніц-жанчын, якія могуць
ия
паляпшаць сваё становішча, не змяняючы яго кардынальна: «Такім чынам, вы можаце быць
свабоднай і смелай, гуляць у мужчыну, займацца, як і ён, пісьменніцтвам, але ніколі не ад­
даляйцеся ад яго, жывіце заўсёды пад яго наглядам, кампенсуйце свае раманы нараджэннем
ем
дзяцей; можаце трохі павесяліцца на волі, але затым хутка вяртайцеся да сваіх прамых абавязкаў.
Адзін раман, адно дзіця, ледзь-ледзь фемінізму, ледзь-ледзь шлюбных абавязкаў; хай смелыя
вопыты ў галіне мастацтва будуць моцна прывязаны да сямейных асноў: і літаратура, і сям’я будуць
мець вялікую выгаду з такой перамены заняткаў; у галіне міфаў узаемадапамога заўсёды самая
ад

эфектыўная» [3, с. 64], «улюбляйцеся, працуйце, пішыце, займайцеся камерцыяй або літа­ратурай,
але пры гэтым вы заўсёды павінны памятаць, што існуе мужчына і што вы не створаны па яго
падабенству; ваша саслоўе свабодна, але з той умовай, што яно залежыць ад мужчынскага саслоўя ;
ваша свабода – гэта раскоша, яна магчыма толькі пасля таго, як вы пагадзіліся ўзяць на сябе абавязкі,
ак

ускладзеныя на вас прыродай. Пішыце, калі вам так хочацца гэтага, і мы ўсе будзем ганарыцца
вамі, але адначасова не забывайце нараджаць дзяцей, бо такая ваша жаночая доля. Сапраўды
езуіцкая мараль: прыстасоўвайцеся, як хочаце, да маральных патрабаванняў, што прад’яўляюцца
да вашага становішча, але ніколі не замахвайцеся на дагматы, на якіх яны заснаваны» [3, с. 64].
ая

II. Супярэчнасць паміж «сваімі» і «чужымі», няздольнасць уявіць Іншага і змірыцца з яго
існаваннем нараджае адразу два міфы – «марсіяне» і «закінуты кантынент». Крыніцай гэтых
міфаў служыць непрыязнасць у адносінах да іншасці. Сутыкненні з «іншапланецянамі» – гэта
ьн

сутыкненне з Іншым, тады як міф «закінуты кантынент» – спроба яго асіміляцыі і еўрапеізацыі.
«Закінуты кантынент» – гэта міфалогія экзатызму, якая сцвярджае, што ва ўсіх усё аднолькавае,
адрозненні – толькі ў знешняй каларыстыцы. Акцэнтаванне знешняй экзатычнасці вызваляе ад
ал

неабходнасці глыбіннага аналізу культурных адрозненняў, у выніку чаго «экзатычны» аб’ект


пазбаўляецца гісторыі.
III. Канфлікт меркаванняў здымаецца міфам пад назвай «фота-шокі». Сутнасць яго – у на­
вязванні гледачу сваёй мовы і пазбаўленні магчымасці вынесці сваё меркаванне выразнасцю па-
он

ведамлення: «... Схопліванне ўнікальнага моманту здаецца адвольным, занадта наўмысным вы­
ні­кам імкнення навязаць гледачу сваю мову, і гэтыя вынаходліва зробленыя фатаграфіі не робяць
на нас ніякага ўражання; яны цікавяць нас роўна столькі часу, колькі мы на іх глядзім; яны не
ци

выклікаюць у нас ніякага водгуку, не хвалююць нас; мы занадта хутка пачынаем успрымаць іх
як чысты знак; лімітавая выразнасць відовішча, яго падрыхтаванасць пазбаўляюць нас не­

15
На
и
абходнасці глыбокага асэнсавання малюнка ва ўсёй яго незвычайнасці; зведзеная да ўзроўню
простага паведамлення, фатаграфія не ў стане вывесці нас з душэўнай раўнавагі» [3, с. 161].

ус
Міф, з’яўляючыся штучн������������������������������������������������������������������
ай����������������������������������������������������������������
, другасн�������������������������������������������������������
ай�����������������������������������������������������
семіятычн�������������������������������������������
ай�����������������������������������������
сістэма���������������������������������
����������������������������������������
й, адначасова��������������������
������������������������������
фіксуе�������������
і здымае ���
са-
цыяльны канфлікт.
Сацыяльныя супярэчнасці як «хваробы мовы»: О. Разеншток-Хюсі. У канцэпцыі

ар
Разенштока-Хюсі мова таксама з’яўляецца сацыяльным феноменам. Здольнасць мовы ствараць
сацыяльнае быццё ён лічыць ключавым пунктам у разуменні яе ўласнай сутнасці. З прычыны
гэтага прырода мовы тлумачыцца праз разгляд яе «сацыяльных уласцівасцей», а аб’ектам
філасофіі мовы з’яўляюцца толькі граматычныя формы, якія маюць «сацыяльныя наступствы».

ел
У працах ��������������������������������������������������������������������������������
Разенштока-Хюсі�����������������������������������������������������������������
таксама можна адрозніць два аспекты аналізу лінгвістычнай прыро-
ды сацыяльных канфліктаў:
– лінгвістычная фіксацыя сацыяльных супярэчнасцей;

кБ
– лінгвістычная ліквідацыя сацыяльных супярэчнасцей.
Лінгвістычная фіксацыя сацыяльных канфліктаў дэманструецца на аснове інтэрпрэтацыі
негатыўных бакоў грамадскага жыцця як маю��������������������������������������������
чых�����������������������������������������
моўную прыроду. У якасці асноўных ������«�����
сацы-
яльных бедстваў» называюцца анархія, заняпад, рэвалюцыя і вайна. Усе гэтыя грамадскія з’явы

ау
называюцца ����������������������������������������������������������������������������
Разенштокам-Хюсі������������������������������������������������������������
«дагістарычнымі», «д���������������������������������������
амо������������������������������������
ў�����������������������������������
нымі�������������������������������
сітуацыямі», пры якіх неабход-
на свайго роду «вяртанне да мовы», «артыкуляцыя». Усе гэтыя з’явы выкліканы тымі ці іншымі
«хваробамі мовы».

н
1. Вайна. Моўная «хвароба» вайны заключаецца ў тым, што супрацьстаячыя бакі не раз­
маўляюць адзін з адным, мова замыкаецца ў межах кожнага з ваюючых. Вайна канчаецца, калі
бакі пачынаюць размаўляць. ия
2. Рэвалюцыя. Стварае новую мову. Рэвалюцыя першапачаткова не артыкулявана, для яе поў­
нага ажыццяўлення неабходн���������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������
нов����������������������������������������������������������
ая��������������������������������������������������������
мов����������������������������������������������������
��������������������������������������������������
, паколькі яна ажыццяўляе гвалт над існуючым света-
парадкам, спрабуе зацвердзіць уласны.
ем
3. Заняпад. У перыяд заняпаду грамадства занадта артыкуляванае, узнікае крывадушнасць, паў­
тор старога. У выніку грамадства губляе здольнасць жыць для будучыні, для наступных пакаленняў.
4. Пры анархіі адсутнічае слуханне таго, што гаворыцца ў рамках уласнай супольнасці, што
выклікае сацыяльную раз’яднанасць.
ад

Такім чынам, усе пералічаныя феномены грамадскага жыцця маюць моўную прыроду, звяза-
ны з моўнымі праблемамі. «Хваробы мовы» выклікаюць знікненне сумеснага часу і прасторы
для членаў дадзенай сацыяльнай супольнасці, руйнуюць «цела» грамадства.
Для ілюстрацыі лінгвістычнай ліквідацыі сацыяльных супярэчнасцей Разеншток-Хюсі выка­
ак

рыстоўвае паняцце «крыжа рэчаіснасці». Кожная сацыяльная


��������������������������������������������
група����������������������������
жыве ў сумесным часу і пра-
сторы, «восі» часу і прасторы ўтвараюць так званы «крыж рэчаіснасці», асновай для стварэння
дадзенай сацыяльнай «сістэмы каардынат» з’яўляецца мова. Слова – гэта сацыяльнае дзеянне,
сацыяльная агульнасць – гэта надіндывідуальны феномен, які можа ўзнікнуць толькі з прасторы
ая

мовы. Грамадскае жыццё ствараецца мовай: «Сацыяльнае цела – гэта заснаваны на слов�������� ах������
пара-
дак, сутнасцю якога з’яўляецца ўвасабленне» [4, с. 308], мова «альбо стварае супольнасць, альбо за­
бі­вае яе» [4, с. 126]. «Крыж рэчаіснасці» ўтвараюць дзве восі прасторы (знешняе і ўнутранае) і дзве
ьн

восі часу (мінулае і будучыня).


Тым самым ствараецца надіндывідуальная цэласнасць, у якую пагружаны ўсе людзі, тое,
што забяспечвае бесперапыннасць сукупнага чалавечага вопыту, стварае братэрства людзей у пра­
ал

сторы і часе. Казаць – значыць пранікаць у надіндывідуальнае, звышпачуццёвае вымярэнне,


за межы даступных асобнаму чалавеку прасторы і часу. З прычыны гэтага чалавечая мова
стварае своеасаблівае «сілавое поле» паміж тымі, хто некалі жыў, і тымі, хто калі-небудзь пам-
рэ. Гэта «сілавое поле» Разеншток-Хюсі па-іншаму называе «электрычнай сеткай мовы». Ка­
он

жучы, чалавек знаходзіцца ў свайго роду цэнтры, прасторавыя і часавыя напрамкі ад якога і ўтво­
раць «крыж рэчаіснасці».
Мовай ствараецца намаганне, якое забяспечвае абарону ад хаосу і дэзарганізацыі, ад пагрозы
ци

ўпадзення ў дачалавечы стан. Пры дапамозе мовы кожная культура стварае сваю прастору і свой
час, якія з’яўляюцца штучнымі і аднолькавымі для ўсіх членаў гэтай супольнасці. Усе да­хры­

16
На
и
сціянскія культуры, згодна з Разенштокам-Хюсі, узнікаюць з дыялагічнай сітуацыі і ўяўляюць
сабой дадзены раз і назаўсёды адказ на выклікі надіндывідуальна������������������������������
га����������������������������
прыму����������������������
су��������������������
сіл. Калі людзі ка-

ус
жуць адзін з адным пры дапамозе слоў, то Бог гаворыць з людзьмі з дапамогай «гештальтаў»,
або цэласных сітуацый, якія ставяць пад пытанне само чалавечае існаванне. Бог ставіць людзей
у крытычную сітуацыю і патрабуе ад іх вольнага адказу. Таму кожная культура, паводле Ра­

ар
зенштока-Хюсі, – гэта плод боскага імператыва. У гэтым сэнсе слова сацыяльна, у гэтым сэнсе
мова ўяўляе сабой «жыццёвы працэс»: «Мова ўціхамірвае хаос прыроды, знішчае свару паміж
асобнымі індывідамі, уласцівыя ім парывы існавання і недахоп свабоды ... Мова стварае свет,
парадак, узаемасувязь і свабоду. Яна накладае на чалавека некаторыя абавязкі і забяспечвае

ел
ўдзел у жыцці, пашыраючы галіну самога жыцця» [5, с. 110].
Сацыяльныя бедств��������������������������������������������������������������������
ы�������������������������������������������������������������������
як «хваробы мовы» звязаны з парушэннямі альбо ў часе, альбо ў пра-
сторы грамадства. Пры анархіі няма аднадушнасці, пры заняпадзе няма веры, пры рэвалюцыі

кБ
няма павагі, пры вайне няма сілы. Такім чынам, анархія і вайна – бедства ў сацыяльнай прасто-
ры, заняпад і рэвалюцыя – у сацыяльным часе. Крыніцай іх ліквідацыі таксама з’яўляецца мова.
«Бедствы» грамадскага жыцця прымушаюць «прамаўляць» сваю свядомасць, натхняюць працэс
пазнання.

ау
У якасці прыкладу Разеншток-Хюсі прыводзіць наступныя тыпы маўлення:
– разважанне – прадумванне знешняга свету – умацаванне прасторавай восі;
– фармулёўка закону – кіраванне будучым – умацаванне часавай восі;

н
– аповяд – парадкаванне мінулага – умацаванне часавай восі;
– песня – стварэнне аднадушнасці ўнутры супольнасці – умацаванне прасторавай восі.
Такім чынам, дэманструецца наяўнасць лінгвістычнага вымярэння сацыяльных працэсаў:
ия
«Мова – фізічны носьбіт сацыяльных сувязяў, накіраваных на ўстанаўленне адносін» [5, с. 130],
«Мова – гэта прасторава-часавы фізічны працэс, які валодае грамадскай значнасцю» [4, с. 123].
Мова таму перажывае любога індывіда, што не абмяжоўваецца складаннем часовых адносін,
ем
а імкнецца да фіксацыі доўгіх узаемадзеянняў. Менавіта таму гаворка трактуецца як «функцыя»
грамадскіх адносін. На аснове гэтага магчыма адкрыццё адзіна������������������������������
����������������������������
падстав���������������������
ы��������������������
для любога сацыяль-
нага даследавання. Паколькі грамадства, з пункту гледжання �����������������������������
Разеншток-Хюсі���������������
, «жыве» прамо-
вай і памірае ў яе адсутнасць, пастолькі граматыка можа даць метад вывучэння сацыяльнай
ад

рэчаіснасці. Крыніцай «жыццёвых сіл» грамадства з’яўляецца мова; прырода мовы і прырода
грамадства цесна ўзаемазвязаны: сацыяльнасць мовы ў канцэпцыі мысліцеля – гэта адзін з аспек­
таў яго «ненатуральнасці», надпрыроднасці. Таму менавіта вывучэнне мовы можа найбольш
адэкватна ахарактарызаваць сацыяльную рэальнасць. Гэта свайго роду абгрунтаванне прапана-
ак

ванай Разенштокам-Хюсі метадалогіі сацыягуманітарнага пазнання абвяшчае вучэнне пра мову


навукай пра «крывяносную сістэму грамадскага арганізм» [5, с. 12].
У дадзеным кантэксце неабходны паслядоўны падзел сапраўднай і несапраўднай мовы. У што­
дзённым, інструментальным прымяненні мов������������������������������������������������
����������������������������������������������
выконвае тыя ж функцыі, што і гукі, якія выда-
ая

юцца жывёламі, і, можа быць, да іх прыраўнаваныя. Ні адна з сутнасных характарыстык са­


праўднай мовы да штодзённай мовы не дастасуецца. З іншага боку, Разеншток-Хюсі адрознівае
слова-дзеянне, гаворку як дзеянне. У якасці такой можа выступаць толькі фармальная гаворка.
ьн

Гэтыя два віды мовы разглядаюцца як прынцыпова розныя, несупастаўныя ні па сутнасны����� х����
ха-
рактарыстыках, ні па выконваемых функцыях, ні па мэтах, на якія накіраваны. Фармальная мова –
сродак стварэння, падтрымання і абнаўлення палітычнага парадку, а таксама сродак фармі­ра­
ал

вання сацыяльнай цэласнасці. Такая мова дапамагае чалавеку ўзвысіцца над хаосам: «Мова зы­
ходзіць не з common sense, а прыходзіць да нас ад бацькоў – творцаў новай арганізацыі. Чалавечы
розум выкарыстоўвае і робіць штодзённай існуючую мову, і дзякуючы яму мы адчуваем сябе як
дома ва ўмовах жорсткага і непахіснага палітычнага парадку» [4, с. 118]. Сапраўднае слова ў Разен­
он

штока-Хюсі – гэта акт веры, згуртаванасці, паслушэнства, грамадскага дзеяння, яно павінна
быць заснавана на трайной сувязі паміж грамадскасцю, чалавекам і духам. Калі з фармальнай
мовай Разеншток-Хюсі звязвае стварэнне і падтрыманне сацыяльнай і палітычнай цэласнасці,
ци

то звычайна мова можа паслужыць прычынай збояў у іх функцыянаванні з прычыны яе няздоль­


насці зразумець значэнне вялікіх формаў мовы.

17
На
и
Сапраўдная ўлада мовы выяўляецца ў яе публічнасці, у звароце да слухачоў. Публічнасць
выказванняў гарантуе, што сказанае мы адносім да сябе. Сапраўдную сілу мовы Разеншток-Хюсі

ус
бачыць у загадзе, менавіта гэтая форма дазваляе адчуць, што такое мова. Загад дзівіць, пазбаўляе
самастойнасці, выводзіць з раўнавагі розум. Гэта і ёсць, на думку мысліцеля, сіла сапраўднай
мовы. Таму чалавек, які ніколі не атрымліваў загадаў, не ведае сапраўдную сілу мовы.

ар
Сацыяльная іерархія таксама першапачаткова звязана з распазнаваннем у чалавечай су­поль­
насці сапраўднай і несапраўднай мовы. У прыродзе няма падзелу на сапраўднае і лжывае, бачнае
і сапраўднае, сур’ёзнасць і гульню. Гэта адрозненне выяўляецца толькі ў грамадстве і ўзнікае

ел
першапачаткова ў мове.
Сацыяльны канфлікт і сістэма знакаў: Ж. Бадрыяр. У канцэпцыі Ж. Бадрыяра даследа­
ванне сацыяльных канфліктаў ажыццяўляецца, зыходзячы з прынцыпу гіперрэчаіснасці. У сучас­
­ную эпоху сацыяльнае становіцца гіперрэчаісным, грунтуецца на сімуляцыі, што азначае

кБ
знікненне розніцы паміж рэальнасцю і ўяўным. Адпаведна, са стратай рэальнасці ў сферу сіму­
ляцыі перамяшчаецца і аналіз сацыяльнага. Ж. Бадрыяр пастуліруе, што ва ўмовах гіпер­рэчаіс­
насці фактычна не засталося месца для рэальных сацыяльных супярэчнасцей. Яны пера­мя­
шчаюцца ў семіятычную сферу, у сферу сімуляцыі.

ау
Гэта праяўляецца ў двух момантах. Па-першае, адбываецца знакавая дыферэнцыяцыя гра­
мадства, якая замяняе рэальныя супярэчнасцей. Па-другое, магчымыя пратэсты супраць «пана­
вання сімулякраў» таксама разгортваюцца ў семіятычнай сферы.

н
Першы аспект семіятычнага адлюстравання сацыяльных супярэчнасцей звязаны з дыферэн­
цыяцыяй людзей з дапамогай знакаў. У працы «Сістэма рэчаў» Бадрыяр прыходзіць да высновы,
што сучасная сістэма спажывання заснавана не на спажыванні і асалодзе, а на кодэксе знакаў
ия
і адрозненняў. Спажыванне з’яўляецца эквівалентам мовы, у якім першасная не першапачатко-
вая функцыя, не эканамічны складнік, а сацыялагічная сістэма знакаў. Важны не кошт, а сім­ва­
лічнае значэнне. Тавары сёння вырабляюцца як знакі, а знакі (маецца на ўвазе культура і мастац­
ем
тва) – як тавары. Знакавы характар ​​маюць вытворчасць і праца; вакол нас не рэчы, а знакі – знакі
шчасця, прэстыжу, самой рэальнасці. Спажываюцца не рэчы, а адносіны. Зварот, купля, продаж
і прысваенне рэчаў як знакаў складае мову нашай культуры. Члены грамадства маюць зносіны
на гэтай мове. Прачытанне мовы рэчаў дае разуменне таго, як функцыянуе сучаснае грамадства.
ад

Адна з функцый знакаў-рэчаў – знакавая стратыфікацыя грамадства. Знакавая дыферэнцыя-


цыя грамадства ліквідуе рэальныя сацыяльныя супярэчнасці. Ідэальнай прасторай для рэа­лі­за­цыі
знакавага расслаення грамадства з’яўляецца, паводле Бадрыяра, сучаснае гарадское асяроддзе. Калі
ак

ў XIX стагоддзі горад быў палітыка-індустрыяльным палігонам, то сёння гэта палігон знакаў,
кодаў, сродкаў масавай інфармацыі. Сутнасць сучаснага горада – у знаку, не выпадкова Бадрыяр
у працы «Сімвалічны абмен і смерць» ужывае ў дачыненні да горада паняцце «семіякратыя»:
«Кожная практыка, кожнае імгненне паўсядзённага жыцця аднесены з дапамогай разнастайных
ая

кодаў да вызначаных прасторы-часу... Сістэма прайграе сябе не толькі ў эканамічнай прасторы,


але і ў глыбін�������������������������������������������������������������������������������
і������������������������������������������������������������������������������
– праз складаную сістэму знакаў і кодаў, праз сімвалічнае разбурэнне сацыяль-
ных адносін... Сёння ён з’яўляецца пераважным месцам выканання знакаў – як выканання пры-
ьн

суду, ад якога залежыць жыццё або смерць... Яго сутнасць – зняволенне ў знаку – паўсюль. Ён
увесь уяўляе сабой гета тэлебачання, рэкламы, гета спажыўцоў, загадзя пралічаных чытачоў…
Кожныя прастора і час гарадскога жыцця ўтвараюць асаблівае гета, і ўсе яны паведамляюцца
ал

паміж сабой. Сёння сацыялізацыя, дакладней дэсацыялізацыя, адбываецца шляхам такога струк­
турнага раскідання па многіх кодах... Зараз усе раз’яднаны і абыякавы пад уладай тэлебачання
і аўтамабіля, пад уладай мадэляў паводзін, захаваных ва ўсім – у перадачах мас-медыя або ў пла­
ніроўцы гарадоў. Усе выбудаваны ў шэраг, і кожны несвядома атаясамляе сябе з умела расстаў­
он

ленымі накіраванымі сімулятыўнымі мадэлямі» [1, с. 157–159].


Другі аспект лінгвістычнага разгляду сацыяльных супярэчнасцей заключаецца ў тым, што
пратэст супраць пазначанай мадэлі «семіякратыі» найбольш эфектыўны таксама ў семіятычнай
ци

плоскасці. Татальнае маніпуляванне кодамі і значэннямі, якое ўяўляе сабой «гарадское гета»,
з’яўляецца слабым не з боку рэчаў, а з боку знака.

18
На
и
Бадрыяр�����������������������������������������������������������������������������������
ілюструе гэта на прыкладзе графіці. Ён прыводзіць прыклад «паўстанн���������������
я��������������
знакаў» увес-
ну 1972 года ў Нью-Ёрку, калі горад захліснула хваля графіці. Бадрыяр інтэрпрэтуе гэтыя падзеі

ус
як стыхійную барацьбу супраць улады сродкаў масавай інфармацыі, знакаў пануючай культуры.
Задача графіці ў тым, каб збіць з панталыку звычайную сістэму найменняў, дзе кожны элемент
убудаваны ў семіятычную сістэму і асэнсаваны толькі ў якасці зменнай, падпарадкаванай коду.

ар
Графіці ажыццяўляюць татальн��������������������������������������������������������
ы�������������������������������������������������������
наступ на ўзроўні формы. У ім няма ўтрымання, няма па-
ведамлення. Але менавіта гэтая пустата ўтварае іх сілу. Знакавая сістэма горада, «гета заходняй
цывілізацыі», раскладаецца адной прысутнасцю графіці: «Непераможныя, яны супраціўляюцца
любой інтэрпрэтацыі, любой канатацыі, ды і дэнатата ў іх няма ніякага; пазбягаючы як дэ­

ел
натацыі, так і канатацыі, яны тым самым аказваюцца непадуладны і самому прынцыпу сігні­
����������������������������������������������������������������������������������������
і�����������������������������������������������������������������������������������������
кац��������������������������������������������������������������������������������������
ыі������������������������������������������������������������������������������������
і ўрываюцца ў якасці пустых азначаю������������������������������������������������
чых���������������������������������������������
�����������������������������������������
��������������������������������������������
сферу паўнаважкіх знакаў горада, расклада-
ючы яе адной толькі сваёй прысутнасцю... Гэта вынікае з рэвалюцыйнай інтуіцыі – здагадкі

кБ
аб тым, што глыбінная ідэалогія функцыянуе цяпер не на ўзроўні палітычных азначаючых, а на
ўзроўні азнача������������������������������������������������������������������������������
емых��������������������������������������������������������������������������
, і што менавіта з гэтага боку сістэма найбольш слабая��������������������
��������������������������
і павінна быць раз-
громлена» [1, с. 160–162].
Магчымы ідэалагічны перахоп знакавага пратэсту. Як адзначалася����������������������
���������������������������������
вышэй, Б�������������
�����������
др����������
ы���������
яр сцвяр-

ау
джае, што сіла графіці – у яго пустаце, у тым, што ён з’яўляецца антыдыскурсам, непрыступным
для арганізаванага дыскурсу. Надзяленне сэнсам пазбаўляе яго сілы. Гэта магчыма па меншай
меры двума спосабамі:

н
–����������������������������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������������������������
э��������������������������������������������������������������������������������������
стэтычная рэдукцыя – пераасэнсаванне графіці як мастацтва («народнага ����������������
мастацтва�������
», «аб-
страктнага экспрэсіянізму» і інш.). Графітысты ў гэтым выпадку называюцца «мастакамі
графіці»; ия
– тлумачэнне графіці ў паняццях барацьбы за свабоду асобы, нонканфармізму як спосабу
выжывання ў бесчалавечным асяроддзі.
Абодва спосабы з’яўляюцца скажэннем сутнасці графіці як пратэсту ў сферы азначаючых,
ем
закліканага разбурыць семіякратычную прыроду грамадства.
Графіці з’яўляецца заўсёды чымсьці больш значным, чым гарэзлівасць, хуліганства ці спосаб
творчай самарэалізацыі. Гэта наступ на семіякратыю, якая валодае сацыяльнай і палітычнай
значнасцю. Разуменне гэтага часам прыводзіць да таго, што для знакавага пратэсту адводзіцца
ад

вызначанае месца. Прыкладам можа служыць сцяна пратэсту у Стакгольме, якая з’яўляецца
чымсьці накшталт свабоды пратэставаць у пэўнай прасторы-часу. Па сімвалічным значэнні яе
можна параўнаць са сярэднявечным карнавалам.
Вынікі. Такім чынам, тэорыі, якія належаць розным кірункам сучаснай філасофіі, дэман-
ак

струюць пэўнае адзінства ў падыходзе да аналізу сацыяльных канфліктаў, а менавіта прыяры-


тэтным спосабам вывучэння сацыяльных супярэчнасцей з’яўляецца разгляд іх лінгвістычных
праламленняў. Ва ўсіх разгледжаных тэорыях адзначаюцца наступныя пераважныя аспекты вы-
вучэння лінгвістычнага вымярэння сацыяльных адрозненняў: па-першае, сацыяльныя канфлік­
ая

ты фіксуюцца ў мове; па-другое, сацыяльныя супярэчнасці нейтралізуюцца ў сферы мовы.


Важна адзначыць, што асновай падзелу мовы ва ўсіх пазначаных тэорыях з’яўляецца
стаўленне да ўлады, пры гэтым улада таксама інтэрпрэтуецца ў семіятычным аспекце: у Р. Барта –
ьн

як ідэалогія, пануючы дыскурс; у Ж. Бадрыяра – як пануючы код; у О. Разенштока-Хюсі – як


адзіная мова сацыяльнай супольнасці, сацыяльная «сістэма каардынат».
Трэба таксама адзначыць спецыфіку такога аналізу ў параўнанні з лінгвістычным. Філасофскі
ал

спосаб даследавання сацыяльных адметнасцей у моўнай плоскасці адрознівае неэмпірычнасць


падстаў. Яе асновай з’яўляецца непразрыстасць сацыяльных адносін, няпэўнасць дыскурсу. Таму
там, дзе лінгвістыка вывучае адрозненні ў лексіцы, жарганізмы, дыялекты, філасофія здольна на
больш глыбокі аналіз.
он

Літататура
1. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр. – М.: Добросвет, 2000. – 387 с.
ци

2. Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Р. Барт. – М.: Прогресс, 1994. – 616 с.
3. Барт, Р. Мифологии / Р. Барт. – М.: Академический Проект, 2008. – 351 с.

19
На
и
4. Розеншток-Хюсси, О. Речь и действительность / О. Розеншток-Хюсси. – М.: Лабиринт, 1994. – 211 с.
5. Розеншток-Хюсси, О. Язык рода человеческого / О. Розеншток-Хюсси. – М.; СПб.: Университетская книга,

ус
2000. – 608 с.

O. V. MASHCHIT’KO

ар
LINGUISTICAL MEASURING OF SOCIAL CONFLICTS IN THE MODERN PHILOSOPHY OF LANGUAGE

Summary

ел
The article is devoted to the analysis of linguistic fixing of social conflicts within the modern philosophical models.
J. Baudrillard, R. Barthes, E.Rosenstock-Huessy’s philosophical concepts have been taken as the basic objects of analysis.
First of all social distinctions have been investigated by modern linguistic philosophy of language as «war in language».
In all analyzed theories two primary aspects of the social distinctions linguistic measurements have been marked. They are:

кБ
firstly, social division has been fixed in the language; secondly, social contradictions would be neutralized in the linguistic
field. The urgency of problem which considered in the article is that the major direction of research within limits of the mod-
ern philosophy represents the consideration of sociality in semiotics refraction when any social and cultural phenomena have
been inevitably fixed in signs, and could be interpreted as sign mechanism. Such phenomena could be from ordinary thinking
to art, philosophy and politicians.

н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 316.723:32(476)

С. В. РЫБЧАК

ел
КОНЦЕПЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ В РАМКАХ
СТРУКТУРНОГО ФУНКЦИОНАЛИЗМА

кБ
Институт социологии НАН Беларуси
(Поступила в редакцию 10.04.2012)

ау
Основоположниками концепции политической культуры и одними из пионеров парадигмы
структурного функционализма, в рамках которой она первоначально и разрабатывалась, явля-
ются американские ученые Г. Алмонд и С. Верба. Именно их книга «Культура гражданина.
Политические отношения и демократия в пяти странах», вышедшая в 1963 году, принадлежит

н
к числу наиболее фундаментальных и широко известных западных работ по проблемам полити-
ческой культуры. Эмпирическим материалом для исследования, целью которого являлось «ис-
ия
следование политической культуры демократии и тех социальных структур и процессов, кото-
рые поддерживают демократию» [1, с. 593], послужила политическая культура населения США,
Мексики, Италии, Великобритании и Германии.
В данной статье отправной точкой при выработке методологии исследования послужили те-
ем

оретические разработки Т. Парсонса, классика современной западной социологии. Г. Алмонд


и С. Верба, следуя в русле функционализма Т. Парсонса, рассматривали политическую сферу
общества как систему, находящуюся в динамическом равновесии и взаимодействующую с другими
ад

социальными системами. Роль политической культуры определялась ее способностью изменять фун­к­


циональные характеристики политической системы, что характеризовало эвристический и про­
гно­стический аспекты предложенной методологии исследования. В работе Г. Алмонд и С. Верба
определили, что термин «политическая культура» подразумевает специфические политические
ак

ориентации – установки в отношении политической системы и ее различных частей» [7, с. 39].


Акцент на политические ориентации, а не на идеологические концепции и партийные про-
граммы был продиктован следующими моментами. Во-первых, «целостные системы воззрений
присутствуют в сознании лишь меньшинства членов общества, ориентации же распространены
ая

в гораздо более широкой массе» [4, с. 287]. Во-вторых, политические ориентации «как по своей
природе, так и по функциям более других эмпирически измеряемых параметров сознания близки
к некоторым комплексным доминантам, определяющим направленность («социально-политическую
ьн

координату») его политического выбора и, возможно, волеизъявления и поведения» [3, с. 66].


Однако концептуальный подход американских ученых, сводящих предмет исследования к на­
бору различных видов когнитивных, аффективных и оценочных ориентаций относительно поли­
ал

тической системы общества, вызвал в мировой науке определенную конструктивную критику, т. к.


такой акцент «приводил к недооценке роли исследований реального политического поведения
масс и элит» [8, с. 48]. Следует отметить, что в настоящее время поведенческий аспект политиче-
ской культуры в обязательном порядке включается в предмет исследования.
он

Известный российский ученый Г. Г. Дилигенский определяет политические ориентации как «пред­


ставления людей о соответствующих их потребностям целях политической деятельности и прием-
лемых для них средствах достижения этих целей» [4, с. 287]. В книге Г. Алмонда и С. Вербы «Куль­
ци

тура гражданина. Политические отношения и демократия в пяти странах» политическая культура


структурно представлена в виде трех уровней, состоящих из ориентаций различного характера:

21
На
и
1) когнитивные ориентации, включающие знания и убеждения о характере, структуре поли-
тической системы и ее функционировании, политических ролях и носителях этих ролей;

ус
2) аффективные ориентации, отражающие чувства, испытываемые по отношению к полити-
ческой системе, ее функциям, участникам и их деятельности;
3) оценочные ориентации, выражающие в форме мнений или убеждений личное отношение

ар
индивида к политической системе, ее участникам и их действиям.
Данные индивидуальные ориентации, направленные на политическую сферу общества, можно
схематично представить в виде определенной таблицы, более наглядно иллюстрирующей методо-

ел
логию исследования политической культуры, разработанную Г. Алмондом и С. Вербой [1, с. 597].
Эвристическая ценность данной схемы-таблицы, предложенной американскими учеными,
состоит в том, что она позволяет систематизировать политические ориентации индивидов и дает
развернутую характеристику политической культуры той или иной нации в целом.

кБ
Полагая, что каждый из теоретически возможных типов политических культур может быть
определен с помощью свойственного только ему сочетания ориентации, Г. Алмонд и С. Верба
описали три основных типа политической культуры.
Патриархальная политическая культура. Данный тип политической культуры доминирует

ау
в тех социальных общностях, где либо еще нет самостоятельной, т. е. отделенной от других обще-
ственных институтов и структур политической системы, либо только происходит процесс ее фор-
мирования. При этом политические ориентации индивидов, которые не отделены от религиозных

н
и социальных, не простираются за границы своей локальной общности. Однако Г. Алмонд отмеча-
ет, что даже «крупномасштабные и более дифференцированные политические системы могут
иметь в основе патриархальную культуру» [1, с. 598]. Данный тип политической культуры отли-
ия
чается ригидностью по отношению к социальным инновациям, поэтому он часто интерпретиру-
ется как «аполитичная культура». В качестве ее онтологической основы выступает архетип ро-
доплеменного единства, представляющий общество в образе единой семьи «во главе с суровым,
ем
но справедливым и заботливым отцом» [6, с. 269].
Подданническая политическая культура. Данный тип политической культуры характерен
для обществ, в политической системе которых нет четко дифференцированных «входных» кана-
лов и где индивиды, осознающие существование специализированных институтов и имеющие
ад

по отношению к ним определенную позицию, тем не менее не расценивают самих себя как акто-
ров системы. Она характеризуется сильной ориентацией социальных субъектов, проявляющих
этатистские установки, на политическую систему, но слабым участием в поддержании процесса
ак

эффективного функционирования этой системы.


Политическая культура участия. Данный тип политической культуры присущ обществам,
в которых политическая система структурно сильно дифференцирована и наличествуют пози-
тивные ориентации граждан на все четыре объекта, отмеченные выше. При активистской поли-
ая

тической культуре социальные ориентации достигают высокой плотности, а индивиды «склоня-


ются к тому, чтобы ориентироваться на «активную» собственную роль в политике, хотя их чув-
ства и оценки таких ролей могут варьироваться от принятия до отрицания» [1, с. 599]. Однако
ьн

сами авторы классификации отмечают, что «полностью активистская политическая культура


скорее всего является лишь утопическим идеалом» [2, с. 123].
Классификация политических культур Г. Алмонда и С. Вербы представляет собой контину-
ал

ум, полюса которого отличаются друг от друга степенью культурной секуляризации. Она про-
слеживается в «движении от расплывчатости к конкретности в ориентациях и к дифференциа-
ции ролей в государственном устройстве; расплывчатость характерна для приходских культур,
когда не существует или почти не существует понятия о политической системе как об отдельной
он

реальности; напротив, конкретность и дифференциация характерны для подданнических и пар-


тиципаторных типов политических культур».
Данную классификацию можно представить в виде таблицы, в которой наличие или отсут-
ци

ствие определенного типа политической ориентации необходимо обозначить, соответственно,


как «1» и «0» [1, с. 598].

22
На
и
Типы политических культур

ус
Система вообще Объекты Объекты Отношение
Политические культуры
как объект «на входе» системы «на выходе» системы к себе как к объекту
Патриархальная 0 0 0 0
Подданническая 1 0 1 0

ар
Участия 1 1 1 1
В реальной политической практике, по мнению Г. Алмонда и С. Вербы, происходит слияние
этих типов, в результате чего в процессе их взаимодействия образуются три типа смешанных по-
литических культур: патриархально-подданнический, подданнически-активистский и патриар-

ел
хально-активистский.
Патриархально-подданнический тип политической культуры характерен для обществ, кото-
рые переживают этап перехода от локально-замкнутого провинциализма к централизованной

кБ
политической власти. В историческом аспекте такое явление было характерно, например, для
стран Западной Европы первого периода эпохи Нового времени, когда происходило утверждение
абсолютизма и национального государства. Этот процесс сопровождался изменением политиче-
ских ориентаций общества, которое стало отдавать предпочтение центральным институтам вла-

ау
сти, а не местным феодальным князьям, доказывавшим на практике свою эффективность в весь-
ма неблагоприятных исторических условиях.
Подданнически-активистский тип политической культуры характерен для общества, находя-

н
щегося в процессе системной трансформации. В подобном обществе прослеживается нарастание
демократических тенденций, при этом значительная часть населения страны воспринимает себя
как акторов и активно ориентирована на замену авторитарной системы более или менее демо-
ия
кратической политической системой, а другая часть продолжает оставаться лояльной по отно-
шению к авторитарным формам и структурам правления. Например, политическая культура
этого типа существовала во Франции, Италии и Германии (где она стала важнейшим фактором,
ем
наличие которого позволило «железному канцлеру» Бисмарку эффективно мобилизовать немцев
и «сверху» объединить страну) на рубеже XIX–XX веков.
Третий тип (патриархально-активистский) характерен для стран, которые только становятся на
путь демократии, где политическая культура характеризуется фрагментированностью и гетеро-
ад

генностью. По мере демократизации этой политической системы происходит адаптация патриар-


хальной и подданнической культуры в сторону так называемой партиципаторной. Это ведет к из-
менению моделей политического поведения индивидов, которые начинают рассматривать свою
подлинную политическую роль как более или менее активное участие в политических процессах.
ак

В своем исследовании Г. Алмонд и С. Верба акцентировали внимание на тех ориентациях,


которые, по их мнению, в конечном счете способствуют стабильному развитию общества в усло-
виях демократии. Они сделали вывод, что определенное сочетание некоторых «активных» ори-
ентаций, характерных для «культуры участия», с «пассивными», свойственными другим типам,
ая

было бы идеальной комбинацией для любой стабильной демократии: «Такая культура, которая
иногда включает в себя явно несовместимые политические ориентации, кажется наиболее соот-
ветствующей потребностям демократических политических систем, поскольку они также пред-
ьн

ставляют собой переплетение противоречий» [2, с. 123].


Данная комбинация политических ориентаций и есть четвертый тип, получивший в полити-
ческой социологии название «гражданской культуры», или «культуры гражданского общества».
ал

В данном аспекте политическая культура «понимается как политическая и юридическая компе-


тентность граждан, общественных и политических деятелей и соответствующее поведение» [5,
с. 68], имманентно присущая, согласно мнению американских исследователей, гражданам раз-
витых западных демократий, прежде всего США и Великобритании.
он

Американские исследователи Г. Алмонд и С. Верба показали, что к числу социально-психо-


логических характеристик, значения которых позволяют отличать политическую культуру жи-
телей одних стран и регионов от других, относятся следующие показатели:
ци

1) степень понимания того, что такое демократическая политическая система, каковы основные
принципы ее устройства и функционирования, оценка эффективности ее работы в данной стране;

23
На
и
2) ориентация индивида на политическую субъектность, признание того, что рядовой граж-
данин обладает необходимой компетентностью и может оказывать влияние на политические

ус
процессы в государстве;
3) конвенциональный отказ индивида и общества от абсентеизма, акцентуация обязательно-
го по своему характеру участия в общественных делах;

ар
4) имманентное каждому гражданину страны чувство внутренней свободы, выражающееся, в част­
ности, в свободном обсуждении актуальных вопросов политического характера с другими людьми;
5) социально-политическая установка готовности к сотрудничеству с другими в легальных
политических акциях;

ел
6) гордость за систему государственного устройства своей страны и за существующий в ней
демократический политический режим;
7) доверие к существующим социальным и политическим институтам, установка на эффек-

кБ
тивную и рациональную деятельность государственной бюрократии.
Данный перечень критериев играет роль эмпирических индикаторов, аналитическое рассмо-
трение которых делает возможным прогностический аспект диссертационного исследования.
Во-первых, статистическое распределение ориентации гражданской культуры в трансформиру-

ау
ющемся социуме показывает степень рационализации (стремление к которой является необхо-
димой предпосылкой успешных демократических трансформаций) политического процесса в
стране на данный период времени. И, во-вторых, позволяет при анализе тенденций развития

н
данной субкультуры прогнозировать, с определенной долей вероятности, вектор долговременно-
го политического развития трансформирующегося белорусского общества.
Таким образом, эвристическая ценность концепции политической культуры, выработанной в
ия
парадигме структурного функционализма, определяется тем, что она позволяет преодолеть
ограниченность институционального анализа и обеспечить полноту исследования социума пе-
реходного типа, характеризующегося высокой степенью динамизма. Это достигается благодаря
ем
тому, что в предметное поле исследования попадают разделяемые людьми ценностные ориента-
ции, человеческая ментальность, содержание символов и стереотипов, сложившиеся комплексы
мифологем, специфика исторического развития общества, которые выступают в качестве факто-
ров, имплицитно определяющих параметры политического процесса в стране. Тем самым на
ад

практике реализуется прогностичный аспект как конкретного, так и специализированного соци-


ологического исследования.

Литература
ак

1. Алмонд, Г. Гражданская культура. Политические установки и демократия наций / Г. Алмонд // Антология ми-
ровой политической мысли: в 5 т. – Т. 2. – М.: Мысль, 1997. – С. 592–610.
2. Алмонд, Г. А., Верба, С. Гражданская культура и стабильность демократии / Г. А. Алмонд, С. Верба // По­
литические исследования. – 1992. – №4. – С. 122–134.
ая

3. Гавра, Д. П., Соколов, Н. В. Исследование политических ориентаций / Д. П. Гавра, Н. В. Соколов // Социо­


логические исследования. – 1999. – №1. – С. 66–77.
4. Дилигенский, Г. Г. Социально-политическая психология / Г. Г. Дилигенский. – М.: Новая школа, 1996. – 352 с.
5. Матвеев, Р. Ф. Теоретическая и практическая политология / Р. Ф.Матвеев. – М.: РОССПЭИ, 1999. – 239 с.
ьн

6. Панарин, А. С. Философия политики / А. С. Панарин. – М.: Новая школа, 1996. – 424 с.


7. Политическая культура: теория и национальные модели. – М.: Интерпрайс, 1994. – 352 с.
8. Рукавишников, В. О. Политическая культура постсоветской России / В. О. Рукавишников // Социально-
политический журнал. – 1998. – №1. – С. 43–53.
ал

S. V. RYBCHAK

CONCEPTION OF POLITICAL CULTURE IN FRAMES OF THE STRUCTURAL FUNCTIONALISM


он

Summary
The political sphere of society has been considered in the work as a system in the dynamic equilibrium and interrelated
with other different social systems. Role of the political culture has been determined by its capability to change the functional
ци

characteristics of the political system. This specific has characterized both heuristic and prognostic aspects of the proposed
methodology of investigations.
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 316.344.4(476+470)

В. Э. СМИРНОВ

ел
ИСТОРИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Институт социологии НАН Беларуси

кБ
(Поступила в редакцию 19.06.2012)

В начале �������������������������������������������������������������������������������
XXI����������������������������������������������������������������������������
столетия вопрос о субъекте истории, казалось бы уже закрытый в рамках марк-
сизма и ряда других доктрин, сегодня приобрел необыкновенную актуальность, чему поспособ-

ау
ствовала новейшая история, где простой человек слишком часто выглядит не более чем объек-
том манипуляции элит. Это нашло отражение в философских, социологических и политологиче-
ских теориях. Однако рост популярности национализма возвращает нас в круг идей классической

н
(но не современной) либеральной мысли, где вопрос о субъекте истории решался вполне опреде-
ленным способом, и этот способ стал важнейшим элементом не теоретической рефлексии, а иде-
ологической программы националистических движений.
ия
Историософия либерализма, национализма и ряда других буржуазных доктрин Нового вре-
мени исходит из того, что народ стал субъектом истории только в эпоху модерна с утверждением
демократии и гражданского общества как поля самоорганизующихся общин. Только в этот пери-
ем
од, согласно данной точке зрения, народ образует нацию, через нее и посредством нее народные
массы могут выступать в истории как субъекты. До становления модерна народные массы были
лишь объектом исторического действия внешних сил, ибо организованные не более чем в рамках
«локальных идентичностей» они не имели ни возможностей (физических, ментальных), ни со-
ад

циальных навыков к какому-либо историческому действию [1].


Такое положение, согласно данному подходу, привело к полной политической десубъективи-
зации низовых, локальных общин, поскольку в рамках «демократических» и родственных наци-
оналистических теорий, историческая субъектность, как правило, сводится к субъектности поли-
ак

тической. Реальным же субъектом истории в домодерновую эпоху, по мнению некоторых исследо-


вателей [2], считались лишь элиты, «дворянские династические корпорации». Это свиде­тельствует
о живучести убеждения, что историю всегда творят исключительно элиты, герои. Во всяком
ая

случае, это представление не угасло со времен Геродота и Фукидида. Т. Карлейль говорил об


истории как биографиях великих личностей, а Ницше рассуждал о сверхчеловеках и массах, как
глине в их руках. Сюда же можно отнести элитарные теории В. Парето, Дж. Мозеса, современ-
ных американских исследователей Х. Циглера и Т. Дая и др. Общество в таких теориях делится на
ьн

массы и элиты, причем массы – «ситуативно возникающие (существующие) социальные общно-


сти, вероятностные по своей природе, гетерогенные по составу и статистические по формам выра-
жения» [3, с. 234–235], в этом качестве просто не в состоянии проявлять реальную субъектность.
ал

Альтернативный взгляд был предложен в марксизме. Историческая субъектность была при-


знана им за всеми людьми, всем человечеством. В работе «Святое семейство» Энгельс писал:
«... а именно человек, действительный, живой человек – вот кто делает все это, всем обладает и за все
борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как сред-
он

ством для достижения своих целей. История не что иное, как деятельность преследующего свои
цели человека» [4, с.102]. Человек признается субъектом истории, в первую очередь, как произво-
дительная сила общества, как субъект общественного производства. В процессе труда человек
ци

воспроизводит себя, а через распредмечивание овеществленного в продуктах социального бы-


тия общественного труда воспроизводит других людей и в целом общество.

25
На
и
К сожалению, нужно признать, что сегодня именно в постсоветских странах с их когда-то
мощнейшей школой изучения и развития марксизма сам марксизм основательно забыт (и забыт

ус
агрессивно), в то время как в западном мире наследие Маркса активно изучается и развивается.
Но вернемся к классическим либеральным и националистическим теориям. Как правило, на
отечественной почве они являются результатом заимствования как процесса, сопутствующего

ар
вестернизации, на которую, к добру или нет, сориентировался в высокой степени постсоветский
мир. Однако факт заимствования не отменяет проблемы генезиса названных представлений.
Основой для подобных теоретических построений, на мой взгляд, послужили абсолютизация и ги-
перболизация специфических черт западноевропейского исторического развития. Затем делу по-

ел
способствовала нужда захватившей власть буржуазии в легитимации своей новоприобретенной
власти и защите своих групповых интересов, выдаваемых за национальные интересы. Впрочем,
нужно заметить, что та эпоха осталась в прошлом, и уже совсем другие теории придают легитим-

кБ
ность современным западным элитам, а классический национализм, как и классический либера-
лизм, отправились на экспорт, в том числе и на постсоветское пространство, поскольку вестерни-
зация, по образному выражению, вскармливается продуктами второй свежести [5, с. 107].
Однако, как и вещи с чужого плеча, заимствованные социальные теории с трудом укладыва-

ау
ются в ложе отечественного социального и исторического бытия. Вот с этими накладками мы
и попытаемся разобраться, а начнем с того, что рассмотрим европейский исторический контекст,
в котором сложились эти теории, а затем обратим внимание на отечественную историю, чтобы

н
увидеть их подобия и отличия.
Дело в том, что после империи Карла Великого Европа, несмотря на формальный раздел,
оставалась единым целым. Государственные границы были проведены сравнительно случайно
ия
и отражали перипетии феодальной борьбы и феодального родства, а не расселения народов и пле-
мен. Например, гасконцы как бы жили под скипетром французского короля, однако под рукой
герцога аквитанского, по совместительству короля Англии, а другая их часть под именем «ба-
ем
ски» и вовсе проживала на территории других королевств. Бургундцы (вполне отдельная народ-
ность, имевшая долгое время собственную государственность – королевство Бургундия и сло­
жившаяся на основе смешения галлоримлян и бургундов) жили и в графстве Бургундия, которое
приносило оммаж императору Священной римской империи германцев, и в герцогстве Бур­
ад

гундском, вассальном французскому королю. В общем, о каком-то адекватном национально-тер-


риториальном делении говорить было сложно. Более того, все эти вассалитеты и подданства во-
все не были устойчивой структурой и периодически благодаря династическим бракам и разво-
дам, сменам династий и войнам элементы этих сложноподчиненных вассалитетов и подданств
ак

меняли свое положение. В результате простой народ закономерно перестал интересоваться чем-
то за пределами своего герцогства и графства и не ощущал какой-то особой близости с зачастую
иноплеменными подданными своего короля, живущими бог знает где. Как следствие, появилась
возможность сказать, что «история Европы определялась дворянскими династическими корпо-
ая

рациями». Под историей тут, очевидно, имеется в виду последовательность конфликтов, войн,
территориальных переделов и т. д. Вот это и есть корни демократическо-националистической
теории, гласящей, что народ до наступления модерна собственной исторической субъектности
ьн

не имел, хотя нужно отметить, что у народов и племен Европы все же было специфическое осоз-
нание своей общности, но оно касалось общеевропейской идентичности, имперского осознания
себя как «христианского мира».
ал

Однако вернемся к анализируемым теориям. Итак, уже применительно к Европе этот подход
(либеральный и националистический) основан как минимум на двух ошибочных положениях.
Во-первых, в нем отчуждение народа от политического, от государства существенно преувели-
чено. Конечно, в том же французском королевстве жили и гасконцы, и бретонцы, и провансаль-
он

цы, которым до короля в Париже особого дела не было, однако и в средневековой Франции мы
можем обнаружить государствообразующий народ – северофранцузскую народность, сложив-
шуюся как смесь франков и романизированных галлов. Язык этой народности лег в основу
ци

французского литературного языка, на территориях проживания этого народа распространя-


лась власть ранних Капетингов, а Париж – это в первую очередь их столица. И в годы столет-

26
На
и
ней войны они решительно доказали, что их отчуждение от политической сферы не стоит
сильно преувеличивать.

ус
Вторая ошибка состоит в том, что войны и переделы границ представляются им делом во-
люнтаристской воли «дворянских династических корпораций», что в действительности проти-
воречит историческим фактам. Например, гиеньские бароны не просто так выступали на сторо-

ар
не английского короля, не только по причине вассалитета герцогу Аквитании, ибо, будучи одно-
временно подданными короля Франции, они имели достаточную свободу маневра. Но Аквитания
была связана с Англией экономически, например, экспортируя в Англию вино, а с французски-
ми виноделами других областей Франции, наоборот, конкурировала. Ровно по тем же причинам

ел
выступала против Парижа Фландрия, нуждавшаяся в английской шерсти и сбывавшая туда же
готовое сукно. И фландрские герцоги, которые и хотели бы быть верными вассалами короля,
стояли перед выбором: или бежать в Париж, или возглавить жителей Фландрии в их борьбе про-

кБ
тив королевской власти.
Но экономические интересы – это не строчки в балансовых книгах, а реальные, жизненные
интересы простых людей. Из интересов, из воль этих простых людей, гиеньских крестьян и ви-
ноделов, фландрских сукновальцев и прядильщиков, складывалась совокупная воля народов,

ау
которая принуждала баронов и герцогов воевать не где попало, а где нужно. Так, народ проявлял
себя как субъект исторического процесса. Впрочем, было бы вульгарно сводить все интересы к
интересам экономическим. Есть и другие интересы, и как только эти интересы в своем единстве

н
складывались в волю народа, «дворянские династические корпорации» действовали в нужном
направлении или лишались головы.
Уже на этих примерах видно, что даже для Европы адекватность обсуждаемой теории весьма
ия
сомнительна. В приложении же к России и существенной части постсоветского пространства
(восточнославянскому миру) эта теория и вовсе теряет всякую возможность претендовать на
описание исторической реальности. Дело в том, что осознание своего единства русским народом
ем
произошло куда раньше, чем такое же единство было осознано в Европе в формате наций. Уже
«Слово о полку Игореве» говорит о целостности и единстве русской земли, русских людей. Если
во Франции провансальцы и, например бретонцы, вплоть до Великой революции воспринимали
свое единство только через подданство, то на Руси осознание своего единства имело другие, куда
ад

более глубокие основания. Причин тому можно выделить немало, но поиск причин такого поло-
жения вещей не является предметом нашего разговора. Как бы то ни было, осознание себя общно-
стью русских людей пережило такие испытания, как политическую раздробленность и оккупа-
цию западных областей русской земли литовцами и поляками. Никакой новгородский, рязан-
ак

ский, казачий или иной сепаратизм в те века не доходил до отрицания своего русского имени
и своей принадлежности к русскому народу. В результате мы можем сказать, что отсутствует
само основание, на котором европейцы построили националистическую теорию, а именно пред-
ставление о народностях, связанных только случайным подданством и замкнувшихся в резуль-
ая

тате этого в кругу своих интересов, что и привело к отчуждению от политического, от истории.
Каков же тот социальный механизм, посредством которого осуществлялись процесс инте-
грации индивидуальных интересов и превращение этих интересов в волю народа, а народ, соот-
ьн

ветственно, в субъект исторического процесса? Если рассуждать не только на историческом языке,


но и на языке социологическом, то, на мой взгляд, сама возможность интеграции индивидуаль-
ных воль в единую волю определенной общности лежит в способности людей к само­организации.
ал

В современном обществе произошла в некотором смысле узурпация либеральными теориями


дискурса, связанного с самоорганизацией как социальным феноменом. Трудно отрицать, что спо­
собность к самоорганизации и образованию самоорганизующихся общностей народом является
важным (хотя и не единственным) фактором, посредством которого народ может проявить свою
он

единую волю, т. е. свою субъектность в истории. Однако я полагаю, что в отличие от буржуазного
либерализма (где собственно национализм и почерпнул немалую часть своих постулатов) способ-
ность к самоорганизации вовсе не возникает у людей с появлением гражданского общества и, со-
ци

ответственно, нации. Можно согласиться с мнением В. С. Степина, что способность к само­


организации есть родовая черта человека, присущая любому обществу на любой стадии истори-

27
На
и
ческого развития [6, с. 14]. Общество, где способность к самоорганизации нарушена, находится
в больном, кризисном состоянии, в каком сегодня находится Россия, да и большая часть всего

ус
постсоветского пространства. Нужно учитывать, что разные общества в процессе исторического
развития изобрели разные формы самоорганизации, разные «схемы», и то же гражданское обще-
ство на Западе – лишь одна из этих форм, отражающая специфику развития западного социума.

ар
Поскольку факты истории демонстрируют, что народы не спали беспробудно все «донацио-
нальные» века, а периодически просыпались, например, в России в период Смуты, крестьянских
восстаний, крестьянско-казачей колонизации Сибири или во Франции в эпоху, связанную с име-
нем Жанны д`Арк, а также многочисленных крестьянских и коммунальных движений, то теоре-

ел
тики не могут закрывать на это глаза и вынуждены идти на компромисс с историей, признавая,
что народы иногда «просыпались», а потом «засыпали» вновь. Ошибка тут заключается в том,
что вопрос самоорганизации не рассматривается социологически. Не учитывается, что самоор-

кБ
ганизация – это не просто случайная толпа, собравшаяся на перекрестке дорог. Самоорганизация
происходит институционально, способность к самоорганизации, как и способы действия само-
организовавшихся локальных групп в сфере политического, есть навык, которому люди науча-
ются в процессе своей социализации. Люди обучаются определенным социальным ролям, вос-

ау
принимают социальные ожидания, и все это связано с нормами и ценностями народа. Следствием
такого положения вещей является то, что нельзя вдруг «проснуться», проявить способность к са­
моорганизации, вмешаться «в историю», а потом забыть о ней. Навыки самоорганизации, сам

н
социальный институт, в рамках которого происходит самоорганизация, должны регулярно вос-
производиться, каждое следующее поколение должно научаться этим навыкам не просто по
книжкам и рассказам дедушек, а регулярно разыгрывая эти роли, регулярно повторяя процеду-
ия
ру самоорганизации. Если провести грубую аналогию, то у теоретиков либерализма и национа-
лизма периодические пробуждения народа выглядят ровно так же, как выглядела бы компания
людей, никогда не игравших в футбол, но собравшихся по случаю и обыгравших неплохую при-
ем
езжую команду. А ведь так не бывает. Чтобы разыгрывать матч на поле, нужно играть хотя бы во
дворах и играть регулярно.
Таким образом, сам факт крестьянских восстаний и других народных «пробуждений», факт
исторического действия на политическом уровне (в том числе в эпоху Смуты в России) свиде-
ад

тельствуют о том, что способность к самоорганизации есть и деятельность по самоорганизации,


и продукт этой самоорганизации. Следовательно, локальные сообщества и институциональные
формы их участия на политическом уровне в «донациональные» эпохи всегда присутствовали и
в восточнославянском мире в целом, и были естественным способом народной жизни.
ак

Второй недостаток либерального подхода заключается в том, что в нем некритично воспри-
нимается западная традиция с разделением народа и неких «начальников», которых как будто
спустили в страну на парашюте. Я не буду отрицать, что в истории случались общества, где эли-
ты и впрямь прибывали на парашютах: то ли это было завоеванием, то ли результатом мировоз-
ая

зренческого раскола общества, как сегодня в России, например. Но это были именно историче-
ские эксцессы, «химеры», по образному выражению Льва Гумилева. Такие общества не обладали
стойкостью и либо разваливались при ударах извне, либо находили способ взаимной ассимиля-
ьн

ции, как, например, франко-нормандские элиты английского королевства, энергично англофи-


цировавшиеся в ходе столетней войны.
Нормальное же общество едино, и сам факт длительного исторического существования и пре-
ал

успевания того или иного общества однозначно свидетельствует о таком единстве. В этом смыс-
ле опять же в логике традиции, разделяющей народ и «начальников», либеральная доктрина го-
ворит о самоорганизации только как о действии на местном, локальном уровне, не учитывая, что
продукт самоорганизации – локальная общность, это вовсе не невнятная толпа индивидов, а си-
он

стема со своей иерархией, отношениями власти и подчинения, «зерно» общности высшего по-
рядка и, в конечном счете, все государство, от крестьянина до царя, есть продукт самоорганиза-
ции народа. В этом смысле удивляет, почему неформальные способы самоорганизации на низ-
ци

шем уровне представляются некоторым авторам [1] самоорганизацией народа, а как только они
приобретают формальный характер, оформляются в государственные организационные формы,

28
На
и
они чудесным образом превращаются в структуры подавления, выдуманные непонятно откуда
взявшимися начальниками. Удивляет, как эти теории, неадекватные даже по отношению к Западу,

ус
применяют к восточнославянской истории, характеризующейся необыкновенно высоким уров-
нем вертикальной миграции на протяжении практически всей истории, от Древней Руси, где не
сложилось никакого замкнутого военного сословия, и оно постоянно пополнялось из простого

ар
народа, Московского царства, где Иван Васильевич Грозный целыми разрядами несколько раз
переводил в дворяне боевых помещичьих холопов, до Николаевской России, где до 20% офице-
ров русской армии являлись выслужившимися из солдат крестьянами. Где кончаются начальни-
ки и начинается народ? Народное ополчение Минина и Пожарского в большей степени состояло

ел
из помещиков. Они народ или начальники?
По мнению авторов анализируемых теорий, только демократические институты и парла-
ментские процедуры обеспечивают народу возможность субъектно проявлять себя в истории.

кБ
Но зная историю западных демократий (я уж не говорю о последнем 20-летнем российском опыте),
такое полагать по меньшей мере несерьезно. Как специфические социальные мифы легитимизи-
ровали власть феодальных элит в средние века, так новые социальные мифы, в том числе и миф
о демократии (куда входит и миф о нации), всего лишь легитимизировали власть буржуазных

ау
элит в Новое время. Никакие демократические процедуры никогда за всю историю западных
демократий не позволили отчужденным от политической власти классам и социальным группам
завоевать власть. Власть всегда принадлежала тем или иным группировкам буржуазии и осу-

н
ществлялась в интересах буржуазии. Как крестьяне сдерживали эксплуатацию и хищничество
элит угрозой бунта, побегами и т. п., так рабочие и фермеры Нового времени сдерживали хищ-
ничество буржуазных элит угрозой восстания и стачек. Как карательные отряды вешали и по-
ия
роли крестьян, так куда в больших масштабах расстреливали лионских ткачей или участников
«марша ветеранов». Сегодня СМИ, как правило, эффективнее стволов и штыков, но изменилась
ли ситуация по сути? Что более эффективно влияет на политику властей: письма депутатам и кон-
ем
грессменам или челобитная царю?
Либеральный подход предлагает сделать вывод, что народ если и был когда-то субъектом исто-
рической жизни, то это в античную эпоху, впрочем, и «народ» состоял тогда из достаточно узкой
группы лиц. Однако с подобной позицией трудно согласиться, потому что реально воля людей
ад

проявляет себя куда сложнее и куда сильнее, чем посредством «демократических институтов».
В том числе она проявляет себя через социальное согласие или, наоборот, несогласие на молеку-
лярном уровне. В терминах социальной механики это выглядит следующим образом. Существуют
социальные институты, в рамках которых люди могут повышать свой статус. Но чтобы эти инсти-
ак

туты функционировали и воспроизводились, люди должны желать повышать свой статус в этих
институтах. В этом смысле та же буржуазная система, власть буржуазных классов определяются
тем и постольку, поскольку представители эксплуатируемых классов хотят стать буржуазией.
Институциональные системы некоторых постсоветских государств, основанные на коррупции
ая

и воровстве, несмотря на все свое уродство и публичную критику в СМИ, живее всех живых имен-
но потому, что на входах в нее, в самом низу, где только начинается движение вверх, стоит очередь
желающих. Если тот или иной конкретный институт теряет свою притягательность, если на входе
ьн

очереди нет, то он отмирает, как отмирает член, лишившийся притока крови. Можно, конечно,
туда «нагнать» народ в приказном порядке, но коли согласия нет, ничего не выйдет, все равно та-
кой институт будет отмирать, только поглощая ресурсы. Верно и то, что если формальной органи-
ал

зации и даже самого социального института не существует, а функция, которую он должен выпол-
нять, уже появилась, т. е. появилась новая общественная нужда, народ сам создаст этот институт,
для начала как неформальный. Так, создавая на основе самоорганизации и отбрасывая отжившие
социальные институты, из которых состоит институциональная система общества, народ и прояв-
он

ляет свою волю в истории. При этом процесс образования и отмирания социальных институтов
и институциональных систем в целом – это продукт деятельности всего народа, а не только бед-
нейших массовых слоев, которые некоторые авторы предпочитают называть народом в противовес
ци

начальству [2]. Как будто они не догадываются, что начальство – есть продукт тех самых социаль-
ных институтов, которые живут или отмирают в зависимости от согласия народа.

