Олег Мартыненко. Я помолюсь тебе дыханьем. Стихи

Олег Мартыненко
Я помолюсь тебе
дыханьем…
Стихи
Чернигов
Издательство «Десна Полиграф»
2017
УДК 821.161.2-1
ББК 84(4УКР=УКР)6-5
М 29
Мартыненко Олег Васильевич

М 29 Я помолюсь тебе дыханьем… — Чернигов: Десна
Полиграф, 2017. — 376 с.: 16 ил.
ISBN 978-617-7491-64-3
В литературно-художественное издание этой книги

вошли все стихи талантливого поэта, которые удалось
собрать после его смерти.
До літературно-художнього видання цієї книги увійшли

всі вірші талановитого поета, які вдалося зібрати після
його смерті.
УДК 821.161.2-1
ББК 84(4УКР=УКР)6-5
ISBN 978-617-7491-64-3 © Мартыненко О.В., 2017

Омріяний словом
«Зачем, чтоб жить по-человечески, перестаём мы быть
людьми?»… Ці рядки з одного з віршів Олега Мартиненка,
про якого піде мова нижче і з поезій якого складена ця
книга, звучать у наш час як вимога до людини бути
насамперед людиною, цінувати дароване життя. Олегу
судилося жити і творити на перевалі віків, коли, здавалося,
руйнується час — найважчий фактор розуміння людського
буття, непідвладний людині. Поволі і непомітно руйнувалася
мораль, у джунглях людської свідомості народжувалось нове
бачення світу. Планету трясли екологічні катастрофи.
Народившись крихіткою, людина, хоч поступово набирала
сил, зоставалась не на рівних з цілим світом. І треба було
вдумливо осмислювати знання, що накочувались дев’ятим
валом, а інколи кидали геть у забуття. Потрібно було
підніматись на вершину, не полишати надій і мрій. Олег,
наче губка, вбирав знання, дорослішав. Ще в шкільні роки
він почав писати вірші — різні думки охоплювали його, і він
любив виражати їх розумом і серцем. Слово для нього
ставало інструментом його вразливої душі, хоч для цього
зовні не видавала натура.
***
Олег Васильович Мартиненко народився 24 січня 1960
року в м. Городні.
Мати — Юлія Григорівна — педагог-логопед, батько
Василь Мартиненко — лікар. Життя розпоряджувалося так,
що ще не народженим Олег зостався напівсиротою. Батько
полишив сім’ю і Городню назавжди, навіть не чекаючи появи
дитини.
3
Передчасно народженого і слабкого по здоров’ю Олега
виховувала мати і його бабуся Акуліна Іллівна Заєць. Він ріс у
нелегких умовах. Навчався спершу у городнянській середній
школі №2, потім №1, дружив з хлопчиками з багатодітної
родини Марії Федорівни Радченко, яка сусідувала поруч на
вулиці Боженка. Педагог, ця жінка багато уваги приділяла
своїм дітям у навчанні, а заодно і Олегу. Навчання йому
давалось легко, але про оцінки він не дбав. Любив історію,
літературу. Особливо захопився цими предметами, коли
мати вдруге вийшла заміж — за вдівця інженера
Городнянського лісгоспу О.Я. Пагура. Це була людина
освічена, інтелігентна, добре знана як висококласний
спеціаліст лісового господарства і в районі, і в області.
О.Я.Пагур перейшов жити до Юлії Григорівни, перевіз у нову
сім’ю свою бібліотеку, що складалась з кращих творів
світової літератури. Олегу було тоді 11 років, і він поступово
захопився читанням, полюбив поезію, сам пробував писати
вірші… Його зваблювали поетичний лад віршів, схожість
звучання слів у римуванні. У домі було піаніно, гра на якому
допомогла засвоїти ритміку.
Хлопцеві допомагав зорієнтуватись у виборі книг для
читання вітчим. Він знався в літературі, сам писав вірші і
прозу, його замітки друкувались у районній газеті. Після
виходу на пенсію О.Я. Пагур написав повість про лісівників,
надіслав у воронезький журнал. Але там її не опублікували.
Доля твору невідома. Смерть О.Я. Пагура поставила крапку в
пошуках рукопису повісті.
Олег дорослішав, не втрачаючи любові до поезії. Після
закінчення школи була служба в армії — в Казахстані
задалеко від рідних місць. Там розширились обрії мислення
юнака, серйознішали його вірші. Один незвичайний випадок
на службі став мало не фінальним у його житті. Трапилось
4
так, що під час маршу на 300 кілометрів при поверненні
автоколони назад від досягнутої точки про рядового
Мартиненка «забули», і він вимушений був блукати в пустелі.
Його знайшли геть виснаженим і безсилим. Олег на все
життя запам’ятав цю подію і свої почуття передав в одному з
віршів, де є така строфа:
Я пережил в пустыне чувство жажды
И выжить чтоб, объедки собирал:
Не презирая сломленных однажды,
Я уважаю тех, кто устоял.
1980-1990 роки стали для Олега Мартиненка періодом