29
На
и
Каким же образом воля народа определяла исторический путь страны? Как свидетельствует
история, везде и посредством всех формальных и неформальных институтов общества произво-

ус
дилось это действие: посредством миллионов отдельных взаимодействий, посредством актив-
ности в социальных лифтах общества, а также посредством реакции миллионов подчиненных
возвращалась она к власти и проверялась обратной связью. Когда после завоевания бассейна

ар
Волги массы русских крестьян тронулись на жирные южные земли, они определяли историче-
ский путь России, когда общины пуритан отправились в Новый Свет, они определяли истори-
ческий путь будущих Соединенных Штатов. Когда крестьянские сыновья исправно служили
и побеждали, выслуживая погоны и личное дворянство, они опять же определяли исторический

ел
(своей страны) путь России. В войну 1805 года русские солдаты не очень понимали, зачем и за
что они воюют, и через 2 часа после начала сражения при Аустерлице объединенная армия со-
юзников (в основном русских войск) бежала. Иначе было при Бородине, когда «Наполеон… все

кБ
генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опы-
тов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал) испытывали
одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же
грозно в конце, как и в начале сражения» [7, с. 275–276]. Так русский народ волею своей писал

ау
историю: «Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, ко-
торая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем
пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает

н
противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана рус-
скими под Бородиным!» [7, с. 276]. Нельзя одержать нравственную победу из-под палки. Нельзя
утверждать тысячелетние государства, создавать уникальную культуру только волей «началь-
ия
ников и командиров». И Берлин в 1945 г. одной волей Сталина, если бы с этой волей в унисон не
слились миллионы индивидуальных воль, взять было тоже нельзя.
Конечно, участие народных масс в истории нельзя сводить исключительно к бессознательно-
ем
му, молекулярному действию в рамках системы социальных институтов общества. В данной
статье речь идет лишь об этой форме субъектности, однако народ выражает свою волю и через
вполне осознанные действия – поддержку или, наоборот, борьбу против тех или иных полити-
ческих сил, движений или персон, олицетворяющих эти силы и движения. И вот такая осознан-
ад

ная деятельность невозможна без развитых навыков к самоорганизации, поскольку акторами


политической сферы являются по большому счету не индивидуумы, а организованные общно-
сти. Но не только как субъект политического действия выступают самоорганизовавшиеся общ-
ности, но и как среда трансляции и распространения новых идей и представлений, как среда,
ак

в которой рождаются и утверждаются эти представления о должном.


Если рассматривать историю любого государственного народа, то можно заметить, что в не-
котором смысле его история есть цепь перестроений собственного государства. И тут имеет
смысл вспомнить слова Х. Ортеги-и-Гассета: «Строительство государства невозможно, если на-
ая

родное сознание не способно отвергнуть привычную форму общежития и, мало того, вообра-
зить новую, еще невиданную. Такое строительство – это подлинное творчество. Первоначально
государство возникает как чистый плод воображения. Воображение – освободительное начало в
ьн

человеке. Народ способен создать государство в той мере, в какой он способен фантазировать»
[8, с. 138]. Без этой способности к фантазии всего народа любые проекты элит и героев так и
остаются сухой теорией.
ал

Литература
1. Крупкин, П. Коллективные идентичности / П. Крупкин // Интернет-портал АПН [Электронный ресурс]. –
он

Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article22335.htm. – Дата доступа: 27.01.2010.


2. Крупкин, П. Принцип народа и западная политика периода Модерна / П. Крупкин // Интернет-портал АПН
[Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article23550.htm. – Дата доступа: 19.01.2011.
3. Грушин, Б. А. Массовое сознание / Б. А. Грушин. – М.: Изд-во полит. лит., 1987. – 368 c.
4. Маркс, К., Энгельс, Ф. Святое семейство / К. Маркс, Ф. Энгельс. – Соч. – 2-е изд. – Т. 2. – С. 102.
ци

5. Федотова, В. Г. Глобальный капитализм. Три великие трансформации / В. Г. Федотова, В. А. Колпаков,


Н. Н. Федотова. – М.: Культурная революция, 2008. – 608 с.

30
На
и
6. Степин, В. С. Марксистская концепция общества и проблема построения современной картины социальной
реальности / В. С. Степин // Философия и история философии: Актуальные проблемы: сборник статей: к 90-летию

ус
Т. И. Ойзермана / Ин-т философии РАН. – М.: Канон+, 2004. – 576 с.
7. Толстой, Л. Н. Война и мир / Л. Н. Толстой. – Собр. соч.: в 12 т. – Т. 5. – М.: Правда, 1984. – 430 c.
8. Ортега-и-Гассет, Х. Избранные труды / Х. Ортега-и-Гассет. – М., 2000. – 704 с.

ар
V. E. SMIRNOV

HISTORICAL SUBJECTIVENESS: SOCIOLOGICAL ASPECT

ел
Summary
On the basis of sociological, historical and cultural analysis the historical subjectiveness of mass has been proved. Social
mechanisms of this people function realization through their self-organizing which integrates individual volitions of separate

кБ
people in to united volition of mass have been revealed. Such western and domestic theories of elite and heroes as main pow-
ers of history have been criticized in the article.

н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
ПРАВА

ел
УДК 349.6

И. М. ЧИЖ

кБ
ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ ОХРАНЫ ВОД В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ

Институт правовых исследований Национального центра законодательства


и правовых исследований Республики Беларусь

ау
(Поступила в редакцию 19.06.2012)

Республика Беларусь обладает богатыми водными ресурсами, которые используются для


различных целей. В целом по республике возобновляемых ресурсов пресных поверхностных

н
и подземных вод достаточно для удовлетворения всех потребностей. Между тем неэффективное
использование водных ресурсов, их загрязнение ведут к ухудшению качества воды и сокраще-
ия
нию водных объектов, пригодных для использования. В связи с этим особую актуальность при-
обретает вопрос охраны вод.
В юридической науке охрана вод рассматривается как система мер, направленных на предот-
ем
вращение или ликвидацию загрязнения, засорения, истощения вод и водных объектов, их сохра-
нение и восстановление [1]. Cущность охраны вод состоит в том, чтобы сохранить и улучшить
благоприятные гидроморфологические и гидроклиматические условия жизни людей при возрас-
тающем населении, объеме производства и уровне социальных отношений [2, с. 93].
ад

Необходимо отметить, что в законодательстве отсутствует легальное определение «охрана


вод». Вместе с тем в статье 1 Водного кодекса Республики Беларусь (далее – ВК) [3] закреплен
термин «охрана водных объектов», под которым понимается система мер, направленных на пре-
дотвращение или ликвидацию загрязнения, засорения и истощения вод, сохранение и восстанов-
ак

ление водных объектов. Анализ приведенного определения свидетельствует о том, что в нем
речь идет в целом об охране вод (поверхностных и подземных), а не только водных объектов.
Следовательно, в целях единообразного и однозначного применения терминов и их определе-
ний, используемых в ВК, считаем целесообразным внести изменения в статью 1 ВК, заменив
ая

слова «охрана водных объектов» словами «охрана вод».


Исходя из рассмотренного определения, воды подлежат охране от загрязнения, засорения,
истощения, о чем обоснованно указывается в юридической литературе [4, с. 294].
ьн

Согласно статье 1 ВК под загрязнением вод признается поступление в водный объект загряз-
няющих веществ, микроорганизмов и тепла, нарушающих природный состав и свойства воды.
Аналогичное определение содержится в статье 1 Закона Республики Беларусь от 24 июня 1999 года
ал

«О питьевом водоснабжении» (далее – Закон «О питьевом водоснабжении») [5]. Однако в соответ-


ствии с Соглашением об основных принципах взаимодействия в области рационального использо-
вания и охраны трансграничных водных объектов [6] под загрязнением водных объектов призна-
ются сброс или поступление иным способом в водные объекты вредных веществ, тепла и радио-
он

активных элементов, которые ухудшают качество поверхностных и подземных вод, ограничивают


возможности их использования либо негативно влияют на состояние дна и берегов водных объек-
тов, ухудшающих гидробиологический режим и состояние биологических ресурсов.
ци

Приведенные выше определения отличаются, во-первых, по перечню элементов, загрязняю-


щих воду. Так, в понятии «загрязнение вод» к ним относятся загрязняющие вещества, микроор-

32
На
и
ганизмы и тепло, а в определении «загрязнение водных объектов» – вредные вещества, тепло и ра-
диоактивные элементы. Во-вторых, отличие заключается в том, что под загрязнением вод в соот-

ус
ветствии со статьей 1 ВК признается нарушение природного состава и свойств воды, т. е. качества
воды, а под загрязнением водных объектов согласно указанному Соглашению рассматривается
ухудшение качества воды и ограничение использования дна и берегов водных объектов. Таким об-

ар
разом, в законодательстве отсутствует единый подход к определению термина «загрязнение вод».
Не выработано также единой позиции по данному вопросу и в юридической науке. Так, одни
авторы под загрязнением вод понимают антропогенное изменение физико-химического состава
вод до уровня, который представляет опасность для здоровья людей и делает невозможным ис-

ел
пользование вод для государственных и общественных нужд [7, с. 260]. По мнению других, под
загрязнением следует признавать насыщение природных запасов воды, находящихся в реках,
озерах, морях и других поверхностных водоемах и водных источниках, а также подземных вод

кБ
посторонними, обычно отсутствующими или содержащимися в небольших количествах в воде
веществами, которые растворяются или удерживаются в виде взвесей. Такого рода насыщение
воды посторонними веществами признается загрязнением, если оно может причинить вред здо-
ровью людей, повлечь уменьшение рыбных запасов [8, с. 12]. Третьи авторы считают, что поня-

ау
тием «загрязнение вод» охватывается не только сброс сточных вод, содержащих химические ве-
щества в количествах свыше допустимых норм, но и так называемое тепловое загрязнение, а так­
же появление в воде микроорганизмов в недопустимых концентрациях [9, с. 530; 10, с. 112].

н
Общим для всех представленных точек зрения является то, что под загрязнением признается
ухудшение химического и биологического состояния вод путем поступления в них вредных за-
грязняющих веществ. ия
Загрязняющими веществами согласно Инструкции о порядке установления нормативов
допустимых сбросов химических и иных веществ в водные объекты признаются химические
и иные вещества или их смесь, поступление, нахождение или возникновение которых в водном
ем
объекте вызывает его загрязнение [11]. При этом к иным загрязняющим веществам относятся
органические вещества, а также тепло.
Перечень веществ, относящихся к загрязняющим, содержится в Правилах определения мас-
сы загрязняющих веществ, поступающих в компоненты природной среды, находящихся и (или)
ад

возникших в них, для целей исчисления размера возмещения вреда, причиненного окружающей
среде [12], согласно которым к загрязняющим веществам относятся:
– взвешенные вещества – частицы минерального и органического происхождения, имеющие
большие размеры, чем коллоидные частицы, и находящиеся в воде во взвешенном состоянии;
ак

– нефтепродукты – смесь неполярных и малополярных углеводов, экстрагируемых углеводо-


родным органическим растворителем, в том числе гексаном;
– пестициды – химические вещества, используемые для борьбы с вредителями и болезнями
растений и животных (инсектициды, фунгициды, зооциды, нематоциды, бактерициды, гербици-
ая

ды, арборициды, акарициды, дефолианты).


Понятием «загрязнение вод» в связи с катастрофой на Чернобыльской АЭС и применением
объектов использования атомной энергетики, на наш взгляд, охватывается и радиоактивное за-
ьн

грязнение вод, т. е. появление в воде радионуклидов.


В понятие «загрязнение вод» включается также так называемое тепловое загрязнение вод.
С точки зрения одних ученых, тепловое загрязнение – это повышение температуры воды, обу-
ал

словленное деятельностью людей [13, с. 10]. По мнению других авторов, под тепловым загрязне-
нием вод понимается повышение температуры, изменяющей условия жизнедеятельности водных
организмов [14, с. 86].
На наш взгляд, тепловым загрязнением вод следует признавать повышение температуры
он

вод, во-первых, обусловленное антропогенным воздействием, во-вторых, изменяющее флору


и фауну вод. Наличие одновременно двух указанных признаков является свидетельством те-
плового загрязнения вод.
ци

В качестве примера негативного воздействия теплового загрязнения вод можно привести Лу­
комльское озеро, на берегах которого построена Лукомльская ГРЭС. В результате сброса теплых

33
На
и
вод Лукомльской ГРЭС произошла коренная перестройка экосистемы озера, выразившаяся в увели-
чении общей численности фитопланктона, особенно сине-зеленых водорослей, которые вызывают

ус
«цветение воды» в летний период и биомассы зоопланктона. Кроме этого, в Луко­мльском озере на-
метилась тенденция к смене видового сообщества под влиянием теплового загрязнения [15].
Следует отметить, что в отличие от теплового загрязнения поверхностных вод тепловое за-

ар
грязнение подземных вод может происходить и без непосредственного попадания тепла в данные
воды. Например, на полигонах твердых отходов формируются тепловые и газовые аномалии.
Характерным для данных полигонов является образование биогаза (метан, азот, углекислый газ),
сопровождающегося выделением тепла. Температура в теле полигона может достигать 70–80 °С

ел
и выше. Указанная тепловая аномалия влияет на горизонт грунтовых вод, ввиду чего происхо-
дит повышение температуры подземных вод, которое способствует развитию в них микрофлоры
и микрофауны и уменьшению содержания растворенного кислорода в водах [16].

кБ
Необходимо обратить внимание, что в законодательстве четко не определены критерии, при
наличии которых следует говорить о тепловом загрязнении вод, что отрицательно сказывается
на регламентации этих отношений. Вместе с тем в юридической науке высказываются предло-
жения о критериях теплового загрязнения вод. Так, предлагается считать воду подверженной

ау
тепловому загрязнению, если летняя температура вод в результате спуска сточных вод повыси-
лась более чем на 3 °С, а в зимний период – на 5 °С по сравнению с естественным уровнем темпе-
ратуры [8, с. 13; 14, с. 86].

н
К загрязнению относится также появление в воде микроорганизмов в недопустимых кон-
центрациях.
Таким образом, воды загрязняются путем попадания в них вредных веществ (физических,
ия
химических, органических), микроорганизмов, радиоактивных элементов и тепла.
Наряду с загрязнением воды подлежат охране от засорения. Засорением вод, в соответствии
со статьей 1 ВК и статьей 1 Закона «О питьевом водоснабжении», признается накопление в во-
ем
дных объектах посторонних предметов.
В юридической литературе отсутствует единая позиция о том, что следует признавать под
засорением вод. Так, по мнению одних авторов, засорение водных объектов – это погружение
в воду материалов, предметов, изделий либо размещение их на берегах водных объектов, несмо-
ад

тря на вероятность их смыва и попадания в водный объект [17, с. 300]. С точки зрения вторых –
засорение водного объекта представляет собой сброс или поступление иным способом в водные
объекты, а также образование в них вредных веществ, которые в значительной степени ухудша-
ют качество поверхностных и поземных вод, ограничивают либо негативно влияют на состоя-
ак

ние берегов водных объектов. Кроме этого, засорение – это также сброс или поступление пред-
метов или взвешенных частиц, ухудшающих состояние и затрудняющих использование водных
объектов [10, с. 112]. Третьи считают, что под засорением понимается поступление в водоем по-
сторонних нерастворимых предметов (древесины, шлаков, металлолома, строительного мусора
ая

и т. п.), не изменяющих качество воды [9, с. 530].


Засорение водного объекта может проходить путем захоронения отходов, затопления судов,
их частей и механизмов, а также стройматериалами, конструкциями при строительстве мостов,
ьн

дамб, гидротехнических сооружений, проведении мелиоративных работ и т. п. Следовательно,


засорение характеризует качественное состояние русла водоемов. Различие загрязнения и засо-
рения вод заключается в разной природе попадающих в водные объекты посторонних (и вред-
ал

ных) для них предметов (в широком смысле этого слова) [17, с. 300]. При загрязнении – это хими-
ческие вещества, их смеси и соединения, при засорении – это материалы, изделия, которые не
только состоят из определенных химических веществ, но представляют опасность для водных
объектов в связи с их физическими объемами, занимающими часть водного пространства или
он

дна и берегов водного объекта. Таким образом, засорение вод – это поступление в воды нерас-
творимых веществ, которые ухудшают состояние и затрудняют использование вод.
Необходимо отметить, что в законодательстве не установлены юридические критерии для
ци

определения засорения вод. В связи с этим государственные органы, в компетенцию которых


входят вопросы по охране и использованию вод, в каждом конкретном случае самостоятельно

34
На
и
принимают решение о признании вод засоренными с учетом всей совокупности местных при-
родных и хозяйственных условий. Отсутствие данных критериев отрицательно сказывается на

ус
регулировании отношений по охране вод от засорения, поэтому считаем целесообразным уста-
новить в нормативных правовых актах критерии признания вод засоренными.
Согласно статье 1 ВК и статье 1 Закона «О питьевом водоснабжении» под истощением вод

ар
понимаются устойчивое уменьшение минимально допустимого стока поверхностных вод или
сокращение запасов подземных вод. Следовательно, истощение вод характеризуется устойчивым
сокращением количества природных запасов воды в поверхностных водных объектах, а также
уменьшение объема подземных вод.

ел
В юридической науке отмечается, что под истощением понимается сокращение количества
воды в водоеме, происходящее под влиянием человеческой деятельности и носящее устойчивый
характер [9, с. 530]. Оно не относится к сезонным колебаниям стока воды в реках или естествен-

кБ
ным изменениям запаса воды в озерах и т. д. Об истощении говорят применительно к целому
объекту, например, истощение какого-то минерального источника и т. п.
Законодательство устанавливает меры борьбы против загрязнения, засорения и истощения
вод, которые возникают в результате их использования для различных бытовых и производ-

ау
ственных целей. При этом целью охраны выступают предупреждение и ликвидация отрицатель-
ных явлений, вызванных загрязнением, засорением и истощением вод, а также улучшение состоя-
ния вод для сохранения благоприятных гидроморфологических и гидроклиматических условий

н
жизни людей. Особое значение имеют меры, направленные на предупреждение загрязнения, за-
сорения и истощения вод, о чем свидетельствует тот факт, что к основным принципам использо-
вания и охраны вод согласно статье 3-1 ВК относится принцип предупреждения загрязнения,
ия
засорения и истощения водных объектов.
Резюмируя изложенное, отметим, что под охраной вод понимается совокупность мер, на-
правленных на предупреждение или ликвидацию загрязнения, засорения и истощения вод. При
ем
этом под загрязнением вод понимается поступление в воды вредных веществ (физических, хи-
мических, органических), микроорганизмов, радиоактивных элементов и тепла, ухудшающих
качество воды. Под засорением признается поступление в воды нерастворимых веществ, кото-
рые ухудшают состояние и затрудняют использование вод. Истощение вод характеризуется
ад

устойчивым сокращением количества природных запасов воды в поверхностных водных объек-


тах, а также уменьшением объема подземных вод.

Литература
ак

1. Макарова, Т. И. Охрана вод / Т. И. Макарова // Белорус. юрид. энцикл.: в 4 т. / редкол.: С. А. Балашенко [и др.]. –
Минск: ГИУСТ БГУ, 2007. – Т. 1. – С. 566.
2. Колбасов, О. С. Предмет и система водного законодательства / О. С. Колбасов // Правоведение. – 1971. – № 3. –
ая

С. 87–95.
3. Водный кодекс Республики Беларусь: кодекс Респ. Беларусь, 15 июля 1998 г., № 191-З // Консультант Плюс:
Беларусь. Технология Проф [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
4. Экологическое право: учеб. пособие / С. А. Балашенко [и др.]; под ред. Т. И. Макарова, В. Е. Лизгаро. – Минск:
ьн

Изд. центр БГУ, 2008. – 495 с.


5. О питьевом водоснабжении: Закон Респ. Беларусь, 24 июня 1999 г., № 271-З // Консультант Плюс: Беларусь.
Технология Проф [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
6. Соглашение об основных принципах взаимодействия в области рационального использования и охраны
ал

трансграничных водных объектов: заключено в г. Москве 11 сент. 1998 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология
Проф [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
7. Ерофеев, Б. В. Экологическое право России: учеб. / Б. В. Ерофеев. – 3-е изд. – М.: Юристъ, 2006. – 384 с.
8. Колбасов, О. С. Правовая охрана вод и рыбных запасов в СССР / О. С. Колбасов. – М.: Знание, 1974. – 62 с.
9. Бринчук, М. М. Экологическое право (право окружающей среды): учеб. / М. М. Бринчук. – М.: Юристъ, 2002. – 588 с.
он

10. Белецкая, Р. И. Правовая охрана водных объектов по новому Водному кодексу РФ / Р. И. Белецкая // Аграрное
и земельное право. – 2007. – № 1. – С. 111–114.
11. Об утверждении Инструкции о порядке установления нормативов допустимых сбросов химических и иных
веществ в водные объекты: постановление М-ва природных ресурсов и охраны окружающей среды Респ. Беларусь,
ци

29 апр. 2008 г., № 43 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». –
Минск, 2012.

35
На
и
12. Об утверждении Правил определения массы загрязняющих веществ, поступающих в компоненты природной
среды, находящихся и (или) возникших в них, для целей исчисления размера возмещения вреда, причиненного окру-

ус
жающей среде: постановление М-ва природных ресурсов и охраны окружающей среды Респ. Беларусь, 18 авг. 2008 г.,
№ 71 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
13. Каверин, А. М. Правовая охрана вод от загрязнения / А. М. Каверин. – М.: Юрид. лит., 1977. – 104 с.
14. Мукашева, А. А. Теоретические и методологические проблемы водного права Республики Казахстан в совре-

ар
менных условиях: автореф. дис. … д-ра юрид. наук: 12.00.06 / А. А. Мукашева; Евразийский нац. ун-т им. Л. Н. Гу­
мелева. – Астана, 2010. – 44 с.
15. Об ограничении лова растительноядных рыб в озере Лукомльское: приказ М-ва природных ресурсов и охра-
ны окружающей среды Респ. Беларусь, 22 дек. 1994 г., № 85 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф

ел
[Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
16. Методика экологобезопасного захоронения промышленных отходов: письмо М-ва природных ресурсов и ох-
раны окружающей среды Респ. Беларусь, 2 дек. 1998 г., № 349 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф
[Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2012.
17. Балашенко, С. А. Воды / С. А. Балашенко // Белорус. юрид. энцикл.: в 4 т. / редкол.: С. А. Балашенко [и др.]. –

кБ
Минск: ГИУСТ БГУ, 2007. – Т. 1. – С. 227–228.

I. M. CHIZH

THEORETICAL LEGAL FUNDAMENTALS OF THE WATER PROTECTION

ау
IN THE REPUBLIC OF BELARUS

Summary

н
Article is devoted to the investigation of theoretic and legal problems of the water protection. Concept of the «water pro-
tection» has been considered and a raw of other concepts has been analyzed. They are «water pollution», «water clogging»,
«dessication». Proposals have been formulated to improve the apparatus of concepts attached to the Water Codex of the
ия
Republic of Belarus and legislation regulating these relations.
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 341.161+341.232.7

Н. А. БУДАРИНА

ел
ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ОБМЕНА НАУЧНЫМИ КАДРАМИ В РАМКАХ
ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА И ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СООБЩЕСТВА

кБ
Центр системного анализа и стратегических исследований НАН Беларуси
(Поступила в редакцию 18.09.2012)

ау
Обмен научно-исследовательскими кадрами и развитие мобильности ученых являются одни-
ми из ключевых направлений научно-технической политики Европейского союза (далее – ЕС).
Так, согласно пункту 1 статьи 179 Договора о функционировании Европейского союза одной
из целей ЕС в сфере научных исследований и технологического развития является укрепление

н
научно-технической базы путем создания Европейского пространства научных исследований
со свободным перемещением исследователей, научных знаний и технологий [1, p. 82].
ия
Особое внимание страны ЕС уделяют сотрудничеству в этой сфере со странами, не входящи-
ми в их состав. В связи с этим с целью упрощения визового режима для исследователей из тре-
тьих стран в рамках ЕС был разработан и принят отдельный пакет документов, включающий
Директиву 2005/71 ЕС от 12 октября 2005 г. (о специальной процедуре въезда граждан третьих стран
ем

в целях научной деятельности) [2], Рекомендацию Европейского парламента и Совета 2005/761/ЕС


от 28 сентября 2005 г. (об упрощении выдачи государствами-членами единообразных краткосроч-
ных виз для исследователей из третьих стран, передвигающихся по Сообществу в целях осущест-
ад

вления научно-исследовательской деятельности) [3], Рекомендацию Совета 2005/762/ЕС от 12 октя-


бря 2005 г. (об упрощении въезда граждан третьих стран, осуществляющих научно-исследова-
тельскую деятельность в Европейском сообществе) [4].
Эти документы были приняты для усовершенствования положений Шенгенских соглашений
ак

и являются правовой основой так называемой европейской схемы «Виза для исследователей», кото-
рая включает в себя краткосрочные (до трех месяцев) и долгосрочные визиты исследователей (более
трех месяцев) на территорию стран ЕС. В качестве исследователей выступают граждане третьих
стран, осуществляющие поездки в целях проведения научных иссле­дований в Сообществе в значе-
ая

нии Рекомендации 2005/761/ЕС Европейского парламента и Совета от 28 сентября 2005 г. [3].


В п. 3 Рекомендаций 2005/761/ЕС и 2005/762/ЕС отмечается, что «глобализация экономики
требует мобильности исследователей …», а значит, со стороны государств-членов ЕС должны
ьн

предприниматься активные меры, имеющие своей целью ускорить процедуры выдачи кратко-
срочных виз, в случае долгосрочных визитов – видов на жительство для исследователей и чле-
нов их семей [3, �����������������������������������������������������������������������������
p����������������������������������������������������������������������������
. 23; 4 ��������������������������������������������������������������������
p�������������������������������������������������������������������
. 26]. Государствам-членам также рекомендуется освобождать исследо-
ал

вателей от необходимости получения разрешения на работу либо предоставлять разрешение на


работу по ускоренной процедуре [3, p. 25].
Рассматривая правовую базу, регулирующую обмен научно-исследовательскими кадрами в ЕС,
необходимо обратить внимание на разработанные Европейской комиссией (далее – Комиссия)
он

Европейскую хартию исследователей (The European Charter for Researchers) и Кодекс поведения при
приеме на работу исследователей (The Code of Conduct for the Recruitment of Researchers) [5].
Европейская хартия исследователей (далее – Хартия) признает ценность всех форм мобиль-
ци

ности (географической, межотраслевой, междисциплинарной, виртуальной мобильности и мо-


бильности между государственным и частным секторами) как средства профессионального раз-

37
На
и
вития исследователей [5]. Данный документ закрепляет право исследователя на повышение про-
фессиональной квалификации посредством командировок и стажировок и касается вопросов его

ус
профессиональной ответственности, контрактных и юридических обязательств сторон, условий
работы, независимо от вида контракта, правового статуса, типа организации или учреждения,
в котором выполняется научно-исследовательская работа [5].

ар
Кодекс поведения при приеме на работу исследователей (далее – Кодекс) также регламенти-
рует вопросы, связанные со стажировками исследователей. Согласно Кодексу, исследователи
определяются как профессионалы, занятые постижением или созданием нового знания, продук-

ел
тов, процессов, методов, систем и в управлении такого рода проектами [5, р. 28]. Кодекс прово-
дит деление между «начинающими исследователями» (до четырех лет исследовательской дея-
тельности) и «опытными исследователями» (не менее четырех лет исследовательской деятель-
ности) [5, р. 29]. Впоследствии данное деление было взято за основу при реализации большинства

кБ
европейских программ, включающих обмен научно-исследовательскими кадрами.
Таким образом, развитие мобильности исследователей и углубление многостороннего со-
трудничества между научно-исследовательскими учреждениями государств-членов ЕС, а также
государств-членов ЕС и третьих стран, являются одними из приоритетных направлений концеп-

ау
ции Европейского исследовательского пространства. Упомянутые выше документы (Хартия,
Кодекс) регламентируют основные вопросы, связанные с обучением и трудоустройством иссле-
дователей и содержат ряд основополагающих принципов и гарантий, предоставляемых исследо-

н
вателям, в том числе и при участии в обменных программах с целью повышения профессио-
нальной квалификации.
В настоящее время обмен научно-исследовательскими кадрами в ЕС осуществляется через
ия
многочисленные специальные программы (Tempus, DAAD, DFG). Однако наиболее удачной с по­
зиций реализации правового регулирования механизма обмена научно-исследовательскими ка-
драми, на наш взгляд, является специальная программа «Кадры» (People) Седьмой рамочной
ем
программы ЕС по научно-технологическому развитию (далее – 7 РП) (2007–2013 гг.).
Органом, осуществляющим общую координацию мероприятий в рамках 7 РП, является Ко­
миссия. С 2007 г. Комиссия ежегодно совместно со странами-членами ЕС и Программным коми-
тетом (PPC) издает рабочую программу (��������������������������������������������������
Work����������������������������������������������
Programme������������������������������������
���������������������������������������������
) по каждому научно-техническому на-
ад

правлению 7 РП [6].
Программа «Кадры» 7 РП открыта для участия организаций (вузов, научных учреждений,
промышленных предприятий, в том числе малых и средних) и ученых разных стран на всех ста-
диях их карьеры в государственном и частном секторах, независимо от их возраста и области
ак

научных исследований, и реализуется посредством «акций Марии Кюри» (Marie Curie Actions).
Акции Марии Кюри состоят из нескольких направлений, по которым ведется международное
сотрудничество: схемы международного обмена научно-исследовательскими кадрами Марии Кюри
ая

(IRSES); сети начальной подготовки Марии Кюри (ITN); международных реинтеграционных


грантов Марии Кюри (IRG); внутриевропейских стипендий Марии Кюри для карьерного роста
(IEF); международных внутренних стипендий Марии Кюри (IIF); международных внешних сти-
пендий Марии Кюри для карьерного роста (IOF); партнерства и направлений сотрудничества
ьн

между научно-исследовательскими организациями и предприятиями по программе Марии Кюри


(IAPP); софинансирования региональных, национальных и международных программ Марии
Кюри (COFUND); международного сотрудничества между странами-членами ERA-MORE (ERA-
ал

MORE); международного сотрудничества между Национальными координационными центрами


(NCP); премий Марии Кюри (AWARDS); транснациональной сети услуг (EURAXESS) [6].
В рамках реализации данных направлений между участниками проекта заключаются следу-
ющие соглашения:
он

1) Соглашение о партнерстве (Partnership Agreement), которое является обязательным.


Заключается между всеми участниками проекта и включает реквизиты сторон, их права и обя-
занности, общие финансовые вопросы, срок партнерства;
ци

2) Грантовое соглашение (Grant Agreement). Заключается между государствами-членами ЕС,


ассоциированными членами ЕС и Комиссией и устанавливает общие направления исследова-

38
На
и
ния, объем работ и выделяемого финансирования, а также порядок взаимодействия координато-
ра научно-исследовательского проекта и Комиссии;

ус
3) Соглашение о консорциуме (��������������������������������������������������������
Consortia�����������������������������������������������
Agreement�������������������������������������
����������������������������������������������
). Заключается между участниками кон-
сорциума и определяет внутреннюю организацию консорциума, финансовый вклад каждой
стороны соглашения и порядок взаимодействия сторон в ходе реализации проекта. В согла-

ар
шении о консорциуме подробно оговариваются вопросы компенсации командировок, стажи-
ровок исследователей, мероприятия, связанные с реализацией обменных программ [6]. Про­
должительность обменных программ в рамках акций Марии Кюри в среднем составляет от 24
до 48 месяцев [7, с. 6].

ел
На каждого участника обменной программы выделяется соответствующее финансирование.
Финансовый вклад ЕС – это фиксированная ставка 1900 евро в месяц [7, с. 9]. Вклад направлен
на покрытие стоимости проездных расходов исследователя, суточных, а также на деятельность

кБ
по установлению/укреплению партнерств, расходов на менеджмент (координацию проекта), на-
кладных расходов, которые непосредственно относятся к программе обмена.
Основываясь на рассмотрении основных направлений акций Марии Кюри, связанных с обме-
ном научно-исследовательскими кадрами (акция Марии Кюри «Международный обмен научны-

ау
ми кадрами» (IRSES) [8], акция Марии Кюри «Начальная профессиональная подготовка иссле-
дователей» (ITN) [6], Партнерство и направления сотрудничества между научно-исследователь-
скими организациями и предприятиями по программе Марии Кюри (IAPP) [6], Между­народные

н
реинтеграционные гранты Марии Кюри (ІRG) [9]), можно выделить черты, характерные для
евро­пейских программ, предполагающих обмен научно-исследовательскими кадрами: широ-
кий спектр тематических направлений, многонациональный состав консорциумов, всесторон-
ия
няя поддержка повышения уровня квалификации и мобильности исследователей, что в свою
очередь расширяет возможности научно-исследовательских организаций в сферах, представля-
ющих взаимный интерес для стран ЕС и партнеров из других стран. К сотрудничеству активно
ем
привлекаются промышленные предприятия, что способствует устранению разрыва между сфе-
рой науки и производством посредством взаимного обмена квалифицированными специали-
стами в рамках консорциума.
Подводя итог вышесказанному, можно сделать следующие выводы.
ад

Во-первых, международный обмен научно-исследовательскими кадрами – одно из приори-


тетных направлений международного научно-технического сотрудничества в ЕС, для чего соз-
дана соответствующая нормативно-правовая база, включающая в себя как источники первично-
го права ЕС (в настоящее время это прежде всего Договор о функционировании Европейского
ак

союза), так и источники вторичного права (директивы, рекомендации).


Во-вторых, обмен научно-исследовательскими кадрами осуществляется по наиболее акту-
альным для государств-членов ЕС на данный период времени и законодательно определенным
направлениям сотрудничества. Отдельно регулируются аспекты сотрудничества в сфере обмена
ая

научно-исследовательскими кадрами со странами, не входящими в состав ЕС. В большинстве


случаев от лица ЕС выступает Европейская комиссия.
В-третьих, особое внимание в рамках правовой регламентации процесса международного
ьн

обмена научно-исследовательскими кадрами в ЕС уделяется вопросам, связанным с предостав-


лением определенных (трудовых, социальных) гарантий исследователям (Европейская хартия
исследователей, Кодекс поведения при приеме на работу исследователей).
ал

В-четвертых, основной формой, посредством которой реализуется международный обмен


научно-исследовательскими кадрами, начиная с совместной подготовки молодых исследовате-
лей (ITN) и заканчивая отдельным проектом – реинтеграционными грантами (ІRG), направлен-
ным на предотвращение процесса утраты квалифицированных кадров, обладающих зарубеж-
он

ным опытом научно-исследовательской работы, являются международные программы.


В-пятых, между всеми участниками программ заключаются: 1) соглашения, содержащие под-
робное описание прав и обязанностей сторон, финансирование, командировки и стажировки в ходе
ци

реализации научно-исследовательского проекта; 2) договор, закрепляющий ответственность каж-


дого участника за реализацию отдельно взятой программы, включая и пункт об обязательном уча-

39
На
и
стии исследователя в мероприятиях по обмену научно-исследовательскими кадрами. В настоящее
время данные программы по сути являются основным инструментом развития Европейского ис-

ус
следовательского пространства в части обмена научно-исследовательскими кадрами.
В условиях формирования Единого экономического и в перспективе – Единого научно-техно-
логического пространств в рамках Евразийского экономического сообщества (далее – ЕврАзЭС)

ар
также становятся актуальными вопросы, связанные с правовой регламентацией осуществления
такой формы международного научно-технического сотрудничества, как обмен кадрами.
На сегодняшний день в ЕврАзЭС уже нашли правовое закрепление некоторые аспекты этого
сотрудничества: 1) упрощение процедуры предоставления виз [10]; 2) взаимное признание доку-

ел
ментов об образовании, ученых степенях и званиях [11]. Тем не менее следует учитывать, что
действие соглашений распространяется только на страны постсоветского пространства, а меж-
дународное сотрудничество с третьими странами (странами, не входящими в состав ЕврАзЭС)

кБ
в данном направлении выпадает из поля правового регулирования.
Обмен кадрами как одно из направлений международного научно-технического сотрудниче-
ства зафиксировано в положениях Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между
Республикой Беларусь и Российской Федерацией и Соглашения между Правительством

ау
Республики Беларусь и Правительством Российской Федерации о сотрудничестве в области ис-
следования и использования космического пространства в мирных целях [12; 13]. Данные доку-
менты предусматривают сотрудничество в научно-технической сфере через организацию про-

н
грамм подготовки кадров, обмен специалистами, учеными, экспертами и стажерами, однако не
конкретизируют механизм его реализации, а действующая Межгосударственная целевая про-
грамма ЕврАзЭС «Инновационные биотехнологии» не рассматривает обмен научно-исследова-
ия
тельскими кадрами как отдельное направление научно-технического сотрудничества.
Анализируя правовую базу ЕврАзЭС на предмет осуществления международного сотрудни-
чества в сфере обмена кадрами, необходимо упомянуть Соглашение о сотрудничестве госу-
ем
дарств-членов Евразийского экономического сообщества в области образования [14]. Но согла-
шение носит узкоспециализированный характер, касается лишь общих аспектов взаимного об-
мена обучающимися, педагогическими и научно-педагогическими кадрами в сфере образования
и распространяется только на государства-члены ЕврАзЭС.
ад

Таким образом, можно сделать вывод, что правовая база ЕврАзЭС относительно обеспече-
ния процесса обмена кадрами, и в особенности в части обмена научно-исследовательскими ка-
драми, находится на стадии становления. А ведь именно наличие квалифицированных научно-
исследовательских кадров во многом определяет конкурентоспособность государств на мировом
ак

рынке. Разумеется, определенные предпосылки к дальнейшему развитию сотрудничества в этом


направлении в рамках ЕврАзЭС имеются, но существует и ряд проблем, препятствующих его эф-
фективной реализации. В связи с этим считаем целесообразным сосредоточить работу в рамках
ЕврАзЭС в сфере обмена научно-исследовательскими кадрами по следующим направлениям:
ая

1) на базе уже действующих законодательств государств-членов ЕврАзЭС необходимо раз-


работать комплексные документы, содержащие терминологию и основные принципы научно-
технического сотрудничества в ЕврАзЭС, права и обязанности сторон, гарантии для ученых,
ьн

осуществляющих мобильность в рамках государств-членов ЕврАзЭС, порядок предоставления


отчетности в ходе реализации проектов обмена кадрами, механизм осуществления стажировок
и командировок с целью повышения профессиональной квалификации ученого;
ал

2) разработать отдельное соглашение, содержащее механизм обмена научно-исследователь-


скими кадрами;
3) законодательно определить орган, осуществляющий общую координацию мер, связанных
с реализацией мероприятий по обмену научно-исследовательскими кадрами;
он

4) разработать механизм Международных программ, предполагающих обмен научно-иссле-


довательскими кадрами, с привлечением к участию ученых, научно-исследовательских органи-
заций стран, не входящих в состав ЕврАзЭС и систему предоставления совместных грантов по
ци

приоритетным направлениям международного научно-технического сотрудничества (для реа-


лизации данных целей необходимо законодательно закрепить приоритетные направления со-

40
На
и
трудничества и создать совместный бюджет в рамках ЕврАзЭС, определить механизм его фор-
мирования (возможно, по аналогии с бюджетом Союзного государства);

ус
5) с целью устранения существующего разрыва между сферой науки и сферой производства преду­
смотреть обязательное участие в процессе обмена специалистами промышленных предприятий;
6) разработать типовые договоры, включающие подробное описание схемы финансирования,

ар
прав и обязанностей сторон, принимающих участие в программах обмена, и персональную от-
ветственность исследователей за реализацию научно-исследовательских проектов, предполага-
ющих обмен кадрами;
7) обеспечить информационное сопровождение процесса обмена научно-исследовательски-

ел
ми кадрами.
Для этого в рамках ЕврАзЭС необходимо: а) создать информационную базу данных, содер-
жащую подробную информацию о научно-исследовательских организациях, институтах, персо-

кБ
налиях ученых и направлениях проводимых ими исследований (специализация), что будет спо-
собствовать налаживанию полезных контактов и позволит обеспечить взаимодействие с учены-
ми из третьих стран; б) ежегодно обеспечивать разработку соответствующих рабочих программ,
подробных методических инструкций и рекомендаций для заявителей относительно условий по-

ау
лучения гранта и участия в совместных программах, предполагающих обмен научно-исследова-
тельскими кадрами; в) создать структурное подразделение, осуществляющее консультационные
функции по отношению к заявителям и занимающееся сбором, анализом информации и предло-

н
жений от заявителей с целью совершенствования механизмов реализации программ и проектов.
Данные мероприятия будут способствовать формированию необходимой нормативно-право-
вой базы в рамках ЕврАзЭС для реализации процесса международного обмена кадрами, в част-
ия
ности научно-исследовательскими кадрами, и повышению эффективности международного на-
учно-технического сотрудничества.
ем
Литература
1. Consolidated version of the Treaty on the Functioning of the European Union // Official Journal of the European
Union. – 2008. – L. 115. – P. 47–199.
2. Council Directive 2005/71/EC of 12 October 2005 // Official Journal of the European Union. – 2005. – L. 289. Р. – 15–22.
ад

3. Recommendation of the European Parliament and of the Council 2005/761/EC // Official Journal of the European
Union. – 2005. – L. 289.– Р. 23–25.
4. Council Recommendation 2005/762/EC of 12 October 2005 // Official Journal of the European Union. – 2005. – L. 289. –
Р. 26–28.
ак

5. The European Charter for Researchers. The Code of Conduct for the Recruitment of Researchers. European commission. –
Brussels: Directorate-General for Research Human recourses and mobility (Marie Curie Actions), 2005. – EUR 21620. – 36 p.
6. The People Work Programme 2012. – European Commission. – 2011. – C(2011)5033. – 74 p.
7. Зорников, И. Н. Международный обмен научными кадрами в Седьмой рамочной программе Европейского со-
юза по научно-технологическому развитию (2007–2013 гг.): метод. пособие / И. Н.Зорников. – Воронеж: Региональный
ая

информ. центр науч.-технолог. сотрудничества с ЕС, 2010. – 18 с.


8. Marie Curie Actions: Guide for Applicants (Call Specific) International Research Staff Exchange Scheme 2012. –
Research Executive Agency. – 2011. – 42 p.
9. Marie Curie European Reintegration Grants (ERG): Handbook for 2004-Mobility. – Brussels: European Commission
ьн

Research Directorate General Human Resources and Mobility, 2005. – 34 p.


10. Соглашение между правительством Республики Беларусь, Правительством Республики Казахстан,
Правительством Кыргызской Республики, Правительством Российской Федерации и Правительством Республики
Таджикистан о взаимных безвизовых поездках граждан от 30 ноября 2000 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология
ал

3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2012.
11. Соглашение между Правительством Республики Беларусь, Правительством Республики Казахстан, Прав­и­
тель­ством Кыргызской Республики, Правительством Российской Федерации и Правительством Республики Таджи­
кистан о взаимном признании и эквивалентности документов об образовании, ученых степенях и званиях от 26 февра­
он

ля 2002 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр
правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2012.
12. Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Республикой Беларусь и Российской Федерацией
от 21 февраля 1995 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр»,
Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2012.
ци

13. Соглашение между Правительством Республики Беларусь и Правительством Российской Федерации о со-
трудничестве в области исследования и использования космического пространства в мирных целях от 15 марта 2011 г. //

41
На
и
Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой ин-
форм. Респ. Беларусь. – Минск, 2012.

ус
14. Соглашение государств-членов Евразийского экономического сообщества в области образования от 11 дека-
бря 2009 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр
правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2012.

ар
N. A. BUDARINA

LEGAL ASPECTS OF THE SCIENTIFIC MANPOWER EXCHANGE IN FRAMES


OF THE EUROPEAN UNION AND EURASIAN ECONOMICAL COMMUNITY

ел
Summary
Article is devoted to investigations of the legal regulation the exchange of researchers between the European Union and

кБ
Eurasian Economic Community. The author considers main trends, institutional frameworks and mechanisms for scientific
personnel exchanges with the EU. Also the author identifies issues of legal regulation the research staff exchange as well as
prospective directions of the general policy forming in the field of science and technology cooperation between member states
of the Eurasian Economic Community.

н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
ЭКАНОМІКА

УДК 338.48 + 640.24

ел
М. В.КОБЯК
СТАНДАРТЫ В ГОСТИНИЧНОЙ ИНДУСТРИИ КАК ФАКТОР СТАБИЛЬНОСТИ

кБ
ГОСТИНИЧНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ

Российская экономическая академия им. Г. В. Плеханова


(Поступила в редакцию 19.07.2011)

ау
Абсолютное качество обслуживания вряд ли может быть достигнуто в силу его обусловлен-
ности человеческим фактором. Следовательно, стремление к качеству представляется процессом

н
бесконечным, но в современных рыночных условиях решение вопросов качества – путь к победе
в конкурентной борьбе. Одним из ключевых вопросов является снижение непостоянства качества,
чему должна способствовать разработка единых стандартов, нормативов, правил обслуживания.
ия
В международной и отечественной практике под стандартом понимается нормативный до-
кумент по стандартизации, разработанный на основе согласия, характеризующегося отсутстви-
ем возражений по существенным вопросам у большинства заинтересованных сторон (произво-
ем
дителей и потребителей), утвержденный признанным органом и обязательный к применению.
Стандарт как нормативный документ в более широком смысле – документ, содержащий прави-
ла, общие принципы, характеристики, касающиеся определенных видов деятельности, в том числе
гостиничного, и доступный широкому кругу потребителей. Стандарт по своей природе предназна-
ад

чен для установления минимально необходимых требований, делающих любую услугу соответ-
ствующей своему назначению по формализованным показателям качества, безопасности и т. д.
При определении объектов стандартизации в гостиничной индустрии необходимо исходить
ак

из того, что качество определяется техническими и функциональными компонентами, отсут-


ствием недостатков и безопасностью. В связи с этим стандартизация должна распространяться
на следующие элементы услуг и обслуживания:
– термины и определения в гостиничной индустрии, необходимые для взаимопонимания
ая

и однозначности восприятия понятий, описывающих услуги, условия их оказания; договорные


отношения, безопасность;
– классификацию типов средств размещения и их услуг;
– категоризацию средств размещения;
ьн

– способы и методы формирования, продвижения и оказания услуг;


– способы оценки и минимизации рисков для здоровья и жизни потребителей при пользова-
нии услугами;
ал

– содержание и формы информации об услугах, предлагаемых средствами размещения, по-


средниками (турфирмами), и пути компенсации за непредставление объявленных услуг;
– технологии, устанавливающие стандартные требования к формам документов и составу
информации в них, а также к другим элементам.
он

Целями стандартизации в сфере гостиничных услуг являются подтверждение и обеспечение


поддержания заявленного уровня качества и безопасности потребления услуг, защита интересов
потребителей от недобросовестной конкуренции на рынке.
ци

Государственные стандарты в сфере гостиничных услуг утверждались, как правило, Госу­дарст­


венным комитетом Российской Федерации по стандартизации и метрологии (Госстандарт России).
43
На
и
На уровне гостиничных предприятий внедрение стандартов и нормативов является важным
элементом системы управления качеством. Они имеют целью снизить вероятность ошибок в фун­к­

ус
циональном качестве и обеспечить постоянство высокого качества обслуживания. Стандарты,
нормативы и правила (инструкции) подробно закрепляют производственные обязанности за от-
дельными подразделениями и службами, должностными лицами предприятия размещения,

ар
определяют порядок их взаимодействия и субординации, регламентируют процесс исполнения
различных операций при оказании тех или иных услуг. Специализированная литература в тури-
стической и гостиничной сфере дает следующие определения:
Стандарт (от англ. standard���������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������������������
– образец) – 1) образец, эталон, модель, принимаемые за исход-

ел
ные для сопоставления с ними других подобных объектов; 2) нормативный документ, разрабо-
танный на основе консенсуса, утвержденный признанным органом, направленный на достиже-
ние оптимальной степени упорядочения в определенной области. В стандарте устанавливаются

кБ
для всеобщего и многократного использования общие принципы, правила, характеристики, ка-
сающиеся различных видов деятельности или их результатов. Стандарт должен быть основан на
обобщенных результатах науки, техники и практического опыта и направлен на достижение
оптимальной пользы для общества.

ау
Стандарт качества продукции – нормативно-технический документ, в котором устанавли-
ваются общие требования к качеству продукции, например, по экологичности, содержанию
вредных примесей в продуктах питания и т. д.

н
Стандарт на услугу – стандарт, устанавливающий требования, которым должна удовлетво-
рять услуга, с тем, чтобы обеспечить соответствие ее назначению. Стандарт на услугу может
быть разработан в таких областях, как химическая чистка, стирка белья, гостиничное хозяйство,
ия
связь, страхование, банковское дело, торговля, услуги транспорта, автосервиса и др.
Стандарты обслуживания – организационно-инструктивные и методические документы,
разработанные совместно специалистами сервиса и экономистами, в которых отражены требо-
ем
вания к целям, организации, технологии и обеспечению отдельных видов сервисных работ, вы-
полнение которых гарантирует высокую степень удовлетворения потребностей покупателя.
Стандартизация – это деятельность, направленная на разработку и установление требова-
ний, норм, правил, характеристик как обязательных для выполнения, так и рекомендуемых, обе-
ад

спечивающая право потребителя на приобретение услуг надлежащего качества за приемлемую


цену, а также право на безопасность и комфортность труда.
Цель стандартизации – достижение оптимальной степени упорядочения в той или иной об-
ласти посредством широкого и многократного использования установленных положений, требо-
ак

ваний, норм для решения реально существующих, планируемых или потенциальных задач.
Стандартизация связана с такими понятиями, как объект (предмет) стандартизации и область
стандартизации.
Объект стандартизации – услуга, процесс обслуживания, для которых разрабатывают те
ая

или иные требования, характеристики, параметры, правила и т. п. Стандартизация может ка-


саться либо объекта в целом, либо его отдельных составляющих (характеристик).
Область стандартизации – совокупность взаимосвязанных объектов стандартизации.
ьн

Например, гостиничная индустрия является областью стандартизации, а объектами стандарти-


зации могут быть конкретные гостиничные услуги: услуги по оформлению и размещению го-
стей, услуги горничной по уборке номеров, услуги питания и т. д.
ал

Стандартизация играет ключевую роль в обеспечении точного информирования потребите-


ля об уровне качества средства размещения как основы формирования адекватных ожиданий.
Большинство приведенных выше определений подразумевает и нацелено на определенную га-
рантию качества продукта и услуги, выведение единых критериев.
он

В условиях современного рынка гостеприимства основным критерием конкурентной способ-


ности гостиничного предприятия является предоставление более высокого, постоянно гарантиро-
ванного качества услуг и продукта, нежели у конкурентов. Что касается сохранения стабильности
ци

качества, то ее поддержание и является одной из важных задач любой гостиницы, так как постоян-
ный гость или клиент, остановившийся в отеле в первый раз, требует удовлетворения своих ожи-

44
На
и
даний и крайне болезненно относится к разного рода неожиданным сюрпризам и изменениям
в уже заведенном порядке вещей. Разумеется, речь идет об имеющихся стандартах услуги и про-

ус
дукта, а никак не о нововведениях, призванных повысить качество обслуживания в целом.
Основным условием жизнеспособности гостиничного предприятия является именно разра-
ботанная внутри отеля (сети отелей) система поддержания качества продукта и услуги. Но для

ар
разработки подобной системы управляющий административный состав должен четко представ-
лять, что гостиница есть как «продукт», так и «услуга» и, соответственно, каким должно быть
качество и одного, и второго.
Прежде чем остановить свой выбор на конкретном средстве размещения, потребитель стре-

ел
мится собрать информацию о данном предприятии. Объем информации, необходимый для при-
нятия решения, должен соответствовать тому набору показателей, который использует потреби-
тель для формирования ожиданий. Право потребителя на полную и достоверную информацию

кБ
о качестве приобретаемой услуги закрепляется в законодательном порядке. Реализация этого
права – важная составляющая управления качеством услуг.
В силу неосязаемости услуг средств размещения в распоряжении предприятий не так много
способов передать потребителю информацию о качестве. Средства размещения стремятся визу-

ау
ализировать свои услуги, повысить их осязаемость с помощью:
1) печатных изданий, брошюр, каталогов;
2) видеоинформации на различных носителях;

н
3) интернета.
Эти носители информации дают возможность в том или ином объеме создать представление
о техническом качестве и номенклатуре предоставляемых услуг. Однако не существует ни одно-
ия
го способа показать функциональное качество до момента начала обслуживания. В распоряже-
нии потребителя могут находиться лишь косвенные свидетельства данного качества – мнения
других потребителей, информация о достижениях средства размещения в области качества (сер-
ем
тификаты, дипломы и т. д.). Таким образом, принимая решение воспользоваться услугами сред-
ства размещения, потребитель в любом случае рискует не получить ожидаемой услуги.
Разработка стандартов в любой сфере преследует следующий ряд целей:
– соответствие продукта спросу определенной целевой группы в любом месте;
ад

– качественное предоставление качественного продукта (услуга);


– повышение прибыли предприятия и снижение затрат и издержек.
Стандарты должны соответствовать следующим критериям:
– безопасность (как для потребителя, так и для сотрудника);
ак

– привлекательность (для привлечения максимального числа лояльных потребителей);


– функциональность (эффективное использование ресурсов);
– универсальность (возможность тиражирования и унификации операционных процессов);
– экономическая эффективность (как в ценообразовании для потребителя, так и в балансе
ая

для производителя продукта).


Можно перечислить еще ряд критериев, на которых базируется разработка гостиничных
стандартов, но, на наш взгляд, вышеперечисленные критерии являются основными.
ьн

Гостиничное предприятие вне зависимости от местоположения (будь то Россия, Англия или


Турция) также должно соответствовать множеству стандартов – государственным (государ-
ственная классификация, государственные нормы по строительству, государственные требова-
ал

ния к безопасности предприятий социальной сферы, пожарная безопасность), отраслевым, сете-


вым, в случае привлечения международной торговой марки – бренда.
Качество в гостиничной индустрии можно поделить на два вида – функциональное и техни-
ческое. Следовательно, и стандарт продукта, и услуги также можно разделить на две категории –
он

функциональный и технический стандарт.


К техническим стандартам в гостиничной индустрии относятся:
– стандарты архитектурного и дизайн-проектирования (включающие в себя общие проект-
ци

ные требования и требования к инженерной инфраструктуре здания и прилегающих террито-


рий, типологию строительных решений, требования к отделке и основному оснащению (мебли-

45
На
и
ровка, текстиль, техника, дизайн-проект), требования к оснащению рабочими инструментами,
оборудованием и расходными материалами);

ус
– стандарт продукта (включающий в себя спецификации на оборудование, оснащение в за-
висимости от типа гостиницы и деления по категориям в номерном фонде, ресторанном блоке,
конференц-блоке и дополнительных блоках услуг);

ар
– стандарт фирменного стиля предприятия (отеля) (включающий в себя правила использова-
ния цветовой гаммы, логотипа, требования к печатной продукции и прочим атрибутам).
К функциональным стандартам в гостиничной индустрии относятся:
– стандарты операционной деятельности (включающие в себя стандарты и процедуры по

ел
функционированию гостиничного предприятия для всех отделов и подразделений, как по вну-
треннему, так и внешнему взаимодействию с потребителями, поставщиками, подрядчиками);
– стандарты охраны и безопасности;

кБ
– стандарты и процедуры в случаях чрезвычайного положения;
– стандарты квалификации и найма персонала;
– стандарты профессиональной подготовки персонала;
– стандарты осуществления маркетинговой деятельности.

ау
По мере появления на рынке различных гостиничных сетей, объединения независимых оте-
лей в гостиничные цепи возросла и конкурентная борьба. Именно в этой борьбе и появился фе-
номен, известный нам под названием «стандарты гостиничной индустрии».

н
Стандарты качества и обслуживания в гостиничной индустрии разрабатываются на основе
опыта, имеющего вековую историю. Но любой разработанный стандарт все же ни на шаг не от-
ступает от выражения: «Гость всегда прав». Только отзыв гостя есть основной двигатель созда-
ия
ния стандартов качества. Ведь именно гость является основным потребителем и плательщиком.
Качество, предвосхищающее потребности гостя и удовлетворяющее его ожидания, есть двига-
тель гостиничного бизнеса, а постоянство качества – залог успеха и, как следствие, перспективы
ем
развития одной из менее исследованной области предпринимательства – деловой активности на
рынке услуг размещения.

Литература
ад

1. Бабенко, Е. И., Кудрявцева, Е. П. От качественного менеджмента к менеджменту качества / Е. И. Бабенко,


Е. П. Кудрявцева // Качество, инновации, образование. – 2010. – №11.
2. Басовский, Л. Е., Протасьев, В. Б. Управление качеством / Л. Е. Басовский, В. Б. Протасьев. – М.: ИНФРА-М, 2006.
3. Гличева, М. В. Основы управления качеством продукции / М. В. Гличева // Стандарты и качество. – 2008. – №3.
ак

4. Достижение качества через преобразование. Подход к улучшению управленческой деятельности: Информ.


бюл. Ассоциации Деминга / Под ред. Ю. Т. Рубаника. – М.: МГИЭТ (ТУ), 2006.
5. Зайцева, Н. А. Менеджмент в социально-культурном сервисе и туризме: Учебник / Н. А. Зайцева. – М.:
Академия, 2007.
ая

6. Ивановская, М. Е. Потенциал гостиничного бизнеса и пути повышения его использования (на примере гости-
ничных предприятий г. Москвы): дис. … канд. экон. наук / М. Е. Ивановская. – М., 2002.
7. Кобяк, М. В., Скобкин, С. С. Управление качеством в гостинице: учеб. пособие / М. В. Кобяк, С. С. Скобкин. –
М.: Магистр, 2008.
ьн

M. V. KOBYAK

STANDARDS IN THE HOTEL INDUSTRY AS A FACTOR OF THE HOTEL ENTERPRISE STABILITY


ал

Summary
Standardization plays the leading role in the ensuring consumer with exact information about the quality level of accom-
modation means. Such information represents the basis of the adequate expectations forming. In conditions of the modern
он

hospitality market the service quality provisioning is the fundamental criterion of the hotel enterprise competitive abilities.
The conservation and maintenance of the quality stability present the one of the most important tasks for the hotel enterprise.
Conformity with quality standards is an integral part of the hotel stability and competitiveness.
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
ГІСТОРЫЯ

УДК 94(4)

ел
Д. А. МАРЦІНОВІЧ

кБ
ПЕРАХОД САВЕЦКАЙ ВЫШЭЙШАЙ ШКОЛЫ ДА АДУКАЦЫЙНАГА ДУАЛІЗМУ
(ПАЧАТАК 1920-х гг.)

Беларускі дзяржаўны ўніверсітэт

ау
(Паступіў у рэдакцыю 05.02.2013)

Мадэль савецкай вышэйшай школы 1920-х гг. істотна вылучаецца пры яе параўнанні з іншы­
мі перыядамі функцыянавання ВНУ. Савецкай Расіі традыцыйна была ўласціва тэндэнцыя для

н
максімальнай уніфікацыі палітыкі ва ўсіх сферах і цэнтралізацыі кіравання, якое звыкла зыхо­
дзіла з Масквы. Між тым у разглядаемы перыяд у краіне дзейнічалі дзве мадэлі адукацыі, пры­
ия
чым украінская (правінцыяльная) урэшце нечакана перамагла цэнтральную. Дадзены артыкул
з’яўляецца спробай выявіць прычыны такой сітуацыі і патлумачыць акалічнасці, якія прывялі
да перамогі ўкраінскай мадэлі.
ем
Пры аналізе гісторыі ўніверсітэтаў даследчыкі традыцыйна вылучаюць тры перыяды (адна­
часова яны могуць лічыцца самастойнымі мадэлямі): «дакласічны» (ХІІ–ХVІІІ стст.), «класічны»
(ХІХ – сярэдзіна ХХ ст.) і «посткласічны» (з сярэдзіны ХХ ст.) [2, с. 11]. У сваю чаргу, у «класіч­
ным універсітэце» вылучаюцца дзве мадэлі: «ліберальная» і «прагматычная». У дарэвалюцыйнай
ад

вышэйшай школе панавала «ліберальная» мадэль «класічнага ўніверсітэта», мадыфікаваная ва


ўмовах палітычнай сістэмы [29, с. 234–235].
«Ліберальная» мадэль характарызавалася элітарнасцю, арыентацыяй на абсалютныя каш­тоў­
насці, аўтарытэтам (культам) педагога, моналагічнымі формамі навучання, арыентацыяй на вы­
ак

кладанне гуманітарных дысцыплін, фундаментальнасцю навуковых даследаванняў, адсут­насцю


патрэбы ў іх практычнай рэалізацыі, настроі на «чыстую» навуку [1, с. 7; 5, с. 228–230]. Па шэрагу
прычын (буржуазна-капіталістычны характар вышэйшай адукацыі, яе адарванасць ад жыцця,
элітарнасць і недаступнасць большай частцы насельніцтва) «ліберальная» мадэль «класічнага
ая

ўніверсітэта» ў яе дарэвалюцыйным варыянце аказалася непрымальнай для бальшавікоў. Пасля


Кастрычніцкай рэвалюцыі яны паспрабавалі рэалізаваць уласную мадэль, якая можа быць
названа мадэллю «свабоднага ўніверсітэта».
ьн

Паколькі праблемы вышэйшай школы не распрацоўваліся імі да рэвалюцыі, лідары РКП(б)


прадставілі варыянт, які фактычна з’яўляўся люстраным адбіткам дарэвалюцыйнай мадэлі [16].
Адначасова прафесура спрабавала захаваць каштоўнасці «класічнага ўніверсітэта» ў савецкіх
ал

палітычных умовах. Унутраныя супярэчнасці, якія існавалі паміж элементамі мадэлі «свабоднага
ўніверсітэта», а таксама канфрантацыя прадстаўнікоў прафесуры з уладай рабілі вышэйшую шко­
лу тэрыторыяй нестабільнасці.
Гэтыя акалічнасці падштурхоўвалі ўладу да пошуку новай тэарэтычнай асновы для вышэй­
он

шай адукацыі. У тыя гады ў сусветнай практыцы існавала толькі адна альтэрнатыва «лібераль­
най» мадэлі – «прагматычная» мадэль, тэарэтычна распрацаваная прадстаўнікамі прагматызму
(філасофскага кірунку, які нарадзіўся ў ЗША ў 1870-я гг.) Прагматызм разглядаў мэтазгодную
ци

дзейнасць «у якасці цэнтральнай, якая вызначае ўласцівасці чалавечай сутнасці» [21, с. 10]. Сі­
стэ­ма­тызатарам прагматызму традыцыйна лічыцца Дж. Дз’юі, які вызначаў праўду «не як адлю­

47
На
и
страванне аб’ектыўнай рэальнасці, а як практычную эфектыўнасць, карыснасць». Таму прад­
стаў­нікі прагматычнай педагогікі ставілі дзіця ў цэнтр педагагічнага працэсу ў школе. Прычым

ус
яны лічылі, што развіццё яго асобы больш істотнае, чым засваенне гатовых ведаў, атрыманых
ад настаўніка. Паводле Дз’юі, «правільнасць ідэй, канцэпцый, паняццяў, тэорый правяраецца
вынікам дасканалай працы. Калі яны справіліся са сваім абавязкам, яны надзейныя … дакладныя,

ар
добрыя, праўдзівыя» [24, с. 67]. Першапачаткова ідэі прагматызму былі разлічаны на пачатковую
і сярэднюю школу, аднак паступова сталі ўжывацца і ў вышэйшай [32, с. 56].
У перыяд развіцця мадэлі «свабоднага ўніверсітэта» ў грамадстве склаліся тры альтэр­на­
тыўныя адукацыйныя канцэпцыі, у аснове якіх знаходзілася пэўная характарыстыка, што мусіла

ел
ўяўляць каштоўнасць для грамадства (ці яго пануючай часткі). Адпаведна, у пэўнай ступені яны
ўвасаблялі «прагматычную» мадэль у савецкіх рэаліях.
Гэта, па-першае, мадэль «пралетарскага ўніверсітэта», якая прадугледжвала ідэалагізацыю

кБ
вышэйшай школы. Аднак прадстаўнікі канцэпцыі, якія прадстаўлялі арганізацыю «Пралет­
культ», выступілі супраць партыйнай лініі, зрабіўшы немагчымым рэалізацыю сваіх поглядаў
у той сітуацыі [15]. Па-другое, «прафесійная» мадэль, якая арыентавалася на прафесійную школу
і паварот да практыцызму. Па-трэцяе, уласна «прагматычная» мадэль, якая рэалізоўвалася ў ме-

ау
жах канцэпцыі «працоўнай школы» і будаўніцтва політэхнічнай школы. Другая і трэцяя мадэлі
ўжо мелі вопыт рэалізацыі ў перыяд функцыянавання мадэлі «свабоднага ўніверсітэта». «Праг­
ма­тычная» мадэль – у пачатковай і сярэдняй школе, якія пачалі перабудоўвацца паводле кан­

н
цэпцыі «працоўнай школы», «прафесійная» – у тэхнічнай школе (у тым ліку і вышэйшай). Цяпер
адэпты абедзвюх канцэпцый паспрабавалі пашырыць свой уплыў на вышэйшую школу [14; 16].
Працэс пераўтварэнняў паскорылі дзве знешнія прычыны, звязаныя паміж сабой: крах палі­
ия
тыкі «ваеннага камунізму», увасабленнем якога ў сферы вышэйшай адукацыі з’яўлялася мадэль
«свабоднага ўніверсітэта», і востры фінансавы крызіс пачатку 1920-х гг.
Пераход да НЭПа, пра які было абвешчана ў сакавіку 1921 г. на Х з’ездзе РКП(б), меў,
ем
прынамсі, два наступствы. У духоўным плане адбылася адмова ад рамантычных ілюзій «ваенна-
га камунізму» і надзей на неадкладную пабудову камуністычнага грамадства. Адпаведна, стала
зразумелая ілюзорнасць ідэі ўсеагульнай вышэйшай адукацыі і хуткага далучэння грамадства
да ведаў (уласцівае мадэлі «свабоднага ўніверсітэта»). У матэрыяльным плане ўсім ведамствам
ад

давялося перайсці да палітыкі цвёрдай эканоміі. Паколькі ніводны з рэспубліканскіх нар­­каматаў


асветы не адказваў за вытворчасць матэрыяльных каштоўнасц�����������������������������������
ей���������������������������������
, скарачэнне фі­нансавання закра-
нула іх у першую чаргу. У кастрычніку 1922 г. Мешчаракоў, член калегіі Нар­камасветы РСФСР,
прапанаваў І. В. Сталіну і В. У. Куйбышаву наступную альтэрнатыву: «Или ассигновать нарком-
ак

просу достаточные средства для организации высшей школы, или откровенно признать, что мы
пока ещё не можем содержать такую армию учащихся, какая у нас имеется» [25, с. 182]. Выбар
быў зроблены на карысць другога варыянта. Кіраўнік Галоўнага ўпраўлення прафесіянальнай
адукацыі Наркамасветы РСФСР (Галоўпрафадукацыя) В. М. Якаўлева 7 кастрычніка 1922 г.
ая

заявіла на пас��������������������������������������������������������������������������������
я�������������������������������������������������������������������������������
дж�����������������������������������������������������������������������������
э����������������������������������������������������������������������������
нні калегіі: «Задача состояла в приведении сети учебных заведений в соответ-
ствие с той материальной базой, которую могла доставить наша разорённая страна» [26, л. 40].
У выніку аналізу сеткі ВНУ РСФСР 23 установы, 17 факультэтаў і аддзяленняў факультэтаў
ьн

былі закрыты. Акрамя таго, у выніку аб’яднання ці змены структуры з 28 ВНУ было ўтворана 13.
У кастрычніку 1922 г. колькасць ВНУ скарацілася да 93 (з іх 18 універсітэтаў) [18, с. 37]. На люты
1925 г. у РСФСР налічвалася 87 ВНУ, у канцы таго ж года іх лік планавалі скараціць да 78. Коль­
ал

касць студэнтаў павінна была зменшыцца да 110 тыс. [27, л. 1]. Што тычыцца сітуацыі па ўсіх
саюзных рэспубліках, то��������������������������������������������������������������������
����������������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������������
ў������������������������������������������������������������������
цэлым там назіраліся тыя ж тэндэнцыі. Да рэвалюцыі (1914/1915 на-
вучальны год) у Расійскай імперыі налічвалася 91 ВНУ (125 тыс. навучэнцаў), у 1920/1921 – 244 ВНУ
(206 тыс. навучэнцаў). У 1921/1922 іх лік дасягнуў максімуму – 278 ВНУ (224 тыс.), а пасля пай­
он

шоў на спад. З 1922/23 да 1926/27 колькасць ВНУ скарацілася з 244 да 124, а колькасць навучэнцаў
з 213 да 160 тыс. [6, л. 104].
Аднак важнейшымі прычынамі пераўтварэнняў сталі ўнутраныя. На мяжы 1920–1921 гг.
ци

(31 снежня – 4 студзеня) у Маскве адбылася партыйная нарада па пытаннях народнай адукацыі,
на якой абмяркоўвалі і праблемы вышэйшай школы. Важна падкрэсліць, што гаворка на нарадзе

48
На
и
ішла пра ўсю сістэму адукацыі (ад пачатковай да вышэйшай). Пра гэта сведчыць праект нарады,
у якім ішла гаворка пра неабходнасць «установления основных точек зрения» па шэрагу пы­

ус
танняў, у тым ліку па праблеме вышэйшай школы. Сярод праблемных пытанняў павінны былі
абмяркоўвацца «“единство” высшей школы; университет и институты; возможности и пределы
вертикального деления высшей школы» [3, с. 235].

ар
Да нарады ўлада стаяла на пазіцыях політэхнічнай школы. У прыватнасці, у лісце У. І. Леніна,
які быў адпраўлены 29 лістапада 1920 г. наркаму асветы РСФСР А. В. Луначарскаму, старшыня
СНК выказваўся за «переход от профессионально-технического образования к политехническо-
му» [3, с. 236]. Прынцыпы політэхнічнай адукацыі адстойвала кіраўніцтва Наркамасветы РСФСР.

ел
Н. К. Крупская падрыхтавала тэзісы «О политехнической школе», з якімі яна меркавала высту­
піць на нарадзе (гэтага не здарылася з-за яе хваробы). У адным з варыянтаў выступлення яна
пісала: «Предстоящий период революционного переустройства производства потребует обшир-

кБ
ных кадров политехнически подготовленных работников, способных приспособиться к изме-
нившимся условиям, быстро ориентироваться в них, умеющих обращаться с новыми машинами
и т. д.». Пры політэхнічнай адукацыі павінна была вывучацца вытворчасць увогуле, прычым
«как теоретически, так и практически» [10, с. 506].

ау
Прыхільнікаў прафесійнай школы на нарадзе прадстаўляла кіраўніцтва Наркамасветы УССР
і Галоўпрафадукацыі РСФСР. Кіраўнік апошняга О. Шміт прызнаваў толькі «педагогическую
ценность» і «революционное марксистское значение» працоўнага і політэхнічнага прынцыпаў.

н
«По истечении трех лет революции, – пісаў аўтар у «Правде», – обнаружилось, однако, с несом­
ненной ясностью, что оба принципа в жизнь не вошли, школа осталась старой или извратила оба
принципа до карикатуры» [3, с. 247]. ия
Дыскусійным з’яўлялася пытанне і аб працягласці агульнай адукацыі. Наркам асветы РСФСР
А. В. Луначарскі лічыў, што навучанне ў агульнаадукацыйнай школе павінна даходзіць да 17����-���
га-
довага ўзросту, паколькі гэта «минимальный возраст, при котором мы можем сделать человека
ем
гражданином и коммунистом» [3, с. 224–225]. Прыхільнікі «прафесіяналізму» настойвалі на
15-гадовым узросце. У сувязі з цяжкім фінансавым становішчам у краіне А. В. Луначарскі быў
вымушаны пагадзіцца на абмежаванне агульнай адукацыі 15-гадовым узростам, хоць такі крок
успрымаўся як часовы [12, с. 406].
ад

У выніку маскоўская нарада выказалася за схему, якую адстойвалі прадстаўнікі Украіны.


Прычыны такога рашэння можна знайсці ў артыкуле Н. К. Крупскай «Реформа школьной систе-
мы», надрукаваным 23 лютага 1921 г. у «Правде»: «Предполагалось, что это будет совещание
Украинского и здешнего Наркомпросов с ЦК. На совещание были приглашены украинским нар-
ак

комом Гринько лишь сторонники узкого профессионально-технического, или, вернее, професси-


онально-ремесленного образования; у нас, хотя были приглашены и сторонники трудовой шко-
лы, но преобладали сторонники Шмидтовского направления, тождественного с направлением
Гринько. ЦК принимал участие в совещании весьма слабое» [22].
ая

Па выніках дыскусіі была прызначана спецыяльная камісія ЦК. У савецкай гістарыяграфіі


сцвярджалася, што яна пацвердзіла праграму партыі ў той частцы, якая датычыла народнай
адукацыі, і толькі паменшыла працягласць працоўнай політэхнічнай школы з прычыны склада-
ьн

нага становішча ў фінансавай сферы [3, c. 248]. Такім чынам, нібыта гаворка ішла пра вяртанне
да політэхнічнай школы. Аднак у рэальнасці вынікам нарады стала фактычнае захаванне статус-кво:
і ў УССР, і ў РСФСР замацаваліся свае сістэмы адукацыі (адпаведна «прафесійная» і «політэх­
ал

нічная», або «прагматычная»). Паколькі элементы гэтых сістэм былі звязаны паміж сабой, іх прын­
цыпы былі перанесены і на вышэйшую школу. Адпаведна, гэта дазваляе меркаваць пра існаванне
ў 1920-х гг. дзвюх мадэляў: «украінскай прафесійнай» (тэрмін уведзены для таго, каб адрозніваць
яе ад «усесаюзнай прафесійнай» мадэлі, якая была рэалізавана ў канцы 1920 – пачатку 1930-х гг.),
он

і «прагматычнай» мадэлі.
Дэталёвая характарыстыка абедзвюх мадэляў з’яўляецца тэмай асобнага артыкула. У кантэк-
сце дадзенай працы істотна падкрэсліць іх агульныя і адметныя рысы. Думаецца, што да адзіных
ци

прынцыпаў функцыянавання можна аднесці сістэму кіравання ВНУ (пры якой агульнаадука-
цыйныя і прафесійныя ВНУ працавалі па адной мадэлі), класавы прынцып камплектавання

49
На
и
студэнтаў, платнасць навучання для асобных груп грамадства, адмова ад навукова-даследчай
задачы ў працы ВНУ і паступовая ідэалагізацыя вышэйшай школы. Да асаблівасцей можна

ус
аднесці стаўку на падрыхтоўку розных спецыялістаў. Калі ў РСФСР імкнуліся знайсці «зала-
тую сярэдзіну» паміж тэорыяй і практыкай, то ва Украіне была зроблена стаўка на вузкага
спецыяліста-рамесніка [17].

ар
Як прызнаваўся ў 1930 г. наркам асветы УССР М. А. Скрыпнік, «ни российская, ни украин-
ская системы народного образования не вытекали из национальных особенностей этих народов
… национальных особенностей культурно-просветительского процесса (…) [и] потребностей …
народ[ов]. Обе системы … претендовали на общую значимость, исключали другие и претендо-

ел
вали быть едиными для всего Союза» [30, с. 5].
Узнікае лагічнае пытанне�������������������������������������������������������������
:������������������������������������������������������������
чаму толькі УССР змагла рэалізаваць сваю адметную адукацый-
ную мадэль? Думаецца, прычына ў наступным. Украіна з’яўлялася амаль адзінай рэспублікай

кБ
(акрамя Расіі), якая мела традыцыі дарэвалюцыйнай вышэйшай адукацыі: у ёй функцыянава­
лі 28 вышэйшых навучальных устаноў, у тым ліку тры ўніверсітэты (Харкаўскі, Кіеўскі і На­
варасійскі). Адзіным выключэннем з’яўлялася Грузія, дзе мелася адна ВНУ [33, с. 125]. Адпавед­
на, у іншых рэспубліках вышэйшая школа будавалася практычна з нуля пры непазбежнай

ау
арганізацыйнай і кадравай дапамозе з боку РСФСР. ВНУ аўтаномных рэспублік першапачаткова
знаходзіліся ў непасрэдным падпарадкаванні Наркамасветы РСФСР «по Главному Управлению
Профессионального Образования» [31, с. 910]. Пэўны час у такім жа становішчы знаходзіліся і ВНУ

н
саюзных рэспублік. Нездарма БДУ да 1924 г. падпарадкоўваўся менавіта расійскаму наркамату
асветы [20, с. 336]. Усё гэта прыводзіла да іх непазбежнай арыентацыі на «прагматычную» мадэль,
прынятую ў РСФСР, тады як існаванне вызначаных традыцый вышэйшай адукацыі ва Украіне
ия
дазваляла мясцоваму наркамату асветы захоўваць сваю самастойнасць ад расійскага ўплыву.
Такім чынам, будучае аб’яднанне абедзвюх мадэляў было непазбежнае. Аднак рэальныя
рычагі ўплыву адзін на аднаго ў абодвух бакоў адсутнічалі. Пасля нарады 1920����������������
–���������������
1921 гг. у кож-
ем
най рэспубліцы замацаваліся пазіцыі прыхільнікаў уласнай канцэпцыі. Напрыклад, у РСФСР
сваю пасаду згубіў О. Шміт [3, с. 248].
Зразумела, у гэты перыяд абодва наркаматы каардынавалі паміж сабой уласныя дзеянні.
20 са­кавіка 1920 г. А. В. Луначарскі прапанаваў свайму калегу Г. Ф. Грынько прадстаўляць у Маскву
ад

ўвесь інфарматыўны і інструктыўны матэрыял, які меўся ў распараджэнні Наркамасветы Украіны


і выдаваўся ім, і абавязваўся рабіць са свайго боку тое ж самае. 8 мая наркаматы асветы прынялі
агульную пастанову «О единстве образовательной политики». Яны абмяняліся пастаяннымі прад­
стаўнікамі [4, с. 55]. Самастойны статут украінскага рэспубліканскага наркамата быў зацверджа-
ак

ны пастановай «О взаимоотношениях с независимыми советскими социалистическими респу-


бликами», прынятай 6 кастрычніка 1922 г. на пленуме ЦК РКП(б). Паводле яе, у савецкіх рэс­
публіках захоўваліся шэраг самастойных наркаматаў («юстиции, просвещения, внудел, земле­делия,
народного здравия и социального обеспечения») [9, с. 600].
ая

Кіруючыся гэтым дакументам, 4 лістапада 1922 г. украінскі наркамат асветы адправіў сваім
калегам з РСФСР праект Палажэння пра ўзаемаадносіны паміж наркаматамі, зацверджаны СНК
Украіны. Пры агульнасці мэт, каардынацыі дзеянняў і закладзенай магчымасці для студэнтаў
ьн

паступаць у ВНУ іншай рэспублікі ці змяняць іх дэкларавалася поўная самастойнасць украін­


скага наркамата. Прычым Наркамасветы РСФСР павінен быў весці свае адносіны з мясцовымі
органамі і ўстановамі ўкраінскай сістэмы адукацыі выключна праз Н�����������������������
������������������������
аркамасветы УССР (адпа-
ал

ведна, украінскі наркамат мусіў кіравацца такім жа правілам) [23, с. 9]. Годам пазней прадстаўнікі
разглядаемага ўкраінскага наркамата настойвалі, што нават пасля абмеркавання якіх-небудзь
пытанняў на нарадзе наркамаў асветы саюзных і аўтаномных рэспублік пытанне павінна пера-
давацца ў рэспубліканскія ці аўтаномныя саўнаркамы, а толькі пасля ў цэнтр. У той жа час, па мер­
он

каванні прадстаўнікоў усіх астатніх рэспублік, у дадатковым абмеркаванні праблем на месцах


не было ніякай неабходнасці [19, с. 6].
Стварэнне Савецкага Саюза не змяніла сітуацыю. Паводле канстытуцыі СССР 1924 г. у кам­
ци

петэнцыі саюзнай улады былі пакінуты знешняя палітыка, абарона краіны, кіраўніцтва важ­ней­
шымі галінамі народнай гаспадаркі. Астатнія пытанні (у тым ліку і пытанні адукацыі) заста­

50
На
и
валіся ў кампетэнцыі рэспублік. Таму ������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������
аркамасветы СССР так і не быў створаны, хоць адпавед-
ныя прапановы існавалі [23, с. 9–10].

ус
Сукупнасць разгледжаных акалічнасцей зрабіла магчымым правядзенне ва Украіне ўласнай
нацыянальнай палітыкі ў дадзенай сферы і пры гэтым немагчымым змены ў кожнай з рэспублік
у бліжэйшай будучыні. Але наяўнасць у адзінай краіне дзвюх сістэм адукацыі не магла быць

ар
доўгачасовай. У гэтай сітуацыі існавалі два варыянты рашэння праблемы: аб’яднанне дзвюх
сістэм ці адмова ад адной з іх на карысць іншай.
На працягу 1920-х гг. на нарадах Н����������������������������������������������������
�����������������������������������������������������
аркамасветы РСФСР і УССР неаднаразова ўз������������
����������
малася пы-
танне пра ўніфікацыю сістэмы адукацыі (снежань 1922 г., кастрычнік і снежань 1923 г., кастрычнік

ел
1924 г.). Пытанне пра адзіную сістэму народнай адукацыі меркавалася ўключыць у праграму
Другой партыйнай нарады, якая мусіла прайсці ў лютым 1925 г. [11, с. 163]. Аднак яна так і не бы­ла
склікана, у выніку чаго праблема засталася нявырашанай [4, с. 75–76; 23, с. 35–39, 220]. Мабыць, мер­

кБ
каваная ўніфікацыя была проста немагчыма, паколькі абедзве сістэмы з’яўляліся несумяшчальнымі.
Адпаведна, адзіным выйсцем была адмова ад адной з мадэляў на карысць іншай. Аднак уліч­
ваючы, што рэспубліканскія наркаматы не маглі ўмешвацца ў справы адзін аднаго, а ў іх кіраў­ніц­
тве адсутнічалі асобы, якія выказвалі альтэрнатыўныя меркаванні (у Расіі – украінскія і наадва-

ау
рот), адзіным варыянтам заставалася сілавое рашэнне пытання з боку цэнтральнай партыйнай улады.
Але існаваў яшчэ адзін, дадатковы фактар: на пачатку 1920-х гг. адбыліся змены ў структуры
кіравання вышэйшай адукацыяй. Дэкрэтам СНК РСФСР ад 11 лютага 1921 г. «О народном ко-

н
миссариате просвещения» Галоўпрафадукацыя з камітэта ператварылася ў Галоўнае ўпраўленне
прафесійна-тэхнічных школ (для падлеткаў, старэйшых за 15 гадоў) і вышэйшых навучальных
устаноў [7, с. 87; 8, с. 65], якому падпарадкоўваліся ўсе ВНУ.
ия
Такое аб’яднанне адлюстроўвала адзінства задач і прынцыпаў вышэйшай і прафесійна-
тэхнічнай адукацыі. Такім чынам, у аснову кіравання абедзвюх сістэм («прагматычнай» і «пра­
фесійнай») быў фактычна пакладзены прафесійны прынцып. Але сутнасць мадэляў была роз-
ем
най. Пры гэтым «����������������������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������������������
краінская прафесійная» мадэль з’яўлялася ўнутрана цэласнай. А вось у «праг-
матычнай» пад адным дахам існавалі ВНУ, якія былі пабудаваны на аснове розных тэарэтычных
мадэляў (гуманітарныя грунтаваліся на «прагматычным» прынцыпе, тэхнічныя – на «прафе­
сійным»). У выніку прыхільнікі «прафесіяналізму» атрымалі магчымасць як уплываць на дзеян­
ад

ні Галоўпрафадукацыі, так і апеляваць да вынікаў сваёй працы. Іх выпускнікі, якія ў будучыні


павінны былі вырабляць матэрыяльныя прадукты, апрыёры знаходзіліся ў больш выгадным
становішчы, чым асобы, якія скончылі агульнаадукацыйныя ВНУ. Адпаведна, узнікала спакуса
дастасаваць да апошніх прафесійныя прынцыпы. Фактычна гэта рашэнне стала мінай запаволе-
ак

нага дзеяння, якая адыграла істотную ролю ў адмове ад «прагматычнай» мадэлі ў канцы 1920-х гг.
Такім чынам, у пачатку 1920-х гг. была зроблена спроба пабудаваць вышэйшую адукацыю па
прагматычнаму прынцыпу. Гэта дазваляе казаць пра поўную адмову бальшавікоў ад рэшткаў
«ліберальнай» мадэлі «класічнага ўніверсітэта» і пра частковую рэалізацыю ў савецкіх умовах
ая

прынцыпаў «прагматычнай мадэлі». Пераход да апошняй адбываўся шляхам распаўсюджвання


на вышэйшую школу прынцыпаў «прагматызму» і «прафесіяналізму», якія прайшлі апрабацыю
на іншых ступенях адукацыі. Заснаваныя на несумяшчальных прынцыпах, яны распаўсюдзіліся
ьн

адпаведна ў Расіі і Украіне і прывялі да адукацыйнага дуалізму. Традыцыі вышэйшай адукацыі,


што меліся ў апошняй рэспубліцы, адсутнасць патрэбы ў яе прадстаўнікоў у дапамозе з боку
цэнтра, а таксама амбіцыйнасць украінскага рэспубліканскага кіраўніцтва зрабілі немагчымым
ал

аб’яднанне. Але агульны прынцып кіраўніцтва вышэйшай адукацыі, заснаваны на прафесійным


прынцыпе, заклаў перадумовы для будучай перамогі «ўкраінскай прафесійнай» мадэлі.

Літаратура
он

1. Аврус, А. И. История российских университетов: Курс лекций / А. И. Аврус; 2-е изд., перераб. и доп. – Саратов,
2005.
2. Быть русским по духу и европейцем по образованию. – М., 2009.
ци

3. В. И. Ленин и А. В. Луначарский. – М., 1971.


4. Вища школа Украінськоі РСР за 50 років: у 2 ч. – Ч. 1: 1917–1945 рр. – Киів, 1967.

51
На
и
5. Гайм, Р. Вильгельм фон Гумбольдт. Описание его жизни и характеристика / Р. Гайм; 2-е изд. – М., 2004.
6. Государственный архив Российской Федерации. – Фонд А 1565. – Оп. 19. – Д. 19.

ус
7. Декреты советской власти. – Т. 13: 1 февраля – 31 марта 1921 г. – М., 1989.
8. Институты управления культурой в период становления, 1917–1930-е гг. Партийное руководство, государ-
ственные органы управления. – М., 2004.
9. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898–1986). – Т. 2: 1917–1922. – 9-е изд.,

ар
доп. и испр. – М., 1983.
10. Королев, Ф. Ф. Очерки истории советской школы и педагогики, 1917–1920 / Ф. Ф. Королев. – М., 1958.
11. Луначарский, А. В. О народном образовании / А. В.Луначарский. – М., 1958.
12. Луначарский, А. В. Просвещение и революция / А. В.Луначарский. – М., 1926.

ел
13. Мартинович, Д. А. Высшая школа РСФСР после Октябрьской революции: поиски альтернатив / Д. А. Мар­
тинович // Содружество наук. Барановичи-2012: материалы VІІІ Междунар. науч.-практ. конф. молодых исслед.: в 3 ч. –
Ч. 3. – Барановичи, 2012. – С. 39–42.
14. Мартинович, Д. А. Концепция трудовой школы – причина перехода к «прагматической модели» высшей шко-
лы СССР 1920-х гг. / Д. А. Мартинович // Чтения памяти А. А. Сидоренко: материалы науч.-практ. конф.

кБ
(Благовещенск, 21 сентября 2012 г.). – Благовещенск, 2012. – С. 80–87.
15. Мартинович, Д. А. Модель «пролетарского университета» в высшей школе послереволюционной России /
Д. А. Мартинович // Актуальные проблемы современной науки: свежий взгляд и новые подходы: материалы І Меж­
дунар. науч.-практ. конф. (25 мая 2012, Йошкар-Ола): в 2 ч. – Ч. 1. – Йошкар-Ола, 2012. – С. 85–86.
16. Мартинович, Д. А. Реализация модели «свободного университета» в РСФСР (1918 – начало 1920-х гг.) / Д. А. Мар­

ау
тинович // Вестник Белорус. гос. ун-та. – Серия 3. – 2012. – № 3. – С. 33–36.
17. Мартинович, Д. А. Украинская альтернатива «прагматической модели» высшей школы (1920-е гг.) / Д. А. Мар­
тинович // Соціально-гуманітарні дисципліни у творчому ВНЗ: проблеми міждисциплінарних зв’язків у сучасному на-
вуковому дискурсі: матеріали ІІ Міжнар. наук.-практ. конф. (Луганськ, 16-17 лют. 2012 р.). – Луганськ, 2012. – С. 243–246.

н
18. Народное просвещение. – 1923. – № 1.
19. Народное просвещение. – 1923. – № 8.
20. Петаченко, Г. А. Студенчество БССР в условиях формирования идеологических основ советской высшей
ия
школы / Г. А. Петаченко // Беларусь. Этапы станаўлення дзяржаўнасці (да 90-годдзя з часу абвяшчэння БССР): матэ-
рыялы Міжнар. навук.-практ. канф., Мінск, 18 снежня 2008 г. – Минск, 2009. – С. 334–338.
21. Подкина, Н. А. Прагматические педагогические идеи Джона Дьюи и их использование в современной школе:
автореф. дис. … канд. пед. наук / Н. А. Подкина. – Чебоксары, 2003.
ем
22. Правда. – 1921. – 23 февр.
23. Протоколы совещаний наркомов просвещения союзных и автономных республик 1919–1924 гг. – М., 1985.
24. Рогачёва, Е. Ю. Педагогика Джона Дьюи в ХХ веке: кросс-культурный контекст / Е. Ю. Рогачёва. – Владимир, 2005.
25. Рожков, А. Ю. Молодой человек в Советской России 1920-х годов: повседневная жизнь в группах сверстни-
ков: дис. … д-ра ист. наук / А. Ю. Рожков. – Краснодар, 2003.
ад

26. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). – Фонд 17. – Оп. 60. – Ед. хр. 250.
27. РГАСПИ. – Фонд 82. – Оп. 2. – Д. 924.
28. Ряппо, Я. Реформа высшей школы на Украине в годы революции (1920–1924) / Я. Ряппо. – Х., 1925.
29. Самусік, А. Ф. Універсітэт / А. Ф.Самусік // Беларуская энцыклапедыя: у 18 т. – Т. 16. – Мінск, 2003. – С. 234–235.
ак

30. Скрыпник, Н. А. Основные начала единой системы народного образования СССР / Н. А. Скрыпник. – М., 1930.
31. Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства за 1922 г. – М., 1950.
32. Томина, Е. Ф. Дж. Дьюи – выдающийся педагог ХХ столетия / Е. Ф. Томина. – Оренбург, 2009.
33. Федюкин, С. А. Партия и интеллигенция / С. А. Федюкин. – М., 1983.
ая

D. A. MARTSINOVICH

SOVIET HIGHER SCHOOL TRANSITION TO THE EDUCATIONAL DUALISM


(AT THE BEGINNING OF 1920TH)
ьн

Summary
ал

In the article the author analyzes the phenomenon of educational dualism. It is typical for the higher school of Soviet
Russia and the Soviet Union of 1920 th. The consideration of dualism has been realized over attempts to «liberal models»
and «pragmatic models» of the classical University implementation in the USSR. Some kinds of the latter have been presented
with professional and «pragmatic» in the true sense which realized in Ukraine and Russia. Specifics of models have made
them incompatible with each other, and positions of these Republics have resulted to the impossibility of their unification.
он

However adopted in the early 1920th the structure of higher education has been based on the professional principle. It has de-
termined the victory of this trend in future.
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 323.1(476) (091)«1914/1917»

О. П. ДМИТРИЕВА

ел
ПОЛОЖЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ ОБЩНОСТЕЙ БЕЛАРУСИ В УСЛОВИЯХ
ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1914 – ФЕВРАЛЬ 1917 г.)

кБ
Институт истории НАН Беларуси
(Поступила в редакцию 05.02.2013)

ау
Первая мировая война явилась следствием многочисленных противоречий между крупней-
шими мировыми державами начала XX в., в том числе и Российской империи. На территории
полиэтнической Беларуси, входившей в то время в состав Российской империи, с 1915 г. раз­вер­

н
нулись активные боевые действия. На наш взгляд, именно военные события стали катализатором
многих национальных процессов на этих территориях. Поэтому представляется интересным
проследить условия, в которых находились различные этнические общности Беларуси в период
ия
Первой мировой войны до революций 1917 г.
18 июля (по старому стилю) 1914 г. правительство Российской империи ввело военное поло-
жение в белорусских губерниях. Минский губернатор камергер высочайшего двора Алексей
ем
Федорович Гирс выдал распоряжение от 19 июля 1914 г.: «Сим объявляется во всеобщее сведе-
ние, что Минская губерния в полном её составе с 18 июля 1914 г. объявлена на военном положе-
нии и что с того же числа вступает в силу действие правил о местностях, объявленных состоя-
щими на военном положении…». В результате на белорусских землях был установлен жесткий
ад

военно-политический режим [1, с. 245].


Одновременно на военном положении были объявлены и другие белорусские территории.
Все они вошли в состав двух военных округов: Минского и Двинского. Минский военный округ
со штабом в Минске был создан 19 июля 1914 г. на основе упраздненного тогда же Варшавского
ак

военного округа. В его состав вошли земли девяти губерний Российской империи, в том числе
белорусских – Минской и Могилевской губерний, а также четыре уезда Гродненской губернии:
Брест-Литовский, Пружанский, Кобринский и Слонимский. Руководство округом с момента его
образования перешло к генералу от кавалерии, барону Евгению Александровичу Рауш-фон-
ая

Траубенбергу. Двинский военный округ со штабом в крепости в Двинске был сформирован в то же


время. В его состав вошли территории упраздненного Виленского военного округа. Это земли
двенадцати губерний Российской империи, в том числе белорусских – Виленской и Витебской,
ьн

а также пять уездов Гродненской губернии: Бельский, Белостокский, Сокольский, Волковысский


и Гродненский. С августа 1914 г. главным начальником Двинского военного округа был назначен
инженер-генерал Николай Евсеевич Туманов, который занимал этот пост до наступления не-
ал

мецких войск на территории Беларуси осенью 1915 г. [2, с. 366–367, 655; 3, с. 85].
Многие меры в форме различных постановлений и распоряжений российского правитель-
ства носили ж�����������������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������������
сткий характер. Однако следует учитывать, что такая политика со стороны вла-
стей по отношению к титульной нации – белорусам и другим национальным общностям была
он

обусловлена военной ситуацией.


В первые месяцы войны по распоряжению Министерства �������������������������������
�����������������������������
нутренних ��������������������
������������������
ел Российской импе-
рии губернаторам белорусских земель направлялись так называемые «циркуляры» –������������
����������
обязатель-
ци

ные постановления для жителей территорий, объявленных на военном положении. Распоряжения


касались в том числе Минского и Двинского военных округов. Данные постановления вступали

53
На
и
в силу с момента их опубликования и могли дополняться начальниками округов ввиду обстоя-
тельств военного времени. Неподчинение распоряжениям окружных начальников влекло за со-

ус
бой денежный штраф, как правило, до 3 тыс. рублей или арест. В некоторых случаях применя-
лись оба вида наказаний.
Властями также было введено положение о военной цензуре. В пределах Минского военного

ар
округа с 21 июля 1914 г. действовало распоряжение председателя Минской военно-цензорной ко-
миссии генерал-майора Л. А. Плансона, согласно которому корреспонденция на еврейском и вен­
герском языках подлежала уничтожению. Письма военнопленных допускались лишь в открытом
виде, на русском, французском, немецком или славянских языках. Царское правительство также

ел
с недоверием относилось к еврейскому населению, удельный вес которого в белорусских губерниях
был достаточно высоким. Так, через год после начала Первой мировой войны в июле 1915 г. Глав­
нокомандующий армиями Северо-Западного фронта приказал конфисковывать всю переписку

кБ
на еврейском языке. Причиной этому послужили сведения о том, что «еврейская корреспонден-
ция в значительной мере способствует шпионажу» [4, л. 233–234, 289].
По всей территории белорусских губерний, входивших в состав Двинского военного округа,
был запрещен прием международных телеграмм в армии, кроме Вильно. В Австрию письменная

ау
корреспонденция могла приниматься тоже только в Вильно и только от правительственных уч-
реждений. Устанавливалась предварительная цензура периодических и непериодических изданий.
Письма и другие почтовые отправления, высылаемые в приграничную с Германией и Австрией

н
полосу, подвергались просмотру [4, л. 207–209].
С целью выявления и пресечения шпионажа вс�������������������������������������������
�����������������������������������������
вновь прибывшее в Беларусь население под-
вергалось регистрации. Специальным постановлением от 24 апреля 1915 г. хозяева квартир были
ия
обязаны сообщать владельцу дома или управляющему о всяком лице, прибывшем в квартиру на
постоянное или временное жительство. Домовладельцам и содержателям комнат предписывалось
немедленно вносить их в домовую книгу. Население Беларуси также привлекалось к борьбе с ди-
ем
версантами. Так, жители местностей, прилегающих к линиям железных дорог, обязаны были охра-
нять железную дорогу в радиусе «…пяти километров от покушений со стороны злоумышленни-
ков» [5, л. 611, 739]. Таким способом правительство боролось с потенциальным противником, кото­
рый мог оказаться на стороне вражеского ему блока или проникнуть в тыл Российской империи.
ад

В целях пресечения возможности использования почтовых голубей для шпионских надоб-


ностей в мае 1915 г. главный начальник снабжений армий Северо-Западного фронта Н. А. Дани­
лов признал необходимым произвести реквизицию голубей в губерниях Двинского военного
округа. Это обязательное постановление касалось населения Виленской, Ковенской, Гродненской,
ак

Витебской и Псковской губерний [6, л. 36–37 об.].


Вместе с тем царское правительство также принимало меры по консолидированию жителей
белорусских земель с помощью идеи об общеимперском патриотизме. Чтобы поднять морально-
боевой дух военнослужащих армии, правительство отслеживало характер печатных изданий,
ая

до­ступных этим категориям лиц. Так, в марте 1915 г. начальник военно-окружного санитарного
управления Двинского военного округа обратился с просьбой к гродненскому губернатору:
«Прошу сообщить мне, какие именно местные периодические издания, издаваемые в районе вве-
ьн

ренной Вам губернии, отличаются более патриотическим направлением и могут быть допускае-
мы для чтения раненых и больных нижних чинов, находящихся в разного рода лечебных заведе-
ниях». В результате анализа всех издаваемых на тот период газет патриотическими в губернии
ал

были отмечены такие издания, как «Гродненские губернские ведомости», «Наше утро», «Гроднен­
ское эхо», «Новости Белостока», «Белостокская жизнь», «Голос Белостока», «Наш край» и «Брест-
Литовский курьер». Здесь особое внимание уделялось хронике ведения боевых действий на фрон-
тах, а это, безусловно, вселяло в солдат веру в победу российского оружия над Германией [7, л. 6–9].
он

Помимо идеологической агитации власти по возможности стремились создать благоприят-


ные условия для всех, кто вел войну на стороне империи, что стало положительным моментом
для белорусских губерний. Так, участники войны и их семьи имели ряд льгот и поощрений.
ци

Положением Совета Министров от 10 августа 1915 г. был разреш�������������������������������


�����������������������������
н при�������������������������
�����������������������
м во все учебные заведе-
ния Российской империи, в каком бы ведомстве они ни состояли, детей лиц, несущих службу

54
На
и
в рядах действующей армии. Также разрешался прием самих участников войны, уволенных
из армии из-за ранений или болезни без различия национальностей и вероисповедания, вне кон-

ус
курса и не считаясь с иными существующими ограничениями [8, л. 251]. Это был тот самый
редкий случай, когда все жители белорусских земель, независимо от национальной принадлеж-
ности и религиозных убеждений, были в равных условиях.

ар
Очевидным и правомерным представляется то, что политика российских властей на терри-
тории Беларуси в 1914–1916 гг. также была направлена на недопущение усиления влияния Гер­
мании и искоренение всего «немецкого». Так, во всех книжных магазинах было запрещено про-
давать открытки с изображением германского императора и членов его семьи. Контроль за ис-

ел
полнением данного распоряжения усилился в феврале 1915 г., когда гродненский губернатор
генерал-майор В. Н. Шебеко направил полицмейстерам и исправникам Гродненской губернии
циркуляр с требованием «иметь неослабное наблюдение за тем, чтобы упомянутые открытки не

кБ
продавались в эстампных1 и других магазинах». В. Н. Шебеко также потребовал «в случае обна-
ружения немедленно их отбирать и предоставлять ему в канцелярию» [9, с. 2108].
Вслед за этим в марте 1915 г. последовало обязательное постановление, запрещавшее употре-
бление немецкого языка в разговоре в правительственных и частных учреждениях, на улице,

ау
в магазинах и во всех общественных местах. Жители Беларуси не имели возможности получить
из банков, торговых предприятий, аптек и прочих контор различного рода квитанции, справки,
объявления, расписки и сигнатурки2 на немецком языке [9, с. 1635]. Также запрещалось ведение

н
в этих учреждениях переписки на немецком языке, имеющей общественное значение. Действовал
запрет на публичное исполнение разного рода произведений, рассказов, куплетов и песен на не-
мецком языке. На страницах печатных изданий трудно было найти немецкоязычную рекламу
ия
и объявления [7, л. 3, 71–72, 107].
Первая мировая война существенно изменила быт и привычный уклад жизни многонацио-
нального населения Беларуси. Поэтому многие распоряжения Министерства внутренних дел,
ем
направляемые в военные округа, носили практический характер и способствовали урегулирова-
нию ситуации военного времени. Так, обязательным постановлением начальника Двинского во-
енного округа от 11 декабря 1914 г. обмен письмами должен был осуществляться лишь через по-
чтовые учреждения. Лица, являвшиеся посредниками между адресантом и адресатом, подверга-
ад

лись штрафу или аресту [8, л. 7а].


С июля 1914 г. по всей Российской империи, в том числе и в белорусских губерниях, был объ-
явлен так называемый «сухой закон» – запрет продажи спиртного на время мобилизации в рус-
скую армию. А месяц спустя император дополнил указ, распорядившись продлить действие закона
ак

вплоть до окончания войны. Так, на всей территории прифронтовой полосы, в том числе и в бело-
русских губерниях, входивших в состав Двинского и Минского военных округов, вводился за-
прет на продажу в ресторанах, собраниях и клубах шампанского, ликеров, всех водочных изде-
лий и вин за исключением легкого белого и красного столового виноградного вина. Владельцы
ая

питейных заведений, за редким исключением, не могли торговать спиртными напитками из за-


пасников складов, погребов и магазинов. С началом военных действий на белорусских территориях
вводились более жесткие меры в отношении продажи спиртного. Так, с мая 1915 г. жителям Двин­
ьн

ского военного округа запрещалась продажа всех спиртных напитков, в том числе пива и легких
виноградных вин. Продажа вина была разрешена только для лечебных целей. При этом требовались
разрешение врача и согласие акцизного надзора [6, л. 22; 9, л. 110, 208].
ал

Архивные источники свидетельствуют, что многие постановления были направлены на со-


хранение материалов и предметов стратегического значения для русской армии. Так, в марте
1915 г. главный начальник снабжений армий Северо-Западного фронта генерал от инфантерии
Н. А. Данилов запретил жителям Белостока и его окрестностей вывоз сукна, если только оно не пред­
он

назначалось для военных ведомств или мастерских. В это же время гродненский губернатор
В. Н. Шебеко ввел обязательное постановление для сапожных мастеров городов и местечек пяти
ци

1
Эстамп (фр. еstampе от ит. stampa – печать, отпечаток) – станковая гравюра, литография, печатный рисунок.
2
Сигнатурка – уменьш. к сигнатура: часть рецепта с указанием способа употребления лекарств, а также ярлы-
чок на приготовленном аптекой лекарстве, представляющий собой копию рецепта.

55
На
и
уездов Гродненской губернии (Бельского, Белостокского, Сокольского, Волковысского и Грод­
нен­ского) еженедельно сдавать не менее двух пар обуви, изготовленных из собственных товаров,

ус
в местную уездную комиссию по заготовке обуви [10]. Таким образом, правительство содейство-
вало материальному обеспечению армии, что не всегда благоприятно отражалось на материаль-
ном положении жителей белорусских территорий.

ар
С начала Первой мировой войны до немецкой оккупации на землях Беларуси попеременно
вводились запреты на продажу кожевенных материалов и обуви, лаков и политуры3, скупку меди
и медных изделий, хранение винтовок и прочее [����������������������������������������������
8, л. 1–281�����������������������������������
]. Данные мероприятия царского пра-
вительства имели целью строгую экономию всевозможных материальных средств, способство-

ел
вавших укреплению войск армии для успешного ведения войны.
Вместе с тем мероприятия властей Российской империи на белорусских землях носили и со-
циальный характер. Ввиду тяжелого экономического положения населения, обусловленного тя-

кБ
готами войны, ряд постановлений был направлен на урегулирование данной ситуации и поддер-
жание условий жизни простых людей. Так, 4 мая 1915 г. главный начальник Минского военного
округа барон Е. А. Рауш-фон-Траубенберг ввел запрет на спекулятивное поднятие цен на пред-
меты торговли. В некоторой степени это способствовало обеспечению населения продоволь-

ау
ствием в тяжелое военное время [6, л. 67].
Ряд постановлений для Минского и Двинского военных округов был принят в отношении под-
держания санитарного порядка в городах и деревнях. Правительство было обеспокоено тем, что
ввиду ведения войны участились случаи распространения различных заболеваний среди населе-

н
ния. В первую очередь, это было вызвано антисанитарными условиями и отсутствием всех необхо-
димых средств гигиены и медицинского обслуживания. Так, 16 июня 1915 г. главный начальник
ия
Минского военного округа обязательным постановлением определил меры по профилактике забо-
леваний среди населения рег�����������������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������������������
иона. Кроме того, жители белорусских губерний независимо от наци-
ональной принадлежности были обязаны соблюдать строгие правила по содержанию в надлежа-
щей чистоте улиц, площадей, мостовых и тротуаров, уличных канавок, прилегающих к домам
ем

и дворовым местам частных лиц, различных учреждений и ведомств. Вводились правила по со-
держанию в чистоте бань и ванн, помещений, предназначенных для общественных собраний, мяс-
ных рядов и рынков, мест для уборки скота, заезжих домов и дворов, корчмы, харчевен, трактиров,
ад

гостиниц, ресторанов. Такого рода постановления регулировали все сферы повседневной жизни
белорусского населения. Это стирка белья, мытье посуды, купание лошадей, получение питьевой
воды из источников, хранение овощей, фруктов, сырого мяса и т. д. [6, л. 27, 30; 8, л. 31, 33 об. – 35].
Эти меры были просто необходимы в условиях военного положения.
ак

Следует отметить, что российская политика на территории Беларуси в годы Первой мировой
войны носила не только общий, но и частный характер. Многие постановления имели непосред-
ственное отношение к той или иной этнической группе Беларуси. Сильнее всего изменения на-
циональной политики Российской империи проявились по отношению к этническим немцам
ая

Беларуси и подданным Германии и Австро-Венгрии, а также евреям и полякам. Причиной этому


послужило недоверие царских властей по отношению к представителям наций, воюющих с ним
государств – Германской и Австро-Венгерской империй, а также тем этнических общностям, чье
ьн

национальное самосознание в тот период находилось уже на достаточно высоком уровне и могло
вредить интересам Российской империи.
Уже с первого дня войны наряду с высылкой населения из регионов прифронтовой полосы
начались массовые аресты и выселение военнообязанных подданных Германии и Австро-Венгрии
ал

в возрасте 18–45 лет, проживавших на территории Беларуси, во внутренние районы Российской


империи. 27 июля 1914 г. Верховный главнокомандующий всеми сухопутными и морскими сила-
ми великий князь Николай Николаевич издал правила в отношении германских и австрийских
он

подданных, которыми руководствовались все военные начальники Минского и Двинского воен-


ных округов [11, с. 60; 13, с. 124]. В некоторой местности помимо военнообязанных депортации
также подвергались члены их семей – женщины, престарелые родители и дети. Так, согласно
ци

указанию гродненского генерал-губернатора было выслано 2053 германских подданных, среди


3
Политура (лат. politura – шлифовка, полировка, отделка) – жидкость, используемая в отделочных работах.

56
На
и
них – 609 детей [12, с. 8]. Такими способами власти боролись с «немецким засильем», поскольку
была высокая вероятность того, что среди представителей данной этнической общности могли

ус
встретиться шпионы, диверсанты и потенциальные солдаты армии противника.
Кроме того, царскими властями был осуществлен ряд законодательных и административных
мероприятий в экономической сфере против немецких и австрийских подданных. Они лиши-

ар
лись права приобретать недвижимость, заведовать ею в качестве поверенных или управляющих.
Их предприятия облагались не только основным налогом, но и дополнительным. Промышленные
и торговые заведения германских и австрийских подданных, проявивших враждебность по от-
ношению к Российской империи или поступивших в свои армии, подлежали закрытию, а иму-

ел
щество – аресту или секвестру [14, л. 2, 6–7, 13]. Для немцев и австрийцев также вводился налог
на личные промысловые занятия. Дети германских и австрийских подданных были исключены
из учебных заведений, находившихся в ведении правительства. Подданные Германии и Австро-

кБ
Венгрии увольнялись из всех действующих в империи страховых обществ, из состава биржевых
комитетов и фондового отдела при Петроградской бирже. Немцы и австрийцы привлекались
к принудительным работам без оплаты, проводилась конфискация их имущества. Конфискации
подвергались также дрова и лес, находившиеся в немецком владении. Нередко ввиду недостатка

ау
топлива немецкие запасы изымались на нужды фронта и тыла [15, л. 7–17].
Вместе с тем германские подданные, не вызывавшие у правительства Российской империи по-
дозрения, могли оставаться на своих местах жительства и пользоваться покровительством рос-

н
сийских законов, а также могли выехать за границу. Согласно постановлению Совета Министров
от 17 и 21 октября 1914 г. высылке не подвергались малолетние и несовершеннолетние дети, не
имевшие родителей и проживавшие у родственников из числа русских и подданных государств,
ия
не воюющих с Россией, а также малолетние и несовершеннолетние дети, матери которых верну-
лись в русское подданство. Остаться на своих местах жительства могли также больные, если их
выезду препятствовала болезнь, удостоверенная врачом. Немцы и австрийцы, ожидавшие ответа
ем
на прошение о принятии их в русское подданство, высылке также не подвергались. Позже этот
список был расширен. Однако с изменением военной ситуации и началом немецкой оккупации
территории Беларуси положение изменилось. Депортациям стали подвергаться также немцы рос-
сийского подданства и онемеченные литовцы-лютеране [14, л. 2, 6–7, 13].
ад

Процесс выселения носил затяжной характер, так как немцев не только выселяли, но и переселя-
ли в пределах губерний. В январе 1915 г. проходило массовое переселение немцев-колонистов
из Волковысского уезда Гродненской губернии. Так, согласно распоряжению Главнокомандующего
армиями Северо-Западного фронта надлежало немедленно «выселить из полосы шириною поряд­ка
ак

15 км в каждую сторону от железных дорог внутрь губернии всех немцев-колонистов мужского по­
ла в возрасте 15 лет и старше, кроме больных, которые были не в состоянии вынести переезд» [16, л. 3].
Экономические позиции немецких колонистов также были подорваны законом от 2 февраля
1915 г. и дополнениями к нему, которые ввели систему законодательных мер против землевладе-
ая

ния этнических немцев. По распоряжению командования Северо-Западного фронта, в юрисдик-


цию которого входили белорусские губернии, немцы должны были в течение «пяти дней поки-
нуть белорусские земли» [17, с. 177]. Им впредь запрещалось получать в пределах всей Российской
ьн

империи право собственности и иные вотчинные права на недвижимые имущества, а также пра-
во владения и пользования недвижимым имуществом, отдельное от права собственности. Правда,
данное правило не распространялось на наем квартир, домов и иных помещений. В случае насле-
ал

дования эти лица обязаны были в течение двух лет со времени приобретения ими права на это
недвижимое имущество продать его или отказаться от права наследования. Немцам также было
запрещено быть поверенными или управляющими недвижимым имуществом. Данные распоря-
жения распространялись и на различные общества и товарищества, образованные на основании
он

немецких и австрийских законов, даже если эти общества имели разрешение действовать в Рос­
сийской империи. Закон от 2 февраля 1915 г. не распространялся на лиц, удостоверивших свою
принадлежность к православию от рождения или переход в православие до 1 января 1914 г., и лиц,
ци

удостоверивших свою принадлежность к славянской народности [18, л. 1–4]���������������������


.��������������������
Таким образом, нем-
цы-колонисты белорусских губерний, имевшие много финансовых и правовых привилегий, были

57
На
и
лишены их в ходе начала военных действий. Им нередко приходилось доказывать, что они про-
живают на белорусских землях уже не одно десятилетие и являются российскими подданными.

ус
Ведь еще со времен Речи Посполитой многие немцы, оказавшиеся здесь по различным причинам,
женились на представительницах славянских наций, создавали семьи и оседали на этих землях.
В ответ на такую национальную политику белорусские немцы-колонисты начали массовый

ар
переход в российское подданство. Только в семи уездах Гродненской губернии (Белостокском,
Бельском, Брестском, Волковысском, Кобринском, Пружанском и Слонимском) в 1915 г. российское
подданство приняли более 400 семей. В это же время многие военнопленные немецкого и австрий­
ского происхождения начали выступать с прошениями о принятии их в подданство Российской

ел
империи. Тогда руководство Двинского и Минского военных округов получило от главного на-
чальника снабжений армий Западного фронта распоряжение не допускать принесения военно-
пленными присяги на верность России и приема их в русское подданство до окончания войны [19,

кБ
л. 26–27; 20, л. 41–44].
В белорусских губерниях, как и во всей Российской империи, начались гонения на немцев.
Для быстрой и слаженной работы составлялись списки немцев, владевших землей, а также опре-
делялось количество этой земли. Так, если в начале 1915 г. в Гродненской губернии было 86 вла-

ау
дений, то уже год спустя, весной 1916 г. здесь насчитывалось только 36 имений обществ, товари-
ществ и отдельных лиц. В декабре 1915 г. правительство вновь обратилось к губернаторам бело-
русских губерний с просьбой предоставить списки земель, подлежащих продаже [18, л. 56; 21,

н
л. 24–55������������������������������������������������������������������������������������
]. Данные цифры свидетельствуют о достаточно жесткой политике российского правитель-
ства по отношению к немцам-колонистам белорусских губерний.
Бывали случаи несправедливого обращения с германскими и австрийскими подданными
ия
со стороны царских властей. Так, в Брест-Литовске рассматривалось дело по жалобе австрийской
подданной Станиславы Савояр на околоточного надзирателя4 Евтуховского за вымогательство у
нее денег. В заявлении гродненскому губернатору женщина жаловалась, что в октябре 1914 г. над-
ем
зиратель явился в чайное заведение, где она работала, и потребовал предъявить паспорт. Однако
Станислава Савояр проживала в городе по метрической книге и не могла ранее ходатайствовать
о виде на жительство из-за отсутствия родных. Надзиратель потребовал деньги и при­грозил
австрийской подданной выселением. Хозяин чайного заведения «всунул ему серебряную монету»5
ад

и надзиратель ушел. По итогам разбирательства было принято решение за недоказанностью обви-


нения оставить без последствий жалобу Станиславы Савояр на «лихоимство и противозаконные
поступки» околоточного надзирателя Брест-Литовска Евтуховского [2������������������������������
2, л. 5, 32�������������������
]. Этот случай сви-
детельствует о порой бесправном положении поданных государств, воюющих с Россией.
ак

В борьбе с немецким засильем царизм затрагивал интересы не только немецких колонистов.


Случалось, что подозрения падали на лиц, не имевших отношения ни к германскому подданству,
ни к германской национальности. Однако у этих людей были фамилии немецкого происхожде-
ния. Так, уполномоченные от крестьян колоний Нейбров и Нейдорф Домачевской волости Брест­
ая

ского уезда Михаил Риль-Садовник, Михаил Баум и Мартин Гинеборг ходатайствовали об ис-
ключении принадлежащего этим колониям недвижимого имущества из списка имуществ, напе-
чатанного в № 31 «Гродненских губернских ведомостей» от 15 мая 1915 г. Все оно подлежало
ьн

ликвидации согласно закону от 2 февраля 1915 г. Свое обращение в суд они мотивировали тем,
что и они, и их доверители, а также предки никогда не были подданными держав, воюющих
с Россией. Они происходили из голландских выходцев, поселившихся в бывшем Царстве Поль­
ал

ском в 1524 г.�������������������������������������������������������������������������������


Следует отметить, что в данной ситуации российские ���������������������������
власти приняли сторону гол-
ландских колонистов, и их имущество было исключено из напечатанного списка [23, л. 65].
В условиях войны под пристальным вниманием были не только частные лица, но и все
общественные и религиозные организации, созданные немцами. Из заключения гродненского
он

губернатора следовало, что существующее


����������������������������������������������������������������
в 1915 г. в Белостоке евангелическое общество моло-
дых людей «своей целью имеет воспитание юношества на религиозно-нравственных началах, но
ци

4
Околоточный надзиратель – в Российской империи чиновник городской полиции, ведавший околотком – мини-
мальной частью полицейского участка с 3–4 тыс. жителей на конец XIX в. [9, с. 1232].
5
Серебряная монета равнялась 1 руб. 50 коп. [9, с. 1879].

58
На
и
в духе преданности исключительно Германской империи и ее императору». Подобные общества
также действовали в Виленской и Ковенской губерниях. Все они подвергались закрытию, а их

ус
члены – высылке независимо от подданства [14, л. 183 об., 186 об.].
Еще одной национальной общностью белорусских губерний, к которой российские власти про-
являли недоверие и определенную степень враждебности�����������������������������������������
,����������������������������������������
стали евреи. Их, как и немцев, подозре-

ар
вали в шпионаже, благоприятствовании и сочувствии противнику, причем не всегда эти подозре-
ния были беспочвенными. Так, Э. Ф. В. Людендорф, начальник Генерального штаба Восточного
фронта, рассуждая о многонациональном населении белорусских губерний, отмечал: «… Евреи
еще не знали, какую позицию занять, но они нам не доставляли затруднений, к тому же мы пони-

ел
мали язык друг друга…» [24, с. 185].
Следует также отметить, что в целом национальная политика российского правительства
в отношении евреев сложилась еще задолго до войны после присоединения белорусских земель

кБ
в результате разделов Речи Посполитой. Введение в Российской империи черты постоянной
еврейской оседлости привело к тому, что накануне Первой мировой войны большое количество
евреев проживали в городах и местечках пяти белорусских губерний, занимаясь ремеслом и тор­
говлей [25, с. 127]. Следствием этого стали более высокий уровень грамотности и эконо­мического

ау
развития этой национальной общности по сравнению с русскими, преиму­щественно населявшими
Российскую империю [25, с. 127].
Несмотря на постоянный контроль евреев, проявившийся в постоянных проверках еврейских ме-

н
трических книг, тетрадей, имущественных списков, правительство с уважением относилось к уче­
ным и почетным гражданам из числа евреев белорусских губерний. Так, ежемесячное жалование
ученого еврея Б. А. Гительсона при витебском губернаторе в 1915 г. составило 50 руб. Правда, ввиду
ия
войны выплаты нередко осуществлялись с задержкой [26, л. 19–28]. Были среди евреев Беларуси
и почетные граждане. В феврале 1916 г. Могилевская губернская управа обратилась к губернатору
Д. Г. Явленскому с просьбой представить почетного гражданина Г. С. Ландау, попечителя могилев-
ем
ских еврейских богоугодных заведений, к награде орденом Святой Анны �������������������������
III����������������������
степени. Среди много-
численных заслуг горожанина были отмечены многолетний труд на пользу богоугодных заведений,
пожертвование некоторой части оборудования для инфекционного отделения, а также устройство
в некоторых комнатах хирургического отделения электрического освещения [27, л. 7–9].
ад

Архивные материалы свидетельствуют, что российские власти также вводили штрафы для евре-
ев за уклонение от воинской повинности в сумме 300 руб. На 1 января 1915 г. только в одном Двинске
насчитывалось более 340 семей, не выплативших штраф частично или полностью [28, л. 200–272].
С началом войны число евреев-призывников значительно возросло. Только из одного участка Пин­
ак

ского уезда Минской губернии в список несения воинской повинности был включен 91 человек
еврейской национальности [29, л. 1–13].
С началом Первой мировой войны наряду с другими национальностями началось массовое пере-
селение евреев с территории Беларуси. Весной 1915 г. из Гродненской губернии власти выселили
ая

около 30 тыс. евреев, а на 22 марта 1915 г. в Минске полиция насчитала 1737 евреев-беженцев, при-
бывших из Царства Польского, Прибалтики и Гродненской губернии. Правда, в мае 1915 г. Николай II
приказал прекратить их повсеместные высылки с мест проживания и позволил высланым из за­
ьн

падных губерний вернуться в местности, которые не входили в район военных действий [30, с. 64–
65]. Несмотря на некоторые послабления со стороны царского правительства, положение евреев не
улучшилось. Уже летом-осенью 1915 г. в период отступления российских войск с западной тер­
ал

ритории Беларуси переселение евреев стало частью тактики ����������������������������������


«выжженной земли»: выселение жите-
лей и уничтожение их жилья и иной собственности, а также урожая в местностях, которым угрожала
немецкая оккупация. Так, были выселены все евреи из деревни Альбертин, находившейся недалеко
от Слонима, из местечка Телеханы и села Гостынь Пинского уезда, из ряда поселений вокруг Лу­нин­ца,
он

а также многих населенных пунктов Минской губернии [31, с. 247, 249–250]. Весной 1916 г. в Мин­ске
насчитывалось 12244 беженца-еврея, в Борисове – 1106, в Мозыре – 234, в Слуцке – 951, в Речице – 725,
в Несвиже – 69 [32, л. 105–339]. Так, вплоть до революций 1917 г. евреи сменяли место жительства.
ци

Одной из целей ведения войны Российской империей было объединение всех польских
земель, а именно присоединение к Царству Польскому восточных частей Познаньщины, Силезии

59
На
и
и Западной Галиции, принадлежавших Германии и Австро-Венгрии. В связи с этим росийские
власти оказывали поддержку полякам, в том числе проживавшим в белорусских губерниях.

ус
Так, с конца 1914 г. по распоряжению Верховного главнокомандующего началось создание
в российском войске первого польского легиона, который в скором времени был переформирован
в 1-ю польскую дружину ополчения. В сентябре 1915 г. после участия в некоторых боях эта дру­жи­

ар
на и еще несколько других польских войск были переведены в Бобруйск. В польскую стрелковую
бригаду регулярных войск было направлено много новобранцев из Беларуси. К февралю 1916 г.
в этой бригаде насчитывалось 4 тыс. человек. Летом 1916 г. она принимала участие в наступатель­
ной операции российского Западного фронта под Барановичами [33, с. 160–163; 34, с. 56].

ел
Власти также не препятствовали деятельности польских школ на белорусских территориях.
Так, в конце 1916 г. в школах с польским языком преподавания обучались не только дети бежен­
цев из Царства Польского, но и белорусских крестьян католического вероисповедания, что офи­

кБ
циально было запрещено. Накануне Февральской революции 1917 г. польскоязычные начальные
школы были практически на всей неоккупированной территории Беларуси [17, с. 178–179].
Таким образом, на положение национальных меньшинств Беларуси на начальном этапе вой­
ны в значительной степени влияли мероприятия общего характера, проводимые по указаниям

ау
царского правительства ввиду военного времени. Приказы и постановления Двинского и Мин­
ского военных округов адресовывались всем жителям входивших в них территорий независимо
от национальной принадлежности.