становлення. Після закінчення училища в Адлері, здобувши
кваліфікацію майстра-овочівника, він працював в одному з
радгоспів у Криму. Але через рік повернувся в Городню, бо
захворіла мати. Працював на заводі «Агат» слюсарем-
складачем апаратури, трохи фотокореспондентом у
районній газеті. Цей період для нього був особливим у
творчості. Любов до поезії звела Олега з його ровесником —
офіцером авіачастини, що дислокувалась в той же час у
Городні. Лейтенант Олексій Крестинін був родом з Росії,
винаймав квартиру неподалік від будинку, де мешкав Олег.
Вони познайомились. Зав’язалась тісна дружба, і вони
постійно спілкувались. Юнаків об’єднувала поезія, прагнення
утвердитись у житті і літературі. Вони іноді гостро
дискутували з приводу творчості окремих поетів, розуміння
завдань літератури і її ваги в суспільстві.
Олексій Крестинін теж писав вірші — досить вправні,
філософського звучання. Обидва наче змагалися між собою.
Щоправда, кілька Олегових віршів вже були представлені
читачам районної газети «Новини Городнянщини», яку я
редагував у той час. Якось Олег привів до мене в кабінет
5
Олексія Крестиніна. Сором’язливий, за характером схожий
на свого друга, лейтенант відрекомендувався мені все ж по-
військовому, наче перед своїм командиром. Олег поспішив
доповісти за нього: цей товариш пише прекрасні вірші. І
справді, це не було перебільшенням. А десь через тиждень
Олексій приніс цілий зшиток своїх творів, і я допоміг
йому видати у місцевій друкарні невеличку збірку віршів під
назвою «Перепады тишины». Олексій, як і Олег, писав
російською мовою. В обох поетичне світосприйняття було
схожим. Час накладав свої ознаки на їх однаково.
Поетична дружба тривала довго. Згодом Олексія
Крестиніна перевели на службу в інше місто. У той же час
доля змужнілого Олега розпорядилась звично. У 1990 році
він одружився з дівчиною, яка приїхала з Києва до родичів у
Городню, і молода сім’я згодом облаштувалась жити в Києві.
Тут народилась дочка Анастасія — справжній діамант
поетичного натхнення Олега. Він влаштувався на роботу
охоронником, а через рік на завод «Промапаратура» у
гальванічний цех, працював токарем, слюсарем-
монтажником, а потім механіком нестандартних деталей на
механічному складі.
Подружнє життя в Олега тривало недовго. Підірвали
здоров’я шкідливі умови праці, постійні нестатки грошей. А в
Городні у матері часті мікроінсульти. Маючи вразливу
натуру, Олег все частіше тамував душевний біль і поганий
настрій алкоголем. Поступово це ставало страшною бідою.
Сім’я розпалась. Олег повернувся у Городню безробітним і
геть змарнілим, нужденним у всьому. Зареєструвавшись у
центрі зайнятості, одержував невеличку грошову виплату,
але недовго. Після смерті матері у вересні 2004 року він
наодинці зостався з багатьма проблемами. Постійні стресові
ситуації та переживання погіршували його здоров’я.
6
Лікарню, куди Олег потрапив за наполяганням сусідів, він
через тиждень полишив і повернувся додому — в будинок
на вулиці імені Боженка. А невдовзі — 3 жовтня 2004 року за
територією Городнянського комбікормового заводу
натрапили на труп Олега. Ймовірно, що він блукав там.
Смерть настала внаслідок серцевого недомагання — раптово
і одномоментно. Такий висновок зробила судово-медична
експертиза. Олегові було 44 роки.
***
Поетичний доробок Олега Мартиненка вагомий — як
за об’ємом, так і за змістом творів. По собі він залишив
півтисячі віршів та декілька невеличких прозових ескізів.
Прозу він не любив, а вірші народжувались у його душі
натхненно. Він наче слідував правилу: жодного дня без
рядка. У цій книзі вміщено його кращі поезії різних років.
Переважає лірика, хоч немало віршів громадянського
звучання. Олег пізнавав життя саме через поетичну призму.
Образність творів у нього виразна, а думка — зрозуміла,
іноді зовсім несподівана. Ліричний герой присутній майже у
кожному вірші. Здається, що він ніяк не може справитись зі
своїми почуттями. Мінорним було життя в Олега. Мабуть,
тому й на мінорний лад «настроєно» багато віршів. Поет сам
собі (і читачам) зізнавався, що він не цинік, а суб’єктивіст.
Нещасне і незрозуміле його перше кохання перелилось у до
болю чутливі поезії. В одному з віршів писав, що «был готов
принять любую муку». «Я люблю тебя так осторожно…» —
зізнавався душею…
Народження доньки у сім’ї було для Олега початком
нового періоду поетичних першовідкриттів. І як болісно
тремтіла його душа у віршах після розлучення з сім’єю!
Складна драма життя зіштовхнула поета у прірву самітництва
7
і зневаги. Але все ж він знаходив у собі сили, щоб не падати
ниць, бо життя він вважав «чудом».
Мне буквально физически трудно,

Но, высвобождая из душного хаоса мысль,
Любуюсь глазами
Великого вечного чуда
С названьем простым
И доверчиво-радостным:
Жизнь.
Олег Мартиненко пробував писати у різних поетичних

формах, але класичний стиль у нього був основним. Він
давав йому повніше і найточніше виражати думки і почуття.
У цьому хай переконається читач сам.
За життя творчість Олега Мартиненка широкій
громадськості була маловідомою. Його вірші друкувались у
районній та обласній газетах. Небайдужий до нашої культури
і чутливий білорус-городнянець, талановитий учитель і поет
Микола Хмеленок зумів самовидати кілька невеличких
тематичних зшитків віршів Олега, через інтернет поширити
його творчий доробок.
А сьогодні зусиллями небайдужих людей, зокрема
міського голови Андрія Богдана та народного депутата
Анатолія Євлахова виходить у світ найповніша збірка поезій
нашого талановитого земляка. Хочу завбачливо порадити:
вірші треба читати і осмислювати. Занурення у глибінь поезії
Олега Мартиненка відкриє для читача нові обшири
реальності. Ця книга віршів хай буде величним знаком
пам’яті про нього.
Л.ЯКУБЕНКО,
заслужений журналіст України
8
Живу на пределе
***
Я о пощаде не молю,
Хочу быть гордым.
Пусть знают все, как я люблю,
Пусть бьют по морде.
Хочу быть тем, каким я есть,