н
Ряд постановлений был направлен в адрес определенной национальной общности и носил
частный характер. Так, в отношении этнических немцев и подданных Германской империи
и Австро-Венгрии проводилась жесткая социально-экономическая политика, обусловленная вой­
ия
ной. Это проявилось в принудительном переселении немцев с территории белорусских земель,
разнообразных ограничениях, таких как высокое налогообложение, закрытие промышленных
предприятий, ликвидация недвижимости, запрет деятельности прогермански настроенных ре­
ем
лигиозных и общественных организаций. Политика в отношении еврейского населения также носила
жесткий характер. Однако если лояльное
�������������������������������������������������������������
отношение к немцам-колонистам, способствовавшим эко-
номическому развитию страны, сменилось борьбой с «немецким засильем» только с началом
Пер­вой мировой войны, то ситуация с еврейским населением была иной. Основные направления
ад

«еврейской» национальной политики со стороны российского правительства были очерчены еще


задолго до военного конфликта. Помимо ранее принятых ограничений, евреи ощу­тили на себе
гонения и подозрения со стороны местных властей. Что касается поляков Беларуси, то тут власти не
проявляли определенную направленность. Правительство не пропагандировало все «польское», но
ак

в то же время и не вводило строгие ограничения, как это было в отношении немцев и евреев.

Литература
ая

1. История Беларуси в документах и материалах / авт. – сост. И. Н. Кузнецов, В. Г. Мазец. – Минск: ООО «Алмафея»,
2000. – 672 с.
2. Ваенная энцыклапедыя Беларусі/рэдкал.: Л. У. Языковіч (гал. рэд.) [і інш.]; маст. – В. А. Ляхар. – Мінск:
Беларус. Энцыкл. імя П. Броўкі, 2010. – 1135 с.
ьн

3. Черепица, В. Н. Город-крепость Гродно в годы Первой мировой войны: мероприятия гражданских и военных
властей по обеспечению обороноспособности и жизнедеятельности / В. Н. Черепица. – Гродно: ГрГУ, 2006. – 535 с.
4. Циркуляры и приказы начальника гродненского почтово-телеграфного округа о порядке просмотра и конфи-
скации революционных изданий // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 99. – Оп. 1. – Д. 1.
ал

5. Наш край. – 1915 г. – 6 апр.


6. Дело об издании Главными начальниками Минского и Двинского военного округов и Варшавского генерал-
губернаторства обязательных постановлений, нормирующих условия жизни населения в соответствии с Правилами
о местностях, находящихся на военном положении // РГВИА. – Фонд 2005. – Оп. 1. – Д. 78.
7. Переписка с председателем военно-цензурной коллегии о числе издаваемых в губернии газет // НИАБ в г. Гродно. –
он

Фонд 1. – Оп. 9. – Д. 2102.


8. Документы о порядке эвакуации лечебных заведений, изготовления сапог для нужд армии, выдачи удостовере-
ний поставщиком лошадей, о перевозке беженцев по железной дороге и др. // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 301. – Оп.1. – Д. 6.
9. Первый толковый БЭС: более 120 тыс. слов. стат., более 147 тыс. толк. ед. / отв. ред. Е. В. Варавина [и др.]. –
ци

СПб.: Норинт; М.: РИПОЛ классик, 2006. – 2141 с.


10. Гродненские губернские ведомости. – 1915. – № 11. – 17 февр.

60
На
и
11. Адамушко, В. И. Архивные источники о событиях Первой мировой войны на территории Беларуси / В. И. Ада­
мушко // Беларусь у гады Першай сусветнай вайны. Смаргоншчына: трагедыя, гераізм, памяць: матэрыялы Міжнар. навук.-

ус
практ. канф., г. Смаргонь, 18-19 мая 2007 г. / навук. рэд. А. М. Літвін, У. В. Ляхоўскі. – Мінск: Чатыры Чвэрці, 2009. – С. 53 – 67.
12. Мазец, В. Г. Адносіны да германскіх і аўстра-венгерскіх падданых на пачатковым этапе Першай сусветнай
вайны / В. Г. Мазец //Беларусь і Германія: гісторыя і сучаснасць: матэрыялы Міжнар. навук.-практ. канф., Мінск,
7 красавіка, 2011 г.: у 2 т. / М-ва адук. РБ; Мінскі дзярж. лінгв. ун-т; Ін-т гіст. НАН Беларусі; рэдкал. А. А. Каваленя

ар
[і інш.]. – Мінск, 2012. – Т. 2. – С. 8 – 12.
13. Рудовіч, С. С. Абмежавальныя меры царызму ў адносінах да этнічных немцаў і падданых Чацвярнога саюза
на тэрыторыі Беларусі ў гады Першай сусветнай вайны / С. С. Рудовіч //Беларусь і Германія: гісторыя і сучаснасць:
матэрыялы Міжнар. навук.-практ. канф., Мінск, 7 красавіка, 2011 г.: у 2 т. / М-ва адук. РБ; Мінскі дзярж. лінгв. ун-т;

ел
Ін-т гіст. НАН Беларусі; рэдкал. А. А. Каваленя [і інш.]. – Мінск, 2012. – Т. 2. – С. 123 – 130.
14. Переписка с председателем Совета Министров, МВД и военными штабами фронтов и армий // РГВИА. –
Фонд 2005. – Оп.1. – Д. 24.
15. Переписка об удалении враждебного нам населения вслед за отступающим неприятелем // РГВИА. – Фонд 2020. –
Оп. 1. – Д. 84.

кБ
16. Дело по прошениям иностранных подданных о принятии их в подданство России и переписка с уездными
исправниками по этому вопросу // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. – Оп. 17. – Д. 967.
17. Рудовіч, С. С. Этнічныя супольнасці Беларусі ў палітыцы царызму перыяду Першай сусветнай вайны (ліпень
1914 – люты 1917) / С. С. Рудовіч // Этнічныя супольнасці ў Беларусі: гісторыя і сучаснасць / навук. рэд. У. Навіцкі, М.
Сташкевіч. – Мінск: Дэяполіс, 2001. – С. 177–182.

ау
18. Циркуляры МВД о запрещении австрийским, германским, венгерским и турецким подданным приобретения
недвижимого имущества, о продаже конфискованных имуществ и по другим вопросам // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. –
Оп. 25. – Д. 3368.
19. Дело о порядке принятия иностранных подданных в подданство России // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. – Оп. 17. –

н
Д. 930.
20. Дело по прошениям иностранных подданных о принятии их в подданство России и переписка с уездными
исправниками по этому вопросу // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. – Оп. 17. – Д. 967.
ия
21. Дело о сборе сведений об имущественном положении австрийских, венгерских и германских подданных по
губернии // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. – Оп. 10. – Д. 3369.
22. Дело по жалобе австрийской подданной Савояр Станиславы на околоточного надзирателя Евтуховского за
вымогательство у неё денег // НИАБ в г. Гродно. – Фонд 2. – Оп. 25. – Д. 3284.
ем
23. Журналы заседаний присутствия губернского правления за январь–декабрь 1915 г. // НИАБ в г. Гродно. –
Фонд 2. – Оп. 25. – Д. 3355.
24. Людендорф, Э. Мои воспоминания о войне, 1914–1918 гг. / Э. Людендорф. – М.: АСТ; Минск: Харвест, 2005. – 799 с.
25. Забаўскі, М. М. Нацыянальна-рэлігійная палітыка царызму, урадавых партый і арганізацый на Беларусі
(канец XIX ст.– 1917 г.) / М. М. Забаўскі // Культурна–нацыянальныя працэсы на Беларусі ў др. палове XIX – пачатку
ад

XX ст.: зборнік навук. прац / Бел. дзярж. пед. ун-т імя М. Танка, Бел. Рэсп. Фонд фундам. даслед. – Мінск: БДПУ,
1998. – С. 125–144.
26. Наряд о выдаче учёному еврею жалованья при Витебском губернаторе // НИАБ. – Фонд 1416. – Оп. 3. – Д. 20196.
27. Личное дело попечителя Могилёвских еврейских богоугодных заведений Ландау Гирши Самуйловича //
ак

НИАБ. – Фонд 2084. – Оп. 1. – Д. 98.


28. Списки евреев, уклонившихся от исполнения воинской повинности и не уплативших штраф // НИАБ. – Фонд 1416. –
Оп. 3. – Д. 20247.
29. Пинская городская управа Минской губернии 1785–1920 // НИАБ. – Фонд 611. – Оп. 1. – Д. 326.
30. Функ, Ю. В. Евреи Беларуси в конце XIX – начале XX в. / Ю. В. Функ. – Минск: БелНИИДАЛ, 1998. – 105 с.
ая

31. Еврейская старина: научный труд / под ред. С. М. Дубнова. – Петроград, 1918. – Т. 10. – 317 с.
32. Дела Минского губернского отделения Татианинского Комитета по оказанию временной помощи пострадав-
шим от военных действий 1915–1916 гг. // НИАБ. – Фонд 511. – Оп. 1. – Д. 1.
33. Белякевич, И. И. Из истории создания польских национальных формирований в составе русской армии во время
ьн

Первой мировой войны // Первая мировая война. 1914–1918 гг. – Акад. наук СССР, Ин-т ист.; редкол.: А. Л. Сидоров (отв.
ред.) [и др.]. – М.: Наука, 1968. – 374 с.
34. Подпрятов, Н. В. Национальные меньшинства в борьбе за «честь, достоинство, целость России…»: создание и ис-
пользование национальных формирований в русской армии // Военно-исторический журнал. – 1997. – № 1. – С. 56.
ал

O. P. DMITRIEVA
STATUS OF NATIONAL COMMUNITIES OF BELARUS IN CONDITIONS OF THE FIRST WORLD WAR
он

(FROM 1914 TO FEBRUARY OF 1917)

Summary
The state of national communities on the territory of Belarusian provinces at an initial stage of World War I has been re-
ци

searched. Special attention has been paid to the national policy of the Russian Empire concerned to such ethnic groups as
Jews, Poles and Germans.
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 304.2(476)(430)

О. А. МЕТЕЖ

ел
БЕЛОРУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ПРОЕКТЫ ПО ПРЕОДОЛЕНИЮ ПОСЛЕДСТВИЙ
ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ КАТАСТРОФЫ (КОНЕЦ ΧΧ – НАЧАЛО ΧΧΙ в.)

кБ
Гродненский государственный университет им. Я. Купалы
(Поступила в редакцию 17.05.2011)

ау
26 апреля 2011 г. исполнилось 25 лет с момента аварии на Чернобыльской АЭС. По масштаб-
ности и последствиям загрязнения окружающей среды она явилась крупнейшей в истории ядер-
ной энергетики. Далеко не все могут представить истинные масштабы катастрофы, послед-

н
ствия которой Беларусь переживает до сих пор. Пострадало 25% территории, на которой про-
живало четверть населения республики. С карты страны исчезли более чем 430 населенных
пунктов. За 25 лет после аварии на ЧАЭС с загрязненных территорий эвакуированы и отселе-
ия
ны 138 тыс. человек, не менее 200 тыс. людей самостоятельно покинули территории радиоактив-
ного загрязнения. Более 1,1 тыс. человек, в том числе почти полмиллиона детей и подростков,
по-прежнему проживают на загрязненных территориях [3, с. 3, 8].
ем
23 марта 2011 г. Департамент по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской
АЭС Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь опубликовал сумму
ущерба, нанесенного чернобыльской катастрофой, в расчете на 30-летний период преодоления
ее последствий. Он оценивается в 235 млрд долларов. Мероприятия по минимизации послед-
ад

ствий аварии требуют значительных финансовых и материальных затрат, далеко выходящих


за пределы возможностей одного государства.
Инциденты, произошедшие в Японии на АЭС «Фукусима-1» в марте 2011 г., свидетельствуют
о том, что серьезные аварии, связанные с ядерной энергетикой, могут случиться и в высокораз-
ак

витых промышленных странах. Из случившегося в Чернобыле необходимо сделать соответству-


ющие выводы для того, чтобы предотвратить повторение такого рода аварий, а если такое все же
случится, как ликвидировать последствия катастрофы. Как показал пример с АЭС «Фукусима-1»,
на определенном этапе в будущем эти знания могут потребоваться и другим народам. Поэтому
ая

всесторонняя поддержка реализации программ помощи имеет большое значение не только для
пострадавшего от аварии населения Беларуси, Российской Федерации и Украины, но и для миро-
вого сообщества в целом.
ьн

Одной из первых стран, оказавших свою помощь народу Беларуси, пострадавшему от катастро-
фы на Чернобыльской АЭС, стала Германия. Она предоставила Республике Беларусь более 40 %
гуманитарной зарубежной помощи за послеаварийные годы (строительство специализирован-
ал

ных медицинских центров и подготовка специалистов для работы в них, лечение тяжелобольных
детей, поставка медикаментов, медицинского оборудования, продуктов питания, организация от-
дыха детей и др.) [1������������������������������������������������������������������������
2�����������������������������������������������������������������������
, с. 131]. С целью информирования о последствиях катастрофы, существую-
щих проблемах, а также результатах работы со стороны немецкого государства проводились
он

культурные мероприятия, направленные на налаживание и укрепление связей между народами,


развитие гуманитарного и культурного сотрудничества.
На сегодняшний день тема белорусско-германских культурных связей в области преодоления
ци

последствий на ЧАЭС исследована недостаточно. В периодической печати затрагивается в основ-


ном сфера гуманитарного сотрудничества по указанной проблеме. Это работы А. Русаковича [14],

62
На
и
А. Коляды [������������������������������������������������������������������������������������
7�����������������������������������������������������������������������������������
], В. Скворцова [1�����������������������������������������������������������������
6����������������������������������������������������������������
], М. Худой [19] и др. Также в периодической печати можно встре-
тить публикации, посвященные отдельным культурным мероприятиям, связанным с аварией на

ус
ЧАЭС. Это публикации А. Казак [5], И. Примак [13], С. Минскевича [9], Л. Коктыш [6] и др. Однако
до последнего времени не было создано комплексной работы, касающейся культурологической со-
ставляющей по вышеуказанной проблеме, что делает тему данного исследования актуальной.

ар
Исходя из недостаточной изученности проблемы, автор статьи ставит перед собой цель выя-
вить роль белорусско-германского культурного сотрудничества в контексте преодоления по-
следствий Чернобыльской катастрофы в конце ΧΧ – начале ΧΧΙ в.
В начале 90-х гг. ΧΧ в. значительное внимание со стороны Правительств Беларуси и Германии

ел
было уделено формированию договорно-правовой базы в сфере преодоления последствий Черно­
быльской катастрофы. 3 марта 1994 г. в ходе официального визита в ФРГ министра иностранных
дел Беларуси П. Кравченко был подписан Меморандум о взаимопонимании между Правительством

кБ
Республики Беларусь и Правительством Федеративной Республики Германия о содействии со-
трудничеству в целях смягчения результатов аварии на атомном реакторе в Чернобыле (Черно­
быльская помощь). Меморандум создал политическую платформу для поддержки общественных
и частных немецких инициатив, оказывающих значительную помощь Беларуси в решении Черно­

ау
быльских проблем [8, с. 584–586].
В этот же день министры иностранных дел Беларуси и Германии подписали Соглашение
о культурном сотрудничестве, которое предусматривало осуществление контактов в сфере искус-

н
ства, литературы, сотрудничество в области науки, образования, изучения языка стран-партнеров,
культурные обмены, деятельность средств массовой информации. Большое внимание уделялось
развитию контактов между общественными, церковными, спортивными организациями, творче­
ия
скими союзами, различными фондами, профсоюзами, молодежью, поддержке сотрудничества на
региональном и местном уровнях [11].
Важное значение для формирования общественного мнения в Германии, отношения немецко-
ем
го народа к проблеме преодоления катастрофы имели информационные мероприятия. Большую
работу в этом направлении проделали белорусские государственные и общественные организа-
ции, посольство Беларуси в Федеративной Республике Германия, деятели культуры и искусства.
С целью расширения информации проводились совместные благотворительные культурные ак-
ад

ции, выставки, конференции. Так, в 1994 г. в Белорусской государственной филармонии прошла


выставка живописных, графических, фотографических работ немецких (П. Хемельскамп, Д. Мёр­
кинг, У. Рюттен, К. Беранс, А. Хорст) и белорусских (Л. Щемелев, В. Толстик, В. Шкаруба, В. Гон­
чарук, В. Герасимов) художников. Эта выставка – результат почти двухлетнего сотрудничества
ак

художников самого старого творческого союза Германии из города Худе (Нижняя Саксония) и на­­
ших белорусских, из Минска. Белорусский благотворительный фонд «Детям Чернобыля» решил
провести в Германии благотворительную выставку-продажу работ белорусских известных ху-
дожников. Идея понравилась организаторам благотворительного движения в Германии и они сде-
ая

лали все, чтобы выставка, значительная часть средств от которой пошла в помощь больным де-
тям, имела успех в Германии [6, с. 1].
Большую роль в налаживании и укреплении связей между народами, гуманитарного и куль-
ьн

турного сотрудничества сыграла деятельность в Беларуси Гёте-Института Интер Национес, Меж­


дународного образовательного центра имени Йоханнеса Рау. В 1996 г. Гёте-Институт подгото-
вил и провел серию мероприятий, приуроченных к 10-летию Чернобыльской катастрофы. Акция
ал

состояла из трех частей: театрального проекта «Помни», фотовыставки «Эхо молчания» и пока-
за документального фильма Ю. Хощеватского «Оазис» [���������������������������������������
9��������������������������������������
, с. 8]. Авторами и постановщиками те-
атрального проекта «Помни» стали белорусский режиссер В. Еренькова и режиссер берлинского
театра «Гаукельштуль» А. Штаудт. Он представлял собой документальную драму, основанную
он

на реальных событиях и воспоминаниях тех, кто пережил трагедию 1986 г. Спектакль, основны-
ми действующими героями которого стали 13 детей-переселенцев, был показан в Государ­ствен­
ном молодежном театре, а затем во Фрайбурге, Штральзунде и Берлине.
ци

Фотовыставка «Эхо молчания» состоялась в Национальном музее истории и культуры Бела­


руси и знакомила с «Чернобыльской серией» фоторабот четырех белорусских художников: И. Сав­

63
На
и
ченко, С. Кожемякина, Г. Москалевой, В. Шахлевича. Они представили фотографии, сделанные
ими во время посещения Чернобыльской зоны. Дополнением к выставке стал выпущенный бу-

ус
клет, где собраны откровения художников, посетившие их в «зоне». По мотивам данной выстав-
ки в 1997 г. в Минске состоялась премьера видеофильма белорусского режиссера Ю. Хощеват­
ского «Эхо молчания» [���������������������������������������������������������������������
2��������������������������������������������������������������������
, с. 3].������������������������������������������������������������
����������������������������������������������������������
ри активном участии немецкой стороны был снят документаль-

ар
ный фильм Ю. Хощеватского «Оазис», рассказывающий о людях, которые живут в зоне отсе­ле­ния
на потерпевших от Чернобыльской катастрофы территориях.
Следующей акцией Института имени Гёте стало проведение в 1996 г. в Национальной библи-
отеке Беларуси выставки книг «Опасность» от Биржевого союза книготорговли Германии. На вы-

ел
ставке были представлены 260 изданий исключительно экологической тематики. После оконча-
ния срока экспонирования выставки все книги, представленные на ней, по решению Посоль­ства
Германии в Беларуси и организаторов мероприятия были переданы в дар Национальной библио-

кБ
теке Беларуси [5, с. 31].
В связи с 10-летием аварии на ЧАЭС состоялись выставки и концерты белорусских деятелей
искусства в Германии: выставка работ могилевского фотохудожника В. Титова в немецком горо-
де Кирххундеме, гастроли в городах Западной Германии детского ансамбля «Городенские соло-

ау
вейки», концерт мужского хора Брестского электромеханического концерна в немецком городе
Шлитц, концерты Камерного оркестра Республиканского учебного комплекса гимназии-коллед-
жа при Белорусской государственной академии музыки в Нижней Саксонии и др.

н
Чернобыльская катастрофа и ее последствия привлекли внимание немецкого общества. В 1997 г.
в Берлине была опубликована книга белорусской писательницы, лауреата многочисленных меж-
дународных премий С. Алексиевич «Чернобыльская молитва». Это художественно-документаль­
ия
ная книга, состоящая из интервью, которые писательница в течение нескольких лет вела с теми,
кого эта катастрофа непосредственно затронула: с жителями Припяти, ликвидаторами, врачами,
школьниками, учеными. Книга переиздавалась в Германии трижды: в 1998, 2006 и 2011 гг. В 1999 г.
ем
вышло новое ее издание под названием «Посмотри, как вы живете. Русские судьбы после Черно­
быльской катастрофы» [15, с. 41]. «Чернобыльскую молитву» комментаторы называют «лучшей
художественной книгой о человеческой трагедии Чернобыля». Спектакль по книге С. Алексиевич
был поставлен в двенадцати театрах Европы [10, с. 4].
ад

26 апреля 2000 г. в немецком городе Нинбурге открылся памятник жертвам техногенных ка-
тастроф «Чернобыльская мадонна» белорусского скульптора И. Казака [18, с. 3], а в 2002 г. в не-
мецком городе Вольфенбютель прошла выставка картин немецкого художника Д. Вегнера «Раны
заживают медленно – три жизни после Чернобыля», организованная благотворительной органи-
ак

зацией «Чернобыльская инициатива в пасторстве Шёппенштедт» [18, с. 16].


В связи с 15-летней годовщиной аварии на Чернобыльской АЭС Евангелическая церковь
Гессена и Нассау (ЕГЦН) совместно с Белорусским союзом журналистов и франкфуртским объеди­
нением «Жизнь после Чернобыля» приняли решение об издании двуязычного сборника «Живое пар-
ая

тнерство», рассказывающего о сложившихся в течение последних 10 лет белорусско-германских от-


ношениях. Книга содержит информацию о помощи, оказываемой инициативными группами и об-
щинами Евангелической церкви людям, живущим в пограничных областях Беларуси и Украины [4].
ьн

В 2001 г. в рамках проведения Международного фестиваля «Минская весна» при поддержке


посольств Германии, Литвы, Польши, России, Турции, Украины в Республике Беларусь был ор-
ганизован благотворительный гала-концерт. Среди участников был немецкий камерный хор
ал

«Cantus Domus» под руководством Р. Сахачевского, который выступил в сопровождении Госу­


дарственного камерного оркестра Беларуси под руководством Д. Зубова и при участии известного
белорусского музыканта А. Мильто. Большое впечатление на зрителей оказало произведение
«Время идет» в исполнении Академического симфонического оркестра Беларуси и Молодежного
он

джазового оркестра земли Северный Рейн-Вестфалия [1, с. 3].


Проведение большой культурно-образовательной программы было приурочено к 25-й годов-
щине аварии на ЧАЭС. Дортмундский международный образовательный центр и фонд «Мер­
ци

катор» в сотрудничестве с европейским объединением «����������������������������������


EUSTORY���������������������������
», а также Минским междуна-
родным образовательным центром им. Йоханнеса Рау создали в январе 2010 г. проект «25 лет

64
На
и
после Чернобыля. Путь к трансграничной культуре памяти» [22]. Он состоял из трех частей:
Люди – Места – Европейская солидарность. Первая часть проекта была направлена на поиск ин-

ус
формации и исследование документации, связанной с группой людей, которые одновременно
были и остаются спасителями и жертвами. В рамках этого проекта в Германии с января по
апрель 2011 г. действовала выставка немецкого фотографа Р. Любрихта под названием «Ликви­

ар
даторы – забытые спасители Европы», посвященная участникам работ по ликвидации послед-
ствий катастрофы на ЧАЭС. Она проходила в 25 населенных пунктах Германии, где организовы-
вались встречи с участием свидетелей Чернобыльской катастрофы. В рамках проекта был издан
второй альбом работ Р. Любрихта «Verlorene Orte / Gebrochene Biografien» («Утраченная земля /

ел
Разбитые судьбы») [23]. Издание первого его альбома фотографий «Чернобыль, 1986–2006» было
приурочено к двадцатилетию аварии на ЧАЭС [24].
Суть второй части проекта «Места» заключалась в том, что в рамках образовательной про-

кБ
граммы «EUSTORY» 50 молодых людей из разных стран Европы собирали информацию о Чер­
но­быле с января 2010 по февраль 2011 г. и обменивались ею в рамках Интернет-платформы с мо-
дератором (e-learning). Целью молодежной программы являлись побуждение молодых людей
к осознанной дискуссии на тему Чернобыля и повышение их интереса к проблемам, актуальным

ау
как сегодня, так и в будущем (изменение климата, энергоснабжение, защита окружающей среды).
Третья часть проекта «Европейская солидарность» была посвящена деятельности Черно­быль­
ских инициативных групп, которые благодаря пожертвованиям и волонтерской работе и до се-

н
годняшнего дня оказывают помощь пострадавшим в Беларуси и на Украине. В его рамках в апре-
ле 2011 г. прошла Международная партнерская конференция, в���������������������������������
проведении которой пр����������
иняли уча-
стие около 400 представителей из 12 стран мира. Цель конференции – обсудить новые перспек­тивы
ия
оказания помощи пострадавшим и европейского сотрудничества, используя имеющийся опыт
от партнеров. Кроме того, в марте 2011 г. МОЦ Дортмунд представил книгу под названием «Чер­
нобыль и европейская солидарность», где впервые широкой общественности представлены исто-
ем
рия, деятельность и условия работы европейского движения помощи пострадавшим от Черно­
быльской катастрофы. В книге также освещен вопрос о том, какие новые формы европейской
культуры памяти Чернобыльской трагедии возникли за последние десятилетия [21].
Инициатором следующего проекта стал Департамент по ликвидации последствий катастро-
ад

фы на Чернобыльской АЭС Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь.


Он организовал международную выставку «Чернобыль и Беларусь: прошлое, настоящее, буду-
щее» в странах Европейского союза. С февраля по май 2011 г. экспозиция демонстрировалась
в Чехии, Австрии, Швейцарии, Германии, Нидерландах и Бельгии. Выставка состояла из несколь­
ак

ких компонентов: экспозиции с рисунками ребят, занявшими призовые места на проведенном


в 2009 г. конкурсе «Чернобыль: прошлое, настоящее, будущее»; каталога детских рисунков
«Мы так чувствуем» и каталога картин белорусских художников «Боль, нарисованная кистью»
(М. Савицкий, В. Барабанцев, В. Гордеенко, В. Кожух, С. Федоренко, В. Шкарубо, В. Шматов);
ая

электронной презентации о последствиях Чернобыльской катастрофы в Беларуси и их преодоле-


нии. Цель выставки – показать жителям Европы и партнерам республики реальную постчерно-
быльскую ситуацию в Беларуси, усилия государства по преодолению последствий аварии на ЧАЭС,
ьн

их результаты, а также существующие проблемы, которые страна продолжает системно, после-


довательно решать спустя 25 лет после катастрофы [13, с. 6]. Также Департамент подготовил
спецвыпуск журнала «Возрождаем родную землю» на русском и английском языках, посвящен-
ал

ный 25-й годовщине катастрофы на Чернобыльской АЭС и предназначенный для информирова-


ния белорусской и международной общественности [3].
Важное значение для Беларуси и мирового общества имели научные исследования, направ-
ленные на выяснение проблем воздействий аварии на человека и окружающую среду. Германские
он

и белорусские ученые и специалисты приняли активное участие в работе крупнейших междуна-


родных конференций и симпозиумов, посвященных Чернобыльской катастрофе: в Между­на­
родном симпозиуме «Влияние радиации на щитовидную железу» (1992, Минск), Международной
ци

конференции «Наука и медицина – Чернобылю» (1993, Минск), Международных конгрессах «Мир


после Чернобыля» (1994, 1996, Минск), Международной конференции «Чернобыль 20 лет спустя.

65
На
и
Стратегия восстановления и устойчивого развития пострадавших регионов» (2006, Минск, Гомель),
научно-практической Белорусско-немецкой конференции «Диагностика, лечение, профилактика

ус
патологии щитовидной железы и сопутствующих заболеваний в современных экологических ус-
ловиях Беларуси» (2007, Минск), Международной научно-практической конференции «Черно­
быль­ские чтения» (2007–2010, Гомель) и др.

ар
Таким образом, на протяжении всех постчернобыльских лет Германия играла особую роль
в оказании поддержки белорусскому народу в преодолении и минимизации последствий аварии,
стабильно и прочно удерживала лидирующее положение по объемам поставляемой нам гумани-
тарной помощи, выступала координатором сближения и примирения двух народов. Передача

ел
и обмен информации реализовывались посредством проведения культурных и научно-образова-
тельных мероприятий.����������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������
Анализ публикаций позволяет сделать вывод, что основная их масса при-
ходилась на юбилейные даты аварии на ЧАЭС. При этом ведущими стали проекты в области

кБ
изобразительного искусства, литературы и науки. По нашим подсчетам, за 25 лет было проведе-
но более 100 таких мероприятий. Наиболее интенсивно культурные связи в области преодоления
последствий на Чернобыльской АЭС развивались в начале 1990-х гг. В конце 1990-х гг. на их раз-
витие негативно отразилось ухудшение политических отношений между двумя странами.

ау
Однако «уважительное отношение к чужой боли, подкрепленное не заявлениями, а реальными
поступками, желание помочь – это тот мощный потенциал нашего сотрудничества, который не
в состоянии перечеркнуть никакие ограничения на политическом уровне» [17, с. 10]. Масштабы

н
совместных благотворительных проектов, опыт реализации белорусско-германских Чернобыль­
ских программ свидетельствуют о том, что контакты в этой сфере в последние годы приобретают
все более важное значение в рамках всего комплекса двусторонних отношений. Развиваются
ия
и крепнут дружеские связи между людьми наших стран, идет интенсивный диалог.

Литература
ем
1. Берасцень, С. Музыканты разам з намі / С.Берасцень // Літаратура і мастацтва. – 1997. – 27 крас.
2. Васілеўскі, П. Пачуць рэха / П. Васілеўскі // Літаратура і мастацтва. – 1997. – 28 ліст.
3. Возрождаем родную землю / Департамент по ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС М-ва по чрезвы-
чайным ситуациям Респ. Беларусь, Филиал «Белорус. отд-ние Рос.-белорус. информ. центра по проблемам послед-
ад

ствий катастрофы на ЧАЭС «РНИУП» Ин-т радиологии». – Минск: Ин-т радиологии, 2010, спецвып. – 27 с.
4. Живое партнерство = Lebendige Partnerschaften / сост. Ф. Дорн. – Минск: Белорус. Союз журналистов, 2001. – 189, [2] с.
5. Казак, А. Немецкие книготорговцы представили экологическую литературу у себя / А. Казак // Белорусская
газета. – 1996. – 29 апр.
ак

6. Коктыш, Л. Мастацтва і дабрачыннасць не маюць межаў / Л. Коктыш // Добры вечар. – 1994. – 29 ліст.
7. Коляда, А. Беларусь – Германия: гуманитарное сотрудничество / А. Коляда // Беларусь в мире. – 2002. – №4(24). –
С. 42–43.
8. Кравченко, П. К. Беларусь на переломе: дипломатический прорыв в мир: выступления, статьи, интервью,
беседы, дипломатические документы и переписка. Учеб.-метод. пособие / П. К. Кравченко. – Минск: БИП-С Плюс,
ая

2009. – 636 с.
9. Мінскевіч, С. Хмара чорнага пылу над дарогай / С. Мінскевіч // Культура. – 1996. – 23–29 крас.
10. Орлова, Т. Молитва за убитую любовь / Т. Орлова // Рэспубліка. – 2002. – 26 крас.
11. Пагадненне паміж Урадам Рэспублікі Беларусь і Урадам Федэратыўнай Рэспублікі Германія аб культурным
ьн

супрацоўніцтве: падпісана Урадам Рэсп. Беларусь, 3 сак. 1994 г. – Мінск, 1994.


12. Посольство Республики Беларусь в Федеративной Республике Германия: [Материал подготовлен сотрудни-
ками посольства Респ. Беларусь в ФРГ] // Вестник М-ва иностр. дел. – 1997. – № 2. – С. 130–136.
13. Примак, И. Боль, нарисованная кистью / И. Примак // Народная газета. – 2011. – 8 февр.
ал

14. Русакович, А. В. Белорусско-германское сотрудничество в 1990-х гг. по преодолению последствий


Чернобыльской катастрофы /А. В. Русакович // Белорус. журнал междунар. права и междунар. отношений. – 1999. –
№4. – С. 59–63.
15. Сакалоўскі, У. Беларуска-нямецкае культурнае ўзаемадзеянне ў XX ст.: тэндэнцыі і кірункі / У. Сакалоўскі //
Роднае слова. – 2000. – №7. – С. 37–42.
он

16. Скворцов, В. Диалог и взаимодействие / В. Скворцов // Беларусь в мире. – 2002. – №3(23). – С. 13–14.
17. Хвостов, М. Внешняя политика Республики Беларусь: прагматизм в отстаивании национальных интересов /
М. Хвостов // Беларусь в мире. – 2002. – №3(23). – С. 6–11.
18. Хроніка культурнага жыцця. – 2002. – №10. – М-ва культуры Рэспублікі Беларусь, Нац. б-ка Беларусі. – Мінск,
ци

2002. – С. 16.
19. Худая, М. Чернобыльская катастрофа – боль общая / М. Худая // Беларусь в мире. – 2002. – №3(23). – С. 15–16.

66
На
и
20. «Чарнобыльская мадонна» ў Нінбургу // ЛіМ. – 2000. – 26 мая.
21. Junge-Wentrup, P. Tschenobyl und die europäische Solidaritätbewegung. – Dortmund: Internat. Bildungs- und Be­

ус
gegnungswerk (IBB), Verlag Books on Demand GmbH, Norderstedt, 2011, 1, neue Ausg. – 238 s.
22. Internationales Bildungs- und Begegnungswerk Dortmund (IBB). 25 Jahre nach Tschernobyl [Electronic resourse]. –
Mode of access: http://www.ibb-d.de/tschernobyl_das_projekt.html. – Date of access: 20.04.2011.
23. Lubricht, R. Verlorene Orte, gebrochene Biografien / R. Lubricht. – Dortmund: Internat. Bildungs- und Be­gegnung­

ар
swerk (IBB), 2011. – 120 s.
24. Lubricht, R. Tschernobyl, 1986–2006: Leben mit einer Tragödie / R. Lubricht, A. Kliashchuk. – Bremen: Carl Ed.
Schünemann, 2006. – 163 s.

ел
O. A. METEZH

BELARUSIAN-GERMAN PROJECTS FOR THE CHERNOBYL DISASTER AFTER-EFFECTS NEGOTIATION


(END XX – BEGINNING XXI)

кБ
Summary
Article is devoted to investigation of main directions in the Belarusian-German cultural cooperation for alleviating the
consequences of the Chernobyl disaster. Rendered by Germany assistance in overcoming the consequences of the catastrophe
had a great importance for the people of Belarus. Over 40 % of all humanitarian foreign aid has been come from Germany

ау
during the post-disaster years. From the direction of German state many cultural events aimed at establishing and strengthen-
ing of relations between the peoples and developing of humanitarian and cultural collaboration have been held. Much of ac-
tivities has been made in aims to inform the people about the consequences of the catastrophe, the actual problems as well as

н
about results of the related work. Activities of the Goethe Institute Inter Nationes and International educational centre of
Johannes Rau in Belarus have played a large role in their realization.
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
МАСТАЦТВАЗНАЎСТВА, ЭТНАГРАФІЯ, ФАЛЬКЛОР

УДК 246.3(476)«17»

ел
Г. А. ФЛІКОП
АБРАЗЫ Ў ІНТЭР’ЕРАХ УНІЯЦКІХ ЦЭРКВАЎ ПРУЖАНСКАГА ДЭКАНАТА

кБ
Ў СЯРЭДЗІНЕ XVIІІ ст.

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

ау
(Паступіў у рэдакцыю 04.09.2012)

На працягу апошніх трох дзесяцігоддзяў у айчыннай гістарыяграфіі надавалася дастаткова


пільная ўвага беларускай іканапіснай спадчыне. Пачынаючы з 1980-х  гг. у навуковым друку

н
з’яўляюцца працы Н. Ф. Высоцкай [7; 8], Э. І. Вецер [2], І. М. Быцевай [1], Ю. В. Хадыкі [15],
Ю. А. Піскуна [14] і інш. Пытанні, якія ўзнімаліся ў даследаваннях мастацтвазнаўцаў, былі пры­
свечаны атрыбуцыі помнікаў (аўтарства, датаванне і г. д.) [2; 14], асаблівасцям іканаграфіі [7–9],
ия
разьбяных фонаў абразоў [1]. Між тым некаторыя аспекты, важныя ў вывучэнні беларускага
іканапісу, засталіся незакранутымі або амаль не разглядаліся. Да ліку апошніх належыць пы­
танне пра «бытаванне» абразоў у сакральнай прасторы храма, інакш кажучы – месцы размяшчэння
ем
абразоў: іканастасы, алтары, сцены, менсы. Гэта асабліва актуальна ў даследаванні ўніяцкага іка­
напісу, які прадстаўляе найбольш значны пласт сакральнай жывапіснай спадчыны нашых зямель
XVIІ–XVIІІ стст. На першы погляд гэтае пытанне не з’яўляецца мастацтвазнаўчым і не датычыцца
вывучэння абраза як твора жывапісу, а больш належыць да пытанняў культуралогіі, гісторыі, рэ­
ад

лігіязнаўства. Аднак наяўнасць ці адсутнасць іканастасаў ва ўніяцкіх цэрквах вызначала не толькі


размяшчэнне абразоў у інтэр’еры храма, але і ўплывала на выбар матэрыялу для выканання твораў
іканапісу, іх памеры, сюжэты, мастацка-вобразны і стылістычны лад.
ак

З беларускіх даследчыкаў пытанне размяшчэння ўніяцкага абраза закраналі Ю. В. Хадыка [15]


і А. А. Ерашэвіч [16–17]. Навукоўцамі адзначалася, што кардынальныя змены ў абсталяванні інтэр’е­
раў уніяцкіх храмаў адбыліся пасля Замосценскага сабора 1720 г. З гэтага часу захоўваемая раней
у грэка-каталіцкай царкве праваслаўная літургія замянялася каталіцкай імшой. Змены ў набажэн­
ая

стве вымагалі і пераабсталявання ўніяцкіх храмаў на лацінскі лад. На думку даследчыкаў, менавіта
з гэтага часу пачынаюцца істотныя пераўтварэнні ў інтэр’еры грэка-каталіцкай царквы: здымаюц­
ца іканастасы, узводзяцца бакавыя алтары, мяняецца размяшчэнне прастола і інш. Трэба ўсё ж
адзначыць, што працэс пераабсталявання не адбыўся хутка, ён праходзіў досыць прыцяглы тэрмін
ьн

і набываў своеасаблівыя формы. Інтэр’еры храмаў не мелі агульнага тыповага аблічча.


Мэта дадзенага артыкула заключаецца ў тым, каб на падставе архіўных крыніц выявіць
асаблівасці ўнутранага абсталявання ўніяцкага храма ў сярэдзіне XVIII ст. на прыкладзе цэркваў
ал

Пружанскага дэканата, а таксама прасачыць, як гэта паўплывала на стан іканапіснага мастацтва.


У цэлым слушныя меркаванні даследчыкаў, прыведзеныя вышэй, можна разгарнуць
падрабязней і выявіць новыя звесткі пры вывучэнні архіўных матэрыялаў, найбольш каштоўнымі
з якіх для дадзенага даследавання з’яўляюцца пратаколы (або акты) візітацый уніяцкіх цэркваў.
он

У апошні час назіраецца цікавасць навукоўцаў да гэтага віду гістарычных крыніц1.


1
У 2009 г. Д. В. Лісейчыкавым было здзейснена выданне, у якім прадстаўлены пратаколы візітацый уніяцкіх
ци

цэркваў Мінскага і Навагрудскага сабораў 1680–1682 гг. з фондаў Нацыянальнага гістарычнага архіва Беларусі [3]. У
прадмове да зборніка аўтарам прыводзяцца звесткі пра ранейшыя спробы выдання такога роду дакументаў, а таксама –
пра сучасныя, здзейсненыя ўкраінскімі і польскімі даследчыкамі [3, с. 5].

68
На
и
Візітацыі – рэгулярныя праверкі, якія праводзіліся або генеральным візітатарам (генеральныя
візітацыі), або дэканам у падначаленых яму цэрквах (дэканскія праверкі). У спецыяльную кнігу

ус
паводле вызначанай схемы візітатар падрабязна занатоўваў даныя, якія датычыліся царквы і яе
інвентару. Улічваючы падрабязнасць звестак і іх шматбаковасць, такія дакументы з’яўляюцца
каштоўнай крыніцай па вывучэнні разнастайных пытанняў уніяцкай царквы2.

ар
Дадзены артыкул грунтуецца на двух дакументах: актах візітацыі Пружанскага дэканата,
праведзеных у 1725 і 1759  гг. Найбольш ранняя з названых крыніц захоўваецца ў Люблінскім
дзяржаўным архіве [4]. У дакуменце, акрамя апісання Пружанскага дэканата, прыведзены пра­
таколы агляду храмаў іншых царкоўна-адміністрацыйных адзінак. Крыніца 1759 г., якая захоў­

ел
ваецца ў Дзяржаўным гістарычным архіве Літвы ў г. Вільні, уяўляе сабой кнігу на 450 старонках,
напісаную польскай мовай з лацінскімі і царкоўна-славянскімі ўстаўкамі, і ахоплівае пяць дэ­
канатаў Брэсцкай дыяцэзіі: Пружанскі, Кобрынскі, Камянецкі, Палескі, Уладаўскі3 [6].

кБ
Навуковая значнасць дадзеных архіўных крыніц заключаюцца ў тым, што яны даюць досыць
поўнае ўяўленне пра абсталяванне цэркваў Пружанскага дэканата ў XVIІІ ст. Улічваючы такую
ўнікальнасць дакументаў, бачыцца неабходным паводле іх узнавіць падрабязнае апісанне інтэр’е­
раў храмаў, месцы размяшчэння абразоў, а таксама прасачыць узаемасувязі паміж сюжэтамі тво­

ау
раў іканапісу і бытаваннем апошніх у сакральнай прасторы царквы. Акрамя таго, названыя
крыніцы з інтэрвалам у чвэрць стагоддзя даюць уяўленне пра змены, якія адбываліся ў абста­
ляванні інтэр’ераў храмаў за гэты прамежак часу.

н
Паводле візітацыі 1725 г., Пружанскі дэканат быў вельмі дробны: у яго склад уваходзіла толь­
кі 7 храмаў4 [4]. На жаль, апісанні іх інтэр’ераў не настолькі падрабязныя, як у больш познім да­
ку­менце, тым не менш занатаваныя звесткі прадстаўляюць цікавасць і даюць пэўную інфар­
ия
мацыю па разглядаемым пытанні. Неабходна падкрэсліць, што ў 1725 г. ва ўсіх звізітаваных
цэрквах знаходзіліся іканастасы (уніяцкі дэканат хоць і называецца Пружанскім, але ў 1725 г.
з гэтага населенага пункта ніводная царква не была грэка-каталіцкай) (мал. 1). Гэта цалкам абвяр­
ем
гае выказванне Г. Я. Кіпрыяновіча, які ў сваёй працы «Исторический очерк православия, като­
личества и унии в Белоруссии и Литве» адзначае: «Ещё задолго до Замойского собора (1720 г. –
Ф. Г.) сняты были в большинстве униатских церквей иконостасы» [10, c. 170].
Апісанні храмаў 1725  г., якія адбываліся ўжо пасля названага Сабора, сведчаць пра тое, што
ад

ніякіх пастаноў пра тэрміновае пераабсталяванне на лацінскі лад прынята не было: іканастасы, якія
існавалі дагэтуль у храмах, працягвалі там захоўвацца і выконваць сваю літургічную функцыю.
Аднак ужо ў гэты час назіраецца пэўная пераходная стадыя паміж праваслаўнай і каталіцкай
абраднасцю: пачынаюць узнікаць сведчанні «лацінізацыі». У двух храмах (засімавіцкі і макранскі)
ак

у 1725 г. адначасова з іканастасамі існавалі і архітэктурныя бакавыя алтары [4, арк. 124 адв.; 129].


Функцыю апошніх у яшчэ трох храмах (чарналозскі, сухапольскі, шарашоўскі) выконвалі абразы
мясцовага чыну з падстаўленымі да іх менсамі [4, арк. 125 адв.; 126 адв.; 128] (мал. 2). Гэтая з’ява ў
ая

2
З беларускіх даследчыкаў да іх звярталася С. В. Марозава, якая вывучала ўніяцкую культурную спадчыну [13];
Д. В. Лісейчыкаў, навуковая праца якога прысвечана парафіяльнаму ўніяцкаму святарству [12]; Ю. М. Лаўрык, чые
артыкулы асвятляюць пытанні царкоўных і кляштарных кнігазбораў [11].
ьн

3
Структура візітацыйных актаў у дакументах 1725 і 1759  гг. фактычна аднолькавая. Апісанне цэркваў пачы­
наецца з імя візітатара і звестак пра дату правядзення праверкі. Структура пратакола па кожнай царкве складаецца
з вызначаных раздзелаў, назвы якіх запісаны большымі літарамі пасярод радка: агульныя звесткі пра царкву (тытул,
месца знаходжання, матэрыял будавання, архітэктурная канструкцыя; раздзел пачынаецца са слова «cerkiew» і назва
ал

царквы); сакраманты (sanctissimum sacramentum); алтар і абразы (ołtarze y obrazy); неабходныя для богаслужэння рэчы
(apparata y alby); металічныя прадметы (srebro cyna); царкоўныя кнігі (xięgi cerkiewne); могілкі (cmętarz); плябанія
(plebanja y pleban); парафія і парафіяне (parochia y parochianie). Апошнім раздзелам у апісанні кожнай царквы
з’яўляецца «dekret reformationis» (уключаў заўвагі, парады, распараджэнні парафіяльнаму святару), часам уводзіўся
он

і да­датковы раздзел «dokumenta», куды перапісваўся тэкст важных дакументаў пэўнай царквы (фундушы і г. д.), а так­
сама ў некаторых пратаколах прысутнічае раздзел «dochody cerkiewne» (царкоўны прыбытак). Для даследавання
іканапісу найбольш важнай часткай дакументаў з’яўляецца «ołtarze y obrazy», але карысныя звесткі ёсць і ў раздзеле
«srebro cyna», дзе згадваліся металічныя воты таго ці іншага абраза, шаты, кароны, а таксама апісваліся іконы,
ци

створаныя на бляшаных, медных або алавяных дошках


4
На той час у межах Брэсцкай епархіі захоўвалася даволі значная колькасць праваслаўных храмаў, не пераведзе-
ных ва ўніяцтва.

69
На
и
ус
ар
ел
кБ
н ау
ия
ем
ад

Мал. 1. Іканастасы ва ўніяцкіх храмах Пружанскага дэканата ў 1725 г.

далейшым набыла яшчэ большае распаўсюджанне і сталася своеасаблівым, адметным і ўласцівым


выключна грэка-каталіцкаму храму спосабам арганізацыі яго нутраной сакральнай прасторы.
ак

Паводле візітацыі 1759 г. у склад Пружанскага дэканата ўваходзіла 20 храмаў5 (мал. 3). У дзе­
вя­ці з іх, што складае 45%, знаходзіліся іканастасы. Так, у пружанскай царкве Нараджэння
Хрыстова «Deijsus6 podług dawnego orgentalney Cerkwi zwyczaiu zamyka�������������������������
�������������������������������
w�����������������������
������������������������
sobie�����������������
����������������������
w���������������
����������������
pierwszey�����
��������������
kon-
����
ая

dignacij cztyry obrazy»7 (курсіў наш. – Ф. Г.) [6, c. 1]. У куплінскй царкве таксама прытрымліваліся
старажытных традыцый: «w pierwszey kondygnacij zawieraiący drzwi troie podług zwyczaiu»8
(курсіў наш. – Ф. Г.) [6, c. 29]. Дарэчы, візіты (пратаколы візітацый) храмаў Пружанскага дэканата
1759 г. – адзіныя выяўленыя намі дакументы, дзе візітатар спасылаўся на «старыя звычаі». У іншых
ьн

крыніцах пры згадваннях іканастасаў такіх характарыстык няма.


Аднак у названы перыяд, як і ў 1725 г., назіраюцца прыкметы лацінізацыі (мал. 4). У згаданай
пружанскай царкве пры абразах «Успенне» і «Маці Божая» з мясцовага чыну былі прыстаўлены
ал

менсы, і гэтыя іконы адначасова выконвалі функцыю бакавых алтароў: «po prawey ręce tych drzwi
(Царская Брама. – Ф. Г.) iest obraz razem y ołtarz»9 [6, c. 1]. І тут жа візітатар абагульняе: «Oltarze
он

5
У дакуменце апісаны 19 цэркваў і адна капліца: у в. Хорава пры царкве Св. Яна Багаслова, у якой на момант
правядзення візітацыі і ажыццяўлялася набажэнства замест царквы, закрытай на час рамонту [6].
6
У пратаколах візітацый слова «Deijsus» выкарыстоўваецца ў значэнні «іканастас».
7
Іканастас, паводле старога звычаю ўсходняй царквы, змяшчае ў першым чыне чатыры абразы – тут і далей пе-
ци

раклад з польскай мовы наш.


8
У першым чыне, паводле звычаю, знаходзяцца трое дзвярэй.
9
Справа ад тых дзвярэй ёсць абраз, які адначасова з’яўляецца алтаром.

70
На
и
ус
ар
ел
кБ
н ау
ия
ем

Мал. 2. Бакавыя алтары ва ўніяцкіх храмах Пружанскага дэканата ў 1725 г.


ад

wszystkie siedym…»10  [6,  c.  2]. Адсюль відавочна, што ў гэтую колькасць уключаны не толькі
згаданыя ў пратаколе пяць архітэктурных алтароў (галоўны алтар і 4 бакавыя: «Нараджэння
Хрыстова», «Дабравесця», «Узвядзення Крыжа» і, верагодна, «Тройцы Старазапаветнай»), але і 2 абра­
ак

зы іканастаса з падстаўленымі да іх менсамі.


У макранскай Петрапаўлаўскай царкве архітэктурны алтар толькі адзін, а функцыі бакавых
алтароў зноў-такі выконвалі абразы мясцовага чыну іканастаса, да якіх прыстаўлены мен­сы [6, c. 77].
У шарашоўскай царкве Маці Божай архітэктурных алтароў два: галоўны і бакавы Пятра і Паўла.
ая

У якасці яшчэ двух служылі абразы мясцовага чыну пры менсах. Візітатарам ад­значаецца, што
іканастас гэтай царквы ўжо стары, тое ж самае датычыцца і іканастаса куп­лін­скай царквы Нара­
джэння Маці Божай, і, акрамя таго, у апошнім не хапала абраза: злева ад Цар­скай Брамы з самага
ьн

боку «miesce puste» (пустое месца) [6, c. 29].


У асноўным іканастасы, змешчаныя ў цэрквах Пружанскага дэканата ў 1759 г., мелі па два чыны:
адзін – мясцовы, другі – апостальскі (канструкцыя іканастасаў у дакуменце 1725 г., на жаль, не апіс­
ваецца). Гэта датычыцца цэркваў у Купліне, Бярозе, Мокрым  [6,  c.  29,  61–62,  76]. У Чарналозах
ал

іканастас меў адзін чын, а ўверсе над іканастасам знаходзіліся тры абразы, пра якія больш па­дра­
бязных звестак няма [6, c. 79]. Не зразумела, ці з’яўляліся яны некалі верхнім чынам, ці не. У пру­жан­
скай царкве Нараджэння Хрыстова і шарашоўскай іканастас складаўся з трох чыноў.
он

Адзіная з разглядаемых цэркваў, якая мела чатырох’ярусны іканастас, – у в. Малечы [6, c. 37].


Структура іканастаса была наступнай: першы чын – мясцовы, другі – святочны, трэці – апо­
стальскі, чацвёрты – прарочы. Апісаныя ў дакуменце іканастасы сведчаць пра выключную важ­
ци

насць менавіта апостальскага чыну, які поруч з мясцовым прысутнічае ва усіх апісаных у пра­
10
Алтароў усіх сем.

71
На
и
ус
ар
ел
кБ
н ау
ия
ем

Мал. 3. Іканастасы ва ўніяцкіх храмах Пружанскага дэканата ў 1759 г.

таколах візітацый выпадках. Гэта падмацоўвае выказаныя даследчыкамі заўвагі: «Ёсць ускосныя
ад

сведчанні, што ў даўніяцкую эпоху беларускі іканастас меў дэісусны чын. Аднак унія рашуча
замяняе яго чынам апостальскім, што істотна змяняе праграму цэлага комплексу» [6, c. 69].
У некаторых выпадках канструкцыя іканастаса застаецца не зусім зразумелай. Так, у суха­
ак

польскім храме згадваюцца Царская Брама і абразы паабапал яе – мясцовы чын, а таксама іконы
над брамай – Архірэй і над ім у самым версе – Укрыжаванне. А пры гэтым абразы Апосталаў,
якія мусілі знаходзіцца паабапал выявы Архірэя, не ўпамінаюцца. Магчыма, у дадзеным выпадку
апостальскі чын быў прадстаўлены толькі адным абразом.
ая

На месцы іканастаса ў некаторых храмах знаходзіліся іншыя канструкцыі. Так, у пру­


жанскай царкве Святой Параскевы «…idzie struktura wsciąż od sciany do sciany zamiast deijsusa»11.
Прычым, што за «структура» з пратаколу не зразумела, аднак там адзначана, што яна «nowa ���� sto-
ьн

larskiey piękney roboty ieszcze nie malowana», і ў ёй знаходзяцца двое дыяканскіх дзвярэй, а так­
сама яшчэ не скончаная Царская Брама [6, c. 25]. Наяўнасць брамаў і дазваляе сцвярджаць, што
гаворка ідзе пра іканастас, бо, па ўсёй верагоднасці, выконвалася яго літур­гічная роля. А тое,
што дадзеная структура была новай, дае магчымасць выказаць здагадку, што яна была якраз
ал

прызначана для размяшчэння на ёй абразоў (і фарміравання іканастаса), якія на момант візітацыі


яшчэ не былі ўсталяваны.
Калі цэрквы з іканастасамі складалі 45% ад усіх храмаў Пружанскага дэканата, то амаль
он

такая ж колькасць была з агароджамі. Напрыклад, у пружанскай царкве Святога Спаса «�������� z�������
a������
deij-
�����
sus … sluzą balki drewniane prostey rоbоty»12  [6,  c.  17]; тое ж самае сказана і пра блудзенскую
ци

11
Замест іканастаса ўздоўж ад сцяны да сцяны змешчана структура… новая, добрай сталярнай работы, яшчэ не
фарбаваная.
12
Іканастасам служаць драўляныя бэлькі простай работы.

72
На
и
ус
ар
ел
кБ
н ау
ия
ем

Мал. 4. Бакавыя алтары ва ўніяцкіх храмах Пружанскага дэканата ў 1759 г.


ад

царкву Святога Мікалая [6, c. 57]; у царкве Узвядзення Крыжа в. Равяцічы «zamiast deijsusu idą
kratki drewniane prostey roboty»13 [6, c. 41]. Часам канструкцыя крыху ўскладнялася: у мураўскай
царкве Святых Кузьмы і Дзям’яна «����������������������������������������������������������������
z���������������������������������������������������������������
amiast���������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������
deijsusu������������������������������������������������
�����������������������������������������������
kratki�����������������������������������������
����������������������������������������
drewniane�������������������������������
������������������������������
w�����������������������������
����������������������������
dole������������������������
�����������������������
prostey����������������
���������������
roboty���������
, �������
a������
�����
w����
���
go-
ак

rze na balku krzyz…»  [6, c. 83].


14

Тое ж самае датычыцца і чарнякоўскай царквы Святога Мікалая, дзе «deijsusa niema, tyłko tran
duży od sciany do sciany, w gorze na ktorym stoi mały obrazek Pana Jezusa Ukrzyżowanego»15 [6, c. 54].
У забабскай царкве Святога Юрыя Пакутніка «������������������������������������������������
obraz�������������������������������������������
������������������������������������������
Pana��������������������������������������
�������������������������������������
Jezusa�������������������������������
������������������������������
Ukrzy�������������������������
ż������������������������
owanego�����������������
����������������
na��������������
�������������
p������������
ł�����������
otnie������
�����
malo-
ая

wany in loco deijsusu posrodku przybity»  [6, c. 73].


16

У сялецкай царкве Апекі Маці Божай таксама не было іканастаса, а замест яго – агароджа
такарнай работы [6, c. 65]. З цэркваў Пружанскага дэканата гэта адзіны прыклад, калі драўляны
ьн

выраб выкананы на такарным станку. У астатніх выпадках сустракаюцца працы «snycerskiego


rzniencia» (разьбяныя па дрэве) або «stolarskiey roboty» (сталярнай работы).
Да канца застаецца не зразумелай роля гэтых «бэлек», «кратак», «структур» і іншых кан­струк­
ал

цый. Па ўсёй верагоднасці, у літургічным сэнсе яны выконвалі функцыю іканастаса: ад­дзялялі
алтарную частку. Тады можна казаць пра прэваліраванне сярод цэркваў Пружанскага дэкана­
та храмаў, дзе набажэнства праводзілася паводле грэчаскага абраду. Іх колькасць складае 90%
(з іх 45% – дзе знаходзіўся іканастас з абразамі, астатнія 45% цэркваў мелі на яго месцы агароджы).
он

13
Замест іканастаса ідзе драўляная агароджа простай работы.
14
Замест іканастаса драўляная агароджа ўнізе простай работы, а ўгары – на бэльцы крыж.
ци

15
Іканастаса няма, ёсць толькі вялікая агароджа ад сцяны да сцяны, уверсе на якой стаіць маленькі абразок
«Укрыжаванне».
16
Абраз «Укрыжаванне», пісаны на палатне, прыбіты пасярэдзіне на месцы іканастаса.

73
На
и
Пацвярджэннем гэтай думкі могуць служыць звесткі пра царкву Узвядзення Крыжа паміж
в. Ліноўцы і Аранчыцы: «deijsusa niema. Tylko na tych miast kratka z drzwiczkami po srodku ten ołtarz

ус
wielki przedzielaiąca...»17 [6, c. 33]. Такое апісанне з’яўляецца больш дакладным, чым ва ўсіх пры­ве­
дзеных вышэй выпадках, паколькі пазначана функцыя гэтай агароджы. Яна была прызначана, каб
аддзяліць алтар ад агульнага інтэр’ера храма, а значыць, выконвала ролю іканастаса.

ар
Абагульняючы звесткі пра асаблівасці абсталявання інтэр’ераў цэркваў Пружанскага дэка­на­
та варта падкрэсліць, што ў 1725 г. іканастасы знаходзіліся ва ўсіх сямі апісаных храмах (мал. 1),
а ў 1759 г. яны захоўваліся ў дзевяці з дваццаці, а таксама ў такой жа колькасці цэркваў іх літур­
гічную функцыю выконвалі простыя драўляныя агароджы (мал. 3). Акрамя таго, адначасова з гэ­

ел
тым у храмах на ўзор каталіцкіх касцёлаў узводзяцца і бакавыя алтары. Такім чынам, тут назі­раецца
цікавая, на першы погляд пераходная стадыя ад грэчаскага тыпу вырашэння царкоўнага інтэр’ера
да лацінскага. Аднак пераход канчаткова так і не адбыўся. Пра гэта сведчыць дакумент «Ведомости

кБ
об устройстве церквей» за 1837 г., які захоўваецца ў Дзяржаўным гістарычным архіве Літвы [5].
У 30-я гг. ХІХ ст. фактычна ішла падрыхтоўка да скасавання Уніі (што адбылося ў 1839 г.).
Каб уніяцкія цэрквы з большай лёгкасцю можна было перавесці ў праваслаўе, іх унутранае аб­
сталяванне замянялі на адпаведнае грэчаскаму абраду18.

ау
У 1837 г. у склад Пружанскага дэканата ўваходзілі 25 цэркваў, у 15 з іх іканастасы па распа­
раджэнню ўжо былі ўсталяваны, у 2 – пабудаваны, але не пафарбаваны, у адной – будаваўся, а ў 7 –
іканастасы «находились издревле» [5, арк. 39–41]. Які прамежак часу маецца на ўвазе пад словам

н
«издревле» – невядома. Аднак паказальна тое, што ў чатырох з гэтых сямі храмаў іканастасы
знаходзіліся і ў 1759 г. (пружанская Нараджэння Хрыстова, малецкая, бярозаўская, шарашоўская).
Магчыма, яны ў названых цэрквах ніколі і не знікалі. На жаль, пра гэта на дадзены момант звестак
ия
няма, паколькі па Пружанскім дэканаце не ўдалося выявіць візітацыйныя акты пазней за 1759 г.
Яшчэ ў трох цэрквах – пружанская Праабражэнская, блудзенская, рудніцкая – іканастасы
таксама знаходзіліся «издревле». Першая з названых у 1759 г. згадваецца як Святаспаская. У гэтым
ем
годзе замест іканастаса ў ёй былі драўляныя бэлькі  [6,  c.  17]. Верагодна, яны там зна­ходзіліся
часова (можа, на час замены старога іканастаса на новы і інш.) і выконвалі функцыю агароджы
паміж асноўнай і алтарнай часткамі храма. Але на дадзены момант дакладнага па­цвярджэння
гэта не мае. Такая ж сітуацыя назіраецца і ў блудзенскай царкве, дзе таксама ў год разглядаемай
ад

візітацыі «zamiast deijsusu są balki drewniane prostey roboty» (замест іканастаса знаходзяцца
драўляныя бэлькі простай работы)  [6,  c.  58]. Рудніцкая царква ў пратаколах за 1759  г. не згад­
ваецца: яна была або пабудавана, або далучана да Пружанскага дэканата пазней.
У пяці храмах (куплінскі, макранскі, чарналозскі, сухапольскі, пружанскі Святой Параскевы),
ак

дзе ў 1759 г. таксама былі іканастасы, у нейкі прамежак часу яны зніклі і былі ўсталяваны толькі
ў 30-я гг. ХІХ ст.
Што датычыцца саміх абразоў, змешчаных у іканастасах, то, на жаль, у дакуменце 1725 г.
апісанні вельмі сціслыя. У большасці выпадкаў так і застаецца невядомай колькасць і змест ікон
ая

з верхніх чыноў. Тое ж самае датычыцца і дакумента 1759 г., але, усё ж няглядзечы на пэўныя
хібы, гэтая крыніца дае больш поўнае ўяўленне пра іканастасныя творы (менавіта з дакумента
1759 г. і будуць ніжэй прыведзены апісанні іканастасаў).
ьн

Праўда, і ў гэтым выпадку дакладна немагчыма падлічыць колькасць ікон і вызначыць най­
больш распаўсюджаную аснову для іх стварэння. Гэта звязана з тым, што пры апісанні ікана­
стасаў пералічваліся толькі абразы мясцовага чыну. Астатнія згадваліся, як, напрыклад, у пру­
ал

жанскай царкве Нараджэння Хрыстова ў другім радзе акрамя «Архірэя» «idą obrazy takze na
drzewie malowane Apostołow SS.» (ідуць абразы Апосталаў, таксама напісаныя на дрэве) [6, c. 2],
а ў трэцім – «rozne obrazy, inne na płotne inne na drzewie malowane dla starosci mało co znaczne»
(розныя абразы, адны – на палатне, іншыя – на дрэве пісаныя, з-за старасці нязначныя) [6, c. 2].
он

Апостальскі чын фактычна ва ўсіх цэрквах апісваўся словамі «Arhierey y obrazy SS. Apostolow»

Іканастаса няма. Толькі на тым месцы агароджа з дзвярыма пасярэдзіне, якая аддзяляе Вялікі алтар.
17
ци

Грэка-каталіцкія кансісторыі пільна сачылі за гэтым працэсам, пра што сведчаць дакументы па чатырох
��

розных дэканатах за 1836–1838  гг. з названага вышэй архіва. На жаль, такія крыніцы па Пружанскім дэканаце
выявіць не ўдалося.