Простым и сложным,
Хоть сквернословьям счёта нет
И слухам ложным.
9/ІІ-1982
***
Всех бездомных собак кормлю —
Мне от этого не убудет.
И за что-то людей люблю.
А меня все собаки любят.
Я доволен?
И да, и нет.
Иногда мне бывает жалко,
Что рождён человеком на свет,
А хотелось бы быть собакой.
14/І-1981
***
Живу на пределе,
Что чудился слишком далёким
Три года назад,
Да, пожалуй, ещё даже год.
И сердце теряет
Последние силы и соки
10
И жадно хватает
Разорванным ртом кислород…
Прожил пассажиром
Здоровым, но слишком беспечным,
И ехал со всеми
Туда, куда вёз тепловоз.
Травил анекдоты,
Влюблялся в соседок при встрече.
А поезд тем временем
Чуть не пошёл под откос.
Я чувствовал это
Каким-то неведомым чувством
Сквозь сонный угар
И любовей несбывшихся боль,
И липкими были
Периоды сумрачной грусти
По тем, кто ушли,
И по той, от кого я ушёл.
И с мыслями не было
Ни соглашенья, ни сладу.
(Да плюс ещё качка
Вагона, везущего нас —
Что будет со мною?
А с ними, сопущими рядом?)
Скажу по секрету:
Не не было — нет и сейчас.
Не только от дум,
Мне буквально, физически трудно,
Но, высвобождая
Из душного хаоса мысль,
Любуюсь глазами
Великого вечного чуда
11
С названьем простым
И доверчиво-радостным:
«Жизнь».
***
Я смерти не боюсь.
Не чтоб совсем —
Чего скрывать —
Немного страшновато,
Что не увижу медного заката,
Не развалюсь счастливо на траве,
Расстроганный великолепьем мая,
Не прошуршу шагами по листве
И Пушкина уже не почитаю.
С 30 на 31/V-2003. Городня
***
Разве выразить словом, как стонет душа,
Когда друга пропил, сам того не желая!
Лучше б я не рождался на свет, не дышал,
Чем вот так побираться, друзей предавая!
Я — дурак и подлец, оправдания нет,