74
На
и
(Архірэй і абразы Апосталаў). А колькасць гэтых абразоў не пазначалася. Таксама, як правіла,
не апісваліся абразы трэцяга і чацвёртага чыноў.

ус
Акрамя згаданай пружанскай царквы трох’ярусны іканастас быў у шарашоўскім храме, пра
які адзначана, што «deijsus… w trzy kondygnacij wywiedzieny iuż stary»19  [6,  c.  89], а абразы
названы толькі з мясцовага чыну. Больш падрабязныя звесткі прыводзяцца пра абразы адзінага

ар
на Пружанскі дэканат чатырох’яруснага іканастаса з малецкай царквы Святога Сімяона. Пера­
лічваюцца выявы мясцовага чыну, пазначаецца іх размяшчэнне адносна Царскай Брамы і дыяка­н­
скіх дзвярэй. У другім радзе – «obrazy taiemnic Chrystusowych czyli Praznyki Hospodzkie» (абразы
Хрыстовых таямніц, інакш кажучы – Божыя Святы), у трэцім – «Archiierey y pobokach SS. Apo­

ел
stołowie» (Архірэй і паабапал – Св. Апосталы), у чацвёртым – «Raspiatyie a po bokach SS. Prorocy»
(Укрыжаванне, а паабапал – Св. Прарокі) [6, c. 37]. Але зноў-такі дакладна названы толькі іконы
першага рада. Колькасць астатніх застаецца невядомай, таксама як і аснова, на якой яны

кБ
створаны. Дарэчы, матэрыял не пазначаецца для большасці абразоў іканастасаў.
Па нашых падліках, увогуле ў іканастасах цэркваў Пружанскага дэканата на 1759 г. абразоў
было больш за 60. Такая лічба атрымліваецца пры ўліку твораў, назвы або колькасць якіх указана
ў пратаколе візітацый (напрыклад, у іканастасе чарналозскай Успенскай царквы «w gorze... trzy

ау
оbrazy znayduią się»20). У тым выпадку, калі дакладная колькасць абразоў іканастаса невядомая,
але ў актах яны згадваюцца ў множным ліку (як правіла, адзначалася, што ў другім радзе –
абразы Апосталаў), то мы фіксавалі іх як два абразы, але, відавочна, іх там было больш. Такім

н
чынам, прыблізна з 60 улічаных намі абразоў аснова пазначана толькі для сямі: пяць з іх
створаны на дрэве, два – на палатне.
Трэба таксама адзначыць, што абразы верхніх чыноў іканастасаў часта былі «dla starosci mało
ия
co znaczne»21 – у трэцім радзе пружанскай царквы Нараджэння Хрыстова [6, c. 2], а таксама ў другіх
чынах куплінскай і чарналозскай цэркваў  [6,  c.  29,  79]. «Рopsute y mniey zrzabne»22 – у другім
ярусе пружанскай царквы Нараджэння Хрыстова [6, c. 2]. «Мocno prochem przykurzone»23 – у тым
ем
жа чыне макранскай Петрапаўлаўскай царквы  [6,  c.  77]. Верагодна, абразы ў мясцовым радзе
замяняліся часцей, паколькі такіх азначэнняў для іх не прыведзена. «Старасць» абразоў з апосталь­
скага яруса дазваляе меркаваць, што яны былі напісаны на дрэве – найбольш старажытным
матэ­рыяле, які пазней стаў выцясняцца палатном.
ад

Значная частка ікон размяшчалася таксама ў алтарах. У 1759 г. акрамя галоўных, у 16 з 20 цэр­
кваў знаходзіліся бакавыя алтары. У 12 храмах яны ўяўлялі сабой канструкцыю, якая складалася
з менсы ўнізе і драўлянай, як правіла, разьбяной (часам з фігурнымі выявамі і іншымі аздобамі)
верхняй часткі, куды быў устаўлены адзін або некалькі абразоў – архітэктурныя алтары. У пяці
ак

выпадках функцыю бакавых алтароў выконвалі выключна абразы мясцовага чыну з пад­стаў­
ленымі да іх менсамі і/або прыробленымі драўлянымі канструкцыямі (пружанскія Святога Спаса
і Параскевы  [6,  c.  17,  25], ліноўская Крыжаўзвіжанская  [6,  c.  33], макранская Петрапаўлаўская
царква [6, c. 76], сухапольская Крыжаўзвіжанская [6, c. 87]) (мал. 4). Яшчэ ў трох храмах былі
ая

адна­часова і архітэктурныя алтары, і іканастасныя абразы пры менсах (царква Нараджэння


Хрыстова ў Пружанах [6, c. 1], Святога Сімяона ў в. Малечы [6, c. 37], Нараджэння Маці Божай
у в. Шарашова [6, c. 89]). Увогуле ў алтарах знаходзілася каля 50 абразоў (паводле згадванняў
ьн

у актах візітацый). Але гэта, безумоўна, не дакладная лічба, паколькі для значнай колькасці алта­
роў (больш за 10) выявы, якія ў іх знаходзіліся, не названы. Магчыма, абразы знаходзіліся не ва
ўсіх гэтых алтарах, паколькі вядомы выпадкі (як, напрыклад, у галоўным алтары Крыжаў­зві­
ал

жанскай царквы ў Ліноўцах [6, c. 33]), калі замест твораў жывапісу былі змешчаны скульптуры.
Але ўсё ж больш верагодна, што там знаходзіся іконы.
Дзве жывапісныя выявы (не ўлічаныя ў агульную колькасць алтарных абразоў) былі напісаны
на дзверцах бакавога алтара ў сялецкай царкве Апекі Маці Божай. Па канструкцыі гэты алтар
он

19
Трох’ярусны іканастас, ужо стары.
20
Уверсе знаходзяцца тры абразы.
ци

21
З-за старасці нязначныя.
��
Папсаваныя і менш зграбныя.
23
Моцна запыленыя.

75
На
и
нагадваў шафу: «�������������������������������������������������������������������������������
o������������������������������������������������������������������������������
ł�����������������������������������������������������������������������������
tarzyk�����������������������������������������������������������������������
����������������������������������������������������������������������
Nay�������������������������������������������������������������������
. �����������������������������������������������������������������
Panny������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������
stolarskiey������������������������������������������������
�����������������������������������������������
roboty�����������������������������������������
����������������������������������������
g���������������������������������������
ł��������������������������������������
atki����������������������������������
���������������������������������
d��������������������������������
rzwiczkami����������������������
���������������������
podwoynemi�����������
����������
zapier����
ą���
cy-
się: na ktorych po prawey ręce iest obraz S. Xaviera po lewey S. Jozefa»  [6, c. 65]. Святыя Ксаверый
24

ус
і Іосіф з’яўляюцца адзінымі алтарнымі выявамі, пра якія дакладна вядома, што яны намаляваны
на дрэве. Для большасці алтарных абразоў, як і іканастасных, аснова, на якой яны створаны, не
пазначана. Згадваецца яна толькі для 9 ікон: усе напісаны на палатне. Аснова астатніх алтарных

ар
абразоў з дакументаў невядома.
Аднак у некаторых выпадках пра матэрыял сведчаць самі захаваныя творы. Ёсць падставы
меркаваць, што шарашоўскі абраз на дрэве «Выбраныя святыя: Васіль Вялікі, Рыгор Багаслоў,
Іаан Златавуст», які зараз захоўваецца ў Нацыянальным мастацкім музеі [7, № 108] (мал. 5), і ёсць

ел
згаданы ў актах візітацыі «Obraz Troch swiatytełey» [6, c. 89] з той жа царквы, які знаходзіўся
ў галоўным алтары. Хоць у пратаколах твор толькі згаданы і не мае падрабязнага апісання, аднак
яго не вельмі распаўсюджаны сюжэт дазваляе выказаць думку, што гэта адзін і той жа абраз.

кБ
Выяўлены даследчыкамі твор датуецца другой паловай XVIІІ ст. [7, № 107]. Але ўпамінанне яго
ў пратаколах візітацыі за 1725 і 1759 гг. сведчыць пра тое, што ікона была створана да 1725 г.
А вось абразы з іканастаса, таксама датаваныя другой паловай XVIІІ ст., верагодна, ствараліся
ўжо пасля 1759 г., паколькі ў актах візітацыі згадваюцца не тыя творы, якія былі выяўлены ў гэ­

ау
тай царкве падчас музейнай экспедыцыі [7, № 93–107; 12, № 130–135]. Фератрон у архіўных даку­
ментах апісваецца як «obraz… noszący z iedney strony Niepokalane Poczęcie Nay. Panny z drygiey
S. Jerzego Menczenika wyrażaiący»25 [6, c. 89], а наяўны помнік, які зараз захоўваецца ў Нацыя­наль­

н
ным мастацкім музеі, мае на адным баку выяву Маці Божай Замілаванне, на другім – Свя­тога
Мікалая [8, № 130]. Значыць, гэты абраз быў створаны ўжо пасля 1759 г., што таксама ў пэўнай ступені
ўносіць ўдакладненне ў яго датаванне. Гэта ж датычыцца і іншых захаваўшыхся твораў іканастаса,
ия
паколькі ў архіўных крыніцах згадваюцца, відаць, яшчэ папярэднія іконы, якія пасля былі заменены.
Акрамя размяшчэння ў іканастасах і алтарах, абразы яшчэ развешваліся па сценах. У даку­
менце 1725 г. такіх згадванняў няма, а ў крыніцы 1759 г. з такім месцам знаходжання ўпамінаюц­
ем
ца 32 выявы, хаця відавочна, што іх было больш: для значнай колькасці твораў размяшчэнне не
ўказана. Для некаторых абразоў адзначана, што яны знаходзіліся «po bokach» (па баках) алтара
(хораўская царква Іаана Багаслова  [6,  c.  54]), «obok… ołtarzu» (ля алтара) (бярозаўская царква
Узнясення Божага [6, c. 62]). Верагодна, што знаходзячыся побач з алтаром, яны, усё ж, віселі
ад

на сценах. Асновы такіх твораў былі больш разнастайнымі. Акрамя напісаных на дрэве і па­латне,
на сценах развешваліся папяровыя іконы і на металічнай дошцы. Такія абразы прысут­ні­чаюць
у пяці цэрквах. Прычым колькасць іх дастаткова вялікая. Напрыклад, у пружанскай цар­кве
Нараджэння Хрыстова знаходзілася 11 абразоў на метале, адзін з іх – Хрыстос Укрыжаваны, «na
ак

blasze miedzianey malowany»26 [6, c. 2] – вісеў на сцяне. Для астатніх дзесяці «obrazów blaszanych
miedzianych... portrety roznych swiętych na sobie wyrazaiące»27 месца размяшчэння ў даку­мен­тах не
пазначана [6, c. 2]. Прычым, магчыма, гэтыя абразы ўяўлялі сабой не пісьмо фарбамі па мета­ліч­най
дошцы, як названы вышэй Хрыстос Укрыжаваны, а выява стваралася шляхам апрацоўкі ме­та­лу:
ая

ліцця, чаканкі або гравіроўкі. З шасці абразоў сялецкай царквы «obrazkow na medzi malowa­nych
2»28 [6, c. 68]. «Na blasie malowany» [6, c. 73] абраз меўся ў забабскай царкве. Таксама там быў і двух­
баковы «obrazek blaszany» [6, c. 73], але іх размяшчэнне ў інтэр’еры царквы не пазначана.
ьн

У двух храмах знаходзіліся і абразы на паперы. У хораўскай капліцы «obrazkow papierowych


w ramki oprawnych 8»29 [6, c. 70]. У забабскай царкве знаходзіўся «obrazek Pana Jezusa na рapierze
malowany» і «obrazkow papierowych w ramki y szkło oprawnych  5, obrazkow w ołowiane korunki
ал

opraw­nych 2»30 [6, c. 73]. Адсюль відавочна, што візітатар вылучаў асобна «папяровыя абразы»


24
Алтарык Маці Божай, сталярнай работы, гладкі (без разьбы?), зачыняецца двайнымі дзверцамі, на якіх справа –
выява Св. Ксаверыя, злева – Св. Іосіфа.
он

25
Вынасны абраз: на адным баку выява «Беззаганнае Зачацце», на другім – Святы Юрый-Пакутнік.
26
Напісаны на меднай дошцы.
27
Абразоў на медных дошках з выявамі розных святых.
28
Абразоў, напісаных на медзі, – 2.
ци

29
Папяровых абразоў, апраўленых у рамы, – 8.
30
Абраз Хрыста, маляваны на паперы, і «папяровых» абразкоў, апраўленых у рамы і шкло, – 5; абразкоў,
апраўленых у алавяныя карункі, – 2.

76
На
и
ус
ар
ел
кБ
н ау
ия
ем
ад
ак

Мал. 5. Абраз «Выбраныя Святыя», в. Шарашова, XVIII ст.


ая

і «на паперы маляваныя». Першыя, відаць, з’яўляліся гравюрамі, а другія – творам жывапісу.
Праўда, не зразумела, якімі фарбамі быў напісаны згаданы абраз на паперы.
Для вялікай групы іканапісных твораў месца размяшчэння не пазначана. Гэта да­ты­
ьн

чыцца больш як 50 абразоў з дакумента 1725  г. і больш за  40  твораў з – 1759  г. Па ўсёй ве­ра­
годнасці, гэтыя іконы віселі на сценах. Ужо і ў першай палове XVIІІ ст. названая група абразоў
прадстаўлена творамі не толькі на дрэве і палатне, але і на паперы і метале.
ал

У другой палове XVIІІ ст. абразы таксама размяшчаліся на менсах, ахвярніках і століках


(у больш ранняй крыніцы такіх звестак няма). Як адзначалася вышэй, менсы падстаўляліся і пад
іконы мясцовага чыну іканастасаў, і з’яўляліся часткай канструкцыі алтароў. Аднак у некалькіх
он

цэрквах згадваюцца абразы на менсе як самастойная адзінка. Напрыклад, у блудзенскай царкве


каля левай сцяны «obraz S. Mikołaja iuz stary na szczupley męsie»31 [6, c. 57], а злевага боку ад галоўнага
алтара – «żertownik trzy obrazy maiący»32 [6, c. 58]. Такое ж размяшчэнне ахвярніка было і ў хораўскім
ци

31
Абраз Св. Мікалая ўжо стары на шчуплай менсе.
32
На ахвярніку – тры абразы.

77
На
и
храме: «po lewey ręce ołtarza tego żertounik z obrazem Nay. Panny»33 [6, c. 70]. У забабскай царкве аба­
1

пал алтара знаходзіліся абразы (верагодна, віселі на сцяне) «przy ktorych są stoliki małe prostey roboty

ус
mizernie ukryte niby ża żertowniki słuzące»34 [6, c. 73]. Тое ж самае можна сказаць і пра макранскую
2

царкву, у якой «za ołtarzem iest stolik alias żertownik mizernie ukryty przy nim obrazow dwa»35 [6, c. 77].
Вылучаецца з шэрагу цэркваў чарнякоўская Мікалаеўская царква, дзе акрамя абразоў на менсе

ар
і на століках яны яшчэ віселі на «слупу з карэннем», які стаяў каля бакавога алтара. Тут жа візітатар
падае звесткі пра гэты слуп: «Na tym drzewie zjawił się obraz S. Mikołaia ktory do tych czas łaskami
słynie teraz na tym słupie wisi obrazkow kilka»36 [6, c. 54]. З іх абраз Маці Божай, пісаны на дрэве,
4

вылучаецца цікавай характарыстыкай: «staroswieckiego malowania» [6,  c.  54]. А сам цудадзейны

ел
абраз Мікалая, па ўсёй верагоднасці, быў перанесены ў бакавы алтар, узведзены побач з гэтым
слупом. Бо, хоць у дакуменце слова «абраз» і не фігуруе, аднак тытул алтара дазваляе казаць пра
тое, што твор тагога сюжэта ў ім усё ж знаходзіўся: верагодна, менавіта той цудадзейны абраз.

кБ
Падводзячы высновы, варта яшчэ раз падкрэсліць, што ў сярэдзіне XVIІІ ст. у цэрквах Пру­
жанскага дэканата захоўваліся іканастасы. У 1725 г. ва ўсіх сямі храмах, якія ўваходзілі ў склад
названай царкоўна-адміністрацыйнай адзінкі, інтэр’еры былі абсталяваны на грэчаскі лад. Сі­
туацыя не моцна змянілася і праз чвэрць стагоддзя. Дакумент 1759 г. сведчыць пра тое, што ікана­

ау
стасы працягвалі захоўвацца ў большасці храмаў, праўда, частка з іх была прадстаўлена простай
агароджай з дзвярыма пасярэдзіне і без абразоў. Верагодна, такія канструкцыі былі часовымі на
перыяд рамонту іканастаса або яго замены на новы.

н
Наяўнасць іканастасаў у значнай ступені абумовіла і матэрыял іканапісных твораў. Хаця ў боль­
шасці выпадкаў ён не пазначаецца, але ёсць падставы меркаваць, што іканастасныя абразы час­
цей пісаліся на дрэве. Сюжэты такіх твораў таксама былі «традыцыйнымі»: у мясцовым чыне
ия
змяшчаліся абразы з выявамі Маці Божай і Ісуса Хрыста, напрастольныя іконы; у другім чыне –
абраз «Архірэй» і выявы Апосталаў; у трэцім – абразы, адпаведныя Святам Божым; у чацвёртым –
выявы Прарокаў. Алтарныя абразы былі больш разнастайнымі па сюжэтах, а асновай для іх
ем
пісання ва ўсіх выпадках, дзе матэрыял згадваецца, з’яўлялася палатно. На сценах акрамя ікон на
дрэве і палатне развешваліся абразы на паперы і метале, створаныя рознымі спосабамі. У 1759 г.
у абедзвюх цэрквах, дзе знаходзіліся папяровыя іконы, іх колькасць дастаткова вялікая: па 8 асоб­
нікаў, што, відаць, абумоўлена іх танным коштам і даступнасцю для бедных храмаў. У пяці цэрквах
ад

абразы размяшчаліся, акрамя таго, пры ахвярніках, століках і менсах. Для значнай колькасці
твораў іх знаходжанне ў інтэр’ерах храмаў у пратаколах застаецца неасветленым. Тым не менш
дадзеныя архіўныя крыніцы даюць магчымасць не толькі прасачыць, як існаваў абраз у сакраль­
най прасторы ўніяцкага храма ў сярэдзіне XVIІІ ст., але і дазваляюць ўнесці пэўныя ўдакладненні
ак

ў датаванне захаваных абразоў шарашоўскай царквы. «Выбраныя святыя», магчыма, былі напі­
саны да 1725 г., паколькі яны ўжо згадваюцца ў гэтым дакуменце, чаго нельга сказаць пра ікана­
стасныя абразы і фератрон, якія, па ўсёй верагоднасці, з’явіліся пасля 1759  г. і замянілі сабой
старыя творы, апісаныя ў пратаколе візітацыі.
ая

Літаратура
ьн

1. Быцева, І. М. Разьба на фонах абразоў як датуючая прыкмета (датаванне групы абразоў XVI–XVIІ стст.
на падставе аналізу малюнкаў фонаў) / І. М. Быцева, Ю. В. Хадыка // Помнікі культуры [зб. артыкулаў] / АН БССР,
Ін-т мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору; [рэд. С. В. Марцэлеў]. – Мінск: Навука і тэхніка, 1985. – С. 44–49.
2. Вецер, Э. І. Атрыбуцыя групы твораў жывапісу канца ХV – першай палавіны XVIІ ст. / Э. І. Вецер // Помнікі
ал

мастацкай культуры Беларусі: новыя даследаванні [зб. артыкулаў] / АН БССР, Ін-т мастацтвазнаўства, этнаграфіі і
фальклору; [рэд. С. В. Марцэлеў]. – Мінск: Навука і тэхніка, 1989. – С. 24–29.
3. Візіты ўніяцкіх цэркваў Мінскага і Навагрудскага сабораў 1680 – 1682 гг.: зборнік дакументаў / Уклад. Д. В. Лі­
сейчыкаў. – Мінск: І. П. Логвінаў, 2009. – 270 с.: іл.
он

4. Chełmski Konsystorz Grecko-katolicki. – Sygn. 101. – Wizytacje parafii diecezji chelmskiej i brzeskiej. – 1725–1727 //
Дзяржаўны архіў у Любліне.

33
Злева ад галоўнага алтара – ахвярнік з абразом Маці Божай.
ци

34
Пры якіх знаходзіліся маленькія столікі простай работы, засланыя, якія служылі быццам за ахвярнікі.
35
За алтаром ёсць столік – нібы ахвярнік засланы, пры якім два абразы.
36
На гэтым дрэве з’явіўся абраз Св. Мікалая, які дагэтуль ласкамі слынны; цяпер на слупу вісіць некалькі абразоў.

78
На
и
5. Ведомость о устройстве церквей. – 1837. – 99 с. // Дзяржаўны гістарычны архіў Літвы. – Фонд 634. – Воп. 1. – Спр. 4.
6. Wizyja������������������������������������������������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������������������������������������������������
generalna��������������������������������������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������������������������������������
Pru����������������������������������������������������������������������������������������
ż���������������������������������������������������������������������������������������
a��������������������������������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������������������������������
skiego�������������������������������������������������������������������������������
, �����������������������������������������������������������������������������
Kobry������������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������
skiego�����������������������������������������������������������������
, ���������������������������������������������������������������
Poliskiego�����������������������������������������������������
, ���������������������������������������������������
Kamieneckiego��������������������������������������
�������������������������������������
y������������������������������������
�����������������������������������
W����������������������������������
ł���������������������������������
odawskiego�����������������������
d���������������������
yecezyi��������������
�������������
Brzeskiey����
���
de-

ус
kanatów. – 1759. – 450 с. // Дзяржаўны гістарычны архіў Літвы. – Фонд 634. – Воп. 1. – Спр. 48.
7. Жывапіс Беларусі XII – XVIII стагоддзяў / Аўтар тэксту і склад. Н. Ф. Высоцкая. – Мінск: Беларусь, 1980. – 17 с.:
[164] арк. іл.
8. Іканапіс Беларусі XV – XVIII стагоддзяў / Аўтар тэксту і склад. Н. Ф. Высоцкая. – Мінск: Беларусь, 2001. – 21 с.:

ар
[139] арк. іл.
9. Іканапіс Заходняга Палесся XVI–ХІХ стст. / В. Ф. Шматаў, Э. І. Вецер, М. П. Мельнікаў [і інш.]; навук. рэд. В. Ф. Шма­
таў; Ін-т мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору імя К. Крапівы НАН Беларусі. – Мінск: Беларус. навука, 2002. –
349 с.: іл.

ел
10. Киприанович, Г. Я. Исторический очерк православия, католичества и унии в Белоруссии и Литве / Г. Я. Кип­
рианович. – Минск: Изд-во Белорусского Экзархата, 2006. – 352 с.
11. Лаўрык, Ю. Кніжныя зборы пры грэка-каталіцкіх святынях / Ю. Лаўрык // Часопіс «Наша вера» [Электронны
рэсурс]. – 2008. – № 3 (45). – Рэжым доступу: http://media.catholic.by/nv/n45/art13.htm. – Дата доступу: 13.05.2010.
12. Ліcейчыкаў, Д. В. Штодзённае жыццё ўніяцкага парафіяльнага святарства беларуска-літоўскіх зямель (1720–

кБ
1839 гг.): дыс. … канд. гіст. навук / Д. В. Лісейчыкаў; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т гісторыі. – Мінск, 2008. – 283 с.:
іл., табл.
13. Марозава, С. В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596 – 1839) / С. В. Марозава; пад. навук.
рэд. У. М. Конана. – Гродна: ГрДУ, 2001. – 352 с.
14. Піскун, Ю. А. Аб змесце і аўтарстве маладзечанскіх абразоў «Пакровы» і «Мікола» // Помнікі мастацкай

ау
культуры Беларусі: новыя даследаванні [зб. артыкулаў] / АН БССР, Ін-т мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору;
[рэд. С. В. Марцэлеў]. – Мінск: Навука і тэхніка, 1989. – С. 34–40.
15. Хадыка, А. Ю., Хадыка, Ю. В. Рэнесанс у беларускім новым іканапісе / А. Ю. Хадыка, Ю. В. Хадыка // Помнікі
мастацкай культуры Беларусі эпохі Адраджэння / АН БССР, Ін-т мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору; рэд. С. В. Мар­

н
цэлеў. – Мінск: Навука і тэхніка, 1994. – С. 62–70.
16. Ерашэвіч, А. А. Іканастас / А. А. Ерашэвіч // Рэлігія і царква на Беларусі: Энцыкл. давед. / Рэдкал.: Г. П. Пашкоў
[і інш.]; маст. А. А. Глекаў. – Мінск: БелЭн, 2001. – С. 125–126: іл.
ия
17. Ерашэвіч, А. А. Уступ / А. А. Ерашэвіч // Алтарны жывапіс Беларусі XVIІІ – ХІХ стагоддзяў [Электронны
рэсурс]: віртуальная версія выставы «Алтарны жывапіс Беларусі XVIІІ – ХІХ стагоддзяў» у Нацыянальным мастацкім
музеі 23 лютага – 10 чэрвеня 2009 г. – Мінск: Нацыянальны мастацкі музей, 2009. – 1 электрон. апт. дыск (CD-ROM).
ем
G. A. FLIKOP

PLACEMENT OF ICONS IN THE INTERIORS OF UNIATE CHURCHES OF THE DEANERY OF PRUZHANY


IN THE MIDDLE OF THE XVIII CENTURY
ад

Summary
Consideration of the Greek Catholic iconography of the Deanery of Pruzhany on the basis of the XVIIIth century archival sour­
ces presents a subject of the article. Author of the article has brought up questions of the sacred interiors of Greek Catholic church-
ак

es formation. The main result of researches is that the data about presence of iconostases and lateral altars has been reconsidered.
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 780.8:780.616.432+781

И. Л. ГОРБУШИНА

ел
ИНТЕРПРЕТАЦИОННОЕ ПОЛЕ ФОРТЕПИАННОГО НОТНОГО ТЕКСТА

Центр исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси

кБ
(Поступила в редакцию 20.11.2012)

Музыкальное исполнение является творческим процессом воссоздания музыкального произ-

ау
ведения, написанного композитором, средствами исполнительского мастерства1. Творческое по-
стижение музыки исключает механическое применение стандартных приемов и правил, и разни-
ца между музыкальным произведением и его воспроизведением не вызывает сомнений: компози-
тор создает музыку как качественно новое художественное явление, исполнитель – озвучивает

н
на фортепиано записанный композитором музыкальный текст, т. е. воссоздает, реализует компо-
зиторскую мысль. Собственно музыкально-исполнительское искусство включает в себя все
ия
многообразие и бытия, и бытования музыки: концертное исполнение, авторское композиторское
творчество, представленное нотным текстом, а также звучание и дух эпохи, в которую создава-
лось произведение и т. п. Однако исполнительская задача музыканта2 заключается в адекватном
прочтении нотного текста, где, помимо определения интонационной лексики музыкального ма-
ем

териала и художественного результата взаимодействия его с контекстом, решается вопрос ис-


полнительской интерпретации.
Исполнитель всегда работает в рамках заданного нотного текста, где выражением свободы
ад

является акцентирование разных сторон произведения. И хотя исполнительская интерпретация


опирается на соответствующие знания и аналитические навыки, но предусматривает развитую
1
Основными компонентами исполнительского мастерства по Г. Ф. Саику являются:
ак

● эмоциональный, что отображает субъективное восприятие и непосредственную реакцию исполнителя на му-


зыкальное произведение;
● нормативный, что предусматривает наличие необходимых искусствоведческих знаний, способность к раскры-
тию авторской концепции музыкального произведения, воссозданию его жанрово-стилевых и формообразующих
признаков;
ая

● ценностный, что характеризует умение исполнителя согласовать музыкальную интерпретацию произведе-


ния с личностными художественно ценностными ориентациями и вкусами, обнаружить собственно эстетично-оце-
ночное отношение к содержанию музыкальных произведений в процессе исполнения;
● технический, что выражает меру владения исполнителем инструментальной техникой (звукоизвлечение, бе-
ьн

глость и т. п.);
● публично-регулятивный, что отображает умение исполнителя к регуляции и коррекции собственного психи-
ческого состояния в условиях сценической деятельности, способность к сохранению творческого самочувствия
и художественному самовыражению на эстраде.
ал

Таким образом, исполнительское мастерство предусматривает способность музыканта к «одухотворению» му-


зыкального произведения, наполнению его культурно-духовным и индивидуально-личностным содержанием.
Отсутствие эмоциональной обусловленности выполнения ведет к потере ценностного значения авторской програм-
мы, бессодержательности художественных образов, собственно, к разрушению яркости и самобытности художе-
он

ственной интерпретации [15].


2
Вот, что пишет о понятии «исполнение» крупнейший теоретик в области исполнительского музыковедения
А. Кудряшов: «Любое произведение любого вида искусства обязательно предполагает «исполнение» – в смысле тран­с­
формации своего значения в индивидуальном восприятии и понимании, различных истолкований – хотя бы и пас-
ци

сивно-творческих, существующих лишь в сознании реципиента. Таким образом, в динамично развивающемся мире
мобильными по смыслу могут быть и музыка, и живопись, и литература. В чем же тогда следует усматривать специ-
фику музыки?» [8, с.57].

80
На
и
интуицию, художественное чувство. В данной статье проблема исполнительской интерпретации
фортепианной музыки раскрывается согласно постулату «композитор – произведение (нотный

ус
текст) – исполнитель»3, где исполнительское искусство рассматривается сквозь призму пара-
дигмы множественности. На наш взгляд, именно благодаря наличию многовариантности, или ва-
риантной множественности индивидуальных трактовок композиторского нотного текста без ис-

ар
кажения его содержательной ипостаси, и существует феномен исполнительской интерпретации4.
Нотный текст5 не идентичен произведению и существует лишь для его закрепления. Нотная
запись музыкального произведения отражает различные аспекты, предназначенные для испол-
нителя (для реализации их исполнителем), поэтому в целях более точного определения сути ис-

ел
полнительской интерпретации мы используем понятие «исполнительский нотный текст»6, в ко-
тором доминирует и исполнительская нотация (термин Е. и П. Бадура-Скода).
Свойства композиторского текста наиболее объективно проявляются в семантике, под кото-

кБ
рой понимается смысловой аспект музыки. Его содержанием выступает ритмически оформлен-
ная и организованная в определенную форму интонационная лексика, репрезентирующая мир
образов и музыкальные события. Семантический аспект вкупе с поэтикой, стилистикой, а так-
же грамматикой и синтаксисом образует структурную целостность музыкального (композитор-

ау
ского) текста, выраженного в виде нотных графем. В качестве смысла в музыке выступают так-
же стиль композитора, который опосредован музыкально-художественным стилем, система
взглядов композитора на мир и его мироощущение, опосредованные мировоззрением эпохи,

н
жанровое содержание музыкального произведения, которое сопряжено со стилем композитора,
эмоциональное содержание музыки, а также «вопрос об идентичности музыкального произведения
самому себе» [17, с. 20]. Изменению временем наиболее подверженным оказался жанр музыкально-
ия
го произведения. Здесь возможны его различные трактовки уже в самом композиторском материа-
ле, не говоря уже об исполнительской интерпретации музыкального жанра современными пиани-
стами, в том числе и белорусскими. Так, при сопоставлении интерпретаций трактовки жанра сона-
ем
ты и формы сонатного Allegro Моцартом в XVIII в., Шопеном в XIX в. и Прокофьевым в XX в.
серьезные различия объективно присутствуют как в содержании исполнительских идей музы-
кальных эпох, исполнительском выявлении музыкального жанра, формы, так и в исполнительстве
музыки в целом.
ад

Параметры второго плана совместно с исполнительским ритмом образуют интерпретаци-


онное поле, которое входит в структуру исполнительского поля. Исполнительское поле включа-
ет в себя нотный текст в исполнении его в классе (педагогическом практикуме), концертное ау-
тентичное исполнительство и концертное интерпретационное исполнительство7. Последнее осо-
ак

бенно актуально в современном белорусском пианистическом искусстве, поэтому мы уделяем


3
Вместо общеизвестной «композитор–исполнитель–слушатель».
4
Исполнитель, интерпретируя (исполняя) музыкальный текст, учитывает множество различных параметров,
ая

значение которых исторически менялось. В. Н. Холопова пишет о необходимости «расслоения элементов произведе-
ния на композиторский центр (высота, ритм, метр, тембр) и исполнительскую периферию (динамика, агогика, арти-
куляция, фонизм): центр стабилен и узнаваем профессионалом. Периферия мобильна в силу мобильности музыки
как вида искусства» [17, c.20].
ьн

5
Параметры нотного текста – это сложная и многогранная система графических и вербальных элементов, нераз-
рывно связанных между собой и являющихся носителями смысла произведения. Параметры 1-го плана – это звуко-
высотность, метроритм, гармония и форма (В. Н. Холопова включает сюда тембр, но параметр формы у нее не фигу-
рирует). Они не требуют интерпретации, мы определяем их как константные, инвариантные, или стабильные.
ал

Параметры 2-го плана, такие, как темп, динамика, агогика (rubato, accelerando, фермата и др.), артикуляция, педали-
зация, аппликатура (по терминологии Е. и П. Бадура-Скода «исполнительская нотация»), которые входят в систему
музыкального языка, подлежат исполнительской интерпретации, участвуя, как правило, во всех процессах формова-
ния структуры произведения. Они названы нами вариантными, или мобильными. Каждый из этих параметров был
он

исследован в музыковедческой литературе с разной степенью глубины и всесторонности, некоторым же посвящены


отдельные монографии [3; 4].
6
Термин введен Е. Д. Богатыревой в работе «Исполнитель и текст: к проблеме формирования исполнительской
культуры в музыке ХХ века» [2].
ци

7
Отличие концертного исполнительства от неконцертного (работа в классе) состоит в наличии определенных
условий, т. е. подразумевает выступление профессионального исполнителя перед слушательской аудиторией. При
отсутствии какого-либо из этих факторов исполнение будет уже неконцертное.

81
На
и
ему в данной статье первостепенное значение. Благодаря концертной интерпретации фортепиан-
ных произведений музыкальное исполнение всегда есть современное творчество, творчество

ус
данной эпохи, даже когда само произведение отделено от нее большим отрезком времени. В на­ши
дни, например, произведения И. С. Баха звучат иначе, чем для его современников из-за зна­чи­
тельного изменения стиля и методов исполнения (несмотря на попытки приближения к «аутен­

ар
тичности» – подлинности), обогащения нашего слухового опыта знаниями музыки последу-
ющих эпох. Временной отрыв неизбежно сказывается в интерпретации музыки испол­н и­
телем8. Таким образом, исполнительское искусство является этапом создания и концертного
воплощения произведения, и, как и композиторское творчество, выступает опосредованным

ел
процессом отражения окружающего мира. Именно это и определяет творческий характер де-
ятельности исполнителя.
Интерпретационное поле находится в тесной связи с гармонией, формой, метроритмом, т. е.

кБ
с константными величинами нотного текста, и функции пианиста-исполнителя сводятся к одно-
му – создать актуальный художественный образ, отвечающий творческому замыслу композито-
ра и волнующий современника. Так, пианист, который обращается к произведениям старых ма-
стеров, обычно приближает его к настроениям настоящего времени. Как справедливо отмечает

ау
В. Ражников, «оставаясь той же материально-художественной ценностью, оно раскрывается в ин-
терпретации современников такими своими сторонами, которые не были замечены ранее» [14,
с. 71]. Мы солидарны с мнением автора и считаем, что интерпретация выявляет творческое нача-

н
ло в исполнительстве, без него невозможно современное концертное музицирование. Получается,
что «у исполнителя-художника процесс доработки замысла по существу нескончаем» [14, с. 74].
В этом заключается специфика исполнительства, выделяющая его из всех видов творческой дея-
ия
тельности, однако подчиняется оно общим для музыкального творчества закономерностям.
Интерпретационное поле закладывается композитором в виде 2-го плана нотного текста, но
реализуется только в живом концертном исполнении. Концертное исполнение музыкального
ем
произведения9 – это всегда музыкальное событие, инспирированное самыми разными импуль-
сами и воздействиями. Во время живого звучания музыки, т. е. в концертном исполнительстве,
открывается ее духовно-телесная природа, поскольку музыкант-исполнитель, интерпретатор, строит
художественный образ не только сообразно своему, но прежде всего композиторскому замыслу.
ад

И здесь возникает парадокс: главным действующим лицом концертного выступления является


музыкант-солист (пианист), и от его индивидуальных качеств зависит облик музыкального про-
изведения. Поэтому в живом концерте, условно говоря, нет четко определенных границ между
автором и текстом, композитором и исполнителем, так как главным в исполнительстве выступа-
ак

ет творческая интерпретация музыканта. Таким образом, в исполнительстве всегда есть место


для интерпретации, т. е. поле для реализации творческих замыслов пианиста.
Невозможно обозначить все границы в интерпретации музыки, они образуют целую сеть:
это границы между текстом и его звучанием, композитором, исполнителем и исполнением. Само
ая

построение звучащей музыкальной формы требует не только преодоления границ разделов, пери-
одов, предложений, фраз, мотивов и т. д., но и их создания. Причина заключается в том, что в ис-
полнительской интерпретации фортепианного произведения происходит работа как ����������������
ratio�����������
, так и ин-
ьн

туиции. Самые малые и, казалось бы, незначительные решения музыкант-исполнитель принимает


не только рационально, но и под воздействием интуиции. Таким образом, феномен живого музы-
кально-концертного исполнительства предстает и как образ природной системы, и как жизнь
ал

человеческого духа. Именно поэтому музыка всегда актуальна, всегда сохраняет свое значение
как для слушателей, так и для исполнителей.
Говоря об интерпретации музыкального произведения пианистом, неизбежно возникает во-
прос: чем отличается трактовка одного и того же сочинения разными исполнителями? Для того
он

8
В. Ражников пишет: «Речь идет, конечно, о частичном, избирательном воздействии, обусловленном колоссаль-
ным ростом исполнительского мышления, прогрессирующего вместе с изменением языка самой музыки: ведь ее
ци

история – это и история интерпретации» [14, с.71].


9
Понятие «музыкальное произведение» предполагает определенную степень полноты отражения музыки в нот-
ной записи.

82
На
и
чтобы это понять, следует обозначить ряд аспектов, влияющих на формирование той или иной
интерпретаторской концепции. На наш взгляд, это степень фиксации нотного текста, личность

ус
исполнителя и эстетический космос эпохи. Остановимся на явлении нотного текста в значении
музыкального материала, поскольку именно он является конденсатом всех явлений музыки
и репрезентантом исполнительского и, в частности, интерпретаторского поля.

ар
Графической составляющей является нотный текст. Нотная запись не однозначна, а много-
значна; она намечает лишь контур произведения; это – пунктир, точки которого еще нужно сое-
динить линиями. К тому же нотная запись сама по себе не звучит, будучи обращенной к глазу
и потому является посредником между авторским замыслом и исполнителем. Нотный текст, вы-

ел
ражающий замысел композитора в графическом виде, представляет собой разную степень инфор-
мативности и, соответственно, разную степень интерпретаторской свободы10. Для нас важным
является его исполнительская составляющая, которая содержит интерпретаторский потенциал.

кБ
Что касается эволюции нотного текста, то следует отметить, что ранее существовал уртекст, где
исполнителям прошлого предоставлялась большая свобода в его интерпретации, а также суще-
ствует свободно интерпретируемый современный композиторский текст, не содержащий испол-
нительских указаний11 (рис. 1 и 2). Задача музыканта-исполнителя состоит в том, чтобы рекон-

ау
струировать композиторский замысел и вызвать к новой жизни музыкальное произведение.

н
ия
ем

Рис. 1. И. С. Бах. Фуга ре-мажор из I тома хорошо темперированного клавира (начало)


ад
ак
ая
ьн

Рис. 2. Д. Лигети. Continuum (начало)

10
Уточнение – вне парадигмальной установки отношения к миру (музыке) как к тексту.
ал

11
В романтическую эпоху композиторы стали все больше уточнять и детализировать нотную запись, уснащать
ее обильными словесными пояснениями, заменять в концертах с оркестром облигатными (выписанными) каденция-
ми те, что ранее импровизировались. И тем не менее градации в соотношении звуков (как извлекаемых одновремен-
но, так и последовательно), а также интонация, дыхание, артикуляция; темп, агогические колебания, точное значение
он

каждого forte, piano, crescendo, diminuendo, ritardando, accelerando и т. д. – во всем этом нотная запись (словесная – тем
более), какой бы она ни была тщательной и дотошной, не способна запечатлеть на бумаге то знаменитое «чуть-чуть»,
которое как известно, играет решающую роль в искусстве, где чуть-чуть не то – «и нет заражения» (Л. Толстой).
В целом в развитии отношения композиторов к нотному тексту обнаруживаются следующие тенденции: трактовка
ци

композиторского нотного текста фортепианной музыки XVIII–XIX вв. эволюционировала в сторону все более тща-
тельной детализации параметров исполнительской нотации, а затем – к ее элиминированию, что создало благопри-
ятные условия для исполнительской свободы [6].

83
На
и
Нельзя не сказать и о существовании причинно-следственной связи между темпераментом
музыканта и трактовкой им параметров нотного текста. Так, темперамент обусловливает выбор

ус
темпа, динамическую амплитуду, гибкость агогики, особенности артикуляции. Выбор апплика-
туры, напротив, зависит от физических особенностей строения рук пианиста. Метод оценки ис-
полнительской интерпретации путем анализа ее адекватности авторскому нотному тексту мало

ар
изучен в музыковедческой литературе. Данный метод основан не на сравнении интерпретации
музыкального произведения разными пианистами, а на установлении исполнительской адекват-
ности к первоисточнику (нотам).
Своеобразным средством выражения эмоционально-образного ощущения музыки исполни-

ел
теля выступают динамические оттенки и акцентуация, поскольку благодаря динамике звучания
ритмично-интонационный материал имеет разный характер выразительности. Динамические
оттенки – чрезвычайно важный компонент художественного образа, верно найденная исполни-

кБ
телем мера громкости и ее соотношения способствует его убедительности и рельефности.
Средством выражения художественного образа музыкального произведения является также
и фразировка. Именно она синтезирует выразительные средства – динамику, агогику, тембр,
штрихи и т. п.; включает средства звукообразования – туше, legato и проч. Фразировка всегда

ау
является индивидуальной, поскольку составляет индивидуальную манеру исполнителя.
Достижение выразительности исполнения, воссоздания художественного содержания му-
зыкального произведения невозможно без овладения спецификой звукообразования на форте-

н
пиано. Максимальная выразительность звука в процессе исполнения создается не только бла-
годаря интонации, с ее направленностью к смысловым точкам и их выделением, но и путем
достижения единой звуковой линии, когда каждый единичный звук как бы «вытягивается» из пре­
ия
дыдущего и образует единый «звуковой поток», на целостность и нерушимость которого не
влияет звуковысотная и ритмическая характеристика. Этот прием особенно сложен для пиа-
нистов из-за спе­ц ифики фортепиано как молоточкового инструмента. «Нужно заставить за-
ем
быть, что у рояля молоточки», – повторял К. Дебюсси [9, с.27]. Главным здесь является слы-
шание процесса зарождения, жизни и затухания звука. Каждый последующий звук как бы
выливается из предыдущего, берет эстафету и несет ее дальше до конца фразы. Обобщая
свой опыт, Г. Г. Нейгауз коротко сформулировал принцип работы над звуком: «В первую оче-
ад

редь – «художественный образ» (т. е. содержание, понимание, выражение, то, «о чем идет
речь»); второе – звук во времени – опредмечивание, материализация «образа» и в конечном ито-
ге третье – техника в целом как совокупность средств, нужных для решения художественного
задания, игра на рояле «как таковая», т. е. вла­дение своим мускульно-двигательным аппара-
ак

том и механизмом инструмента» [12, с.191].


Кроме того, музыкальная ткань любого фортепианного произведения организована «про-
странственно», т. е. фактура, как правило, содержит исполнительскую нотацию. Как отмечалось
выше, в ХХ в. ситуация изменилась, т. к. обозначились две магистральные линии: с одной сторо-
ая

ны это возвращение к уртексту, минимализация авторских указаний в нотах, с другой – их под-


робнейшая детализация. Одним из примеров, демонстрирующим «тотальную детализацию»
исполнительской нотации, которая прежде была благодатным полем для творчества исполни-
ьн

теля, является «Детская пьеса» для фортепиано А. фон Веберна (1924 г.). В этом произведе-
нии каждый параметр 1-го плана нотного текста имеет жесткую привязанность к исполни-
тельскому указанию: динамическим оттенкам, артикуляции, агогике. Однако в конце произ-
ал

ведения автор неожиданно предоставляет исполнителю некоторую свободу в виде изящной


ремарки ad libitum по отношению к повторению всей пьесы. Сочинение интересно еще и тем,
что является первым примером сериальной композиции, что означает тональную упорядо-
ченность всех элементов музыки. В дальнейшем эта идея была развита О. Мессианом в его
он

фортепианном цикле «Четыре ритмических этюда»12.


Таким образом, интерпретационное (исполнительское) поле актуализирует такие аспекты
музыкальной целостности, как темп, динамика, агогика, артикуляция, фразировка, акцентиров-
ци

12
Анализ одного из этюдов см. в [5].

84
На
и
ус
ар
Рис. 3. А. фон Веберн. Детская пьеса (окончание)

ел
ка, аппликатура, педализация. Исполнительская же «нотация» включает в себя нотные знаки
(звуковысотность), метроритмическую организацию, а также темповые указания, динамические

кБ
оттенки, агогические указания, аппликатуру, педализацию, артикуляцию, авторские ремарки
и исполнительский ритм (временной фактор). Они реализуются музыкантом в живом концерт-
ном исполнении. В совокупности трактовки каждого из этих параметров проявляется индивиду-
альная манера пианиста и особенности интерпретации музыки, охватывающей содержание, те-
заурус и исполнительские параметры. В качестве мобильного элемента структуры музыкально-

ау
го текста выступает его исполнительский ракурс, тогда как форма и ее составляющие, как
правило, не подвергаются исполнительской интерпретации13.
Актуальность исполнительской интерпретации заключается в поиске новых смысловых

н
и эмоциональных соотношений, имеющихся в авторском тексте. Миссия исполнителя – это спо-
собность воплощать объективность авторского текста, наполнять ее субъективной информацией.
ия
Личность самого исполнителя, его темперамент, эмоциональный мир, круг художественно-эсте-
тических взглядов, принадлежность к определенной исполнительской школе во многом опреде-
ляют отношение музыканта к исполняемому им произведению.
ем
Литература
1. Бадура-Скода, Е. и П. Интерпретация Моцарта: Как исполнять его фортепианные сочинения/ Е., П. Бадура-
Скода. – М.: Музыка, 2011. – 464 с.
ад

2. Богатырева, Е. Д. Исполнитель и текст: к проблеме формирования исполнительской культуры в музыке ХХ века /


Е. Д. Богатырева // Философская Самара [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.phil63.ru/ispolnitel-i-tekst. –
Дата доступа: 10.04.2012.
3. Браудо, И. А. Артикуляция: О произношении мелодии / И. А. Браудо. – Л.: Музгиз, 1961. – 198 с.
4. Голубовская, Н. Искусство педализации / Н. Голубовская. – Л.: Музыка, 1974. – 96 с.
ак

5. Горбушина, И. Л. Соотношение параметров 1-го и 2-го планов исполнительского нотного текста в музыкаль-
ном авангарде 1-й половины ХХ в. (на примере фортепианной музыки) / И. Л. Горбушина // Пытаннi мастац­тва­знаў­
ства, этналогii i фалькларыстыкi. Вып. 12. – Мiнск: Права i эканомiка, 2012. – С. 158–164.
6. Горбушина, И. Теоретические аспекты интерпретации фортепианного нотного текста современными испол-
ая

нителями / И. Горбушина // MŪZIKAS ZINᾹTNE ŠODIEN: PASTᾹVIGAĪS UN MAINĪGAIS, IV. – Daugavpils: Daugavpils
universitāte, 2012. – С. 306–315.
7. Корыхалова, Н. П. Интерпретация музыки: Теоретические проблемы музыкального исполнительства и крити-
ческий анализ их разработки в современной буржуазной эстетике / Н. П. Корыхалова. – Л.: Музыка, 1979. – 208 с.
ьн

8. Кудряшов, А. Ю. Теория музыкального содержания. Художественные идеи европейской музыки ХVII–ХХ вв.:
Учеб. пособие / А. Ю. Кудряшов. – СПб.: Лань, 2006. – 432с.
9. Лонг, М. За роялем с Дебюсси / М. Лонг. – М.: Сов. композитор, 1985. – 158 с.
10. Мартинсен, К. А. Индивидуальная фортепианная техника на основе звукотворческой воли / К. А. Мартинсен. –
ал

М.: Музыка, 1966. – 220 с.


11. Мдивани, Т. Г. Западный рационализм в музыкальном мышлении ХХ века / Т. Г. Мдивани. – Минск: Беларус.
навука, 2003. – 327 с.
12. Нейгауз, Г. Г. Об искусстве фортепианной игры: записки педагога / Г. Г. Нейгауз. – М.: Классика XXI, 1999. – 228 с.
13. Рабинович, Д. А. Исполнитель и стиль / Д. А. Рабинович. – М.: Сов. композитор, 1979. – 320 с.
он

14. Ражников, В. Исполнительство как творчество / В. Ражников // Советская музыка. – М.: Сов. композитор,
1972. –№2. – С. 70–74.
ци

13
Ряд музыковедов также связывали обусловленность той или иной интерпретации с принадлежностью пиани-
ста к определенному исполнительскому типу. Проблемами их классификации занимались, в частности, К. Мартинсен
и Д. Рабинович [10; 13].

85
На
и
15. Саик, Г. Ф. Музыкально-исполнительское мастерство как художественно-педагогическая проблема [Элек­
тронный ресурс]. – 2008. – Режим доступа: http://knuki.ru/articles_sayik.htm. – Дата доступа: 05.09.2012.

ус
16. Холопова, В. Н., Холопов, Ю. Н. Музыка Веберна / В. Н. Холопова, Ю. Н. Холопов. – М.: Композитор,1999. – 368 с.
17. Холопова, В. Н. Теория музыкального содержания. Программа-конспект для историко-теоретико-компози-
торских факультетов музыкальных вузов / В. Н. Холопова. – М.: МГК, 2009. – 24 с.

ар
I. L. GORBUSHINA

INTERPRETATION FIELD OF THE FORTEPIANO NOTE TEXT

ел
Summary
This article deals with piano notation in music from the point of identification in it its interpretation field, with its param-
eters and its place in the forming of interpretation.

кБ
н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 75.017.4:792.01(476):398.3

А. А. МАЛЕЙ

ел
СТРУКТУРЫ БЕЛАРУСКАГА РЫТУАЛЬНА-АБРАДАВАГА КОМПЛЕКСУ
Ў СПЕКТАКЛІ «НЕСЦЕРКА» НАЦЫЯНАЛЬНАГА АКАДЭМІЧНАГА
ДРАМАТЫЧНАГА ТЭАТРА ІМЯ Я. КОЛАСА

кБ
Віцебскі дзяржаўны ўніверсітэт імя П. М. Машэрава
(Паступіў у рэдакцыю 15.01.2013)

ау
Спектакль «Несцерка» за 70 гадоў свайго сцэнічнага існавання прайшоў праз некалькі аднаў­
ленняў і частковых рэканструкцый, быў найбольш значна адноўлены ў 80-м Коласаўскім тэатраль­
ным сезоне (2006 г.). Такая поўная рэканструкцыя з’яўляецца прынцыпова важнай для сучаснай

н
культуры як рэальная магчымасць з’яднаць час і прастору не толькі ў гісторыі Коласаўскага
тэатра, не толькі наогул у беларускім мастацтве, але і ва ўзаемадзеянні ўзроўняў прафесійнай
і народнай культур. Спектакль «Несцерка» ўяўляе сабой найбольш пачуццёвы візуальны спосаб
ия
звароту да вытокаў нацыянальнай культуры з яе архетыктонікай, семантыкай і структурай
рытуалаў і абрадаў, сімволікай рушнікоў і адзення, вербальнымі кодамі, успрыманнем космасу,
а таксама міфапаэтычнай карцінай свету.
ем
Немногія тэатры маюць у сваім рэпертуары такі даўгавечны спектакль, як «Несцерка» ў кола­
саўцаў. Прэм’ера твора адбылася 18 мая 1941 года. Рэжысёрам-пастаноўшчыкам быў заслужаны
дзеяч мастацтваў БССР Н. Лойтар, вучань У. Меерхольда; мастаком-пастаноўшчыкам – Л. Кроль,
кампазітар спектакля – заслужаны дзеяч мастацтваў БССР І. Любан. Рэжысёр аднаўлення 2006 года –
ад

заслужаны дзеяч мастацтваў Беларусі В. Баркоўскі, мастак аднаўлення – П. Анашчанка, мастакі


па касцюмах – П. Анашчанка і Н. Бабровіч, кампазітар – А. Крыштафовіч, балетмайстар – М. Падаляк.
Мэта артыкула – стварэнне эстэтыка-філасофскай мадэлі нацыянальнай самасвядомасці праз
вызначэнне заканамернасцей пабудовы спектакля «Несцерка» (яго структуры і колеравых суадносін).
ак

У спектаклі «Несцерка» ў коласаўцаў прастора (топас) – гэта кірмаш, панскі двор, скрыжа­
ванне ў лесе з відам на далёкую раку і сялянская плошча. Усё гэта – адкрытая прастора і разам з тым
космас чалавечага быцця, мікрасвет чалавечых адносін і сувязяў у суадноснасці з каардынатамі
ая

вялікага касмічнага свету. У «Несцерцы» галоўнае – скрытая сімволіка і структура рытуалу як


сувязь чалавека і космасу. Усе месцы дзеяння, пры ўсёй адметнасці, звязаны ў адзінае праз дзве
галоўныя сцэнічныя дэталі: 1) бугор-прыгорак у цэнтры планшэта; 2) жорсткія драў­ляныя аркі,
што размешчаны па кулісах.
ьн

Бугор-прыгорак з’яўляецца бліскучай тэатральнай знаходкай сцэнографа Л. Кроля. Прыгорак –


гэта аналогія першахалма, месца сустрэч, месца галоўных падзей, аналогія цэнтра сусвету. Ён су­
ад­носіцца з самой сцэнічнай візуальнасцю. У 1940-х гадах планшэт сцэны часцей за ўсё выкары­
ал

стоўваўся толькі па гарызанталі, па якой ходзяць акцёры. Л. Кроль ператварыў гарызанталь у пля­
цоўку некалькіх узроўняў. Гэта – водгук эксперыментаў у тэатры А. Таірава, які, парушаючы
плоскасць сцэны, ствараў жывую вібрыруючую сцэнічную рэальнасць.
У эпізодзе, падзеі якога адбываюцца на панскім двары, прыгорак становіцца вызначэннем
он

сацыяльнага статусу пана Бараноўскага як больш высокага ў параўнанні з іншымі. У цэнтры


пры­горка змяшчаецца скульптура Бахуса з амурамі па баках.
У эпізодзе дыспуту паміж шкаляром Самахвальскім і Несцеркай, што выдае сябе за знака­
ци

мітага навукоўца, прыгорак з’яўляецца сімвалам універсітэцкай вучонасці. Стол і фатэлі ў цэн­
тры даюцца ў зваротнай перспектыве, быццам звернутыя да гледача.

87
На
и
У эпізодзе суда, на якім сустракаюцца шляхцюкі, Несцерка і Суддзя, прыгорак суадносіцца
з Галгофай. У эпізодзе скрыжавання, на якім шляхцюкі злавілі Несцерку, прыгорак сімвалізуе

ус
месца сустрэч, старыя курганы, ускраек лесу. Зрэшты, у фінале, у эпізодзе вяселля прыгорак –
гэта месца ўзвышэння нявесты.
У іншым сэнсе прыгорак можна трактаваць і як месца сыходжання нечага звычайнага,

ар
звыклага (ці найбольш важнага, святочнага) і таго, што рухаецца з чужых зон. У спектаклі
«Несцерка» гэта – скрыжаванне персанажаў спектакля і прышлага героя, Несцеркі. З незнаёмага
свету Несцерка прыносіць сваю актыўнасць і робіць перамены ў традыцыйным звычаі дадзенай

ел
мясцовасці. Ён не адаптуецца ў прасторы, наадварот, ён робіць яе больш рухомай, хаця прастора
не страчвае сваіх звыклых каардынат. Кірункі ўсіх перамяшчэнняў сыходзяцца ў гэтым цэнтры.
Аркі-кулісы з’яўляюцца, па-першае, вызначэннем руху ў прасторы сцэны ад авансцэны да
задніка; па-другое, ствараюць візуальную адмежаванасць сюжэта ў прасторы і часе; па-трэцяе,

кБ
імітуюць балачнае перакрыццё; па-чацвёртае, яны аналагічныя накладной драўлянай геаметрыч­
най разьбе. Для сцэнографа Л. Кроля аркі-кулісы сталі своеасаблівым экранам, які для гледача
вычляняў бясконцы і адкрыты свет «Несцеркі». Аркі падкрэсліваюць рытм прасторы спектакля.
Рытм і рыфму прасторы ўтрымліваюць паўторы арнаментаў, пэўных элементаў у дызайне, адзен­

ау
ні, лініях рухаў дзеючых асоб.
У рэальнай сцэнічнай прасторы спектакля разгортваецца час у выглядзе падзей, фактаў,
рэалій сюжэта. Унутры гэтага знешняга рэальнага часу знаходзяцца час «паэтычнага» паўтору

н
і аванцюрны час Несцеркі, нязменнасць пачуццяў галоўных персанажаў і адсутнасць дынамікі
ва ўсіх вобразах пастаноўкі. Падзеі сюжэта спектакля знаходзяцца па-за гістарычным, бытавым
і біяграфічным радамі. У такім часе нічога не мяняецца, гэта – пазачасавая з’ява. Шчапленне
ия
эпізодаў тут выпадковае: Несцерка мог стаць удзельнікам і зусім іншых падзей. Аднак менавіта
ён мяняе логіку падзей, яму належыць ініцыятыва гэтых змен.
Падзеі спектакля засяроджаны ў трох днях мая, падчас квецені яблынь. Лік «тры» мае сваю
ем
семантыку ў беларускай народнай культуры. Гэта – дзень пахавання, калі душа за целам пакідае
дом; дзень восеньскіх Дзядоў (тряцяя субота пасля Пакрова); дзень, калі павітуха сыходзіла
дадому пасля народзін; тры дні доўжыцца вяселле. Тры – адзін з магічных знакаў, якія ўздзей­
нічаюць на жыццё чалавека, адзін з сімвалаў касмічнай сувязі чалавека і сусвету. Спек­такль
ад

таксама доўжыцца тры гадзіны і мае тры дзеі.


Унутраны, інтравертны час «Несцеркі» заснаваны на рытме суадносін эпізодаў спектакля:
талака, згрупаванасць кірмашу пераходзіць у шэраг дуэтных сцэн ( іх 7); талака, згрупаванасць
ак

у эпізодзе забавы са скамарохамі і мядзведзем пераходзіць у шэраг дуэтных сцэн (іх 3); талака,
згрупаванасць у эпізодзе дыспуту пераходзіць у шэраг сцэн з трыма персанажамі (іх 3); талака,
згрупаванасць у фінальным эпізодзе вяселля. Масавыя сцэны з’яўляюцца галоўнымі ў спектаклі,
для «Несцеркі» на коласаўскай сцэне яны больш важныя, чым сюжэтныя, дуэтныя. Гэтыя сцэны
ая

ўяўляюць сабой прамую суаднесенасць з сакральным законам беларускай ментальнасці,


галоўнай рысай беларускай народнай культуры, сэнсам і характарам абрадавых комплексаў –
узаемадапамогай, узаемападтрымкай і талакой.
ьн

Метафізічная прастора спектакля «Несцерка» праяўляецца ў структуры пастаноўкі. Адной


з галоўных характарыстык партытур, што ствараюць гэтую структуру, з’яўляецца каляровая
партытура. Як і ў народнай культуры, яна ажыццяўляецца ў пэўным каляровым рытме, які
ал

адлюстроўвае метафізіку нацыянальнага мыслення. У спектаклі Коласаўскага тэатра «Несцерка»


канкрэтная пастановачная структура ўзаемаспалучае каляровую палітру рытуальна-абрадавых
беларускіх комплексаў са сцэнаграфічна-касцюмным пабудаваннем.
У спектаклі «Несцерка» суперзаслона сімвалізуе вясельны рушнік. Па яго ніжнім боку раз­
он

мяшчаецца арнамент з асноўнай фігурай, якая выкарыстоўвалася ў прадметах побыту і ў адзенні, –


ромбам. Неабходна падкрэсліць, што ў гэтым арнаменце выкарыстоўваўся толькі чырвоны колер,
без дабаўлення чорнага. Гэта звязана з беларускай вясельнай абраднасцю. Падчас вянчання
ци

ў храме маладыя стаялі побач на белай частцы чырвона-бела-чырвонага рушніка. Першая чыр­
воная частка рушніка сімвалізуе нараджэнне, другая чырвоная частка – смерць. Белая пасяродку –

88
На
и
усё жыццё. На суперзаслоне прысутнічае толькі першая чырвоная частка рушніка. Гэта сімвалі­
зуе тое, што ў маладых усё наперадзе, а расказ пра іх толькі распачынаецца.

ус
Ромб – гэта пастаўлены на адзін вугал квадрат (адна з галоўных архетыпічных фігур).
Квадрат з’яўляецца знакам гранічнай устойлівасці. У розных культурах свету ён абазначае
зямлю, матэрыю, строгае абмежаванне і разам з тым змяшчае ў сабе сімволіку першаэлемента,

ар
першапрычыны і адлюстроўвае архетып боскага немаўляці. У нашым выпадку ромб выглядае
варыяцыяй квадрата, ператвараючы яго вагу ў энергію. Звычайна з квадратам спалучаецца
чырвоны колер: «Вага і непразрыстаць чырвонага колеру спалучаецца са статыкай і цяжкой
формай квадрата» [1, c. 75].

ел
Між тым на суперзаслоне прысутнічае і ромб з белай кропкай унутры. У такім спалучэнні
белая прастора з’яўляецца абазначэннем Сусвету, чырвоны ромб – гэта матэрыяльны свет, ася­
роддзе, а белая кропка – сам чалавек у гэтай прасторы. «Старажытны сімвал кропкі як гранічна

кБ
зжатай энергіі празмерна блізкі да сучасных фізічных і астранамічных тэорый аб утварэнні
Сусвету» [2, c. 373].
У фінальным эпізодзе «Вяселля» з-пад каласнікоў спускаюцца так званыя «языкі», тры рады
святочных рушнікоў. Асноўным геаметрычным элементам іх арнаменту з’яўляецца лінія. Гэта –

ау
найпросты спосаб абмежавання і структуравання прасторы, якую чалавек адваёўвае ў прыроды,
або той паверхні, якую стварае ён сам. Неабходна зазначыць, што лінейны арнамент (характэрны,
напрыклад, для рушнікоў Заходняга Палесся) не мае ўнутранай структураванасці. Лініі ўздзей­

н
нічаюць толькі магіяй чырвонага колеру і іх рытмічнай арганізацыяй. Рытм робіцца ў гэтым
выпадку наймацнейшым акцэнтам.
Аднак лінія не настолькі простая, як здаецца на першы погляд. Так, у пачатку ХХ стагоддзя
ия
лінія была ўзведзена ў ранг першаэлемента ў мастацтве. Пачынальнік дызайну мастак А. Род­
чанка ў сваім рукапісу 1921 года «Лінія» пісаў: «Зрэшты, выявілася галоўнае значэнне лініі: з адна­
го боку – яе межавае і краёвае становішча, з другога – як фактару галоўнай пабудовы ўсякага
ем
арганізма наогул у жыцці, так сказаць, хрыбет ці аснова, каркас. Сістэма. Лінія ёсць першае
і апошняе як у жывапісу, так і ва ўсялякай канструкцыі наогул. Лінія ёсць шлях праходжання,
рух, стыкоўка, мяжа, спалучэнне, разрэз» [3].
Падкрэсліўшы лінію ў якасці элемента, з дапамогай якога толькі і можна, на думку А. Род­
ад

чанкі, канструяваць і ствараць, мы акцэнтуем яе галоўнае значэнне ў мастацтве. І ў гэтым вы­


падку колер падпарадкаваны форме. Паколькі лінія ўяўляе сабой канструкцыю, а канструкцыя –
гэта сістэма, па якой выконваецца рэч, пастолькі мы падкрэсліваем, што на гэтых рушніках-язы­
ках чырвоныя лініі на белым фоне – нібы кроў у артэрыях.
ак

Заднія заслоны – заднікі – выкананы як імітацыя вышыўкі крыжом. Такі спосаб вышывання
ў традыцыйнай культуры быў распаўсюджаны ў афармленні адзення. Характэрнай рысай гэтага
спосабу з’яўляецца тое, што пры вышыўцы крыжом не завязваюцца вузялкі, а кончык ніці
заўсёды выводзіцца наверх. Спосаб вышыўкі крыжом характэрны і для сюжэтнай вышыўкі. На
ая

задніках спектакля «Несцерка» выкарыстоўваюцца чатыры сюжэты – «Ускраек лесу», «Панскі


двор», «Лясная рака» і «Квітнеючая яблыня».
Каларыт «Ускрайку лесу» і «Лясной ракі» падобны. Гэта – сіне-зялёная гама. Сіні і зялёны
ьн

колеры падобна чырвонаму, беламу і чорнаму выкарыстоўваюцца толькі ў рушніках Паазер’я.


Зялёны – гэта колер расліннасці, якая дае ежу мноству асоб жывёльнага свету. Зялёны займае
асобнае, унікальнае месца ў спектры сонечнага святла: ён знаходзіцца якраз пасяродку паміж
ал

узбуджальнымі і супакойваючымі фарбамі, паміж актыўнымі і пасіўнымі. Нездарма «Ускраек


лесу» і «Лясная рака» быццам адмяжоўваюцца ад напружаных («Панскі двор») і актыўных
(«Квітнеючая яблыня») сцэн. Падкрэслім, што ў хрысціянскай культуры галоўнае значэнне
зялёнага – гэта зямля, дакладней, паверхня зямлі, пакрытая расліннасцю. Зялёны колер таксама
он

сімвалізуе юнацтва і квяценне, а сіняя фарба – колер неба, водных глыбінь, цёмных лясоў на
гарызонце, горных вяршынь, якія адлюстроўваюць сіняе неба.
У эпізодзе «Панскі двор» дабаўляецца жоўты колер. Дарэчы, жоўты колер складваецца з чыр­
ци

вонага і зялёнага. Таму пра жоўты можна сказаць тое самае, што і пра чырвоны і нават пра зя­лё­
ны. Жоўты, як і чырвоны, суправаджае ўсё жывое: мёд, тлушч, алей, пылок кветак, смалу і дрэ­

89
На
и
вы. Акрамя таго, жоўтым афарбавана сонечнае святло. Жоўтымі бываюць полымя і зямля. Аднак
нездарма гэтая фарба ўведзена ў сюжэт «Панскага двара», таму што золата – жоўтае. Між тым

ус
у хрысціянскай культуры жоўты робіцца колерам здрады і граху. І гэта цалкам суадносіцца з эпізо­
дам спектакля, таму што ў ім супрацьпастаўлены шляхта і сялянства. Сцэны дыспуту і суда з’яў­ляюц­
ца кульмінацыяй спектакля, таму жоўты ўспрымаецца і як колер нервовага напружання і роспачы.

ар
Эпізод «Квітнеючай яблыні» ў сцэне вяселля адсылае нас ужо не да вышыўкі крыжом, а да
не менш цікавага спосабу афармлення прадметаў народнага паўсядзённага побыту – аплікацыі.
Аплікацыя – гэта спосаб стварэння дэкору нашываннем або наклейваннем на аснову (тканіна,
папера, дошка, скура) кавалачкаў матэрыялу іншага колеру ці фактуры. Каларыт гэтага эпізоду

ел
сімвалізуе пяшчоту, юнацтва, квецень і аптымізм. Яблыня выглядае аб’ёмнай, а за яе галінкамі
мы бачым прастору. У галоўнай гераіні Насты пачынаецца новы этап у жыцці, таму адкрытасць
і глыбіня найлепш характарызуюць гэты пераход колерам.

кБ
На адным з рушнікоў, што выкарыстоўваюцца ў спектаклі ў якасці рэквізіту (эпізод «Кірмашу»),
за аснову арнаменту ўзята лінія чорнага колеру, на якой размяшчаюцца ромбы чырвонага і чор­
нага колеру. Чорны ў народнай культуры амаль паўсюдна з’яўляецца сімвалам негатыўных сіл
і сумных падзей. У нашым выпадку чырвоныя ромбы сімвалізуюць важныя жыццёвыя падзеі,

ау
аднак усведамленне таго, што людзі смяротныя (лінія чорнага колеру), нібы агінае іх. Чорныя
ромбы па памерах меншыя, чым чырвоныя. Гэты рытм сімвалізуе чаргаванне пад’ёмаў і спадаў
у чала­вечым жыцці. У цэнтры чорнага ромба змешчана чырваная кропка. Гэта сведчыць пра

н
роспачныя падзеі, у якіх пачынаецца тое новае, што стане радасцю. Тое ж самае сімвалізуюць
два чырвоныя промні ля чорных ромбаў: смутак нараджае радасць.
У сярэдзіне чырвоных ромбаў змешчаны белыя крыжы. Крыж з’яўляецца адной з галоўных
ия
архетыпічных геаметрычных фігур, ён сімвалізуе Сусветнае Дрэва і з’яўляецца варыяцыяй круга
і квадрата. У беларускім нацыянальным арнаменце крыж уяўляе сабой мадэль Дрэва Жыцця
(найбольш распаўсюджаны матыў у беларускім дэкаратыўна-прыкладным мастацтве). Белая фар­ба
ем
звязана з акцэнтаваннем крыжа на чырвоным фоне. Архетып белага адлюстроўвае свята, ахвяра­
прынашэнне [2]. У рушніках спектакля «Несцерка» белыя крыжы аказваюцца найбольш важным
кампазіцыйным і сэнсавым цэнтрам, таму што гэта суадносіцца з беларускімі руш­нікамі, іх
рытуальным сэнсам магічнасці. На іх прымалі немаўлят, іх высцілалі пад ногі маладым падчас
ад

вянчання, з іх дапамогай апускалі труну ў магілу. Падчас вайны ці эпідэміі жанчыны адной вёскі
ткалі за дзень і ноч спецыяльны «рушнік-абыдзённік», які вешалі на прыдарожны крыж.
Чырвоныя ромбы з двух бакоў рушніка вянчаюць і чорныя крыжы. Іх акаляюць чырвоныя
промні – сімвал 8-канцовай зоркі (сімвал чалавека). Архаічная свядомасць выяўляе прасторавыя
ак

залежнасці з дапамогай бінарных сувязяў тыпу: усход–захад, правае–левае, верх–ніз. Свядомасць


прыдае ім аблічча «чорнае – белае». Такая апазіцыя не з’яўляецца абстракцыяй, яна дае маг­
чымасць чалавеку канкрэтна ўявіць узаемаадносіны элементаў карціны свету. У дваістасці ёсць
схаваны трэці элемент. І такая траістая класіфікацыя свету заўсёды звязана з колерам. Аднак
ая

у дадзеным рушніку падкрэслена процістаянне «чорны – чырвоны». Белае ж уяўляецца


бязмежнай прасторай, нечым нематэрыяльным. «Белае ёсць нешта актыўнае, пастаянна змен­
лівае; пашыраючыся і сціскаючыся адначасова, яно ледзь паддаецца падзелу. Ніколі не завяр­
ьн

шаючыся, белае, распаўсюджваючыся, стварае прастору, бясконцую прастору» [4, c. 57]. Чорны
ў гэтым рушніку – сімвал смерці і роспачы, а чырвоны – сімвал жыцця і радасці. Асновай у гэтым
рушніку выступае лінія, галоўным элементам – гарызантальная лінія, якую прасякаюць 7 вер­
ал

тыкальных ліній, на кожнай змяшчаецца па 3 чорныя ромбы з чырвоным.


У кампазіцыі прысутнічаюць тры вялікія фігуры. Іх цэнтрам з’яўляецца чырвоны ромб. Самі па
сабе яны ўяўляюць чырвоныя стылізаваныя 8-канцовыя зоркі. Канцы іх не вострыя, а закруг­леныя.
Калі глядзець здалёк, можна ўявіць, што гэта – кветка з 4 пялёсткамі. Аднак на самай справе на
он

кожным з пялёсткаў па дзве белыя лініі – 8-прамянёвая зорка, звязаная са стварэннем жыцця, што
ў беларускай нацыянальнай культуры азначае сімвал чалавека. Гэта і адна з форм Віфлеемскай
зоркі [5, с. 108]. У рушніках «Несцеркі» промні зоркі закругленыя, гэта дае магчы­масць уявіць, што
ци

чалавек яшчэ не нарадзіўся. Гэта эмбрыён ці бутон кветкі. І белыя лініі паказ­ваюць яго лёс. Развілка
ліній сімвалізуе невядомасць, выбар, ірацыянальныя сілы. Белы колер сімваліуе лёс.

90
На
и
Варта падкрэсліць і лікавую сімволіку рушнікоў «Несцеркі». Мы бачым 7 вертыкальных
ліній, на якіх змяшчаюцца па 3 ромбы і 3 галоўныя фігуры. Лік 7 сімвалізуе касмічны і духоўны

ус
лад, а таксама завяршэнне прыроднага цыкла. У гэтым рушніку лініі рытмічна арганізуюць і пад­
парадкоўваюць белую прастору самога рушніка. Беларускія сяляне ў сваёй працоўнай дзейнасці
ўлічваюць фазы Месяца, таму гэта зʼяўляецца прычынай таго, чаму існуе зацікаўленасць лічбай

ар
7 (7-дзённыя фазы Месяца, 28-дзённы месячны каляндар).
Лічба 7 сімвалізуе сінтэз, аднаўленне, рашэнне, творчы патэнцыял, шматбаковасць, нара­джэн­
не і рост. Гэтая лічба таксама сімвалізуе і тры фазы Месяца. Лічба 3 – адна з самых станоўчых
лічбаў-эмблем не толькі ў сімволіцы, але і ў міфалогіі, легендах і казках, дзе прыкмета «трэці раз –

ел
удалы» мае самыя старажытныя карані. Піфагор лічыў тройку лікам гармоніі, а Арыстоцель –
лікам завяршэння: лічба азначае пачатак, сярэдзіну і канец. Тры кветкі-зоркі абазначаюць так­са­
ма і тры канстанты чалавечага жыцця – нараджэнне, вяселле і смерць. У другіх культурах,

кБ
напрыклад, у даасізме, лічба 3 сімвалізуе моц, таму што мае цэнтральны элемент.
Касцюмы ў «Несцерцы» суадносяцца з народным беларускім касцюмам. Касцюм Несцеркі
складаецца са світкі шэрага колеру. Гэты колер сімвалізуе меланхолію і абыякавасць. Світкі былі
верхнім адзеннем сялян. Шэрая фарба – колер беднасці і суму. Гэта ў поўнай меры раскрывае

ау
жыццё беларускага сялянства. Аднак гэта – толькі знешні бок жыцця. Пад свтікай схавана белая
кашуля з яркім арнаментам.
Асновай арнаменту выступае чырвоная, стылізаваная пад кветку 8-канцовая зорка. Кветка –

н
лаканічны сімвал прыроды, бязмежнасці яе прыгажосці. Кветка таксама сімвалізуе вясну і да­
бры­ню. Раней падкрэслівалася, што закругленыя канцы 8-канцовай зоркі сімвалізуюць ненаро­
джанага чалавека, аднак гэты элемент абазначае і тое, што чалавек, які так апрануты, няпросты,
ия
ён фантазёр і вельмі крэатыўная асоба. Несцерка – персанаж добры і вынаходлівы, аднак шэрая
світка надае яму нейкую скрытнасць. Гэта звязана і з гісторыяй шэрага колеру. У старажытнасці
і сярэднявеччы, а таксама ў эпоху Рэнесансу шэрая фарба зусім не цанілася. Яе лічылі колерам
ем
беднякоў, колерам няшчасця.
Гэты чалавек дакладна ідзе па свайму лёсу, аднак прыродны авантурызм не дае яму зліцца
з натоўпам. Элементам арнаменту выступае чорны ромб, які абазначаны графічна. Чорныя лініі
і чырвоныя зоркі-кветкі сімвалізуюць выпрабаванні, цяжкія сітуацыі, у якія трапляе герой
ад

спектакля. Выпрабаванні ў нашым жыцці з’яўляюцца свайго роду каркасам. У цэнтры чырвоных
зорак-кветак знаходзіцца белая кропка (цэнтр і выток жыцця). Кропка – сімвал першароднай
стваральнай энергіі, нематэрыяльнага. Кропка ў арнаменце кашулі Несцеркі сцвярджае яго крэа­
тыўнасць і магчымасць знайсці лазейку ў безвыходнай сітуацыі. У цэнтры чорнага ромба знахо­
ак

дзяцца дзве маленькія лініі, якія сімвалізуюць скрыжаванне. Зорка і кропка – шчаслівы лёс, а ромб
і скрыжаванне – выпрабаванні.
Перакрыжаванне сімвалізуе невядомасць, лёс, азарт. У большасці старажытных культур скры­
жа­ванню шляхоў надавалі вялікі сэнс. К. Г. Юнг лічыў перакрыжаванні матэрыялізаваным сім­
ая

валам адзінства супрацьлегласцей. У арнаменце на кашулі Несцеркі скрыжаванне абазначае


выпадковыя сітуацыі, у якія трапляе герой.
Касцюм Настачкі складаецца з паласатай спадніцы-андарака, сарочкі з вышыўкай, фартуха
ьн

і камізэлькі. На рукавах кашулі вышывалі арнамент двух відаў адзін над другім: структураваны
і неструктураваны. Структураваны арнамент уяўляе сабой паласу з дакладна арганізаванай уну­
тры яе прасторай чырвоных ліній, якія стваралі ромбы. Унутры гэтых ромбаў мы бачым аснову
ал

арнаменту, якая таксама складаецца з ромбаў, але з больш складанай структурай. Унутры гэтых
ромбаў таксама ёсць ромбы. Колер – толькі чырвоны. У мастацтве матывы перакрыжавання сім­
валізуюць адзінства і агульнасць. Да прыкладу, кельцкае мастацтва ў Ірландыі асабліва багата
арнаментамі ў выглядзе складаных перакрыжаваных ліній. «Гэтыя ўзоры адлюстоўваюць ідэю,
он

што боская энергія праявілася ў бясконцай касмічнай вібрацыі, найбольш яўна наглядаецца
ў ру­ху хваляў» [5, с. 272].
Арнамент на рукавах кашулі Насты ў «Несцерцы» мае прамыя лініі, нагадваючыя энергію
ци

сонечных промняў. Промні ў сваю чаргу сімвалізуюць ствараючую сілу, святасць і духоўную
энергію. Ромб, акрамя таго, сімвалізуе яшчэ і сексуальную энергію. Чырвоны – колер жыцця,

91
На
и
сілы, энергіі, без якіх жыццё немагчыма. Такім чынам, у структураваным арнаменце перадаецца
асноўная думка касцюма. Арнамент перадае прыгажосць, жыццёвую энергію і юнац­тва

ус
дзяўчыны. Ёй рана задумвацца пра смерць (адсутнасць чорнага колеру) і пра дзяцей (адсут­насць
белых акцэнтаў).
Неструктураваны арнамент нічым не абмежаваны з двух бакоў, як структураваны. Ён прад­

ар
стаўлены чырвонай ламанай лініяй, сімвалізуючай пад’ёмы і спады, на якой змешчаны вялікія
чырвоныя кветкі. На зломах лініі таксама прысутнічае расліннасць у выглядзе галінак. Тут квет­
ка – сімвал сэрца, цэнтра свету, касмічнага кола, а таксама рамантычнага і пачуццёвага кахання.
Яго чырвоны колер сімвалізуе жарсць, жаданне і пачуццёвую прыгажосць.

ел
На фартуху ў гераіні таксама змешчаны неструктураваны арнамент, у якім лёгка чытаецца
ромб, хоць і недакладны. Асновай арнаменту з’яўляецца фігура, якая створана з дзвюх ліній
(перакрыжаванне). Тры промні гэтай фігуры маюць чырвоныя і чорныя пер’і, з якіх ствараецца

кБ
трыліснік, сімвал чысціні. У гэтым арнаменце ёсць і стрэлы, якія прадстаўляюць энергію, лад
і пераадоленне прасторы. Чырвонае і чорнае пер’е абазначае, што гераіню чакаюць цяжкія
выпрабаванні – вяселле з нялюбым і надзея на выратаванне.
Галоўным атрыбутам вясельнага касцюма гераіні з’яўляецца вянок, сімвал жыцця і святасці.

ау
«Форма вянка яднае нябесную сімволіку круга (дасканаласць) і кола (вечнасць, непарыўнасць
і саюз)» [5, с. 36]. Сплецены з лісця і кветак вянок – жывая карона, гэта – перамога і жыццёвая
сіла. Вянок нявесты сімвалізуе новыя пачаткі, радасць і пладавітасць.

н
Што датычыцца касцюма Мальвіны, маці Насты, то на фартуху прысутнічаюць неструк­
тураваны і структураваны арнаменты. Гэтыя арнаменты ў многім падобныя. Структураваны
арнамент абмежаваны з двух бакоў лініямі, якія ўяўляюць сабой вязь з ромбаў. Арнамент –
ия
ламаная лінія з кветкамі, створанымі ромбамі. Гэтая лінія сімвалізуе Дрэва Жыцця, вышэйшы
прыродны сімвал дынамічнага росту, сезоннага памірання і рэгенерацыі, а таксама развіцця
і адзінства. Дрэва Жыцця з’яўляецца сімвалам Маці-Зямлі.
ем
Неструктураваны арнамент падобны на структураваны, аднак выкананы на аснове чорнай ла­
манай лініі, ад якой адыходзяць чорныя крыжы з чырвонымі кругамі. Гэта таксама Дрэва Жыцця,
але ў больш тонкім, зменшаным варыянце, а значыць, гераіня – жанчына замужняя і з дзецьмі.
На рукавах кашулі Мальвіны прадстаўлены структураваны, шчыльны па колеры арнамент
ад

з чорнай лініяй у выглядзе зігзага. Мальвіна – жанчына ўладарная, энергічная, дакладна ведае,
чаго жадае. Зігзаг заснаваны на маланцы, старажытным знаку ўлады, энергіі і барацьбы. Таксама
элементамі выступаюць 8-канцовыя чырвоныя зоркі з закругленымі канцамі і маленькія чыр­
воныя лініі з чорнымі элементамі. Такія лініі могуць сімвалізаваць колас, атрыбут многіх багоў
ак

зямлі, адраджэння і боскага дару жыцця. Для жанчыны, якая з’яўляецца гаспадыняй у доме,
нельга прыдумаць лепшага арнаменту.
Яшчэ адзін арнамент на сарочцы Мальвіны прадстаўлены чырвоным колерам, па полю якога
разыходзяцца тонкія белыя лініі, якія ствараюць ромбы. Тут гэтыя фігуры сімвалізуюць дом.
ая

У арнаменце створаны акцэнт – цэнтральны чорны ромб як сімвал жадання.


Колеравая партытура спектакля – светлыя, радасныя фарбы, каларыстычная гама беларускай
абраднасці з большасцю чырвонага. Светлавая партытура спектакля спалучаецца з колеравай:
ьн

вобразны колер перадае майскае дрыжачае паветра, стан прыпарку, яснага неба; святло выка­ры­
стоўваецца кантрастнае па ўсім перыметры сцэны. Асабліва працуе святло ў фінальным эпізодзе
спектакля, калі з’яўляецца квітнеючая яблыня на задніку, каб перадаць аб’ём дрэва і кветак на
ал

ім, каб стварыць жывое дрэва і жывыя кветкі. Абдзве гэтыя партытуры дапасоўваюцца да музы-
кальнай партытуры з народнымі матывамі і інтанацыямі, якія рытмічна арганізуюць і падтрым­
ліваюць дзеянне, з харавымі спевамі ў сцэне вяселля і лірычнымі арыямі Насты і Юрася. Кас­
цюм­ная партытура з шляхетнымі касцюмамі канца XVIII стагоддзя, з унікальнымі малюнкамі
он

арнаменту кожнага касцюма не толькі характарызуе эпоху, але і займае адно з галоўных месцаў
у колеравай партытуры.
Такім чынам, структураўтвараючы модуль спектакля ўяўляе сабой канцэпцыю спалучэння
ци

абраду і сцэнічнага твора. У кожнай кропцы «Несцеркі» мы знаходзім святочнасць, сакраль-


насць і ўзвышаную стабільнасць канстант народнай культуры ў часе.

92
На
и
Вывады. У спектаклі «Несцерка» прастора – адкрытая, космас чалавечага быцця. Не мікра­
свет жылля, а макрасвет чалавечых зносін і сувязей у суадносінах з каардынатамі касмічнага

ус
вялікага свету, скрытая сімволіка і структура рытуалу як сувязь чалавека і космасу. Усе месцы
дзеяння спектакля звязаны ў адзінае праз дзве галоўныя сцэнічныя дэталі (бугор-прыгорак і драў­
ляныя аркі) як сімвалы сустрэч, вяршыні, яднання з космасам, што суадносіцца з прынцыпамі

ар
народнай культуры Беларусі, а таксама рухам, трансфармацыяй. Мізансцэны спектакля пабудава-
ны ў руху па кругу і па руху сонца, што таксама аналагічна беларускай нацыянальнай сімволіцы.
Падзеі спектакля засяроджаны ў трох днях мая, падчас квецені яблынь. Інтравертны час –
рытм эпізодаў – суадносіцца з сакральным законам беларускай ментальнасці, сэнсам абрадавых

ел
комплексаў.
Як і ў народнай культуры, «Несцерка» ажыццяўляецца ў пэўным колеравым рытме, які
адлюстроўвае ў пэўнай мастацкай форме метафізіку нацыянальнага мыслення. У спектаклі

кБ
Коласаўскага тэатра «Несцерка» канкрэтная структура ўзаемаспалучае колеравую палітру ры-
туальна-абрадавых беларускіх комплесаў са сцэнаграфічна-касцюмным пабудаваннем. Рушнікі,
касцюмы, «языкі», кулісы аб’яднаны агульнай гармоніяй чорна-бела-чырвонага колеру як адлю-
страваннем галоўных колераў беларускай нацыянальнай культуры.

ау
Літаратура
1. Иттен, И. Искусство цвета / И. Иттен. – М.: Изд-во Д. Аронова, 2004.

н
2. Тресиддер, Дж. Словарь символов / Дж. Тресиддер. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001.
3. Родченко, А. Линия. Рукопись 1921 года / А. Родченко [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: // www.
rosdesign.ru/design_materials/design_rodchenko.htm. – Дата доступа: 27.03.2010.
ия
4. Миронова, Л. Цвет в изобразительном искусстве / Л. Миронова. – Минск: Беларусь, 2002.
5. Тэрнер, В. Символ и ритуал / В. Тэрнер. – М.: Наука, 1983.

A. A. MALEY
ем

STRUCTURES OF BELARUSIAN RITUAL AND CEREMONIAL COMPLEX IN THE COLOR SCORE


OF THE PLAY «NESTSERKA» ON STAGE OF THE NATIONAL ACADEMICAL DRAMA THEATRE
NAMED AFTER YAKUB KOLAS
ад

Summary
Main structures of Belarusian ritual complex and ornament design represent geometrical and color correlation with uni-
versal archetypes of world culture. It points at the natural affinity of Belarusian symbolism with the traditional Slavic outlook
ак

and universal worldview. Besides, Belarusian regions have had their own prominent features because of the understanding and
application of these symbols and structures. The region of Poozerye has its own peculiarities. Every detail of day-to-day activi-
ties of the region’s inhabitants reveals various means of symbolic understanding of the world. Evolution of these means and
their functioning in high culture of modern theatre represent the subject of concern to the understanding of the continuity that
has been shown in the village craftswomen’s art and theatre director’s and artists’ professionalism during the XIX-century.
ая

The play «Nestserka» staged by Kolas Theatre has represented a combination of stage elements created by producer with
symbolism of the folk Belarusian culture. Namely by this reason the discovery of aesthetic-philosophical national self-con-
sciousness model that has been revealed through the definition of the objective laws is the most important. In accordance with
these laws the performance «Nestserka» has been created and the definition of color balance has been presented in the play.
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
ЛІТАРАТУРАЗНАЎСТВА

УДК 821.161.9 + 271.2-29

ел
Л. В. ЛЕВШУН
ДВЕНАДЦАТЬ ТЕЗИСОВ О ПРЕДЕЛАХ ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

кБ
Центр исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси
(Поступила в редакцию 19.07.2011)

ау
Учить пониманию нельзя, потому что пониманию нельзя научить: можно
только создать иллюзию понимания, заставляя повторять обломки чужого
понимания, что никого не сделало умнее или порядочнее [1, с. 3].

н
1. Одна из наук для описания смыслового материала внутри человеческой субъективности – это
филологическая герменевтика, имеющая ту особенность, что она работает на предметных образцах
ия
смыслов [������������������������������������������������������������������������������������
2�����������������������������������������������������������������������������������
,с. 30]. Герменевтика как «формально-методологическая дисциплина филологии» востре-
буется ею постольку, поскольку «филология должна быть познанием продуцированного человече-
ским духом, то есть познанного» [12, ч. 2, с. 216]. «К методическим особенностям филологической
ем
герменевтики относится, в частности, рассмотрение текста1 не как законченного материала («произ-
ведения»), а как материала, фигурирующего в развивающемся процессе понимания» [3, с.  22].
Ф. Шлейермахер показал (1829), что понимание как предмет герменевтики объединяет «понимание
мыслей» и готовность преодолевать непонимание. Причем «мысли» для Шлейермахера – это фак-
ад

тически смыслы, созданные конкретными людьми и запечатленные в лю­бом материале [2, с. 10].
2. Вместе с тем в идеале это самое «понимание мыслей»/смыслов, то есть «всякое правильное
истолкование должно отрешиться от произвола озарений и ограниченности незаметных мысли-
тельных привычек и сосредоточить внимание на самих фактах... придерживаться фактов вопреки
ак

всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого толкователя и сбивают его с верного
пути» [4, с.  318]. Очевидно, что в любой «предъявленный гносеологический образ подлинный
действователь (читай герменевт. – Л. Л.) действительно и непременно вносит нечто свое» [1, с. 5].
3. Высказанное в первых двух пунктах бесспорно, несмотря на перманентное доказывание
ая

этих положений в герменевтических исследованиях. Более сложен следующий шаг – фактиче-


ски, а не теоретически, воздержаться от «искажающих воздействий», не отказываясь вместе с тем
от индивидуальности понимания. Х.-Г.  Гадамер, к примеру, представляет процесс понимания
ьн

текста как постоянное «набрасывание» реципиентом его смысла, то есть использование конъек-
турально-дедуктивного метода, когда на основе уже понятого априорно выдвигаются рабочие
конъектуры полного смысла произведения с последующей их проверкой, подтверждающей или
ал

опровергающей предварительное «набрасывание». Однако и предварительный смысл, на основе


которого осуществляется «набрасывание», проявляется, исходя из некоей, априорной же, уста-
новки читающего – его «горизонта ожидания» и «круга понимания». Таким образом, овладение
смыслом текста во многом зависит от адекватности первоначальных герменевтических конъек-
он

тур [4, с. 318; 5, с. 72–82; 11, с. 69].


1
В данной статье будем оперировать понятием «текст» в широком его значении, при котором «текст выступает
ци

как общее название для продукта человеческой целенаправленной деятельности, т. е. как материальный предмет,
в генезисе которого принимала участие человеческая субъективность» [3, с. 21]. Текст как собственно словесное про-
изведение рассматривается как частный случай «текста в широком его значении».

94
На
и
Второе, что несомненно влияет на полноту овладения смыслом, это «отсутствие при интер-
претации смысловых лакун, разрывов, неясностей», которые возникают, когда интерпретатор

ус
игнорирует какой-либо из семиотических кодов, использованных автором, «в результате чего
структура текста будет обеднена, и смыслы, существенные для составителя или составителей
этого текста, окажутся утрачены или редуцированы. Вместе с тем текст будет осмыслен, оче-

ар
видные лакуны, возможно, и не возникнут» [11, с. 70; курсив. – А. Р.]. Несомненно, что и отсут-
ствие интерпретационных лакун также зависит от «горизонта ожидания» и «герменевтического
круга» реципиента; а точнее – от адекватности «горизонта» и «круга» автора и читателя, то есть
от степени совпадения их культурных кодов. Однако вопрос в том, от чего собственно зависит

ел
сам семиотический код, его структура, сложность, интерпретационный потенциал?
4. Он, думается, зависит от внеязыковых (понимая язык в семиотическом смысле как куль-
турный код) и, значит, не охватываемых инструментарием герменевтики, но вместе с тем весьма

кБ
значимых «фактов», которые в первую очередь определяют действия герменевта. Ибо и в преде-
лах, казалось бы, одного «языка» достаточно часты случаи бессилия герменевтических методик.
Так, можно располагать массой «предварительных сведений о тексте: знанием эпохи и культур-
ного ареала, к которым он принадлежит, жанровой природы текста, литературной традиции,

ау
в которую он вписывается, наконец, степени сохранности дошедших до нас копий» [6, с. 5] и тем
не менее интерпретировать его неадекватно или даже превратно. К примеру, с точки зрения из-
вестных герменевтических методов и инструментов необъяснимо непонимание между принад-

н
лежащими одной культурной эпохе и, предполагается, одному «культурному коду» Антиохий­
ской и Александрийской школами экзегезы, иконопочитателями и иконоборцами, паламитами
и варлаамитами, Кириллой Туровским и Андреем Боголюбским, Климентом Смолятичем и смо-
ия
ленским презвитером Фомой, Иосифом Волоцким и Нилом Сорским, митрополитом Макарием
и дьяком Иваном Висковатым, митрополитом Михаилом (Рогозой) и Стефаном Зизанием и т. д.
Владение собственно приемам герменев­тики не помогло взаимопониманию этих «супостатов»
ем
при интерпретации одних и тех же «текстов».
Наиболее значимыми для адекватного понимания являются, на наш взгляд, именно те «фак­
торы», воздействия которых герменевт не замечает и потому никак не может контролировать.
Речь идет, скажем, о структуре индивидуального творческого акта (а понимание – творче-
ад

ский акт) и типе художественной рефлексии как автора, так и реципиента, то есть, собствен-
но, – о характерологии.
5. «Характер» (греч. caraktήr) – букв. отпечаток, оттиск, клеймо. Художественный образ/
мир и он же – смысл словесного произведения нужно представлять себе как «оттиск» на ма-
ак

терии слова того, что было отрефлектировано автором в доступной ему объективной реаль-
ности. А понимание произведения – идентификация авторского «оттиска» с «оттиском» ре-
ципиента-герменевта.
6. Что же влияет на форму и качество этого «оттиска», с одной стороны, и на адекватность
ая

полноту и вообще возможность идентификации – с другой? По-видимому, «характеры» самих


творца и интерпретатора; прежде всего то, чтó они считают истинной, то есть абсолютно объек-
тивной реальностью (бытие в Боге; социальное бытие; личное свое бытие; бытие, создаваемое
ьн

авторским воображением и т. д.) и каковы их отношения с этой реальностью.


7. Значит, филологическая герменевтика не может обойтись без разработки характерологии
и типологии создающих образы художников в соотнесении с «понимающими» и «объясняющи-
ал

ми» эти образы герменевтами. И только так, потому что «постигнутое умом в единой форме мо-
жет быть выражено словесно во многих» [блаж. Августин, Исповедь. XIII. 24, 36] и один и тот же
текст выдает разным его «потребителям» различную информацию. Ведь вся иерархия кодов,
составляющая тот или иной тип культуры, может «дешифроваться при помощи идентичной
он

кодовой структуры или кодовой структуры иного типа, лишь частично пересекающейся с той,
которой пользовались создатели текстов, или же совсем ей чуждой» [10, с. 58–59].
8. Раздумывая над сущностью этого самого «кода» (о структуре и содержании которого ис-
ци

следователь, видимо, умолчал), мы отождествили его с тем, что ранее назвали «модусом бытия»
художника, или точнее – «модусом бытия реальности в восприятии художника» [8; 9, с. 156–165]

95
На
и
(как творца, так и реципиента), объединяющем в себе «метод интендирования2, состав онтологи-
ческой конструкции, манеру смыслопостроения и смысловосприятия в типичных наборах ноэ-

ус
матических ситуаций» [2, с. 32] и т. д.
9. «Модус» этот представляет собой сложную категорию, включающую в общем неисчисли-
мые таксоны. Однако для целей филологической характерологии и герменевтики необходимыми

ар
и достаточными, на наш взгляд, являются четыре: а) тип религиозности; б) тип аксиологии; в) тип
гносеологии; г) тип экзистенции. Именно ими определяется сфера и пределы изобразительных ин-
тересов художника («горизонт ожидания» и «герменевтический круг») и его «культурный код»:
а) основные типы религиозности: монотеизм (или «религии откровения», в которых испове-

ел
дуется Единый Творец как Истинная Личность и Истинное Бытие, от Которого все получает
свое бытие и с Которым возможно личное общение); пантеизм (так называемая «естественная
религиозность», представляющая божеством все и всякое творение); политеизм (поклонение

кБ
многим божествам, чья иерархия, как правило, отражает социальные отношения)3;
б) основные аксиологические типы: теоцентрика – основанием ценностей которой мыслится
метафизический Творец, а «полнота бытия» понимается как достижение общения с Высшим
Разумом и деятельность под Его руководством; социоцентрика (антропоцентрика)4 – основани-

ау
ем ценностей которой является социальная гармония; «полнота бытия» мыслится как исполне-
ние своего общественного долга теми способами и методами, которые определяет социум (или
социальная корпорация как часть сложного социума); эгоцентрика, основывающаяся на «эго»,

н
где «полнота бытия» достигается через исполнение личного «дела жизни», как оно понимается
исполнителем, и теми средствами и методами, какие полагает уместными сам исполнитель, не-
зависимо от чьей бы то ни было и какой бы то ни было их оценки со стороны;
ия
в) основные гносеологические типы:мистика (от греч. mystika – таинство) – когда в качестве
единственного источника истинного знания признается «неизреченное и таинственное богосло-
вие… символическое и ведущее к таинствам», которое, как убеждают Ареопагитики, «действует
ем
и утверждает в Боге ненаучимым таиноведением», то есть познание, не нуждающееся в рацио-
нальном и тем более чувственном опыте. Для художника-мистика эмпирическая реальность яв-
ляется символом трансцендентной логосной реальности. «Символический реализм» отличается
от всех прочих известных «символизмов» тем, что художник-мистик, «представляя себе весь
ад

мир как символическое отображение иного мира, раскрывал, расшифровывал эти видимые сим-
волы и, всматриваясь в них, угадывал в них непреходящую реальность Божественного» [7, с. 337];
гномика (от греч. gnoma – доказательство; gnome – мысль, познавательная способность, выбор) –
предпочитающая доверять разуму и любую форму опыта (духовного ли, эмпирического ли) «по-
ак

веряет алгеброй» – рассудочно-понятийным анализом. Среди открывающихся «гномику» обра-


зов мира он сознательно выбирает для изображения те, которые, на его взгляд (основанный
на скрупулезном рассудочно-логическом анализе явлений), наиболее точно отражают истину (ту,
разумеется, что сформирована типами его религиозности и аксиологии!), а точнее – произведен-
ая

ную по известным правилам (в том числе герменевтическим) дискурсивно-логическую рекон-


струкцию Истины. Иначе говоря, художественный образ мыслится в гномике как результат тео-
ретической абстракции и последующего экспериментального моделирования Реальности, кото-
ьн

рые производятся в процессе научной типизации множества символов Истины. Не исключено,


что в это множество может попасть и «чужой» символ, формально похожий на остальные, что и дает
«гномику» основание включить его в данное множество: например, Франциск Скорина рассма-
ал

тривает в одном ряду христианских ценностей Пятикнижие и Евангелие как «священно-истори-


ческие книги»5. Художественное изображение в гномике является, таким образом, лишь иллю-
2
Интендирование – создание направленности рефлексии для указания на топосы онтологической конструкции
он

(«души») – отправные точки вовне-направленного луча рефлексии и конечные адреса вовнутрь-направленного луча [1, с. 25].
3
Атеизм, на наш взгляд, не является особым типом религиозности. Отрицая существование каких бы то ни было
божеств, он неизменно обожествляет в той или иной форме (монотеистически, пантеистически, политеистически)
явления исторической реальности.
ци

4
Разумеется, социо- и атропоцентрика имеют существенные различия, в том числе и для герменевтических
целей, но описывать их в тезисах нет возможности.
5
См. «Предословие доктора Франъциска Скорины с Полоцька в книги перъвыи царств».

96
На
и
страцией данной абстрактной мысли художника и служит не познанию как таковому, а структур-
ному упорядочению суждений; эмпирика (от греч. empeiria – опыт) – где единственно надежным

ус
и истинным признается познание, руководимое органами чувств. Эмпирик, воспринимая эмпи-
рическую (данную в ощущения) реальность собственно в эмпирии, способен не более как имити-
ровать в художественном изображении то, что сильнее всего воздействовало на его рецепторы,

ар
разновидности которого зависят от того, какой именно рецептор оказался наиболее активным.
Различные типы гносиса – «мистика», «гномика», «эмпирика» – на основании одного и того
же объекта художественной рефлексии создают различные предметы изображения, которые пре-
творяются художником в художественные образы с отличным (несмотря на общность объекта

ел
изображения) содержанием и смыслом;
г) основные типы экзистенции, или способы бытия: гностика (от греч. gnosis – знание, учение),
для которой принципом бытия является познание первопричин сущего – умное непонятийное, об-

кБ
разное (а в своем пределе и безóбразное) созерцание идеальных логосов сотворенного Высшим
Разумом мира; практика (от греч. praktikos – деятельный, активный) не обходится без обязательного
постоянного анализа бытия, сопутствуемого столь же постоянной рефлексией, контролирующей
и анализирующей процесс анализа, результаты которого позволяют практику действовать не стихий-

ау
но-импульсивно, а в соответствии с определенным планом; творцы-«практики» социально активны
(порой, до агрессивности); сенсорика (от лат. �����������������������������������������������������
sensus�����������������������������������������������
– чувство, ощущение) – тип бытия, цель которо-
го – совершенствовать (утончать, обострять до уникальности) рецепторные ощущения, природные

н
инстинкты, физиологические потребности и т. д. Сенсорики социально пассивны; их реагирование на
эмпирическуюреальность ограничивается инстинктивно-рефлексивными реакциями.
Необходимо, впрочем, заметить, что разные модусы востребуют для большей адекватности
ия
тол­кования разные дополнительные таксоны. К примеру, для модусов монотеистических (как,
впрочем, для любого типа религиозности) важен конфессиональный фактор. Для модусов, ска-
жем, социоцентрики – учет социального и материального статуса. Для модусов гномики – уро-
ем
вень эрудиции и владения «школой» и т. д.
10. Сочетание указанных факторов формирует «модус бытия» или «характер» художника –
его специфический «творческий профиль», или «культурный код», которым необходимо обладать
(или смочь им воспользоваться) герменевту, чтобы понимать произведение того или иного худож-
ад

ника, «отрешившись от произвола озарений», но не отрекаясь от собственной индивидуальности.


11. Но эти же факторы формируют «модус бытия также и рефлектирующего реципиента,
причем абсолютно независимо от его воли и благой сознательной установки на адекватность ин-
терпретации. Словом, становится понятным, что избавиться от «ограниченности собственных
ак

незаметных мыслительных привычек» объективно невозможно, если «творческие профили»


творца и интерпретатора не совпадают.
12. Таким образом, пределы «модуса» объективно непреодолимы; это своего рода – «гори-
зонт понимания», за пределы которого невозможно выйти никакими способами, кроме одного –
ая

изменения «модуса». Но этот процесс, как видно из вышеизложенного, не относится к области


герменевтики, хотя и может использовать некие герменевтические методики.
Вывод: герменевтике нельзя научить. Несовпадение «модусов» – диагноз духовного состояния
ьн

личностей творца и реципиента, их духовной зрелости (которая, как известно, не зависит от возраста,
образования, эрудиции, социального положения и т. д.; во всяком случае не зависит напрямую).
«Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безуми-
ал

ем… Но духовный судит о всем» (1 Кор. 2:14–15). Поэтому «духовный» герменевт способен бо-
лее-менее адекватно6 понять произведения «душевных» творцов, а вот «душевнй» герменевт
всегда редуцирует смысл читаемого им «духовного» текста7, даже если свободно владеет герме-
невтическими методикамии возможными «предварительными сведениями о тексте» [6, с. 5]. Более
он

того, «душевного» реципиента невозможно научить адекватно понимать «духовный» текст, пока
этот реципиент сам остается «душевным». Созидать в нем духовность – задача педагогики, а не
ци

6
«Более-менее», потому что интерпретатор более «высокого» «профиля» склонен «подтягивать» смысл и содер-
жание прочитываемого текста к своему «культурному коду».
7
См. «толкования» светских герменевтов на Писание и произведения христианской книжности.

97
На
и
герменевтики (во всяком случае – не филологической герменевтики). И если Дионисий Арео­пагит
утверждал, что прочтению образа нужно учить, то он имел в виду именно духовное преображение

ус
обучаемого, в результате которого он становится восприимчив к «духовным» текстам.

Литература

ар
1. Богин, Г. И. Интерпретация текста / Г. И. Богин. – Тверь: Тверской гос. ун-т, 1995. – 39 с.
2. Богин, Г. И. Субстанциальная сторона понимания текста / Г. И. Богин. – Тверь: Тверской гос. ун-т, 1993. – 138 с.
3. Богин, Г. И. Филологическая герменевтика / Г. И. Богин. – Калинин: Калининский гос. ун-т, 1982. – 86 с.

ел
4. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Х.-Г. Гадамер; пер. с нем. – М., 1988.
5. Гадамер, Х.-Г. Актуальность прекрасного / Х.-Г. Гадамер. – М., 1991. – С. 72–82.
6. Гаспаров, Б. М. Поэтика Слова о полку Игореве / Б. М. Гаспаров. – М., 2000. – 608 с.
7. Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы / Киприан. – М.: Паломник, 1996.– 738 с.
8. Левшун, Л. В. Категориальная структура «поэтики истины» средневековой восточнославянской книжности /

кБ
Л. В. Левшун // Древняя Русь: вопросы медиевистики. – 2006. – № 2(24). – С. 5–13.
9. Левшун, Л. В. Введение в теоретическую поэтику восточнославянской средневековой книжности / Л. В. Лев­
шун. – Минск: Беларус. навука, 2010. – 451 с.
10. Лотман, Ю. М. История и типология русской культуры: Сборник / Ю. М. Лотман. – СПб.: Искусство-СПБ, 2002.
11. Ранчин, А. М. О принципах герменевтического изучения древнерусской словесности / А. М. Ранчин // Древняя

ау
Русь: вопросы медиевистики. – 2001. – № 4. – С. 69–81.
12. Шпет, Г. Г. Герменевтика и ее проблемы. Ч. 1–2 / Г. Г. Шпет // Контекст-1989. – М.: Наука, 1989. – С. 231–268;
Контекст-1991. – М.: Наука, 1991. – С. 215–255.

н
L. V. LEVSHUN

TWELVE THESES ABOUT LIMITS OF PHILOLOGICAL HERMENEUTIC


ия
Summary
Analyses of the status of hermeneutic as philological discipline has been presented in the article. Specific characters of the
ем
art text understanding has been shown, too. Factors forming the «culture code» and «horizon of understanding» have been ex-
posed. Interpretation subject has been investigated and limits of philological hermeneutic application have been determined.
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 821.161.3.09-3:81’255.2

Н. В. ЯКАВЕНКА

ел
АЎТАРСКІ ПЕРАКЛАД БЕЛАРУСКАЙ МАСТАЦКАЙ ПРОЗЫ
ХХ – ПАЧАТКУ ХХІ СТАГОДДЗЯ

кБ
Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларсі
(Паступіў у рэдакцыю 23.11.2012)

«Перакладчык, які шчыра любіць літаратуру, можа толькі марыць пра тое, каб усе ў свеце пе­

ау
раклады былі аўтарскімі. Гэта загубіць прафесію, але адновіць уяўнасць справядлівасці», – сцвяр­
джае расійскі лінгвіст, перакладчык з англійскай і французскай моў Марк Дадзян [6], вялікі аўтары­
тэт якому прынеслі пераклады нобелеўскай прамовы В. С. Найпала, твораў С. Бэкета, У. Набокава і інш.

н
Дарэчы, аўтарскія пераклады ёсць у самога У. Набокава («Лаліта», «Смех у цемры» – аўта­
пераклад «Камеры-абскуры»), «унікальнага пісьменніка-білінгва, што тварыў паралельна на дзвюх
мовах з багацейшай літаратурнай традыцыяй – рускай і англійскай – і стварыў на кожнай з іх
ия
свой асаблівы стыль» [21]. Паводле высноў даследчыка яго творчасці А. С. Казлова, як пераклад­
чык уласных твораў Набокаў часцей за ўсё выкарыстоўваў метад літаральнага ўзнаўлення
арыгінала. Аднак у аўтаперакладзе «Лаліты» карыстаўся аўтарскім правам і радыкальна мяняў
ем
сэнс некаторых фраз. «У любым выпадку, У. Набокаў праяўляе сябе як непераўзыдзены мастак
слова і таленавіты перакладчык» [13]. Але аўтарскі пераклад не абавязкова з’яўляецца ўзорам
бездакорнасці і мастацкай дасканаласці ўзноўленага на іншай мове твора.
Аўтарскі пераклад (пераклад аўтара) з’яўляецца адначасова своеасаблівым відам літаратурна-
ад

мастацкай творчасці і формай мастацкага перакладу. У беларускай прозе ХХ – пачатку ХХІ ст.
аўтапераклад займае значнае месца і адыгрывае вялікую ролю ў папулярызацыі нашай мас­
тацкай літаратуры, але пакуль што застаецца мала даследаваным.
Аўтапераклад прозы (у тым ліку і драматычных твораў, напісаных празаічнай мовай) займае 2/3
ак

ад агульнай колькасці аўтаперакладаў [7]. Гэта звязана са спецыфікай празаічнага і вершаванага


аўтарскага перакладу, як і ўвогуле мастацкага перакладу. Пры перакладзе паэтычных твораў перш
за ўсё паўстае задача адэкватна перадаць макраструктуру, вобразы, ідэю, думкі, эмацыянальна-
ая

экспрэсіўную афарбоўку арыгінала, а не захаваць тэкстуальнае падабенства. Таму пры аўтапе­


ракладзе вершаваных твораў дапушчальнымі і правамернымі з’яўляюцца шмат якія адступленні
ад «літары» арыгінала. Празаічны пераклад патрабуе большай увагі да мікра- і макраструктуры
твора. Разам з дакладнай, адэкватнай перадачай формы і ідэйна-мастацкіх асаблівасцей пер­ша­
ьн

крыніцы павінна захоўвацца лексічная і сінтаксічная адэкватнасць арыгінала і яго іншамоўнага


ўзнаўлення. Між тым���������������������������������������������������������������������
,��������������������������������������������������������������������
вершаваны пераклад больш складаны, чым празаічны, што звязана з не-
абходнасцю перадачы рытмічнай будовы і спецыфічных вобразна-выяўленчых сродкаў паэтыч-
ал

ных твораў. Таму паэтычныя аўтапераклады ўзнікаюць радзей, чым празаічныя [7].
На пачатку ХХ ст. М. Багдановіч пераклаў з беларускай на рускую мову ўласны рукапісны
зборнік вершаў «Зеленя» і апавяданне «Апокрыф» («Притча о васильках», 1913 г. напісання, пер­
шая публікацыя – у «Северной газете», Яраслаўль, 1914, 2 студз., № 1).
он

У выніку перастварэння М. Багдановічам уласнага твора «Притча о васильках» з’яўляецца не


проста іншамоўным варыянтам, а новай рэдакцыяй «Апокрыфа». Пераклад дэманструе варыя­
бельнасць пэўных элементаў апавядання, змены як у яго мікра-, так і макраструктуры – іншая
ци

назва, перакампаноўка абзацаў, дадаванне аўтарскіх тлумачэнняў у зносках, парушэнне лексіка-


семантычнай адпаведнасці асобных слоў і выразаў, але захоўвае ідэйна-мастацкую і змястоўную

99
На
и
сутнасць арыгінала. Асноўныя цяжкасці перакладчыцкай працы М. Багдановіча пры перадачы
нацыянальных рэалій і адаптацыі арыгінальнага тэксту ў іншакультурным асяроддзі бачацца

ус
ў адсутнасці эквівалентаў і неабходнасці разам з семантыкай слова перадаваць яго канатацыю.
Зыходная культурная інфармацыя, якая знаходзіцца ў тэксце арыгінала, не поўнасцю адпавядае
інфармацыі, заключанай у перакладзе («музы́ка» – «человек, ходивший по селам со скрипкой»,

ар
«пяюць на ігрышчах і вечарынках, і на вяселлях, і на хаўтурах, і ў бяседзе, і ў працы, і ў маскалі
йдучы, і ўва ўсякай іншай прыгодзе» – «поют в хороводах и на посиделках, поют на свадьбах
и похоронах и при всякой работе»).
Такім жа чынам праз пераклад М. Багдановіч імкнуўся данесці раскрытую ў арыгінале

ел
філасофскую думку («няма красы без спажытку, бо сама краса і ёсць той спажытак дзеля
душы» – «��������������������������������������������������������������������������������
нет бесполезной красоты, ибо сама красота и есть то, от чего растет душа челове-
ка»). У іншамоўным варыянце апавядання выразна відаць перакладчыцкая пазіцыя пісьменніка:

кБ
адэкватна перадаваць нацыянальна-культурную спецыфіку першакрыніцы. Каб вылучыць і пад­
крэсліць спецыфічны нацыянальны каларыт твора, аўтар рабіў зноскі з тлумачэннямі беларускіх
рэалій, дапускаў крэалізацыю, калі не перакладаў асобныя словы, а калькаваў («година», «за­
жинки», «дожинки»). М. Багдановіч імкнуўся як мага шырэй паказаць рускамоўным чытачам

ау
ба­гацце беларускай культуры, якое ў першую чаргу захоўваецца ў мове [22].
Галоўная праблема аўтаперакладу – адэкватнасць узнаўлення арыгінала, у прыватнасці, адэк­
ватная перадача нацыянальна-культурнай спецыфікі першакрыніцы на мове перакладу. Асноў­

н
ныя цяжкасці пры перадачы нацыянальных рэалій і адаптацыі арыгінальнага тэксту ў іншакуль­
турным і іншамоўным асяроддзі заключаюцца ў адсутнасці эквівалентаў і неабходнасці разам
з семантыкай слова перадаваць яго канатацыю. Нярэдка пры ўспрыманні перакладу чытачамі
ия
зыходная культурная інфармацыя, якая знаходзіцца ў тэксце арыгінала, не поўнасцю адпавядае
інфармацыі, заключанай у аўтаперакладзе.
Імкненне захаваць або нават падкрэсліць нацыянальную спецыфіку сваіх твораў пры пера­
ем
кладзе выяўлялася ў пісьменнікаў 20–30-х гг. ХХ ст. у транскрыбіраванні рэалій або замене іх экві­
валентамі з іншым канатацыйным зместам. Пісьменнікі-перакладчыкі імкнуліся не адыходзіць
ад арыгінальнага тэксту і стараліся перакладаць па магчымасці «слова ў слова», лексічна і стылі­
стычна блізка да арыгінала. Часта з мэтай вылучыць нацыянальны каларыт арыгінала яны да­
ад

пускалі ў сваіх перакладах крэалізацыю, калі не перакладалі асобныя словы ці выразы і ўводзілі
іх у рускі лад мовы. Звыклыя для мовы арыгінала, гэтыя словы часам аказваюцца штучнымі ў мове
перакладу і больш чым трэба звяртаюць на сябе ўвагу. Так здарылася, у прыватнасці, у аўта­
перакладзе аповесці Я. Коласа «Адшчапенец» [19], дзе словы «громада» і «межей» у перакладзе
ак

гучаць ненатуральна для рускай мовы і выбіваюцца з агульнага тэксту: «Ты ж пасудзі сам:
грамада, гуртовая праца, прастор. Ні табе гэтых межаў, ні вузкіх загонаў, дзе і з канём павяр­
нуцца нельга» [15]. – «Ты же посуди сам: громада, общий труд, простор. Ни тебе этих межей,
ни узких загонов, где и с лошадкой повернуться нельзя» [1].
ая

Аднак трэба мець на ўвазе, што аўтапераклады 20–30-х гг. ХХ ст. былі створаны ў той час,
калі тэорыя мастацкага перакладу, па сутнасці, яшчэ толькі нараджалася, многія пісьменнікі
рабілі першыя крокі ў гэтым кірунку, таму не выключаны былі больш ці менш значныя памылкі.
ьн

Аўтарскі пераклад як адна з форм літаратурна-мастацкай рэцэпцыі залежыць ад існуючых


у пэўны час грамадска-гістарычных абставін і агульных літаратурных канонаў. У прыватнасці,
вуль­гарна-сацыялагічная крытыка і палітычныя рэпрэсіі 30-х гг. XX ст. зрабілі адмоўны ўплыў
ал

на аўта­пера­к лад­ную творчасць беларускіх пісьменнікаў. У гэты час мае месца канфрантацыя
камунікатыўных пазіцый у перакладзе і аўтацэнзура – вымушанае рэдагаванне пісьменнікамі
ўласных твораў. Яскравы прыклад таму – аўтарскі пераклад М. Гарэцкага рамана «Віленскія ка-
мунары» [7; 11; 12].
он

Пісьменнік зрабіў тое, чаго ніколі не можа дазволіць сабе перакладчык������������������������


,�����������������������
 – змяніў макраструкту-
ру твора. Перакладаючы свой твор, М.  Гарэцкі, у адрозненне ад беларускамоўнага варыянта,
спрасціў структуру рамана: не зрабіў падзелу на часткі, скараціў колькасць раздзелаў, а тым, што
ци

засталіся, не даў назвы, пазбавіў іх эпіграфаў. Акрамя таго, М. Гарэцкі дзе-нідзе ўвёў новыя і апусціў
некаторыя з ранейшых эпізодаў. Са старонак рамана паўстаюць рэалістычныя карціны акупаванай

100
На
и
кайзераўцамі Вільні, акупацыйных парадкаў і голаду. Разам з тым праўдзіва паказваецца развіццё
рабочага руху ў Вільні і дзейнасць Саветаў на чале з камуністамі Ромам, Шымілевічам, Туркевічам,

ус
Кунігасам-Ляўданскім, Вярбіцкім, Драбовіч і інш. Старонкі, дзе распавядаецца пра ўсё гэта, як і пра
дзейнасць беларускай паэтэсы-рэвалюцыянеркі Цёткі – носьбіта нацыянальнай ідэі, у аўтаперакладзе
твора – «Виленских воспоминаниях» – М. Гарэцкім выкрэслены [5; 16].

ар
Раман пісаўся ў палітычнай ссылцы, пасля якой адбыўся паўторны арышт, а за ім і расстрэл
аўтара. Не трэба тлумачыць, наколькі небяспечнай была праўда, якую паказваў М. Гарэцкі. Таму
зразумелай становіцца тая вялікая асцярожнасць празаіка ў асвятленні гістарычных падзей, што

ел
выклікала значную аўтацэнзуру ў перакладзе (пісьменнік выкрэсліў амаль трэцюю частку твора).
У выніку мы маем аўтарскі пераклад «Віленскіх камунараў», які з’яўляецца не проста рускамоўным
варыянтам, а новай рэдакцыяй твора і разам з тым – трагічным дакументам эпохі [7; 23].
У параўнанні з грамадска-гістарычнымі ўмовамі даваеннага часу, перыяд 50–90-х гг. ХХ ст.

кБ
быў больш спрыяльным для развіцця аўтарскага перакладу. Значна зменшыліся нападкі на піс­ь­
меннікаў вульгарна-сацыялагічнай крытыкі, не стала ўстановак на выкрыццё «шкодніцтва», «нац­
дэмаўшчыны» і перавыхавання «папутнікаў» літаратуры. Менавіта гэта абумовіла, у сваю чаргу,
ледзь не знікненне характэрнай для аўтаперакладу 20–30-х гг. ХХ ст. з’явы – аўтацэнзуры. Пісь­

ау
меннікі ўжо не баяліся панесці пакаранне за «неабдуманыя» выказванні і маглі свабодна праца-
ваць. Змены, якія яны ўносілі ў свае творы пры перакладзе, часцей з’яўляюцца вынікам не аўта­
цэнзуры, а творчай працы па мастацкім удасканаленні твораў.

н
Паспяховаму развіццю аўтарскага перакладу пасляваеннага часу таксама спрыяла імклівае
развіццё тэорыі мастацкага перакладу. У адрозненне ад перыяду 20–30-х гг. ХХ ст., уяўленне
пра дасканалы пераклад як максімальна блізкі да арыгінала і нават літаральны перастала існа­
ия
ваць, пачаў панаваць творчы падыход да перакладу; сталі больш цесныя культурныя і літара­
турныя сувязі Беларусі з іншымі саюзнымі рэспублікамі, павысіўся статус рускай мовы як па­
срэдніцы ў літаратурных кантактах, з’явілася магчымасць друкавацца ў розных расійскіх выда­
ем
вецтвах і мас­тацкіх часопісах. Да з’яўлення аўтаперакладу ў гэты час мелі дачыненне і іншыя
акалічнасці: білінгвізм пісьменнікаў і беларускага грамадства ў цэлым; жаданне аўтараў вый­
сці ў больш шырокі свет рускамоўнага чытача і адсутнасць побач кваліфікаванага пераклад-
чыка; імкненне пісьмен­ні­каў паспрабаваць свае сілы ў іншым відзе творчасці і ўдасканаліць
ад

мастацкую структуру ўласных твораў; незадавальненне пісьменнікаў ужо існуючымі пера­


кладамі ўласных твораў [7].
Так, напрыклад, вялікую цікавасць уяўляе аўтапераклад аповесці «Сотнікаў» В. Быкава, зроб­
ак

лены блізка да арыгінала, але не адэкватна яму. Кульмінацыйны момант твора – сцэна пакарання
Сотнікава, выпісаная В. Быкавым вельмі дакладна і скрупулёзна. Смерць Сотнікава «агіта­цый­
ная». Сваёю мужнасцю ў гэты страшны момант ён імкнецца падтрымаць людзей, сагнаных на
месца пакарання. Акрамя таго – і гэта самае важнае – апярэдзіўшы Рыбака, ён сам выбівае з-пад
ая

сваіх ног цурбан і тым самым дае магчымасць Рыбаку не ператварыцца канчаткова ў пачвару,
а ўсё-такі застацца чалавекам, дае яму шанс вярнуцца назад з абранага жудаснага шляху здра-
ды, ці хаця б спыніцца, пакуль той яшчэ не далёка зайшоў: «Сотнікаў, каб апярэдзіць непазбеж-
ьн

нае, здаровай нагой штурхануў ад сябе цурбан» [2]. Гэта сцэна вельмі важная для разумення ха-
рактару Сотнікава, і яна, безумоўна, з’яўляецца інварыянтным элементам твора, бо ў ёй канцэн-
труецца ідэйны змест аповесці. У аўтаперакладзе, які выйшаў упершыню ў часопісе «Новый
ал

мир» (1970 г.), адзначаны эпізод перакладзены гэтак жа дакладна: «Сотников, чтобы упредить
неизбежное, здоровой ногой изо всей силы толкнул от себя чурбан» [3]. Аднак ва ўсіх асобных
рускамоўных выданнях аповесці пазнейшага часу, як і ў Зборы твораў В. Быкава на рускай мове
1985 г. [4], кардынальна мяняецца псіхалагічны малюнак. Сотнікаў не выбівае ў сябе з-пад ног
он

падстаўку, а проста губляе апору, г. зн. як бы дазваляе Рыбаку здзейсніць пакаранне і не дае яму
магчымасці «рэабілітавацца»: «Сотников, вдруг потеряв опору, задохнувшись, тяжело прова-
лился в черную, удушливую бездну» [4]. Такім чынам, значна мяняецца аўтарская задума. Гэта
ци

прыклад таго, наколькі важнымі могуць быць змены, унесеныя ў аўтапераклад: некалькі радкоў
уносяць папраўку ў ідэйную накіраванасць аповесці і яе ранейшую задуму.

101
На
и
Аднак большасць сучасных (канец ХХ – пачатак ХХІ ст.) пісьменнікаў не практыкуюць па­
добныя кардынальныя змены ў аўтаперакладзе. Напрыклад, В. Казько пераклаў на рускую мову

ус
шэраг сваіх твораў, у якім першай была аповесць «Суд у Слабадзе» (у аўтаперакладзе «Судный
день») [10; 14]. Прычынай узнікнення гэтага аўтаперакладу стаў сам матэрыял задуманай апо­весці,
а ўмовай – білінгвізм пісьменніка. Перадаючы не столькі канкрэтныя словы, колькі агульны сэнс,

ар
В. Казько разам з тым захаваў у сваім аўтаперакладзе арыгінальную мастацкую вобразнасць.
Аўтарскія пераклады В. Іпатавай узніклі з прычыны адсутнасці перакладчыка, якому яна
магла б даверыць свае творы [7]. Перакладаючы ўласную аповесць «Вузялок Святагора» [8; 9],

ел
пісьменніца час ад часу карысталася магчымасцю «аздобіць» твор новай, больш яркай дэталлю,
пашырыць пэўныя эпізоды, даць больш падрабязную псіхалагічную характарыстыку героя.
Тая ж перадумова разам з імкненнем як мага хутчэй данесці свае творы да больш шырокай
чытацкай аўдыторыі стварэння аўтаперакладаў і падобны стыль перакладу назіраецца ў Л. Руб­

кБ
леўскай («Старасвецкія міфы горада Б*», «Скокі смерці»). Выдавецтва «Мастацкая літаратура» вы­
пусціла не так даўно яе кнігу «Пляски смерти» (2011 г.) [20] – аўтарскі пераклад з беларускай
мовы рамана «Скокі смерці», які публікаваўся раней у перыёдыцы. Звяртае на сябе ўвагу менавіта
гэты факт выхаду асобным выданнем перакладу, а не беларускамоўнага арыгінала. Напэўна для

ау
таго, каб набыць папулярнасць у масавага чытача, тым больш у такім «масавым» жанры, як дэ­
тэктыў, а значыць, правільна зарыентавацца на «шараговы чытацкі густ».
Беларускімі пісьменнікамі-перакладчыкамі назапашаны надзвычай каштоўны вопыт пера­ства­

н
рэння ўласных твораў на рускай мове з захаваннем іх нацыянальных і індывідуальных асаблівасцей.
Не менш важнымі з’яўляюцца і тыя спецыфічныя творчыя задачы, якія ім да­водзіцца вырашаць пры
перакладзе твораў менавіта на блізкароднасную мову. Гэты вопыт у знач­най ступені каштоўны не толь­
ия
кі для беларускай і рускай літаратуры, але і ўвогуле для тэорыі і практыкі ўсяго мастацкага перакладу.
Супастаўляльнае вывучэнне і аналіз аўтарскіх перакладаў названых вышэй аўтараў даюць
падставы зрабіць наступныя высновы.
ем
1. Развіццё аўтарскага перакладу, як і ўсяго літаратурнага працэсу, залежыць ад гістарычных умоў.
2. Да аўтарскага перакладу пісьменнікі звяртаюцца з розных прычын, асноўныя з якіх на­
ступныя: незадаволенасць ужо існуючымі перакладамі твораў, зробленымі іншымі пера­к лад­
чыкамі; адсутнасць перакладчыка, якому пісьменнік мог бы даверыць свой твор; жаданне па­
ад

спра­баваць сябе ў якасці перакладчыка і інш.


3. Аўтапераклад з’яўляецца відам міжлітаратурнай камунікацыі і існуе ва ўмовах білінгвізму.
Пісьменнік-білінгв, валодаючы дзвюма мовамі (роднай мовай і мовай перакладу), жывучы ў бі­
ак

культурным і білітаратурным грамадстве, перакладае ўласны твор на іншую мову з улікам культурна-
эстэтычнай рознасці дзвюх літаратур і ўспрымання свайго твора ў іншакультурным грамадстве.
4. На развіццё аўтаперакладу можа адмоўна ўплываць двухмоўе пісьменнікаў-пераклад­чы­
каў (вынік – міжмоўная полісемія і аманімія).
ая

5.  Паміж перакладчыкам-аўтарам і прафесійным перакладчыкам  – вялікая розніца. Пера­


кладчык хоць і арыентуецца на асаблівасці ўспрымання твора іншамоўнымі чытачамі, усё ж па­
кідае нязменнымі макраструктуру, ідэю і змест твора. Аўтар жа мае права ўносіць пры неаб­
ьн

ходнасці даволі значныя змены з мэтай паляпшэння ці дапрацоўкі арыгінала, у выніку чаго можа
адбыцца «перасачыненне» твора і аўтапераклад стане яго новай рэдакцыяй.
6. Аўтапераклад можа быць максімальна набліжаным да тэксту арыгінала, а ўнесеныя ў яго
ал

змены могуць не ўплываць на змест і макраструктуру твора (аўтапераклады В. Казько, В. Іпа­


тавай, Л. Рублеўскай); аўтапераклад можа стаць новай рэдакцыяй твора, калі пісьменнік у час
перакладу значна перапрацоўвае свой твор, уносіць пэўныя ідэйныя, сэнсавыя ці кампазіцыйныя
змены (аўтапераклад «Віленскіх камунараў» М. Гарэцкага).
он

У сувязі з вышэйадзначанымі асаблівасцямі аўтарскага перакладу ўзнікае пытанне: куды


адносіць аўтапераклад – да мастацкага перакладу ці да арыгінальнай творчасці? Сам працэс
аўтарскага перакладу абумоўлены законамі мастацкага перакладу, а яго спецыфіка і асаблівасці
ци

залежаць ад індывідуальнасці аўтара і яго перакладчыцкай манеры. Таму аўтапераклад з’яўляецца


адначасова і відам літаратурна-мастацкай творчасці, і разнавіднасцю мастацкага перакладу.

102
На
и
Літаратура

ус
1. Антология белорусской литературы / под общ. ред. В. Бахметева и М. Климковича. – М.: Гослитиздат, 1934. – 327 с.
2. Быкаў, В. У. Збор твораў: у 6 т. / В. У. Быкаў. – Мінск: Мастац. літ., 1995. – Т. 1–6.
3. Быков, В. Сотников / В. Быков // Новый мир. – 1970. – № 5. – С. 65–162.
4. Быков, В. Собрание сочинений: в 4 т. / В. Быков. – М.: Мол. гвардия, 1985. – Т. 2: Аповесці. – 1981. – 447 с.

ар
5. Гарэцкі, М. Збор твораў: у 4 т. / М. Гарэцкі. – Мінск: Мастац. літ., 1985. – Т. 3: На Імперыялістычнай вайне (Запіскі
салдата 2-й батарэі N-скай артылерыйскай брыгады Лявона Задумы). Віленскія камунары: раман-хроніка. – 399 с.
6. Дадян, М. Поэтическая адаптация, или три сердца авторского перевода / М. Дадян // Журнальный зал [Эле­
ктронный ресурс]. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/inostran/2010/12/da11.html. – Дата доступа: 07.10.2012.

ел
7. Дзянісава, Н. [Якавенка, Н.] Аўтарскі пераклад: праблема аўтарскага перакладу прозы ў беларускай літаратуры
ХХ стагоддзя / Н. Дзянісава [Н. Якавенка]; навук. рэд. В. Рагойша. – Мінск: Беларус. выд. т-ва «Хата», 2002. – 100 с.
8. Іпатава, В. Дваццаць хвілін з Немезідай: аповесць, апавяданні / В. Іпатава. – Мінск: Мастац. літ., 1981. – 270 с.
9. Ипатова, О. Узелок Святогора: повесть, рассказы / О. Ипатова. – М.: Мол. гвардия, 1986. – 239 с.
10. Казько, В. Суд у Слабадзе / В. Казько. – Мінск: Мастац. літ., 1978. – 270 с.

кБ
11. Кенька, М. Пераклаў Максім Гарэцкі / М. Кенька // Братэрства’85. – 1985. – С. 244–249.
12. Кенька, М. Вяртанне да спадчыны / М. Кенька // Полымя. – 1993. – № 4. – С. 241–244.
13. Козлов, А. С. В. Набоков – переводчик. Проблема авторского перевода / А. С. Козлов // Севастопольский националь-
ный технический университет [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://sevntu.com.ua/jspui/bitstream/123456789/580/1/
Filolog.61.2004.110-116.pdf. – Дата доступа: 20.10.2012.

ау
14. Козько, В. Судный день / В. Козько // Дружба народов. – 1977. – № 12. – С. 3–95.
15. Колас, Я. Адшчапенец / Я. Колас – Мінск: Дзяржвыд БССР, 1932. – 203 с.
16. Мышка, М. [Горецкий, М.] Семейная хроника. Виленские воспоминания / М. Мышка [М. Горецкий] // НАН Бе­
ларуси. Архив Ин-та яз. и лит. Рукописный отдел. – Машинопись. – 435 с.

н
17. Рагойша, В. П. Думкі пра аўтапераклад / В. П. Рагойша // І нясе яна дар. – Мінск: Мастац. літ., 1977. – С. 119–139.
18. Рагойша, В. П. Проблемы перевода с близкородственных языков: б������������������������������������
�������������������������������������
елорусско-русско-украинский поэтиче-
ский взаимоперевод / В. П. Рагойша. – Мінск: Изд-во БГУ, 1980. – 183 с.
ия
19. Рагойша, В. П. Пераклаў Якуб Колас / В. П. Рагойша. – Мінск: Выд-ва БДУ, 1972. – 112 с.
20. Рублевская, Л. Пляски смерти / Л. Рублевская. – Минск: Мастац. літ., 2011. – 239 с.
21. Чеснокова, М. С. Способы воссоздания метафорических тропов в автопереводе: на материале авторских пере­
водов В. В. Набокова / М. С. Чеснокова // Науч. б-ка дис. и авторефер. disserCat [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
ем
http://www.dissercat.com/content/sposoby-vossozdaniya-metaforicheskikh-tropov-v-avtoperevode-na-materiale-avtorskikh-
perevodo#ixzz294BEo4Mm. – Дата доступа: 10.02.2010.
22. Якавенка, Н. В. «Притча о васильках» / Н. В. Якавенка // Максім Багдановіч: энцыклапедыя. – Мінск: Беларус.
энцыкл. імя П. Броўкі, 2011. – С. 430.
23. Яковенко, Н. Непохожие двойники (О проблеме авторского перевода) / Н. Яковенко // Памир: лит.-худож.
ад

журнал СП Таджикистана. – 2012. – № 1–3. – С. 120–128.

N. V. YAKAVENKA
ак

AUTHOR’S TRANSLATION OF BELARUSIAN FICTION PROSE


IN THE PERIOD OF XX – BEGINNING XXI CENTURY

Summary
ая

Theoretical comprehension of the author’s translation has been realized in the article on the base of Belarusian author-
translated prose of XX – beginning XXI centuries. Specifics of the author’s prosaic translation have been determined in view
of its coordination with a creative process, literature and historical surroundings and artistic translation principles. General
tendencies and trends of the creation and development of Belarusian author’s prose translations have been discovered by the
ьн

way of largest prose author’s translations analysis. Positive qualities and shortcomings of the authors and translators creative
work have been analyzed, too.
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
МОВАЗНАЎСТВА

УДК 808.26-56

ел
Н. У. ЧАЙКА
СТРУКТУРНАЯ ТЫПАЛОГІЯ КАНСТРУКЦЫЙ З ЭЛІПСІСАМ ДЗЕЯСЛОВА

кБ
Беларускі дзяржаўны педагагічны ўніверсітэт імя М. Танка
(Паступіў у рэдакцыю 23.10.2012)

ау
Пытанне пра структурную арганізацыю канструкцый з эліпсісам дзеяслова актуальнае ў су-
часным сінтаксісе. Будова эліптычных сказаў вывучалася пераважна ў межах структурнай
сінтаксічнай школы. Былі даследаваны наступныя аспекты праблемы эліпсіса:

н
– размежаванне з’яў сінтаксічнага нуля і эліпсіса (А. Я. Сядзельнікаў, Л. І. Бурак, J. Panenova,
K. Kearns, A. Wilhelm, M. Lehman і інш.); ия
– вызначэнне інварыянтных сінтаксічных мадыфікацый (у тым ліку і эліптычных) (В. Вардуль,
А. Ісаева, W. Müller, A. Corr, S. Dentler і інш.);
– кваліфікацыя эліпсіса, рэдукцыі і збыткоўнасці як з’яў аднаго парадку (А. У. Грудзева, J. Jose,
S. Dentler і інш.);
ем

– структура эліптычных канструкцый у параўнальным аспекце (W. Lechner, M. McShane, J. Mer­


chant, A. Uniszewska, M. McShane і інш.);
– эліпсіс і дэтэрмінацыя (Е. М. Шыраеў, В. С. Грыгор’ева, Т. І. Мунгалава і інш.).
ад

Нягледзячы на значную колькасць прац па праблеме, многія важныя пытанні не атрымалі


належнай распрацоўкі. Патрабуюць спецыяльнага вывучэння структурна-сінтаксічныя ўмовы
фун­кцыянавання канструкцый з эліпсісам дзеяслова. Тэорыя інварыянтных структур (В. Вар­дуль,
А. Ісаева, W. Müller, A. Corr, S. Dentler і інш.) дала магчымасць вызначыць зыходныя мадэлі эліп­
ак

тычных сказаў. Аднак пры гэтым не атрымалі вывучэння сістэмныя фактары функцыянавання
названых канструкцый. Адсутнасць дзеяслова ў аналізуемых канструкцыях часта надае ім неад­
назначны характар. Таму патрабуюць вывучэння сінтаксічныя сродкі рэалізацыі семантыкі ў кан­
струкцыях з эліпсісам дзеяслова – сродкі пашырэння і ўскладнення структуры, у прыватнасці
ая

аднародныя выказнікі. Таксама неабходна выявіць узроўні арганізацыі сінтаксічных адзінак, да якіх
належаць структурна-семантычныя паказчыкі, і сінтаксічныя сувязі і адносіны паміж аднарод­
нымі эліпсаваным і матэрыяльна выражаным выказнікамі. Сказанае вышэй абумоўлівае мэту
ьн

да­следавання – аналіз структурнай арганізацыі эліптычных канструкцый. У адпаведнасці з мэ­


тай даследавання ставіліся і вырашаліся наступныя задачы:
– выявіць структурныя тыпы канструкцый з эліпсісам дзеяслова;
ал

– даследаваць сінтаксічныя сувязі і адносіны, пры якіх ажыццяўляецца кампенсаторная


функцыя кампанентаў;
– вызначыць моўныя механізмы, што рэгулююць функцыянаванне эліптычных канструкцый
з аднароднымі выказнікамі.
он

Аб’ектам даследавання выступае з’ява эліпсіса ў сінтаксічнай сістэме беларускай мовы,


прадметам даследавання – структурныя тыпы эліптычных канструкцый.
Сістэма структурных тыпаў і відаў канструкцый з эліпсісам дзеяслова заснавана на сінтак­
ци

січных кампанентах, што кампенсуюць эліпсіс дзеяслова Тыпалагічна істотная прыкмета праяў­
ляецца ў сінтаксічных адзінках у рознай ступені. Высокая ступень праявы названай прыкметы

104
На
и
дае падставы кваліфікаваць яе як найбольш тыповую, што і ляжыць у аснове градуальнай кла­
сіфікацыі структурных тыпаў і відаў (і адпаведных класаў) канструкцый з эліпсісам дзеяслова.

ус
Гэта дазваляе ўстанавіць заканамернасці структурнай арганізацыі канструкцый з эліпсісам дзе-
яслова, якія адлюстраваны ў градуальнай класіфікацыі элементаў і прадстаўлены адпаведнымі
тыпамі і відавымі класамі сінтаксічных адзінак.

ар
Пры пабудове відавога класа ўнутры самага распаўсюджанага поліпрэдыкатыўнага тыпу
намі ўлічваўся характар сінтаксічнай сувязі (паратаксічная або гіпатаксічная) і спосаб выражэн-
ня сінтаксічнай сувязі (экспліцытны ці імпліцытны). Падобныя параметры, на наш погляд, вы-
ступаюць тыпалагічна істотнымі, бо ўказваюць на спосаб кампенсацыі эліпсаванага дзеяслова,

ел
а значыць, выяўляюць спецыфіку структурнай арганізацыі эліптычных канструкцый поліпрэ­
дыкатыўнага тыпу. Падобная метадалогія валодае значнымі магчымасцямі сістэматызацыі кан-
струкцый з эліпсісам дзеяслова, бо падразумявае ўсебаковую структурную тыпалагічную ха-

кБ
рактарыстыку аб’екта. Напрыклад, частка поліпрэдыкатыўнай канструкцыі адзін – адно, другі –
другое з’яўляецца малаінфарматыўнай, і толькі ў структуры складанага сказа можа свабодна
функ­цыянаваць: Які гэта калектыў, калі адзін – адно, а другі нібыто – другое (І. Мележ). Аднак
значная ступень частотнасці эліптычных канструкцый поліпрэдыкатыўнага тыпу абумоўлена

ау
ў большай ступені канстантным характарам іх семантыкі: часта назіраецца семантыка статаль-
най лакалізацыі або руху (радзей). Прычым семантыка статальнай лакалізацыі назіраецца ў полі­
прэдыкатыўных канструкцыях як з паратаксічнай сувяззю паміж часткамі, так і з гіпатаксічнай:

н
Тармазі, вадзіцель, колы. // Бачыш – дзеці каля школы (А. Пысін). Эліпсіс дзеяслова магчымы толь­
кі ў тых канструкцыях, дзе для рэалізацыі семантыкі магчыма выкарыстанне іншых сродкаў –
дзеяслоўнага выказніка поўнай часткі, дапаўнення або акалічнасці адной з частак ці на аснове
ия
сэнсавага ўзаемадзеяння прэдыкатыўных частак, калі яны абедзве эліптычныя. Характар ліней­ных
адносін у аналізуемых канструкцыях абмяжоўвае сінтаксічныя сувязі і адносіны спецы­фічнымі
для эліптычных канструкцый відамі. Паратаксічныя віды найбольш распаўсюджаны таму, што
ем
сэнсавае ўзаемадзеянне паміж часткамі практычна адсутнічае, а семантыка ў частках канстантная.
Відавы клас поліпрэдыкатыўнага тыпу ўключае 5 элементаў, кожны з якіх мае сваю спе­цы­
фіку. Універсальнасць экспліцытна-паратаксічнага віду (30 %) абумоўлена характарам
сінтаксічнай сувязі і адносін паміж прэдыкатыўнымі часткамі. Вядома, што паміж прэды­ка­тыў­
ад

нымі часткамі складанага сказа з паратаксічнай сувяззю назіраецца адсутнасць сэнсавай залеж­
насці, аднак пры гэтым ступень частотнасці канструкцый з супастаўляльнымі і супраціўнымі
адносінамі высокая. Гэты факт абумоўлены структурнымі фактарамі – абсалютнай сінтаксічнай
і семантычнай аднапланавасцю выказнікаў: За вёскай – прыгожы сасновы бор, а ў вёсцы – ста-
ак

ражытны маляўнічы парк (І. Стадольнік) і канстантнай маркіроўкай семантыкі і граматычных


значэнняў: Над хатамі – вясёлыя шпакоўні, // А ў хатах – аржанога хлеба пах (Г. Бураўкін). Акра­
мя таго, спецыфіка экспліцытна-паратаксічнага віду (паратаксічная сувязь і наяўнасць злучнікаў)
дазваляе рэалізаваць параўнальна вялікую колькасць сінтаксічных адносін – адначасовасці, па­
ая

слядоўнасці, прычынна-выніковыя і інш., што пашырае структурны дыяпазон складаных канструк­


цый з эліпсісам дзеяслова: Любая ўрачыстасць: дзе Духоўскі? // Любы агляд: вядзе парадак ён. //
З канцэртам папулярным – на ўсе вёскі, – // І сельскі клуб звініць на ўвесь раён (А. Пысін). Су­
ьн

праціўныя адносіны паміж часткамі выражаюцца выключна пры тоеснай семантыцы іх прэ­
дыкатаў і канстантнай семантыцы: Я – у атрад, а ты ж, мабыць, да немцаў? – сказаў Войцік
і сцюдзёнымі вачамі ўставіўся ў Сушчэню (В. Быкаў) або ў канструкцыях з іменным прэдыка-
ал

там: Вы, грамадзянін Секержыцкі, разумны, інтэлігентны чалавек, і раптам такое? (М. Мату­
коўскі). Пералічальна-размеркавальныя адносіны магчымы выключна ў канструкцыях з се-
мантычнай і сінтаксічнай аднапланавасцю: І немагчыма ўжо назад, // І немагчыма ўжо на мес­
цы (А. Разанаў). Кампенсаторны кампанент дазваляе адмежаваць семантычныя функцыі кампа­нентаў,
он

у прыватнасці, аб’ект маўленчай дзейнасці ад аб’екта логіка-мысліцельных працэ­саў: Пра баць-


ку не скажу нічога, а на яе ты дарэмна (І. Мележ).
Імпліцытна-паратаксічны від (23 %) канструкцый з эліпсісам дзеяслова мае характа­рыс­
ци

тыкі, падобныя да экспліцытна-паратаксічнага віду (аднолькавая сінтаксічная сувязь). Пры гэтым


імпліцытна-паратаксічны від мае свае адметнасці, якія заключаюцца ў абмежаванай колькасці

105
На
и
(у па­раўнанні з экспліцытна-паратаксічным відам) сінтаксічных адносін. Найбольш тыповымі
для аналізуемых канструкцый з’яўляюцца адносіны адначасовасці або ўласнага супастаўлення,

ус
што тлумачыцца семантычнай і сінтаксічнай аднапланавасцю эліпсаваных выказнікаў: Ён ёй сло-
ва, яна – два (І. Мележ) і канстантнай маркіроўкай семантыкі і граматычных значэнняў: У полі –
вятры, у лесе – снягі… (Р. Баравікова). Адносіны паслядоўнасці рэалізуюцца толькі ў кантэк-

ар
стуальна няпоўных канстукцыях: Алена крыху пастаяла і пайшла дахаты, хутка і Міхась
за ёй следам (П. Галавач). Не часта назіраюцца паміж часткамі канструкцый імпліцытна-пара­
таксічнага віду з эліпсісам дзеяслова супастаўляльна-параўнальныя і супраціўныя адносіны,
што абумоўлена зноў-такі структурнымі фактарамі. Падобныя адносіны ахопліваюць выказнікі

ел
складанай канструкцыі, што магчыма толькі пры экспліцытным іх выражэнні. Эліпсіс дзеяслова
назіраецца ў выключна рэдкіх выпадках у канструкцыях з супастаўляльна-параўнальнымі адно­
сінамі пры ўмове, што характар семантыкі канстантны. Супраціўныя адносіны таксама не з’яў­

кБ
ляюцца тыповымі для аналізуемага віду канструкцый. Структурная арганізацыя складаных кан-
струкцый з супраціўнымі адносінамі патрабуе, каб выказнікі адносіліся да лексіка-семантычных
груп, што знаходзяцца ў антанімічных адносінах, а гэта магчыма выключна пры экспліцытным
іх выражэнні, напрыклад: Багач ззяе ў пазалоце, мужык бедны мрэ ў бядноце (Я. Колас). Эліпсіс

ау
дзеяслова пераразмяркоўвае сінтаксічныя сувязі і адносіны, і сінтаксемы набываюць поліфунк­
цыя­нальны характар. Дэкампенсаваная поліфункцыянальнасць сінтаксем надае сказу структурна-
сэнсавую неадназначнасць. Канструкцыю з прапушчаным дзеясловам Багач – у пазалоце, мужык –

н
у бядноце можна кваліфікаваць і як эліптычную, і як поўную вытворную з прэдыкатыўнымі кам­
па­нентамі. Супраціўныя адносіны ў складаных канструкцыях з эліпсісам дзеяслова назіраюцца
толькі ў тых выпадках, калі ў антанімічныя адносіны ўступаюць даданыя члены сказа: Нам,
ия
грэшным, кавал, рэшту – Богу (Т. Бондар). Эліпсіс дзеяслова ў імпліцытна-паратаксічных кан-
струкцыях з супастаўляльна-параўнальнымі і супраціўнымі адносінамі з’яўляецца ўнікальнай
з’явай у сінтаксічнай сістэме беларускай мовы.
ем
У складаных канструкцыях экспліцытна-гіпатаксічнага віду (20 %) роля кампенсаторнага
кампанента ў функцыянаванні параўнальна вялікая, што абумоўлена іх структурнымі асаб­лі­ва­
сцямі – рознымі відамі сэнсавай залежнасці частак. Кампенсацыя сэнсу ў названых канструкцы-
ях ажыццяўляецца на аснове розных сінтаксічных адносін – аб’ектных, атрыбутыўных, акаліч­
ад

насных і інш. Сэнсавая неадназначнасць прэдыкатыўных частак з эліпсісам дзеяслова абумоў­


лена і фактарамі анафарыстычнай замены семантычных кампанентаў, напрыклад: Калі Чарвякоў
аб’явіў, што слова мае таварыш Карась, Анісся ў першы момант не паверыла, што гэта – ёй
(І. Мележ). Кампенсаторны кампанент (прэдыкатыўная частка ў дадзеным выпадку) часам вы-
ак

конвае дыферэнцыруючую функцыю – адмяжоўвае семантычныя функцыі лакатыва і рэцыпіен­


та, якія тэарэтычна могуць быць уласцівы кампаненту тыпу да нас і які ў выніку нейтралізацыі
сінтаксічных адносін набывае поліфункцыянальны характар: У Англіі ў яго не выгарала, дык ён
да нас (А. Макаёнак). Значнымі кампенсаторнымі ўласцівасцямі характарызуецца экспліцытна-
ая

паратаксічны від складаных канструкцый з аб’ектнымі адносінамі: яны адмяжоўваюць аб’ект


маўленчай дзейнасці ад аб’екта логіка-мысліцельных працэсаў: Князь пра тое, што мы сваё па-
сольства да сваіх ворагаў… (М. Матукоўскі) або аб’ект маўленчай дзейнасці ад данатыва: Не
ьн

маўчы – што яшчэ? (А. Петрашкевіч). Таксама важным фактарам функцыянавання выступае
канстантная маркіроўка семантыкі ў адной або ўсіх прэдыкатыўных частках названых канструк-
цый, якія характарызуюцца семантычнай аднапланавасцю: А базар – як стадыён, // Птушак,
ал

пэўна, там мільён. // Дзе бярозкі – там кіёскі. // Дзе дубочкі, там ларочкі (А. Пысін).
Імпліцытна-гіпатаксічны від таксама характарызуецца значнай роляй кампенсаторнага
кампанента ў функцыянаванні канструкцый з эліпсісам дзеяслова, што абумоўлена структур­
нымі фактарамі – сэнсавай залежнасцю прэдыкатыўных частак. Размежаванне тыпаў прэдыка-
он

та (у пры­ватнасці, акцыянальны ад дынамічнай лакалізацыі або акцыянальны і статальнай


лакалізацыі) абумоўлена выключна сэнсава-сінтаксічным узаемадзеяннем прэдыкатыўных ча-
стак: Закінуў сець – дзве плотачкі. Другі раз – нічагуткі (Л. Левановіч). Пры гэтым свабоднае
ци

функцыянаванне аналізуемых канструкцый абумоўлена канстантнай маркіроўкай семантыкі


(напрыклад, статальнай лакалізацыі або руху) адной з частак: Адкажы, смуглянка, калі ласка, //

106
На
и
Ці надоўга к нам з зямлі каўказскай? (А. Пысін); Па ўсіх дарогах – войскі, войскі: // Вёў насту-
пленне Ракасоўскі (А. Пысін).

ус
Функцыянаванне складаных канструкцый з эліпсісам дзеяслова камбінаванага віду абумоў­лена
аналагічнымі фактарамі – структурна-сэнсавай узаемаабумоўленасцю прэдыка­тыў­ных частак. У яка­
сці кампенсаторнага кампанента часта выступае адначасова некалькі прэ­ды­ка­тыўных частак:

ар
Ляснік – сваё: // Прысеў бы, ды няможна (А. Бажко) ці Бальніца толькі ў Тарску, а наш фельчар Ніна
Пятроўна ўсе хваробы лечыць выключна вітамінамі: ад грыпу – жоўценькія, ад жывата –
ружовенькія, ад галавы – зялёныя (С. Грахоўскі). Пры функцыянаванні падобных канструкцый так-
сама мае месца фактар канстантнай маркіроўкі семантыкі: Яна збяжыць, нібы паводка, // І зноў раз-

ел
лучыць берагі: // На правым – шчасця хмель салодкі, // На левым – халадок тугі (С. Законнікаў).
Тыповымі сродкамі кампенсацыі эліпсіса выступаюць кампаненты звыш­фразавага адзін­
ства – звышфразавы тып (самастойныя сінтаксічныя адзінкі) (19 %). Базавы апарат дасле-

кБ
давання падобных з’яў будуецца на тэарэтычных і метадалагічных прынцыпах тэорыі тэксту,
што дазваляе выявіць функцыянальную тоеснасць сінтаксічных адзінак. Асноў­ным тыпала­гіч­
ным параметрам выступае характар адносін паміж кампанентамі ў струк­туры звышфраза-
вага адзінства – логіка-семантычных або семантыка-сінтаксічных. Кампен­са­цыя эліпсіса,

ау
а зна­чыць і тыпалогія логіка-семантычных адносін, заснавана на рэферэнтнай аднесенасці –
узае­мадзеянні або пераемнасці прэдыкатаў і аб’ектаў, што падразумявае абавязковую змену
лексіка-граматычнага класа, а гэта істотна адрознівае эліптычныя канструкцыі ад кан­тэкстуаль­

н
ных няпоўных. Падобнае ўзаемадзеянне кампанентаў звышфразавага адзінства здольна забя-
спечваць стабільнае функцыянаванне канструкцый з эліпсісам дзеяслова з недастатковай коль-
касцю ўласных лексіка-сінтаксічных сродкаў. Неабходна адзначыць, што відавы клас звышфра-
ия
завага тыпу характарызуецца разнастайнасцю логіка-семантычных адносін паміж кампа­нентамі.
Кампенсацыя эліпсаванага выказніка ажыццяўляецца шляхам дубліравання эліпсава­най лексе-
мы са зменай лексіка-граматычнага класа (адносіны тоеснасці), уключэння зместу прэ­дыка­тыў­
ем
нага кампанента ў суб’ектны на аснове тоеснасці рэферэнта (адносіны функцыянальнай эквіва­
лент­насці), супрацьпастаўлення прэдыкатыўных і аб’ектных кампанентаў (адносіны супраць­па­
стаўлення), неадпаведнасці прэдыкатыўнага і акалічнаснага кампанентаў, наяўнасцю элемен­таў
з агульнай семай, што адносяцца да розных мностваў (адносіны перакрыжавання). Напрык­лад, на
ад

аснове адносін уключэння часам адбываецца не толькі сэнсавая канкрэтызацыя, а і структурна-


граматычная кваліфікацыя канструкцыі з эліпсісам дзеяслова: Тут – заключэнне праектнага
інстытута! Гэта – з міністэрства! Гэта – доктар навук са сталіцы! (А. Дзялендзік).
Распра­цаваная намі метадалогія дазваляе пабудаваць поле кампенсаторных сродкаў кожнага
ак

віду логіка-семантычных адносін. Поле кампенсаторных сродкаў уяўляе сабой структурна ўпа­
радкаваны набор спосабаў (або кампанентаў ці сродкаў) кампенсацыі эліпсаванага дзеяслова на
канкрэтным узроўні сінтаксічнай арганізацыі (у дадзеным выпадку на ўзроўні звышфразавага
адзінства). Кампенсаторнае поле звышфразавага тыпу ўключае спосабы рэалізацыі логіка-се­
ая

мантычных адносін паміж эліптычнай і кампенсаторнай канструкцыямі ў працэсе іх функцыя-


навання. Напрыклад, від з адносінамі тоеснасці часта рэалізуецца спосабам анафарыстычнага
паўтору са зменай семантыка-сінтаксічных функцый кампанентаў: Некалькі камісій за тыдзень!
ьн

І кожнай – увагу, транспарт... (А. Дзялендзік). Спосабам выражэння адносін частковай неадпа­
веднасці высту­пае неадпаведнасць прэдыкатыўнага і тэмпаральнага кампанентаў: Нічога, ува-
жу! Не канешне – на вашага п’янага Мікалая! (І. Мележ), дзе назіраецца пераемнасць прэ­ды­
ал

катыўнай лексемы без змены граматычнай формы. Значная колькасць спосабаў рэалізацыі на-
званых адносін – граматычныя, метафарычныя паўторы кампанентаў, эквівалентнае, рода-відавое
ўключэнне і інш. – пашыраюць дыяпазон эліптычных канструкцый, функцыянаванне якіх за-
снавана на ўказаных фактарах.
он

Асноўным параметрам вылучэння семантыка-сінтаксічнага відавога класа выступае харак-


тар адносін паміж эліптычнымі і кампенсаторнымі канструкцыямі ў структуры звышфразавага
адзінства, які адлюстроўвае граматычную семантыку сказаў і ахоплівае выключна прэды­ка­
ци

тыўныя кампаненты або іх функцыянальныя аналагі. Далучальна-гіпатаксічная або далучальна-


паратаксічная сінтаксічная сувязь дазваляе прэдыкатыўнай адзінцы выступаць у якасці кампен-

107
На
и
саторнага кампанента ў дачыненні да эліптычнай на аснове розных сінтаксічных адносін: пры-
чынных: Прысядкі ёй трэба! З маім здароўем – «Лявоніху». Хадзі во, разгінай мяне... У мяне ж

ус
сярэдзіна (А. Дудараў); змяшчаць вывад: Мухіна (разгублена). На распрацоўку гэтай ідэі мы
загубілі столькі часу і сродкаў... І, ведаеце, не трэба так заўзята... (А. Петрашкевіч); абагуль-
ненне: Жанчына ў квяцістай хустцы. – Жонку тваю Іванавіч аслабаніў ад кладаўшчыцы за доўгія

ар
рукі. Вось ты і зуб на яго... Рыгор – за праўду (А. Дзялендзік).
Звышфразавы тып (самастойная і парцэляваная сінтаксічныя адзінкі). У якасці кампен-
саторнага кампанента могуць выступаць парцэляваныя канструкцыі (10 %) у структуры звыш-
фразавага адзінства. Найбольш прадуктыўным з’яўляецца клас парцэляваных канструкцый, су-

ел
адносных з выказнікам, які знаходзіцца з эліпсаваным у адносінах далучальнай аднароднасці:
Толькі мы ва ўсім Мінску, у цэлым свеце! Адны (І. Мележ).
Функцыю кампенсаторнага кампанента выконваюць і парцэляваныя канструкцыі, суаднос-

кБ
ныя з даданымі членамі сказа. Далучальна-падпарадкавальная сувязь адкрывае залежныя сін­
таксічныя пазіцыі для парцэлятаў. Парцэляваныя дапаўненні адмяжоўваюць семантыку руху ад
семантыкі перамяшчэння: Хутка на перадавую. Усіх. І новенькіх таксама (І. Мележ) або семан-
тыку статальнай лакалізацыі ад семантыкі актыўнага дзеяння: Толькі два-тры крокі... І ўсё. І без-

ау
дань (І. Мележ). Парцэляваныя акалічнасці адмяжоўваюць семантыку актыўнага дзеяння ад се­
мантыкі стану: Ну, як там твой універмаг? Датла? (М. Матукоўскі) або семантыку адносін ад семан­
тыкі руху: І от жа як усё павярнулася. І ад Карча, і ад яго – разам. Нібы знарок, нібы на насмеш­ку

н
(І. Мележ) ці семантыку статальнай лакалізацыі ад семантыкі актыўнага дзеяння: Журботна-
сонечны жнівень. На лугах – жоўтыя кветкі. У блакітным небе – буслы. Іх курлыканне чуваць
паўсюль. У полі – камбайны. Ад цямна да цямна (Я. Брыль).
ия
Эліпсіс дзеяслова можа назірацца адначасова ў сказе і парцэляванай канструкцыі, што абу­
моўлена канстантным характарам семантыкі: На першую зарплату – веласіпед. І па фермах (А. Дзя­
лендзік). Малаўжывальным і нетыповым сродкам канкрэтызацыі сэнсу канструкцый з эліпсісам
ем
дзеяслова выступаюць парцэляваныя канструкцыі, суадносныя з недапасаваным азначэннем,
дзейнікам, адасобленым азначэннем і адасобленай акалічнасцю. Гэта абумоўлена асаблівасцямі
сінтаксічнай сувязі паміж сінтаксічнай пазіцыяй выказніка парцэлятам. Атрыбутыўная і пара­
таксічна-далучальная сінтаксічная сувязь прадугледжвае ўзаемадзеянне з кампанентамі з аб’ект­
ад

ным значэннем, таму ў якасці кампенсаторнага кампанента яны не выступаюць: Насустрач – вой-
ска. Пыльныя пілоткі. Гарматы. Танкі. Пыльныя ствалы (А. Пысін); Толькі штоб мне, следова­
цельно, інцілігентную работу. Штоб бугалцерам, напрымер. Ці кладаўшчыком… (І. Мележ).
Надзвычай рэдка ў якасці кампенсаторнага кампанента выступае парцэляваная канструкцыя,
ак

што суадносіцца з адасобленай акалічнасцю і прымацоўваецца далучальна-паўпрэдыкатыўнай


сувяззю. Падобныя канструкцыі звычайна ўказваюць на спосаб працякання працэсу і маюць
цесную ўзаемаабумоўленасць з эліпсаваным дзеясловам: Астап моўчкі – у бок Смалярні. Па­крыў­
джаны і пануры. Не падымаючы вачэй (В. Каваль); Рыбакі – у бок вёскі. Спяшаючыся і азі­раючыся
ая

(«Прыдняпроўская Ніва»).
Далучальна-паўпрэдыкатыўная сінтаксічная сувязь прадугледжвае адпрэдыкатную залеж-
насць, і тэарэтычна адасобленыя парцэляваныя азначэнні і ака­ліч­насці маглі б шы­рока выка­ры­
ьн

стоў­вацца ў якасці кампенсаторнага кампанента. Аднак іх не­ты­повасць тлумачыцца сінтак­січ­


нымі асаблівасцямі далучэння: немагчымасцю структурна-сэнсавага раздзялення канструкцый,
якія маюць і без таго паслабленую сінтаксічную сувязь. Парцэляцыя дзейніка, неда­пасаванага
ал

азначэння, адасобленых азначэнняў і акалічнасцей рэгулюецца правіламі сінтактыкі і выступае


ўнікальнай з’явай сінтаксічнай сістэмы беларускай мовы. Немагчымасць рэалізацыі пералі­
чальна-размер­ка­вальных адносін паміж парцэляванай канструкцыяй і сінтаксічнай пазі­цыяй
выказніка тлумачыцца фактарам пераразмеркавання сінтаксічных сувязей і адносін пры эліп­
он

сісе дзеяслова: у адно­сіны адна­роднасці пачынаюць уступаць даданыя члены сказа, а не вы­каз­
нікі: Мы хутка – у лес. Ці на рыбу.
Ускладнена-паратаксічны тып. У якасці кампенсаторнага кампанента могуць выступаць
ци

і сродкі ўскладнення сказа. Ускладнена-паратаксічны тып падразумявае кампенсацыю эліпсіса


на аснове сэнсавай спалучальнасці лексем, што замяшчаюць сінтаксічныя пазіцыі матэрыяльна

108
На
и
выражанага і эліпсаванага выказнікаў. Лексічнае напаўненне матэрыяльна выражанага выказ­
ніка абмяжоўвае кола лексем, што могуць запаўняць сінтаксічную пазіцыю эліпсаванага. Сін­

ус
та­ксема на балкон можа ўжывацца ў роўнай ступені з прэдыкатамі акцыянальным і дына­
мічнай лакалізацыі. Размежаванне іх ажыццяўляецца з дапамогай кампенсаторнага кампа-
нента – матэрыяльна выражанага аднароднага выказніка на аснове адносін паслядоўнасці:

ар
Не спіць, трывожыцца Святлана, // І ранні сон – ужо не сон. // Устала, ціхенька – на ганак, //
Затым – нервова на балкон (А. Бачыла).
Аднак структурная і сэнсавая аднапланавасць абмяжоўвае віды сінтаксічных адносін, таму

ел
эліптычных канструкцый з аднароднымі выказнікамі назіраецца нязначная колькасць (4 %).
Важным фактарам свабоднага функцыянавання выступае канстантны характар семан­тыкі
руху: Ды такія, як ты, доўга не затрымліваюцца ў вёсцы… Толькі здыме пагоны, адаспіцца – і ў го-
рад (І. Чыгрынаў); перамяшчэння ў прасторы: І скарб, і дробненыя ўсе рэчы // Прымалі з воза і на

кБ
плечы (А. Пысін); актыўнае дзеянне: Немцы блізка падпусцяць, асвецяць ракетамі – і з кулямётаў
(В. Быкаў) і інш., які ўласцівы ўсім тыпам канструкцый з эліпсісам дзеяслова, у тым ліку
і ўскладнена-паратаксічнаму.
Паміж эліпсаваным і матэрыяльна выражаным выказнікамі афармляецца пераважна сін­

ау
так­січная сувязь – з’яднанне, раз’яднанне і далучальная, якія прадстаўлены значнай колькасцю
сінтаксічных адносін. Спецыфічнай асаблівасцю эліптычных канструкцый з’яўляецца немаг-
чымасць рэалізацыі паміж аднароднымі выказнікамі сінтаксічнай сувязі пераз’яд­на­ння. Гэта

н
абумоўлена пераразмеркаваннем сінтаксічных сувязей і адносін пры эліпсісе адна­го з выказ­
нікаў, што не дазваляе ўзаемадзейнічаць семантычна і сінтаксічна аднапланавым кампанентам.
Узаемнае выключэнне з’яў і падзей (што характэрна для сінтаксічнай су­вязі пераз’яднання)
ия
«уцягвае» ў адносіны аднароднасці даданыя члены сказа: Мы пойдзем у парк або паедзем за
горад – Мы пойдзем у парк або за горад.
Выклікаюць цікавасць эліптычныя канструкцыі, дзе аднародныя выказнікі маюць бліз­кае
ем
або тоеснае лексічнае значэнне, тым больш што трактуюцца яны неадназначна. В. К. Па­ку­
саенка і А. Ф. Прыяткіна адмаўляюць наяўнасць аднародных выказнікаў у канструкцыях тыпу
Дзеці – праз акно і на гарод і лічаць, што ў адносіны аднароднасці ўступаюць ака­лічнасці праз
акно і на гарод. На наш погляд, злучнік і не можа злучаць аднародныя акалічнасці па той прычы-
ад

не, што яны не ўступаюць у адносіны паслядоўнасці (а гэта выразна прасочваецца), у адрозненне ад
выказнікаў. У адносіны аднароднасці могуць уступаць і акалічнасці пры ўмове абсалютнай лагічнай
аднапланавасці і тоеснай семантычнай функцыі (напрыклад, лакатыва) у ска­зах тыпу Дзеці разам
ак

з настаўнікам – у поле, на сенакос і, акрамя таго, у лес і на рыбу. Таму сказы тыпу Дзеці – праз акно
і на гарод мэтазгодна кваліфікаваць як ускладненыя з эліп­са­ванымі аднароднымі выказнікамі.
Не атрымалі належнай кваліфікацыі канструкцыі з эліпсісам дзеяслова тыпу Мацей хацеў за-
ехаць на калгасны двор, а разам з тым і на пілараму. Большасць даследчыкаў лічаць, што ў адно­
ая

сіны далучальнай аднароднасці ўступаюць тут акалічнасці. Аднак падобная кваліфікацыя, на


наш погляд, не адпавядае тэарэтычным прынцыпам структурнага сінтаксісу. Аналіз канструкцыі
дазваляе вызначыць, што сінтаксічная сувязь паміж кампанентамі такога сказа далучальная
ьн

з адценнем сумеснасці, а сродак сінтаксічнай сувязі – семантычная скрэпа а разам з тым – указ-
вае на далучальную сінтаксічную сувязь, якой могуць ахоплівацца выключна аднородныя вы­каз­
нікі. Таму падобны сказ кваліфікуецца як ускладнены аднароднымі выказнікамі, адзін з якіх эліп­
ал

саваны. Не выключаны выпадкі, калі ў канструкцыях з эліпсісам дзеяслова ў адносіны аднароднасці


ўступаюць даданыя члены – дапаўненні або акалічнасці. Асноўнай падставай для кваліфікацыі да-
даных членаў сказа ў якасці аднародных з’яўляецца аднапланавасць іх сінтаксічных пазіцый, эліп­
саваны выказнік у такіх сказах займае адну сінтаксічную пазіцыю: Каб у блакітнай вышыні – // Не
он

крык аб паратунку, // А песня дзіўная пра дні, // Што нас ядналі ў пацалунку… (М. Шабовіч).
Важную ролю ў функцыянаванні канструкцый з эліпсісам аднаго з аднародных выказ­
ні­каў (або ўсіх) адыгрываюць дапаможныя сродкі – семантычны канкрэтызатар пры далучаль-
ци

ных злучніках, семантычная скрэпа, што прымацоўвае далучальную канструкцыю, а таксама


се­мантычная пераемнасць кампанентаў.

109
На
и
Ускладнена-паўпрэдыкатыўны тып. Ускладнена-паўпрэдыкатыўны тып падразумявае
кам­пенсацыю эліпсіса з дапамогай кампанента, што прымацоўваецца паўпрэдыкатыўнай

ус
сінтак­січ­най сувяззю. Падобныя з’явы ўнікальныя ў сінтаксічнай сістэме беларускай мовы (3 %
адасобленыя акалічнасці і 1 % адасобленыя азначэнні). Нізкая ступень кампенсаторных здоль-
насцей адасобленых членаў сказа абумоўлена іх структурна-сінтаксічнымі асаблівасцямі –

ар
поліфункцыянальным характарам. Гэта робіць немагчымым адмежаваць на аснове спалу­чаль­
насці семантыку эліпса­ванага дзеяслова: Не дужа рашуча, азіраючыся па баках, ён – да пад’езда
(В. Быкаў). Адасобленыя акалічнасці часам адмяжоўваюць эліптычныя канструкцыі з семан-

ел
тыкай статальнай лакалізацыі ад канструкцый з семантыкай актыўнага дзеяння: Пад босымі
нагамі – залатое лісце, суха патрэскваючы на мяккай аўчыне моху (Я. Брыль). Безумоўна,
назіраюцца выпадкі, калі адасобленыя ака­лічнасці прымацоўваюцца з дапамогай паясняльна-
ўдакладняльнай сувязі. Аднак у падобных выпадках яны ўдакладняюць акалічнасць, а не вы­

кБ
казнік, напрыклад: Там, за вёскай, – прыгожае возера (Я. Брыль), а характар семантыкі канстан­
тны. Кампенсацыя эліпсаванага выказніка з дапа­могай адасобленага азначэння магчыма толькі
пры ўмове поліфункцыянальнага характару залежнага кампанента і высокіх кампенсаторных
здольнасцях адасобленага азначэння, што назіраецца выключна рэдка (1 %): Уражаны пажа-

ау
рам, нерухомы і быццам нежывы, Мікалай доўга – у бок палаючай вёскі (А.  Бачыла). Часцей
адасобленыя азначэнні назіраюцца ў эліптычных сказах дастатковых у сэнсавым плане (у іх ёсць
выразны паказчык семантыкі): У тыл – абоз. // Грукочуць колы. // На адпачынак – полк стралко-

н
вы, // Панылы, злосны і не сыты, // Пад Сталінградам недабіты (А. Пысін) або ў канструкцыях
з канстантнай маркіроўкай семантыкі: Мы, малеча, – на печы, // Кольцам сцішана-цесным, // За­
ва­рожаны казкай, // Зачарованы песняй (З. Дудзюк).
ия
Кампенсацыя эліпсаванага дзеяслова з дапамогай адасобленага дапаўнення таксама рэдкая
з’ява ў сінтаксічнай сістэме беларускай мовы (2 %). Гэтая аперацыя можа ажыццяўляцца выключ-
на пры ўмове далучальнай сінтаксічнай сувязі: Настаўнік увесь час – падзякі, толькі не ад улад
ем
(У. Шахавец), бо пры паясняльна-ўдакладняльнай сінтаксічнай сувязі структурна-сэнсавае ўзае­
мадзеянне з выказнікам выключаецца: У хаце, акрамя маці, – нікога (У. Шахавец). Кампенсаторныя
здольнасці адасобленых дапаўненняў, што ўказваюць на перцэптыў, абмяжоўваюцца дыферэнцы-
яцыяй семантыкі інтэлектуальных працэсаў суб’екта ад маўленчых: Міхась – увесь час пра
ад

загінуўшых партызан, але больш самому сабе, чым дзеду Цімоху («Звязда»).
Ускладнена-параўнальны тып падразумявае кампенсацыю эліпсаванага дзеяслова на аснове
па­раў­нальнай сінтаксічнай сувязі (3 %). Параўнанне можа выступаць у якасці кампенсаторнага
ак

кампанента толькі пры наяўнасці скрытай прэдыкатыўнасці і адсутнасці паралельных кампа­


нентаў. Адсутнасць паралельных кампанентаў прадвызначае структурна-сэнсавае ўзаема­дзеян­
не параў­наль­нага звароту непасрэдна з выказнікам, што спрыяе дыферэнцыяцыі канструкцый
з семантыкай актыў­­нага дзеяння і статальнай лакалізацыі: У вясновым небе – жаў­рукі, як срэб-
ая

ныя званочкі (Я. Брыль). Скразны характар скрытай прэдыкатыўнасці дазваляе маркіраваць се-
мантыку эліптычнай кан­струкцыі з дапамогай мінімальнай колькасці сродкаў – аднаго паказчы-
ка: У ста­ражытны горад – нібы ў царства // Неверагодных чараў і дзівос (З. Дудзюк). Пры се-
ьн

мантычнай поліфункцыянальнасці кампанента функцыю кампенсаторнага кампанента часам


выконвае выключна параўнанне – яно адмяжоўвае семантыку руху ад семантыкі статальнай
лакалізацыі: Воблакі – над зямлёю, нібы белыя гускі (Я. Брыль). У большасці ж выпадкаў функ-
ал

цыянаванне эліптычных канструкцый з параўнальнымі зваротамі абумоўлена або дакладнай


маркіроўкай семантыкі (монафункцыянальны характар паказчыка семантыкі): Там, як вяснушкі
майскія, – праталіны праз снег (Р. Барадулін), або канстантным яе характарам: У лесе, нібы ў За­
паляр’і, – // Святло ружовае і ззянне (А. Пысін).
он

Ускладнена-інтрадуктыўны тып. Унікальнай з’явай у сінтаксічнай сістэме беларускай мовы


выступаюць выпадкі функцыянавання эліптычных канструкцый з устаўнымі канструкцыямі (2 %).
Эліптычныя канструкцыі з устаўнымі канструкцыямі маюць пераважна дакладную маркіроўку
ци

семантыкі: У 1949 годзе Наталля з маці і братам – зноў у Гомель (а вярнуцца іх прымусілі абставіны:
бацьку перавялі на працу на Гомсельмаш) (ЛіМ) або канстантную семантыку: Ля паселішч – // Хай

110
На
и
трапіцца дзе катлавіна – // Зеляніна садоў, // Па садах – садавіна (Е. Букаў). У эліптычных кан-
струкцыях назіраюцца толькі асобныя віды ўстаўных канструкцый: устаўныя канструкцыі, што

ус
ўказваюць на спосаб дзеяння, дубліруюць эліпсаваную лексему, змяшчаюць сінанімічную ў адно­
сінах да эліпсаванай лексему ці выступаюць у якасці заўвагі. Пры гэтым кампенсаторныя ўла­
сцівасці ўстаўных канструкцый нязначныя.

ар
Унікальны характар эліптычных канструкцый са звароткам абумоўлены іх структурна-
сэнсавымі асаблівасцямі. Звароткі ў адзінкавых выпадках здольны адмежаваць прэдыкатыўныя
значэнні – абвеснага і загаднага ладу – у канструкцыях з эліпсісам дзеяслова: Дзеці – у школу
і Дзеці, у школу!

ел
Як бачна, структурная тыпалогія канструкцый з эліпсісам дзеяслова ў сінтаксічнай сістэме бе-
ларускай мовы прадстаўлена значнай колькасцю тыпаў. Універсальны характар набываюць полі­
прэдыкатыўны і звышфразавы тып, што вызначаецца значнымі кампенсаторнымі здольнасцямі

кБ
кампанентаў. Унікальнасць ускладненых тыпаў абумоўлена нязначнымі кампенсаторнымі здоль­
насцямі кампанентаў, што ўваходзяць у склад канструкцый.

Літаратура

ау
1. Бурак, Л. І. Далучэнне ў сучаснай беларускай мове / Л. І. Бурак ; навук. рэд. М. А. Жыдовіч. – Мінск: Выд-ва
БДУ, 1975. – 256 с.
2. Вардуль, И. Ф. К вопросу о явлении эллипсиса / И. Ф. Вардуль // Инвариантные синтаксические значения и струк­

н
тура предложения: докл. на конф. по теорет. проблемам синтаксиса / Акад. наук СССР, Ин-т языкознания ; отв. ред.
Н. Д. Арутюнова. – М., 1969. – С. 59–70.
3. Григорьева, В. М. Устойчивые словосочетания и обороты, наиболее употребительные в немецкой научной ли-
ия
тературе: учеб.-метод. пособие / В. М. Григорьева; каф. иностр. яз. Акад. наук СССР, секция нем. яз. ; сост.: В. М. Гри­
горьева [и др.]. – М.: [б. и.], 1978. – 162 с.
4. Грудева, Е. В. Избыточность и эллипсис в русском письменном тексте / Е. В. Грудева. – Череповец: Черепов.
гос. ун-т, 2007. – 251 с.
ем
5. Исаева, Е. Запрещающие факторы эллипсиса подлежащего во втором компоненте сложносочиненного пред-
ложения / Е. Исаева // Сб��������������������������������������������������������������������������������������
.�������������������������������������������������������������������������������������
науч��������������������������������������������������������������������������������
.�������������������������������������������������������������������������������
-метод�������������������������������������������������������������������������
.������������������������������������������������������������������������
материалов к лекциям для слушателей ФПК: в помощь преподавателю русско-
го языка как иностранного: в 2 ч. / Ин-т рус. яз. ; редкол.: Ю. А. Бельчиков [и др.]. – М., 1982. – Ч. 2. – С. 257–270.
6. Мунгалова, О. М. Семантико-синтаксические и функциональные особенности номинальных структур в ис-
панском языке: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.05 / О. М. Мунгалова ; Моск. гос. ун-т. – М.: Изд-во Моск.
ад

ун-та, 1976. – 32 с.
7. Ширяев, Е. Н. Основы системного описания незамещенных синтаксических позиций / Е. Н. Ширяев // Систем­
ный анализ значимых единиц русского языка: синтаксические структуры: межвуз. сб. / Краснояр. ун-т ; редкол.: В. А. Бе­
лошапкова (науч. ред.) [и др.]. – Красноярск, 1984. – С. 11–21.
ак

8. Сorr, A. Ellipsen: Untersuchungen zu Elliptizität und elliptischen Sprachgebrauch / A. Corr. – Saarbrücken: Verl. Dr. Müller,
2008. – 102 s.
9. Dentler, S. Verb und Ellipse im heutigen Deutsch: zum «Fehlen» verbhängiger Bestimmungen in Theorie und Praxis /
S. Dentler. – Göteborg: Univ., 1990. – 106 s.
ая

10. Jose, L. Marcher trois heures vs marcher pendant trois heures, peut-onа marcher sans ellipse? / L. Jose // Bull. de la
Soc. Linguistique de Paris. – 2001. – Vol. 96, № 1. – P. 207–226.
11. Kearns, K. Epistemic verbs and zero complementizer / K. Kearns // English Language a. Linguistics. – 2007. – Vol. 11,
№ 3. – P. 475–505.
12. Lehman, H. M. Zero subject relative constructions in American and British English / H. M. Lehman // New frontiers
ьн

of corpus research / ed. P. Peters. – Amsterdam, 2002. – P. 163–177.


13. McShane, M. Verbal ellipsis in Russian, Polish and Czech / M. McShane // Slavic & East Europ. J. – 2000. – Vol. 44,
№ 2. – P. 195–233.
ал

14. Merchant, J. Fragments and ellipsis / J. Merchant // Linguistics a. Philosophy. – 2004. – Vol. 27, № 6. – P. 661–738.
15. Müller, W. Die real existierenden grammatischen Ellipsen und die Norm: eine Bestandsaufnahme / W. Müller //
Sprachwissenschaft. – 1990. – Bd. 15, Н. 3/4. – S. 241–366.
16. Panevova, J. Ellipses and zero elements in the structure of the sentence / J. Panevova // Типология. Грамматика.
Семантика: [cб. ст.] / Рос. акад. наук ; Ин-т лингвист. исслед. ; ред. Н. А. Козинцева. – СПб., 1998. – С. 67–76.
он

17. Szkudlarek, E. Kontekstowa elipsa akomodowanych jednostronnie uzupełnien predykatu / E. Szkudlarek // Acta
Univ. Lodziensis. Folia Linguistica. – Łódź, 1998. – № 38. – S. 89–96.
18. Uniszewska, A. The nature of linguistic processes determining the applicability of nomilizations applied to strings
NP-COP-AP / A. Uniszewska // Glottodidactica. – 2001. – Vol. 29. – P. 139–147.
ци

19. Wilhelm, A. Asyndese, Ellipse und Null: menage a trois? / A. Wilhelm // Beiträge der Europäischen slavistischen
Linguistik (POLYSLAV). – München, 1998. – Bd. 1. – S. 187–198.
На

111
и
N. U. CHAIKA

STRUCTURAL TYPOLOGY OF CONSTRUCTIONS WITH VERB ELLIPSE

ус
Summary
Syntactic structure of constructions with a verb ellipse has been analyzed in the article. Classification of constructions

ар
with a verb ellipse is given on basis of compensatory feature parameter of structural typology. It is presented the system of
compensatory components syntactic links and relations which act backbone and classification at creation of typology of the
structural organization of constructions with a verb ellipse. Language mechanisms which regulate functioning of construc-
tions with a verb ellipse are defined also.

ел
кБ
н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
УДК 808.26-087.9

Ю. В. МАЛІЦКІ

ел
БЕЛАРУСКІЯ ДЫЯЛЕКТНЫЯ НАЗВЫ РЫБ: МАТЫВАЦЫЯ ПАВОДЛЕ ДЗЕЯННЯ

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

кБ
(Паступіў у рэдакцыю 30.10.2012)

Дыялектная іхтыялагічная наменклатура (мясцовыя назвы рыб) па праву лічыцца найбольш

ау
складанай у плане сістэматызацыі групай у параўнанні з іншымі групамі рэгіянальнай фаўні­
стычнай лексікі. Цяжкасці ў працэсе ўпарадкавання і даследавання гэтых слоў звязаны ў пер­
шую чаргу з экстралінгвістычнымі фактарамі. Асноўным з іх з’яўляецца строгая лакалізацыя
дыя­лектных назваў рыб у сувязі з размяшчэннем прыродных водных аб’ектаў. Пэўныя іхтыёнімы

н
найбольш актыўна функцыянуюць там, дзе водзяцца адпаведныя віды ці разнавіднасці рыб [1].
Як вынік, у мясцовасцях, аддаленых ад вадаёмаў, для асноўнай масы насельніцтва яны ў боль­
ия
шасці з’яўляюцца семантычна нявызначанымі. Праблема нераўнамернага размеркавання іхтыёні­
маў па моўнай тэрыторыі ўскладняецца ў тым ліку і істотным адрозненнем рыбалоўнага вопыту
і традыцый у розных рэгіёнах, а таксама агульнымі цяжкасцямі, звязанымі з непасрэдным назі­
раннем за аб’ектам намінацыі. Гэтыя і іншыя фактары абумоўліваюць розную семантычную на­
ем

поў­ненасць іхтыялагічных найменняў у залежнасці ад рэгіёна, дзе яны функцыянуюць. Напрык­


лад, у «Лексічным атласе беларускіх народных гаворак» у каментарыі да карты «Шчупак» адзна­
чаецца, што ў некаторых рэгіёнах у адказ на пытанне аб мясцовай назве шчупака інфарманты
ад

давалі няпэўныя адказы, паведамляючы аб тым, што «паблізу няма вадаёма» [2; с. 129]. Розная
семантычная напоўненасць рэгіянальных іхтыялагічных найменняў найбольш ярка праяўляецца
ў высокай ступені гіпераніміі: незалежна ад тэрыторыі пашырэння рыбы, што належаць да абса­
лютна розных відаў і падвідаў, могуць называцца аднолькава, а прадстаўнікі аднаго віду могуць
ак

мець адрозныя рэгіянальныя назвы.


Шматлікія адрозненні матэрыяльных рыс, пакладзеных у аснову намінацыі, ства­раюць спрыяль­
ныя ўмовы для ўзнікнення вялікай колькасці непадобных паводле матывацыйных па­каз­чыкаў
вузкамясцовых іхтыялагічных найменняў. Гэта, у сваю чаргу, дае магчымасць право­дзіць лінг­
ая

вістычны аналіз, грунтуючыся на багатым і разнастайным моўным матэрыяле.


Асноўная задача анамасіялагічных даследаванняў заключаецца ў выяўленні матывацыі най­
менняў і тыпалагізацыі матывацыйных паказчыкаў, пакладзеных у аснову кожнай назвы. Маты­ва­
ьн

цыйны паказчык – гэта комплекс аднародных матывацыйных прыкмет, склад якіх адлю­строў­вае
пэўную назватворчую накіраванасць. Матывацыйныя паказчыкі атрымліваюць фармальнае ўва­саб­
ленне ў канкрэтных найменнях пры дапамозе характэрных спосабаў і адпаведных моўных сродкаў.
ал

Анамасіялагічныя даследаванні на матэрыяле беларускай дыялектнай іхтыялагічнай лексікі


дазволілі вызначыць і класіфікаваць асаблівасці матывацыі рэгіянальных найменняў рыб, харак­
тэрных для гаворак беларускай мовы1. Як сведчыць матэрыял, матывацыйную аснову ўсіх бе­ла­
рускіх дыялектных назваў рыб складаюць сем паказчыкаў:
он

1) характэрная знешняя асаблівасць;


2) характэрная асаблівасць паводзін;
3) характэрная фізічная асаблівасць;
ци

1
Аб’ём корпуса беларускіх народных іхтыёнімаў вызначаўся паводле тэматычнага слоўніка «Жывёльны свет» (раз­
дзел «Рыбы») [3]. На дадзены момант гэта найбольш поўны збор дыялектных іхтыялагічных назваў беларускай мовы.

113
На
и
4) час нерасту;
5) біятоп (пераважнае месца існавання);

ус
6) спосаб здабывання;
7) спосаб спажывання [4].
Рэалізацыя кожнага з названых паказчыкаў у канкрэтнай іхтыялагічнай назве можа адбы­

ар
вацца праз суаднясенне з некаторым аб’ектам, характарыстыкай аб’екта або дзеяннем. Так, на­
прыклад, у рэгіянальных іхтыёнімах тыпу галавач ‘бычок’, глазач ‘лешч’, губар ‘лешч’ маты­ва­
цыйны паказчык «характэрная знешняя асаблівасць» знайшоў увасабленне праз спасылку на са­
матычныя аб’екты – адпаведна, галаву, вочы і высоўную ротавую трубку, якая атаясамліваецца

ел
з губамі. Найчасцей у якасці падставы для такой спасылкі выступае памер названай часткі цела
прадстаўнікоў пэўнага іхтыявіду, большы за памер адпаведных частак цела ў іншых рыб. У іхтыя­
лагічных найменнях тыпу багнік ‘уюн’, пясочнік ‘бычок’ матывацыйны паказчык «біятоп» атры­

кБ
маў рэалізацыю праз суаднясенне з такімі аб’ектамі, як пясок (маецца на ўвазе пясчанае пакрыццё
дна вадаёмаў, дзе пераважна водзіцца бычок [5]) і багна (спасылка на звычку ўюна зарывацца
ў глей і доўгі час знаходзіцца там, у тым ліку і ў час летняга перасыхання вадаёма [5]). У сваю
чаргу названы вышэй матывацыйны паказчык «характэрная знешняя асаблівасць» у дачыненні

ау
да найменняў тыпу залатоўка ‘гарчак’, сінюха ‘плотка’ знайшоў адлюстраванне праз спасылку
на характарыстыку аб’екта – колеравую (маецца на ўвазе адпаведна залацісты і сіняваты колер
адліву лускі рыбы [5]). У беларускіх рэгіянальных іхтыёнімах тыпу вяртух ‘мінога’, кусачка

н
‘шчыпоўка’, піскун ‘уюн’, лупар ‘лешч’ (ад лупіць – біць па вадзе плоскім целам) і інш. рэалізуецца
матывацыйны паказчык «характэрная асаблівасць паводзін». Адбываецца гэта праз суаднясенне
з пэўным дзеяннем, паводле народных назіранняў, характэрным для прадстаўнікоў таго ці іншага
ия
іхтыявіду. Апісанню найменняў, аб’ектывацыя якіх адбываецца праз спасылку на некаторае
дзеянне, або найменням з, умоўна кажучы, «дзейнаснай» матывацыяй, прысвечаны артыкул.
Матывацыя паводле дзеяння з’яўляецца найбольш разгалінаванай у плане выражэння
ем
матывацыйных паказчыкаў. Праз спасылку на характэрныя рухі, звычкі, працэсы і асаблівасці
паводзін у беларускіх гаворках знайшлі рэалізацыю адразу чатыры паказчыкі:
а) характэрная асаблівасць паводзін;
б) час нерасту;
ад

в) спосаб здабывання;
г) спосаб спажывання.
Корпус назваў, матываваных пэўнымі дзеяннямі, складае пятую частку ад агульнай колькасці
рэгіянальных іхтыялагічных намінацый – болей за 100 адзінак. Да гэтага тыпу мы адносім на­
ак

мінацыі, якія ўзніклі ад асноў дзеясловаў (дзеепрыметнікаў) і рэалізуюць значэнне характэрных


дзеянняў, што выконваюцца аб’ектам. У дачыненні да рыб такія назвы ў асноўным адлю­строў­
ваюць паводзінавыя характарыстыкі. У асобных выпадках яны ўказваюць на тое, якім чынам
аб’ект здабываецца і апрацоўваецца для выкарыстання ў ежу, радзей – на прыродныя працэсы,
ая

што адбываюцца ў час, які супадае з перыядам нераставання прадстаўнікоў таго ці іншага іхтыя­
віду. Сярод назваў, матываваных дзейнаснымі характарыстыкамі аб’екта намінацыі, напрыклад, –
сопа ‘лешч’ (ад зобаць ‘кляваць, тыкаць носам’ – паводле звычкі тыкацца носам у грунт у по­шуках
ьн

ежы [1]), піскун ‘мінога’ (паводле здольнасці ствараць слабы піск шляхам набірання паветра ў стра­
вавальны канал [1]), сялёдка ‘чахонь’ (паводле спосабу нарыхтоўкі ў запас – засольвання [5]) і інш.
Беларускія дыялектныя найменні, матываваныя пэўным відам дзеяння, рэпрэзентуюць 14 відаў
ал

рыб: верхаводка, ёрш, жэрах, колюшка, лешч, лінь, мінога, плотка, сліжык, сялява, уюн, ча­
хонь, шчупак, шчыпоўка. Найбольшай колькасцю назваў і варыянтаў (больш за 10) прад­стаўлены
лешч, мінога і ўюн.
Іхтыялагічныя найменні з матывацыяй паводле дзеяння ў аспекце рэалізацыі матывацыйных
он

паказчыкаў размеркаваны нераўнамерна. Найбольшая колькасць рэгіянальных іхтыёнімаў у той ці


іншай форме рэалізуе матывацыйны паказчык «характэрная асаблівасць паводзін». Яго істотнай
рысай з’яўляецца тое, што ён рэалізуецца выключна ў назвах, матываваных пэўным відам дзеян­
ци

ня. Сярод дзеянняў, пакладзеных у аснову канкрэтных іхтыялагічных намінацый, напрыклад, –


здольнасць нанесці ўкол ці ўкус (куська/кусачка/кусака ‘шчыпоўка’, жаглак ‘шчупак’ (ад жыгаць

114
На
и
‘кусаць’[6]) і інш.); звычка біць па вадзе плоскім целам (лескаўка ‘лешч’, лупар ‘лешч’, кляпец
‘лешч’ (паводле ЭСБМ, магчыма ад кляпаць ‘біць’[6]) і інш.); звычка віцца, зарываючыся ў пясок

ус
(вяртух ‘мінога’, вілюн/віюн ‘уюн’ [1] і інш.); здольнасць ствараць гукі (піскун ‘мінога’, пішчаль
‘уюн’ [1] і інш.); звычка тыкацца носам у грунт у пошуках ежы (точка ‘шчыпоўка ‘ (ад тачыць
‘тыкаць носам’ [1]), сопа ‘лешч’ (ад зобаць ‘кляваць, тыкаць носам’) [1] і інш.).

ар
Матывацыйны паказчык «спосаб здабывання» прадстаўлены параўнальна нязначнай коль­
касцю іхтыялагічных назваў і варыянтаў. Напрыклад, на базе дадзенага паказчыка, як мяркуюць
даследчыкі, узнікла назва асобін віду Coregonus albula (L.) сялява (рэгіянальныя варыянты –
сяляўка, сільва), характэрная для беларускага Паазер’я (Пастаўскі, Браслаўскі, Віцебскі, Бешан­

ел
ковіцкі раёны). Гэтая назва, паралельна з найменнем рапушка, замацавалася ў беларускай мове
ў якасці літаратурнай. Т. А. Грачыха са спасылкай на І. І. Насовіча адзначае, што назва «магчыма,
утворана ад дзеяслова сіляць ‘вудзіць’» [7, с. 70]. Такім чынам, дадзены іхтыёнім рэалізуе значэн­

кБ
не спосабу лоўлі ў адносінах да аб’екта намінацыі. Пры гэтым можна меркаваць, што на ўвазе
маецца лоўля менавіта на вуду, а не на іншыя рыбалоўныя прылады.
Невялікай колькасцю найменняў прадстаўлены і матывацыйны паказчык «спосаб спажы­
вання». На яго базе, напрыклад, утворана назва сялёдка ‘чахонь’. Як адзначаецца ў энцыкла­

ау
педычным даведніку «Рыбы», «у мясцінах, дзе яе (чахоні – заўвага аўт.) колькасць дастаткова
высокая, чахонь нарыхтоўваецца ў запас – засольваннем» [5, с. 196]. Пры гэтым, як указваецца,
чахонь – адзіны для беларускіх вадаёмаў від рыбы, да прадстаўнікоў якога прымяняецца такі

н
спосаб нарыхтоўкі.
Адзінкавымі найменнямі прадстаўлены матывацыйны паказчык «час нерасту». Ён рэалі­
зуецца праз спасылку на прыродныя працэсы, што па часе супадаюць з перыядам нераставання
ия
пэўных відаў рыб. На падставе такой спасылкі ўзнікла, напрыклад, рэгіянальная назва ліня,
характэрная для беларускіх гаворак Смаленшчыны, – наліўнік. Як сцвярджае В. Ц. Каламіец,
паходжанне такога наймення можа быць матывавана тым, што лінь звычайна нерасціцца ў кан­
ем
цы мая, пачатку чэрвеня – у час, калі вызравае, «наліваецца» жыта [1]. Назвы ліня, абумоўленыя
такім самым матывацыйным паказчыкам, адзначаюцца і ў суседніх славянскіх мовах. Напрык­
лад, польскае дыялектнае pszencznik, украінскае дыялектнае пшеничник і інш. [1].
Найбольш распаўсюджаным спосабам словаўтварэння, з дапамогай якога ўтвараюцца
ад

рэгіянальныя іхтыёнімы з матывацыяй паводле дзеяння, з’яўляецца суфіксацыя. Выключэнне


складаюць некаторыя назвы ляшча Abramis brama (L.) – падлешчык, падляшчоўка, падлеска, –
характэрныя пераважна для поўдня Беларусі, а таксама нульсуфіксальныя ўтварэнні тыпу сопа
‘лешч’, свіга ‘мінога’ і інш.
ак

Большасць іхтыялагічных назваў гэтага тыпу сфарміравана шляхам далучэння да базавай асновы
аднаго або некалькіх афіксаў. Зыходзячы з назіранняў над дыялектнай іхтыялагічнай лексікай, ёсць
падставы меркаваць, што пэўныя словаўтваральныя афіксы часам выконваюць таксама і ролю
рэлятыўнага паказчыка – сэнсавага маркера, што сігналізуе аб прыналежнасці наймення да корпуса
ая

іхтыялагічных назваў. Прыкладам можа служыць суфікс -к- у назвах тыпу кусачка, плескаўка і інш.
Такую самую з’яву можна назіраць і на матэрыяле іншых груп рэгія­нальнай фаўністычнай лексікі.
З прычыны нерэпрэзентатыўнасці груп найменняў, створаных на базе матывацыйных па­каз­
ьн

чыкаў «час нерасту», «спосаб здабывання» і «спосаб спажывання», на нашу думку, мэтазгодна спы­
ніцца толькі на назвах, што ўзніклі на базе матывацыйнага паказчыка «характэрная асаблівасць
паводзін». Сярод суфіксальных марфем, што ўдзельнічаюць у фарміраванні іхтыялагічных назваў
ал

на базе паказчыка «характэрная асаблівасць паводзін», найбольш распаўсюджанымі з’яўляюцца -к-


(точка, куська ‘шчыпоўка’), -ец (ганец ‘жэрах’, кляпец ‘лешч’). Меншай прадуктыўнасцю харак­та­
рызуюцца суфіксы -ак (жаглак ‘шчупак (невялікі)’), -ар (лупар, лускар ‘лешч’), -ух (вяртух ‘мінога’,
ляскуха ‘лешч’), -юк (жарлюк ‘шчупак (невялікі)’), -эй/-ай (іжджэй/іжджай ‘ёрш’), -юн (вілюн
он

‘уюн’). Адзінкава сустракаюцца суфіксы -іж, -уж, -ур, -аль (піскіж/піскуж/піскур/пішчаль – назвы
ўюна, распаўсюджаныя пераважна ў гаворках Віцебшчыны), -ыц- (плашчыца ‘плотка’), -ір (ласкір
‘лешч’) і інш. Даволі актыўным сродкам фарміравання рэгіянальных іхтыёнімаў з’яўляюцца
ци

суфіксальныя спалучэнні тыпу -аўк- (секаўка ‘шчыпоўка’, бліскаўка ‘верхаводка’, лескаўка ‘лешч’),
-ючк-/-юшк- (калючка ‘ёрш’, колюшка ‘колюшка’) і інш.

115
На
и
Зыходзячы з матэрыялаў тэматычнага слоўніка «Жывёльны свет», можна канстатаваць, што
дыялектныя іхтыялагічныя найменні з матывацыяй паводле дзеяння ў той ці іншай ступені рас­

ус
паўсюджаны на ўсёй тэрыторыі Беларусі. У адрозненне, напрыклад, ад рэгіянальных «аб’ектных»
іхтыёнімаў [8] «дзейнасныя» найменні не маюць тэрыторый дамінантнага распаўсюджання: ва ўсіх
мясцовасцях, дзе яны зафіксаваны, назіраецца іх раўнамернае суіснаванне з назвамі з іншай ма­

ар
тывацыяй. Найбольшым корпусам назваў з матывацыяй паводле дзеяння прадстаўлены гаворкі
поўдня краіны. У істотным аб’ёме названыя найменні прысутнічаюць і ў гаворках поўначы Беларусі,
у выніку чаго ёсць падставы меркаваць аб супрацьпастаўленні гэтых рэгіёнаў. Вузкамясцовыя
іхтыёнімы з матывацыяй паводле дзеяння паслядоўна адзначаюцца таксама на тэрыторыі паўночна-

ел
заходняй дыялектнай зоны. У цэнтральнай і ўсходняй частках Беларусі, паводле лексікаграфічных
матэрыялаў, такія найменні прадстаўлены адзінкава і тэрытарыяльна адасоблена. Найбольш вера­
годна, што ў гэтых мясцовасцях яны носяць інавацыйны або рэліктавы характар.

кБ
Пры суаднясенні арэалаў распаўсюджання дыялектных іхтыялагічных назваў, матываваных
паводле дзеяння, з прыроднымі воднымі аб’ектамі адзначаецца наступная сітуацыя. Рэгіянальныя
іхтыёнімы, што разглядаюцца ў артыкуле, характэрныя ў асноўным для гаворак жыхароў тэры­
торый, прылеглых да рэк і азёраў басейнаў Заходняй Дзвіны, Прыпяці і Нёмана. Для гаворак жы­

ау
хароў цэнтральнай часткі Беларусі і тэрыторый уздоўж цячэння Дняпра намінацыя на падставе
падкрэслівання паводзінавых або іншых «дзейнасных» характарыстык рыб амаль не ўласцівая.
Найбольш простым тлумачэннем гэтага можа быць меркаванне аб слабай прадстаўленасці іхтыя­
відаў, для якіх характэрная тэндэнцыя да падкрэслівання ў назве асаблівасцей паводзін, у вадаёмах,

н
што належаць да басейна Дняпра. Аднак такая версія не атрымлівае дастатковага фактычнага
пацвярджэння. Сапраўды, згодна з матэрыяламі энцыклапедычнага даведніка «Рыбы» [5], значная
ия
колькасць відаў рыб (напрыклад, верхаводка, колюшка, лінь, мінога, сялява, уюн, чахонь, шчы­поў­
ка і інш.), якім у большасці гаворак уласцівыя вузкамясцовыя назвы з матывацыяй паводле дзеяння,
мала распаўсюджана ў Дняпры і яго басейне. Тым не менш у гэтай рацэ і прылеглых вадаёмах,
паводле тых жа матэрыялаў, у значнай колькасці прадстаўлены іншыя пераважна «дзейнасныя»
ем
віды (ёрш, плотка, лешч, шчупак), якія ў гаворках прыдняпроўскіх тэрыторый не атрымалі рэ­гія­
нальных найменняў, матываваных відамі актыўнасці і да т. п. Відавочна, прычыны такога стано­
вішча трэба шукаць сярод лінгвістычных фактараў, а менавіта – у сферы характэрных для гэтага
рэгіёна назватворчых традыцый у адносінах да рыб.
ад

Літаратура
1. Коломиец, В. Т. Происхождение общеславянских названий рыб / В. Т. Коломиец. – Киев: Наукова думка, 1983. – 159 с.
ак

2. Лексічны атлас беларускіх народных гаворак: у 5 т. Т. 1: Раслінны і жывёльны свет. – Мінск: Фонд фундам.
даслед. Рэсп. Беларусь, 1993. – 160 с.
3. Жывёльны свет: Тэматычны слоўнік / рэд. Л. П. Кунцэвіч, А. А. Крывіцкі. – Мінск: Беларус. навука, 1999. – 239 с.
4. Маліцкі, Ю. В. Анамасіялагічныя асаблівасці беларускай народнай іхтыялагічнай лексікі / Ю. В. Маліцкі //
Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2011. – №1. – С. 99–103; Маліцкі, Ю. В. Анамасіялагічная
ая

лінгвагеаграфія беларускіх дыялектных назваў рыб / Ю. В. Маліцкі // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт.
навук. – 2012. – №1. – С. 110–114.
5. Рыбы: Попул. энцикл. справ. / под ред. П. И. Жукова. – Минск: БелСЭ, 1989. – 311 с.
6. Этымалагічны слоўнік беларускай мовы. Т. 5: К – Л / уклад. В. У. Мартынаў, І. І. Лучыц-Федарэц; рэд. В. У. Мар­
ьн

тынаў. – Мінск: Навука і тэхніка, 1989. – 320 с.


7. Грачыха, Т. А. Фаўністычныя найменні ў беларускай мове: дыс. … канд. філал. навук: 10.02.01 / Т. А. Грачыха;
Віцеб. дзярж. ун-т імя П. М. Машэрава. – Віцебск, 1999. – 173 с.
8. Маліцкі, Ю. В. Аб’ектная матывацыя беларускіх дыялектных назваў рыб / Ю. В. Маліцкі // Беларуская дыя­
ал

лекталогія. Матэрыялы і даследаванні. Вып. ІІ; пад рэд. Л. П. Кунцэвіч, В. М. Курцовай, Т. М. Трухан. – Мінск:
Беларус. навука, 2012. – С. 106–109.

Y. V. MALITSKY
он

BELARUSIAN DIALECT FISH NAMES: MOTIVATION BY ACTIVITY

Summary
ци

Аrticle is devoted to the analysis of Belarusian dialect fish names, unique features motivated by behavioral model and
ways of catching and preparation for the human consumption.
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
РЭЦЭНЗІІ

ел
ПО СТРАНИЦАМ БЕЛОРУССКО-РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ДИАЛОГА

В современных условиях развития отечественного литературоведения заметно возросла роль


компаративистских исследований. Это перспективное направление, как недавно справедливо от-

кБ
метила Е. Вальчук, «скіравана не толькі на выяўленне тыпалагічнага падабенства мастацкіх з’яў
у творчасці айчынных і замежных аўтараў, але і на раскрыццё адметнасці нацыянальнага
пісьменства, вызначэнне яго ўнёску ва ўзбагачэнне духоўнасці свету». Об активизации данного
сегмента науки о литературе свидетельствуют в первую очередь работы ученых Института языка

ау
и литературы имени Якуба Коласа и Янки Купалы НАН Беларуси: «Нарысы беларуска-ўкраінскіх
літаратурных сувязей: культурна-гістарычны і літаратуразнаўчы аспект праблемы��������������
» (2002), кол-
лективные монографии «Беларуская літаратура ў кантэксце славянскіх літаратур ХІХ–ХХ стст.»

н
(2006), «Еўрапейскі рамантызм і беларуская літаратура ХІХ–ХХ стст.» (2008), «Літаратурная
карта Еўропы: кантакты, тыпалогія, інтэртэкстуальнасць» (2012) и др. Нельзя не отметить также
отдельные работы наших университетских исследователей: «Беларуская літаратура ХХ стагоддзя
ия
і еўрапейскі літаратурны вопыт» (2002), «Актуальнае і адметнае. Творы беларускіх пісьменні­
каў ХХ стагоддзя ў кантэксце сусветнай літаратуры» (2003) Е. Леоновой, «Дзве радзімы – Украіна
і Беларусь – пад міратворчымі крыламі буслоў: нацыянальныя гісторыка-культурныя міфы, ідэйна-
ем
эстэтычныя пошукі ўкраінскай і беларускай літаратур» (2011) Т. Кобржицкой и др.
Несмотря на то что в силовое поле взаимодействия славянских литератур все настойчивее
втя­гиваются литературы европейские, мировая литература, по-прежнему достаточно актуальны­
ми остаются и проблемы славистики. Это подтверждает и недавно вышедший сборник «Бела­
ад

руская і руская літаратуры: тыпалогія ўзаемасувязей і нацыянальнай ідэнтыфікацыі».


Книга подготовлена по результатам проведения одноименной международной научной конфе­
ренции, которая состоялась 18–19 апреля 2012 года в Институте языка и литературы имени
Якуба Коласа и Янки Купалы НАН Беларуси. Ее составитель – Е. В. Вальчук, ответственный
ак

ре­дактор – Н. В. Микулич. Материалы сборника поданы на трех языках: белорусском, русском


и украинском. В нем представлены работы ученых Беларуси, России, Украины и Польши.
Прежде всего эта книга дает представление об истории белорусской литературы как сложной
системе взаимосвязей – историко-типологических и контактно-генетических.
ая

Сравнительно-исторические и сравнительно-типологические литературные связи двух гене-


тически связанных между собой славянских стран ведутся в широком формате, разновекторно и
многоаспектно, с учетом новейших методологических разработок. В сферу научного анализа/
ьн

синтеза вовлечено объемное временное и историческое пространство, начиная от самых исто-


ков, синкретического искусства, фольклора, народного творчества, древности и заканчивая ли-
тературно-жанровым многоголосием сегодняшнего дня. При этом осмысление взаимосвязей –
ал

параллелей, схождений, различий – подается панорамно, на фоне общественно-исторических,


культурологических взаимодействий белорусского и русского народов.
Материалы сборника расположены в алфавитном порядке, что в определенной мере усложняет за-
дачу их классификации или методологической систематизации. Наша задача – выделить наиболее об-
он

щие тематические разделы и подразделы с целью осмысления заложенной в них научной информации.
Достаточно высокая планка научного исследования была поднята корифеями отечественного ли-
тературоведения – академиком В. В. Гниломедовым и доктором филологических наук М. А. Тычиной.
ци

В. В. Гнилом��������������������������������������������������������������������������
������������������������������������������������������������������������
дов в статье «Страницы белорусско-русских литературных связей (вторая по-
ловина ХХ в.)» свое внимание сосредоточил на исторически сложившейся особенной роли лите-

117
На
и
ратурных взаимосвязей Беларуси и России – абстрагируясь на этот момент от многообразных
взаимодействий белорусской литературы с литературами мира. В парадигму литературных свя-

ус
зей ученый вводит контакты личностного плана: «Литературные связи – связи не только типоло-
гические, но и писательские, личные. Они воплощаются в деятельности творческих индивиду-
альностей, в творческом соревновании литератур, в их поисках, взаимной учебе, подтягивании

ар
художественных уровней. И если мы говорим о связях прямых и непосредственных, то имеем
в виду как раз такую близость. Ее не следует путать с простым совпадением сюжетов, мотивов,
характеров, строфики, образных ассоциаций. На практике получается так, что одна литература
выходит вперед, открывает новые горизонты действительности и ее художественного осмысле-

ел
ния и ведет за собой другие, затем, через определенное время, может и уступить свое лидерство»1
(с. 78). Таким образом, в логике суждений академика просматривается идея смены литературных
лидеров – для белорусской литературы в этом видится достойная перспектива.

кБ
М. А. Тычина останавливается прежде всего на теоретических аспектах литературоведения, об-
ращается к концепции «литературных пар», играющих «судьбоносную» роль в развитии националь-
ных литератур («Паняцце «літаратурных пар» у беларускім і рускім літаратуразнаўстве»). В своем
исследовании ученый опирается на научные работы И. Ю.���������������������������������������
��������������������������������������
Подгаецкой, которая одна из первых от-

ау
крыла феномен «литературых пар» в истории развития новых европейских литератур. Этот феномен
она связывает с теоретическим понятием «классического стиля». Оно возникло в эпоху классицизма
и означало меру между объективным и субъективным, рациональным и эмоциональным, эстетичес­

н
ким и этическим. Именно этот стиль и породил в своем движении своеобразную «парность», кото-
рая, «узнікаючы ў арбіце класічнага стылю, мае працяг у гісторыі кожнай літа­ратуры як устанаўленне
крайніх вех, паміж якімі яна рухаецца» (И. Ю. Подгаецкая). «Парность» – не есть противостояние,
ия
а скорее, наоборот, «узаемаабумоўленасць, узаемадапаўненне вонкава супрацьлеглых з’яў, якія як
два полюсы магніта, не могуць існаваць паасобку», – резюмирует исследователь (с. 345).
Концепцию «литературных пар» М. А. Тычина переносит на историю русской и белорусской
ем
литератур. Особое внимание уделяется классикам белорусской литературы Я. Купале и Я. Коласу,
в творческом гении которых, по мнению ученого, заложены потенции художественного мира
сле­дующих поколений отечественных писателей. «У сучаснай беларускай літаратуры няма ні­чо­га
сапраўды цудоўнага і праўдзівага, што не было б у зародышы ў Купалы і Коласа» (с. 347). Я. Купала
ад

и Я. Колас представляются в богатстве внутреннего и внешнего, индивидуально-конкретного


и обще­ственного, психологического и социального, природно уникального, родового и социаль-
но детерминированного. Художественные миры Купалы и Коласа – это и есть «планеты-пары»,
которые то сближались, то удалялись и, в соответствии с всекосмическим законом (дадатковасці),
ак

взаимодополняли друг друга. Они, считает М. А. Тычина, и были теми «крайними вехами»,
между которыми до сих пор движется национальная литература – в единстве с европейской.
Свои научные наблюдения ученый разворачивает на междисциплинарном уровне, с привлечени-
ем знаний таких наук, как физика, астрономия, психология, социология и др., что соответствует
ая

новейшим методологическим установкам отечественного литературоведения.


В такой же методологической системе, с привлечением соответствующей категориально-по-
нятийной терминологии, работает и А. Н. Мельникова («Мастацкая «кадыфікацыя» нацыяналь­
ьн

нага»). Она актуализирует по-прежнему очень важную для отечественного литературоведения


проблему «знакавых гісторыка-літаратурных этапаў праз прызму нацыянальнай ментальнасці»
(с. 236). В национальном А. Н. Мельникова усматривает������������������������������������
феномен прежде всего экзистенциаль-
ал

ного плана. Национальное, утверждает она, затрагивает все стороны содержания и формы про-
изведения, его проблемную, аксиологическую, эстетическую направленность, вопросы поэти-
ки, осмысление эйдологии и т. д. Базисным концептом в определении кода, утверждает автор,
является понятие национальной самобытности, в процессе осмысления которой связываются
он

такие понятия, как национальный характер, национальный менталитет и национальный образ


1
Беларуская і руская літаратуры: тыпалогія ўзаемасувязей і нацыянальнай ідэнтыфікацыі: матэрыялы Міжнар.
ци

навук. канф. (Мінск, 18 – 19 красавіка 2012 года); уклад. А. В. Вальчук; адк. рэд. М. У. Мікуліч / Ін-т мовы і літаратуры
імя Якуба Коласа і Янкі Купалы НАН Беларусі. – Мінск: Права і эканоміка, 2012. – 420 с. (Далее ссылки на это изда-
ние даются в тексте.)

118
На
и
мира. Вместе с тем А. Н. Мельникова сосредоточена на вопросах теории и методологии. Она
свидетельствует, что обра­щение к проблеме национальной идентичности на современном этапе

ус
выводит литературоведческие исследования на междисциплинарный уровень, на метатеорию
и плюралистическую методологию.
Продолжая тему типологических общностей белорусской и русской литератур, доктор фило-

ар
логических наук, профессор Н. И. Мищенчук в работе «Суб’ектывізацыя слоўнага мастацтва як
эва­люцыйны працэс (на прыкладзе беларускай і рускай літаратур�����������������������������
)» рассматривает историю ста-
новления и развития художественной литературы от ее истоков – синкретического восприятия
действительности к оценочно-абстрактному отображению. В основу этого эволюционного про-

ел
цесса, считает ученый, положен субъективный фактор. «Суб’ектыўнасць, індывідуальны характар
змястоўна-фармальных пошукаў – дамінантны фактар станаўлення і эвалюцыйнага развіцця
літаратуры пасля яе вылучэння з сінкрэтычнага мастацтва да нашых дзён» (с. 259). Н. И. Мищен­

кБ
чук�������������������������������������������������������������������������������������
использует
������������������������������������������������������������������������������������
понятие «стадиальных изменений», которые определяли степень развития сло-
весного или языкового искусства и были обусловлены многочисленными причинами. Главными
из них ученый считает интеллектуальный рост человека, эволюцию его сознания. Процессы
субъективации, индивидуализации искусства Беларуси и России Х���������������������������
І��������������������������
Х и последующих веков, за-

ау
ключает Н. И. Мищенчук, проходили в основном синхронно.
Выявлению схождений в развитии национальных литератур посвящены статьи Т. Н. Тара­совой
(«Філасофія новага бачання свету ў прозе канца ХХ стагоддзя (Ж. Л. Трасар, Л. Петру­шэўская,

н
Ю. Станкевіч)»), И. Н. Говзич («Сац-арт у рускай і беларускай паэзіі другой паловы ХХ стагоддзя»),
М. М. Воиновой-Страхи («Некаторыя асаблівасці жанравага вызначэння навелы ў беларускім і рускім
літаратуразнаўстве»), Л. Е. Медиченко («Типология духовно-философских исканий в белорусской
ия
литературе»), С. А. Сычевой («Неопочвенничество» ў беларускай і рускай літаратурах»).
Некоторые исследователи затронули типологические связи – схождения/различия – на уровне
художественных индивидуальностей, сосредоточились на точках соприкосновения жизни и твор­
ем
чества национальных авторов: Р. А. Александрович («Мы сдвоились меж собой…»: перагукі жыц­
ця і творчасці геніяў (Міцкевіч, Пушкін, Лермантаў, Тукай, Багдановіч)»), Т. П. Борисюк («Нацыя­
нальныя вобразы свету і чалавека ў паэзіі Рыгора Барадуліна і Бахыта Кенжэева»), Е. С. Гурская
(«Паэтычны свет Аляксандра Пушкіна ў творчай рэцэпцыі Аркадзя Куляшова»), Т. К. Громадченко
ад

(«Сутнасць творчасці ў інтэрпрэтацыі Максіма Багдановіча і Аляксандра Пушкіна»).


Сотрудник Института мировой литературы РАН Л. Н. Турбина обратилась к новаторскому,
многогранному, многожанровому литературно-научно-публицистическому творчеству А. Адамо­
вича («Творчество Алеся Адамовича: белоруско-русский дискурс»). Автор рассматривает белорус-
ак

ского писателя как продолжателя русско-белорусских и мировых литературных традиций, в креатив­


ном потенциале которого были заложены новые «горизонты» отечественной прозы. Ис­следователь
����������������������������������������������������������������������������������������
гл����������������������������������������������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������������������������������
бляется в философию многовекторного дискурса А.����������������������������������������
���������������������������������������
Адамовича с целью дать историко-эстети-
ческую оценку богатого наследия писателя, творчество которого «находится на пересечении двух
ая

культур» (с. 338), а сам он «принадлежит одновременно русской и белорусской литературе» (с. 338).
«Человек и космос в художественной картине мира коласовской триллогии «На росстанях»
и бунинской «Жизни Арсеньева» – тема научных исканий профессора Могилевского государ­
ьн

ственного университета им. А. А. Кулешова В. В. Люкевича. Ученый выступил с оригинальной


интерпретацией текстов Я. Коласа и И. Бунина. Свое исследование он строит на основе классифи­
кации методологии анализа художественного текста русского ученого Ю. Б. Борева. В. В. Люке­
ал

вич утверждает, что художественные модели мира Бунина и Коласа отображали заключитель-
ный этап истории Российской империи (у Бунина – конец ХІХ ст., у Коласа – начало ХХ ст.). В этих
двух национальных моделях – как их базисный центр – �����������������������������������
выявл������������������������������
ен процесс становления одарен-
ных от природы представителей наций – Лобановича и Арсеньева.
он

Проблема индивидуальной свободы и процесс ее унификации в угоду коллективного «мы» –


доминанта статьи����������������������������������������������������������������������
«��������������������������������������������������������������������
���������������������������������������������������������������������
Духоўны суверэнітэт асобы і свабода выбару жыццёвых арыентацый������»�����
док-
����
тора филологических наук В. П. Журавлева. Свои научные выводы исследователь основывает на
ци

материале анализа романов А. Мрия «Запіскі Самсона Самасуя», К. Чорного «Сястра» и Е. Замятина
«Мы». Новатором-первопроходцем в разработке вопроса о взаимоотношениях личности и кол-

119
На
и
лектива, «я» и «мы», как считает ученый, является Я. Колас, ибо именно белорусский классик
в своих первых произведениях заложил смысловой «код» этих отношений.

ус
Не обойдена вниманием ученых и проблема психологии творчества. Ее затронула Г. Е. Ада­
мович в исследовании «Алгарытм мастацкай творчасці ў сістэме вобразаў Аляксандра Пуш­
кіна, Максіма Багдановіча, Марселя Пруста����������������������������������������������
». Сфера научного интереса автора – неосознан-

ар
ное начало вдохновения поэтов, мифологическая Гипокрена, которая, согласно преданию, пи­
тала родниковой водой тех, кто испытывал жажду. И делались они поэтами, их рождала сама
природа. По сви­детельству Г. Е. Адамович, у каждого творца своя Гипокрена, свой источник
вдохновения. Бог­данович искал ее в разных странах, в разных столетиях, в текстах разных

ел
поэтов, в частности А. Пушкина, Пруст насыщался ею в соприкосновении с неземной и наи-
высшей земной красотой.
Тему влияния русской культуры на белорусскую развивает Е. А. Городницкий в статье

кБ
«Працы Барыса Кормана ў беларускім літаратуразнаўчым кантэксце (да 90-годдзя з дня нара­
джэння вучонага����������������������������������������������������������������������
)». Автор рассматривает историю белорусского литературоведения��������в������
един-
стве с русским, утверждая, что тесное взаимодействие двух наук о литературе – русской и бе-
лорусской – обусловлено «агульнасцю духоўна-культурнай прасторы і тыпалагічнай блізкасцю

ау
гіс­торыка-літаратурнага кантэксту���������������������������������������������������������
» (c. 68). При этом он соглашается с приоритетностью рус-
ского литературоведения – его идеи, концепции, школы сложились раньше, чем в белорусском.
Одна из задач статьи Е. А. Городницкого – определить роль «периферийных» ученых в разви-

н
тии науки о литературе. Он называет такие знаковые имена, как М. Бахтин, Ю. Лотман, А. Скаф­
тимов. В этом ряду стоит и имя Бориса Кормана, уроженца Гомельщины, исследователя, который
внес большой вклад в развитие литературоведческой науки ХХ столетия. Актуальной и те-
ия
перь, считает Е. А. Город­ниц­кий, остается разработанная Б. Корманом теория автора как субъек-
та литературного творчества.
Старший научный сотрудник Института славяноведения РАН Л. Л. Щавинская представляет
ем
еще одно имя – московского лекаря, а впоследствии одного из самых успешных исследователей
славянских древностей Константина Калайдовича (1792–1832) («Константин Калайдович и нача-
ло белорусской филологии»). Заслуга К. Калайдовича в том, что он инициировал вопрос о необ-
ходимости формирования отдельной научной дисциплины – белорусской филологии. Доктор
ад

филологических наук, профессор В. П. Рагойша обратился к фигуре Александра Иосифовича


Дэйча, известного своими исследованиями по истории русской, украинской и западноевропей-
ских литератур, одновременно определяя его отношение к белорусской литературе («Аляксандр
Дэйч і беларускія песняры»). С. Л. Гаранин в статье «Творчасць Андрэя Курбскага і адраджэнне
ак

кніжнай традыцыі slavia ortodoxa на Беларусі ў XVI ст.» представляет князя Андрея Михайловича
Курбского (1528–1583), известного прежде всего как автора остро публицистических писем царю
Ивану Грозному. Ученый пытается многосторонне отобразить жизненный и творческий путь
А. Курбского, определить его роль в развитии общественного сознания.
ая

Отмечаются в сборнике и случаи, когда лидерство в «двуединстве» белорусско-русских от-


ношений оставалось за белорусами, когда именно белорусы оставляли свой исторический след
в развитии гуманитаристики братской России. В. И. Евменьков в работе «Мастацкая і публі­цыс­
ьн

тычная спадчына Фадзея Булгарына: літвінскі след у рускай літаратуры і журналістыцы першай
паловы ХІХ ст.» определяет роль Булгарина, белоруса по происхождению, в развитии культуры
Российской империи. Именно Булгарин привнес в русскую литературу богатые традиции вилен­
ал

ской культуры, эстетические достижения польско-белорусской литературы периода Просветительства.


Ряд исследователей – В. Г. Короткий («Фенаменалогія пісьмовай смехавой культуры ў бела­
рус­кай і рускай літаратурах эпохі барока»), Ю. В. Кишкурно («Гісторыя смутнага часу ў «Дзённіку
падзей…» Іосіфа Будзілы і трагедыі «Барыс Гадуноў» Аляксандра Пушкіна»), А. Ф. Литвинович
он

(«Аб беларускім фактары ў гісторыі і культуры Вялікага Княства Літоўскага») и др. углубляются
в далекую историю становления и развития белорусской и русской литератур, стремясь при этом
выявить характерные особенности их взаимодействий.
ци

Достаточно остро в сборнике поставлен вопрос о русскоязычной литературе Беларуси. Док­


тор филологических наук А. Н. Андреев назвал ситуацию в этой части белорусской литературы

120
На
и
«творческо-психологическим изоляционизмом». В своей статье «Острова архипелага N. Размыш­
ления над историей русской литературы Беларуси» ученый поднимает вопрос о необходимости

ус
написания истории русской литературы Беларуси. При этом он указал и на сложности данно-
го процесса: «едва ли не самым главным и трудным представляется не анализ литературно-
художественных текстов, а историко-литературный комментарий к ним» (с. 13). По мнению

ар
А. Н. Андре­ева, русскоязычной литературе, как и национальной в целом, недостает «высших
литературно-художественных образцов», на которые литература и должна ориентироваться.
Те или иные аспекты русскоязычной литературы Беларуси, особенности творчества русскоя-
зычных писателей затронуты в текстах Е. А.  Болтовской («Изобразительно-выразительные

ел
средства в «Петербург­ских инвективах» К. Михеева»), О. А. Лавшук («Проблема самоидентифи-
кации в современной рускоязычной поэзии Беларуси»), Ю. А. Масаренко («Маладая рускамоўная
літаратура Беларусі 2000-х гг.: аспекты тэорыі і крэатыўнай практыкі»), А. Н. Микус («Футу­

кБ
ралагічныя фантазіі пра чалавека ў рускамоўных тэкстах Андрэя Паўлухіна»), И. С. Чернявской
(«����������������������������������������������������������������������������������������
Двухмоўная жаночая паэзія Беларусі: спроба тыпалагічнага аналізу������������������������
»). А доктор филологиче-
ских наук С. Я. Гончарова-Грабовская в статье «Современная русская и белорусская (русско­
язычная) драматургия: аспекты взаимосвязей» выявляет особенности взаимосвязей русской и рус­

ау
скоязычной драматургии.
Не остался без внимания ученых и такой сегмент белорусской культуры, как литература
белорусского зарубежья. Доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой бе-

н
лорусской филологии Университета в Белостоке Г. П. Тваранович представила общественности
белорусское литературное объединение «Белавежа», основанное 8 июня 1958 года в Белостоке.
В исследовании «��������������������������������������������������������������������������
Паэтычная «Белавежа»: да крытычна-літаратуразнаўчай рэцэпцыі��������������
ия » автор сосре-
доточилась на обзоре критической литературы, посвященной творчеству членов объединения.
И не только той, что выходила в Польше и Беларуси, но и той, что публиковалась в Англии,
Германии, Австрии.
ем
В сравнительно-типологическом контексте представлены в сборнике и достижения в изу-
чении устного народного творчества, фольклористики. В нем затрагиваются разные истори-
ческие «срезы», спектры и направления, проблемы теории и истории жанров, вопросы обнов-
ления понятийной сферы (Р. М. Ковалева – «Міф, фальклор, літаратура ў аспекце праблемы
ад

фальк­ла­рызму»), проблемы сочетания национального и интернационального (В. С. Денисенко –


«Дыялек­тыка нацыянальнага і інтэрнацыянальнага ў беларускіх і ведыйскіх замовах»). Тра­
диционные методологические сравнительно-типологические опыты (Т. Г. Сыроежко – «Бела­
рус­кая батлейка і расійскі вяртэп: паралелі, аналогіі і перайманні») сочетаются с новейшими,
ак

с использованием лингвистики (А. И. Богдан – «Спецыфіка слова ў фальклорных помніках усход­


ніх славян», В. А. Лит­ви­нова – «Граматычная разнастайнасць антонімаў-дзеясловаў у мове бе­
ларускай фальклорнай спадчыны»), математики (Т. В. Федунова – «Семантический трехмерный
плюс-минусовой куб в сопоставительно-семасиологическом изучении лексики русского и бело­
ая

русского языков») и т. д.
Все больший удельный вес в современном художественном пространстве набирает перевод­
ная литература. Причем здесь мы имеем двуединый процесс: не только белорусская литература
ьн

приобщается к опыту европейских литератур, но и мировая литература обогащается опытом,


традициями белорусского национального художественного мира. Н. В.  Микулич в статье
«Максім Танк у рускіх перакладах» обоснованно развивает мысль о том, что «развіццю творчай
ал

індывідуальнасці М. Танка, росту яго вядомасці і аўтарытэту ў Беларусі і за яе межамі ў многім


садзейнічалі пераклады яго твораў на рускую мову» (с. 241). Вместе с тем ученый затрагивает
и моменты субъективности, непрофессионализма, когда русскоязычные переводчики не в пол-
ной мере усвоили лексико-семантическое богатство белорусского языка, слабо ощущают бело-
он

русский национальный языковой колорит. В этом смысле ученого поддерживает Е. М. Остапчук


(«Аповесць Міхася Стральцова «Адзін лапаць, адзін чунь» у перакладзе на рускую мову») и в какой-то
степени Е. М. Лаптёнок («Стратэгія перакладчыка пры адлюстраванні нацыянальнага каларыту
ци

ў мастацкім тэксце (на прыкладзе безэквівалентнай лексікі)����������������������������������


»), которая главным образом сосре-
доточена на проблеме перевода безэквивалентной лексики.

121
На
и
Подготовленный сотрудниками отдела взаимосвязей литератур Института языка и ли-
тературы имени Якуба Коласа и Янки Купалы НАН Беларуси (заведующий отделом –

ус
Н. В. Микулич) сборник «Белорусская и русская литературы: типология взаимосвязей и на-
циональной идентификации», несомненно, представляет огромный интерес не только
для научных специалистов, критиков и литературоведов, но и всего культурного сообще-

ар
ства Беларуси и России, широкого читателя. Материалы сборника «тотально» отражают
состояние отечественной науки о литературе, главным образом компаративистики. Но и не
только ее. Подняты важные, актуальные, социально значимые проблемы, есть интересные,
перспективные, новаторские предложения по их решению. Но, правда, остались и вопро-

ел
сы – особенно в сфере духовной, нравственно-этической. Как бы предвидя такой итог,
академик В. В.  Гниломедов в своей статье предусмотрительно отметил: «Нет сомнения,
что многообразные белорусско-русские литературные связи продолжатся и в ХХІ веке,

кБ
в условиях суверенитета Республики Беларусь, что они, находясь в постоянном поиске,
обновляя свои формы, не изменят, сохранят свою творческую, взаимо­обо­гащающуюся
сущность» (с. 83).
В. И. Локун

н ау
ия
ем
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ВАЛЮТНО-ФИНАНСОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ
ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ

Современный мировой финансовый кризис – системный кризис, который вызван смещением

ел
центров мирохозяйственного развития; глобализацией международных валютно-финансовых,
инвестиционных отношений и неуправляемостью их в мировом масштабе; отрывом финансовых,
денежно-кредитных, инвестиционных ресурсов от процессов, происходящих в реальной эконо-

кБ
мике, ростом фиктивного капитала и др.
Мировой финансовый кризис продемонстрировал, что действующие механизмы взаимодей-
ствия мировой и национальной валютной систем, механизмы регулирования интеграционных
процессов в условиях современных тенденций развития мирового хозяйства не могут оператив-

ау
но предотвращать и минимизировать негативные последствия кризисов.
Несовершенство национальных валютно-финансовых механизмов регулирования интегра-
ционных процессов может стать серьезным препятствием интеграции национальной экономики

н
в мировое хозяйство.
В этих условиях резиденты национальной экономки столкнулись с трудностями реализации
национальных экономических интересов в зарубежных странах, которые выражаются в дискри-
ия
минации белорусских экспортеров на рынках развитых стран (особенно стран ЕС); политике
скрытого протекционизма в отношении белорусских экспортеров в Российской Федерации, Рес­
публике Казахстан. Эти проблемы приводят к недостатку валютных поступлений по экспортным
ем
поставкам, что���������������������������������������������������������������������������
порождает ряд серьезных диспропорций в структурной перестройке отечествен-
ной экономики, сроках осуществления модернизации и трансформационных процессов.
Изучению и решению названных проблем посвящена монография «Методология и механиз-
мы взаимодействия в развитии мировой и национальной валютных систем», которая вышла
ад

в свет в 2012 году в издательстве «Беларуская навука». Автор – заведующий сектором междуна-
родных валютно-финансовых отношений Института экономики НАН Беларуси, кандидат эконо-
мических наук, доцент С. И. Пупликов.
Монография посвящена важнейшему разделу мировой экономики – международным и наци-
ак

ональным валютно-финансовым отношениям, особенностям их развития на этапе мирового фи-


нансового кризиса в условиях экономической интеграции Республики Беларусь, Российской Фе­
дерации и Республики Казахстан. В монографии опубликованы новые научно обоснованные ре-
зультаты в области международных и региональных валютно-финансовых отношений, которые
ая

раскрывают вопросы современной теории, методологии (разработаны основополагающие прин­


ципы либерализма и дирижизма в девизных отношениях), методики эффективной организации
национальной валютной, денежной систем.
ьн

Необходимо отметить редкий характер научной публикации, поскольку в отечественной и науч­


ной литературе такие комплексные, системные работы публикуются не часто, хотя отдельные
направления валютно-финансовых проблем освещаются.
ал

К главным научным результатам проведенного исследования можно отнести следующее.


1. Научно-методологическое обеспечение комплекса мероприятий по развитию международ-
ных и региональных валютно-финансовых отношений и их эффективная реализация в нацио-
нальной валютной системе в условиях экономической интеграции Российской Федерации, Рес­
он

публики Беларусь и Республики Казахстан с целью минимизации отрицательных последствий


мирового финансового кризиса на экономику Республики Беларусь. В его основу положены: раз-
работка научной концепции управления международными валютно-финансовыми отношени-
ци

ями, организация ее механизмов и их основных подсистем на территории экономического про-


странства в Республике Беларусь через такие основные элементы национальной валютной си-

123
На
и
стемы, как наименование национальной валюты, валютная политика, режим валютного курса
и ва­лютное регулирование.

ус
2. Создание модельного механизма стабильного и устойчивого функционирования нацио-
нальной валютной системы. Этот механизм позволяет обеспечить взаимодействие националь-
ной валютной системы с мировой и эффективное вхождение национальной экономики в мировое

ар
разделение труда.
3. Развитие методологических основ фондовой теории, теории номинализма в международных
валютно-финансовых отношениях и обоснование объективной необходимости их государственно-
го регулирования в силу разграничения валютных пространств (автором выделены открытые и за-

ел
крытые валютные пространства). Проведенное исследование позволило теоретически обосновать
предпосылки формирования закрытого валютного пространства: формирование устойчивых внеш-
неэкономических связей и валютно-финансовых отношений определенного географического регио-

кБ
на как экономического пространства, выступающего объектом государственного регулирования;
неоднородность экспортного потенциала экономики и, как следствие, объективная необходимость
в домицилировании экспортных поступлений для дальнейшей их социальной переадресации.
При классификации современных валютных пространств, особенно в период современных

ау
финансовых потрясений, автор обосновывает необходимость отказаться от стереотипного пред-
ставления открытости валютного пространства (вытекающего из позиции «американоцентриз-
ма») и теории мировых резервных валют. Предложен такой оценочный критерий валютного про-
странства, как уровень его замкнутости (наличие механизмов директивного валютного регули-

н
рования и развитость всех сегментов финансового рынка). Это обстоятельство определяет
эффективную интеграцию национальной экономики в мировую, ограничивает воздействие ми-
ия
ровых финансовых кризисов как на экономику страны в целом, так и элементы национальной
валютной системы в частности.
4. Сформулированы конкретные предложения по уровню унификации (конвергенции) ва-
лютных систем Республики Беларусь и Российской Федерации в единую валютную систему,
ем
либо валютный союз на основе изучения общих и особенных черт национальных валютных си-
стем, стран-участниц Союзного государства Беларуси и России.
В результате проведенного исследования сформирована концепция оценочных показателей
валютного пространства и национальных валютных систем, которая используется как для ана-
ад

лиза эффективности валютной гармонизации, так и сопоставимости валютных пространств


в рамках единого экономического пространства. Система включает в свой состав следующие по-
казатели: коэффициент монетизации национального ВВП, уровень валового внешнего долга по
ак

отношению к национальному ВВП, объем и структуру золотовалютных резервов национальных


органов денежно-кредитного регулирования интегрирующихся государств и др.
Предложенные показатели оценки валютного пространства и национальной валютной систе-
мы позволяют оценить эффективность функционирования основных элементов национальных
ая

валютных систем интегрируемых государств, приоритеты развития международных валютно-


финансовых отношений и инвестиционных процессов, уровень обеспеченности национальных
экономик финансовыми ресурсами для инновационного развития.
Особенно хотелось бы отметить хорошую взаимосвязь разработанных теоретических основ,
ьн

методологии, методики национальных валютно-финансовых отношений с практикой их реали-


зации в работе национальных органов валютного регулирования и контроля, органов законода-
тельной и исполнительной власти.
ал

Таким образом, научные и практические результаты, опубликованные в монографии, созда-


ют прочную научную основу для решения крупной проблемы повышения конкурентных преи-
муществ страны на международных и региональных товарных, валютно-финансовых рынках
он

для стабилизации платежного баланса.


Книга рассчитана на руководителей соответствующих органов государственного управле-
ния, научных работников, преподавателей экономических дисциплин и студентов высших учеб-
ных заведений, изучающих проблемы валютно-финансовых отношений.
ци

В.Ф.Медведев
На
и
ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 2 2013
СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ус
ар
РЕФЕРАТЫ

ел
УДК 1(476)

кБ
Еворовский, В. Б., Санько, С. И. Белорусский Ренесcанс: опыт историко-философской реконструкции /
В. Б. Еворовский, С. И. Санько // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 5–13.

Эпоха отечественного Возрождения ХVI – первой половины ХVII в. является одним из важнейших эта-
пов становления национального самосознания белорусского народа. Ее важнейшими компонентами становят-

ау
ся идеи интеллектуального и нравственного совершенствования человека в контексте его принадлежности
к христианской культуре, определенной родины, народа; общественного и религиозного мира и согласия; син-
теза идеалов Востока и Запада; ценности природы родного края, национальной духовной культуры и языка.
Носителями национальной культуры и гражданского самосознания являлись представители интеллектуаль-

н
ной и либерально ориентированной элиты общества, шляхетская и городская интеллигенция. Мощный им-
пульс развитию белорусского Ренессанса дали европейская и отечественная гуманистическая и реформацион-
ная мысль, и в первую очередь деятельность Франциска Скорины, его современников и последователей –
ия
В. Тяпинского, С. Будного, М. Гусовского и др.
Библиогр. – 14 назв.

УДК 201.8:316.3 [043.3]


ем

Мащитько, О. В. Лингвистическое измерение социальных конфликтов в современной философии языка /


О. В. Мащитько // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 14–20.
ад

Одно из важнейших направлений исследования в рамках современной философии языка – рассмотрение


социального в семиотическом преломлении, когда любые социальные и культурные феномены (от обыденно-
го мышления до искусства, философии, политики) неизбежно закреплены в знаках и в качестве знаковых ме-
ханизмов могут быть интерпретированы. Статья посвящена анализу лингвистической фиксации социального
конфликта�������������������������������������������������������������������������������������������
в рамках современных философских моделей. В качестве основных объектов анализа взяты фило-
ак

софские концепции Ж. Бодрийяра, Р. Барта, О. Розенштока-Хюсси.


Библиогр. – 5 назв.

УДК 316.723:32(476)
ая

Рыбчак, С. В. Концепция политической культуры в рамках структурного функционализма / С. В. Рыб­чак //


Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 21–24.
ьн

Рассматривается политическая сфера общества как система, находящаяся в динамическом равновесии


и взаимодействующая с другими социальными системами. Роль политической культуры определялась ее
способностью изменять функциональные характеристики политической системы, что характеризовало
эвристический и прогностический аспекты предложенной методологии исследования.
ал

Табл. 1. Библиогр. – 8 назв.

УДК 316.344.4(476 + 470)

Смирнов, В. Э. Историческая субъектность: социологический аспект / В. Э. Смирнов // Вес. Нац. акад. навук
он

Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 25–31.

Раскрыта роль народных масс в истории. Обосновывается, что способность к самоорганизации является
средством реализации субъектности народа в историчеком процессе. Критикуются западные и отечественные
ци

теории элит (героев) как основных субъектов истории.


Библиогр. – 8 назв.

125
На
и
УДК 349.6

Чиж, И. М. Теоретико-правовые основы охраны вод в Республике Беларусь / И. М. Чиж // Вес. Нац. акад.

ус
навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 32–36.

Статья посвящена исследованию теоретико-правовых проблем охраны вод. Рассмотрено понятие «охрана

ар
вод», а также проанализированы понятия «загрязнение вод», «засорение вод» и «истощение вод». Сфор­
мулированы предложения по совершенствованию понятийного аппарата, закрепленного в Водном кодексе
Республики Беларусь, и закондательства, регламентирующего данные отношения.
Библиогр. – 17 назв.

ел
УДК 341.161 + 341.232.7

Бударина, Н. А. Правовые аспекты обмена научными кадрами в рамках Европейского союза и Евра­
зийского экономического сообщества / Н. А. Бударина // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. –

кБ
2013. – № 2. – С. 37–42.

Рассматриваются некоторые аспекты правового регулирования обмена научно-исследовательскими ка-


драми в Европейском союзе. Проведена характеристика основных правовых механизмов, регулирующих про-
цесс обмена научно-исследовательскими кадрами в условиях функционирования европейского исследова-

ау
тельского пространства. На основе анализа программ Европейского союза, предполагающих обмен научно-
исследовательскими кадрами и соответствующей правовой базы Евразийского экономического сообщества,
определены перспективные направления формирования общей политики взаимодействия государств-членов
Евразийского экономического сообщества в научно-технической сфере.

н
Библиогр. – 14 назв.

УДК 338.48 + 640.24
ия
Кобяк, М. В. Стандарты в гостиничной индустрии как фактор стабильности гостиничного пред­приятия /
М. В. Кобяк // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 43–46.
ем
Стандартизация играет ключевую роль в обеспечении точного информирования потребителя об уровне
качества средств размещения как основы формирования адекватных ожиданий. В условиях современного
рынка гостеприимства основным критерием конкурентной способности гостиничного предприятия является
предоставление качества услуг. Сохранение стабильности качества и его поддержание является одной из важных
ад

задач гостиничного предприятия. Соответствие стандартам есть неотъемлемая часть стабильности и конку-
рентоспособности гостиницы.
Библиогр. – 7 назв.

УДК 94(4)
ак

Мартинович, Д. А. Переход советской высшей школы к образовательному дуализму (начало 1920-х гг.) /
Д. А. Мартинович // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 47–52.
ая

Анализируется образовательный дуализм, характерный советской высшей школе 1920-х гг. Рас­смот­
рение дуализма происходит через анализ категорий «либеральной» и «прагматической» моделей «клас­
сического университета». Вариантами последней являлись профессиональная и собственно «прагма­т и­че­
ская модели», реализованные в Украине и России. Особенности моделей сделали их несовместимыми, а по­
ьн

зиции республик привели к невозможности объединения. Однако структура управления высшей школой,
при­н я­т ая в начале 1920-х гг., основывалась на профессиональном принципе. В будущем это предопределило
по­беду данного направления.
Библиогр. – 33 назв.
ал

УДК 323.1(476)(091)«1914/1917»

Дмитриева, О. П. Положение национальных общностей Беларуси в условиях Первой мировой войны


(1914 – февраль 1917 г.) / О. П. Дмитриева // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. –
он

№ 2. – С. 53–61.

Рассмотрено положение национальных общностей белорусских губерний на начальном этапе Первой ми-
ровой войны. Особое внимание уделено национальной политике Российской империи в отношении таких эт-
ци

нических групп Беларуси, как евреи, поляки и немцы.


Библиогр. – 34 назв.

126
На
и
УДК 304.2(476)(430)

Метеж, О. А. Белорусско-германские проекты по преодолению последствий Чернобыльской ката­стро­

ус
фы (конец ХХ – начало ХХІ в.) / О. А. Метеж // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. –
№ 2. – С. 62–67.

ар
26 апреля 2011 г. исполнилось 25 лет со дня взрыва реактора на Чернобыльской АЭС. Одной из первых стран,
оказавших свою помощь народу Беларуси, пострадавшему от катастрофы, стала Германия. С целью информирова-
ния о последствиях катастрофы, существующих проблемах, а также результатах работы со стороны немецкого госу-
дарства проводились культурные мероприятия, направленные на налаживание и укрепление связей между народа-

ел
ми, развитие гуманитарного и культурного сотрудничества. Большую роль для их реализации сыграла деятельность
в Беларуси Гёте-Института Интер Национес, Международного образовательного центра имени Йоханнеса Рау.
Библиогр. – 24 назв.

УДК 246.3(476)«17»

кБ
Фликоп, Г. А. Иконы в интерьерах униатских храмов Пружанского деканата в середине XVIІІ в. / Г. А. Фли­
коп // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 68–79.

На основе архивных источников ХVIII в. рассматривается греко-католическая иконопись Пружанского

ау
деканата, а также поднимаются вопросы формирования сакральных интерьеров греко-католических храмов.
В результате исследования пересмотрены данные о наличии иконостасов и боковых алтарей.

Ил. 5. Библиогр. – 17 назв.

н
УДК 780.8:780.616.432+781
ия
Горбушина, И. Л. Интерпретационное поле фортепианного нотного текста / И. Л. Горбушина // Вес. Нац.
акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 80–86.

Рассматривается фортепианный нотный текст с позиции выявления в нем интерпретационного поля, его
ем
параметров и места в исполнительской интерпретации.
Библиогр. – 17 назв.

УДК 75.017.4:792.01(476):398.3
ад

Малей, А. А. Структуры белорусского ритуально-обрядового комплекса в спектакле «Несцерка» На­


цио­нального академического драматического тэатра им. Я. Коласа / А. А. Малей // Вес. Нац. акад. навук
Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 87–93.
ак

Глубинные структуры белорусского ритуально-обрядового комплекса и орнамента представляют собой


соотнесенность в геометрическом и цветовом смыслах с общечеловеческими архетипами мировой культуры,
что позволяет говорить о естественном родстве белорусской символики с общеславянскими и общечеловече-
скими традиционными взглядами на мир. Вместе с тем белорусские регионы имели свои ярко выраженные
особенности в связи с осмыслением и практическим применением этих символов и структур. Регион Поозерья
ая

имел свою специфику, обусловленную геополитическими особенностями. Способы символического осмысле-


ния мира проявлялись во всех деталях повседневной практики жителей региона. Эволюция этих способов
и их жизнь в высокой театральной культуре современности представляют наибольший интерес для понима-
ния непрерывной линии генетической художественной памяти искусства сельских мастериц и театральных
ьн

режиссеров и художников ХХI века. Спектакль «Несцерка» Коласовского театра представляет собой сочета-
ние сценических режиссерских структур и символики белорусской народной культуры. Именно по этой при-
чине наиболее важным является изыскание эстетико-философской модели национального самосознания че-
рез выявление закономерностей построения «Несцерки» в структуре и цветовых соотношениях.
ал

Библиогр. – 5 назв.

УДК 821.161.09+271.2-29
он

Левшун, Л. В. Двенадцать тезисов о пределах филологической герменевтики / Л. В. Левшун // Вес. Нац.


акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 94–98.

Анализируется статус герменевтики как филологической дисциплины, рассматривается специфика про-


цесса понимания художественного текста, выявляются факторы, формирующие «культурный код» и «горизонт
ци

понимания» субъекта интерпретации, определяются пределы применения филологической герменевтики.


Библиогр. – 12 назв.

127
На
и
УДК 821.161.3.09–3:81’255.2

Яковенко, Н. В. Авторский перевод белорусской художественной прозы ХХ – начала ХХІ века / Н. В. Яков­енко //

ус
Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 99–103.

Осуществляется теоретическое
�������������������������������������������������������������������������������������
осмысление проблем авторского перевода на материале белорусской автопе-

ар
реводной прозы ХХ – начала ХХІ в. Определяются особенности прозаического авторского перевода с точки
зрения его соотношения с творческим процессом, литературно-историческими обстоятельствами и принципами
художественного перевода. Выявляются общие тенденции и закономерности создания и раз­вития авторского пе-
ревода прозы белорусских писателей путем анализа крупнейших прозаических автопереводов, анализируются
положительные качества и недостатки творческой работы писателей-переводчиков собственных произведений.

ел
Библиогр. – 23 назв.

УДК 808.26-56

кБ
Чайка, Н. В. Структурная типология конструкций с эллипсисом глагола / Н. В. Чайка // Вес. Нац. акад. навук
Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 104–112.

Анализируется синтаксическая структура конструкций с эллипсисом глагола. Дана


����������������������������
классификация конструк-
ций с эллипсисом глагола на основе компенсаторного признака – параметра структурной типологии. Представ­

ау
лена система компенсаторных компонентов – синтаксических связей и отношений, которые выступают сис­
темообразующими и классификационными при создании типологии структурной организации конструкций
с эллипсисом глагола. Исследуются языковые механизмы, регулирующие функционирование конструкций
с эллипсисом глагола.

н
Библиогр. – 19 назв.

УДК 808.26-087.9 ия
Малицкий, Ю. В. Белорусские диалектные названия рыб: мотивация по действию / Ю. В. Малицкий // Вес.
Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2013. – № 2. – С. 113–116.
ем
Анализируются белорусские диалектные названия рыб, мотивированные характерными особенностями
поведения, а также способами ловли и подготовки для употребления в пищу.
Библиогр. – 8 назв.
ад
ак
ая
ьн
ал
он
ци
На

You might also like