Даже если себя оправдать я сумею.
Будет мучить позор меня этот сто лет,
Если я до тех пор умереть не успею.
1/VII-1981
12
***
Хоть с виду я не очень гордый,
Но не люблю, когда меня
Без оснований бьют по морде
Или, от жизни отстраня,
Решают за меня заботы,
Или зовут читать стихи,
А сами травят анекдоты,
А я — как фон или духи.
Или же приглашают в гости,
Считая без обиняков
И все обглоданные кости,
И всё количество глотков.
Я рву, бесславно подмечая,
Как бывший друг, кривясь слегка,
Идёт, меня переступая,
Глядит небрежно свысока.
Но, всё сомненью подвергая,
И над самим собой смеясь,
Люблю,
За что — и сам не знаю —
Огромный мир.
А эту грязь
Когда-то смоет летний ливень
В теченье нескольких минут...
Но где найти мне пару гривен,
Чтобы до ливня дотянуть?
2/IX-2001. Городня
13
***
Проплыли золотые годы
Облаками в пустую даль.
Досыхают нежные всходы,
Что посеял, да не пожал.
Забываются злые ночи,
Что прокурены до синевы.
Улетучиваются строчки
Из загаженной головы.
А от мыслей — мороз по коже:
Может, всё это было зря?
Я шагаю, морщась и ёжась,
Мимо листьев календаря.
С 28 на 29/IX-1988. Городня
***
Сожрать меня невозможно,
А можно лишь покусать,
И то — если осторожно,
Я сам собаке под стать.
Покамест ещё не выпало,
А выпадет — я умру.
Пока же метляюсь вымыслом
Придурочным на ветру.
Пророки всегда с пороками.
Я тоже слегка пророк.
Сам буду маяться сроками,
Покуда не примет Бог.
14
Но до того,
до того,
до того
Хочу этот мир любить.
2001
***
Ах, моя повзрослевшая девочка,
Чья-то женщина,
Почти мама.
И уже ничего не изменится.
Ох, гордячка моя упрямая.
Не вернуть уже пору весеннюю.
Что же делать?
Но что-то надо.
Я поверил Сергею Есенину,
Что и в горькой бывает услада.
И, подобно учителю, только
Не являясь великим поэтом,
Я читаю стихи алкоголикам,
А они меня любят за это.
И за то, что парень я свойский —
Хоть порой улыбаюсь криво,
Когда тщетно взывая к совести,
Безвозмездно даю на пиво.
Пивом потчую горькую думу я
О моём беременном счастье.
И вливается в сердце иллюзия,
Будто жизнь не прошла напрасно.
25/VI-1987
15
***
Любить бы нам друг друга хоть чуть-чуть,
Чтоб не словами, а делами.
И не тогда, когда в последний путь,
А пока топаем ногами.
И может быть, у нас бы было всё:
Отчизна, будущее, вера —
И не кружила бы нелёгким сном
Свободы призрачной химера.
И стало бы противно ворошить
Тысячелетние обиды
И родину абстрактную любить,
Живых людей на ней не видя.
Не так уж это сложно
Жить, любя,
Не по завету с перепуга,
И вовсе не как самого себя —
Легко и просто,
Как друг друга.
С 29 на 30/IX-2000. Городня
***
Не прихорашивай мой образ, мама,
Не станет он ни чище, не трезвей.
Да, я не очень счастлив,
Но упрямо
Иду своей дорогою.
Своей.
И от микроскопической удачи
Не отвернусь.
Но и не брошу крест.
Раз жизнь — моя,
16
То и нельзя иначе.
Пожалуй, совесть —
это вот и есть.
Не знаю — чувствую до боли ясно,
Что не уйти от этого всего.
Мгновенья то прекрасны, то ужасны —
Не вынуть из судьбы ни одного.
7/Х-1997. Городня
***
Раб только ждёт возможности
Предать изподтишка.
Он верил тебе, Господи,
Не чувствуя греха.
Ты требовал покорности
И опусканья глаз,
А он не мог
И ссорился,
До глупостей подчас.
Ты всех прощаешь, Боже мой,
А вот его изгнал.
Но, Господи, какого же
Ты друга потерял.
6/II-1998. Киев
***
Волком выть — так не вышел
Ни зубами, ни глоткой.
Едет ветхая крыша.
Перебалован водкой.
Жизнь до вещего срока
Надломила хребтину.
17
Жив — постольку-поскольку.
А шакалить — противно.
Волоку неумело
Крест, что долей отпущен.
Так — белковое тело,
Потерявшее душу.
С 26 на 27/I-1997. Киев
***
Давно я сам с собою не дружу.
Мороз по коже.
Я словом ничего не докажу.
Молчаньем тоже.
Несладко, но к чему самообман?
Что было — было:
Нелепостей пустая кутерьма;
Туман бессилья;
Смешные полудетские мечты
Без всякой меры,
Что мир спасут законы красоты
Святая вера;
Надежда всему миру доказать
Своею жизнью,
Что можно быть собой и всё решать
Без формализма,
Которая застыла в темноте,
Как взгляд незрячий.
И полетело всё,
И я летел —
к чертям собачьим.
И вот — осталась только тошнота,
Как на похмелье.
18
Бессильна красота,
И жизнь не та.
В здоровом теле
Продрогший дух недоуменье жмёт
К костям скелета.
И совесть иронично кривит рот.
А жизни — нету.
И месит мысль в угоду куражу
Кирзой по роже,
Что жизнью ничего не докажу.
И смертью тоже.
19-24/VI-1994. Киев
***
Серый цвет безысходного мёртвого тленья.
Серый цвет...
Он черней и печальней, чем чёрный.
Будто нету ни бед, ни удач, ни сомнений —
Только липкая серость
И облик покорный.
Это даже не цвет,
А пустое бесцветье.
Всё, что было вчера и весомо, и зримо,
Растрясло все цвета по камням лихолетья
И повисло без жизни плакатом крикливым.
26/V-83
***
Не оптимист я
И не пессимист,
А просто — человек,
Живой и грешный,
19
И посему — люблю живую жизнь,
Но не люблю отсутствия надежды.
Я и живу благодаря любви,
Хоть и не вижу на неё ответа,
А всё же, как душою ни криви,
Любовь не удовлетворяет эта.
Я не люблю отсутствия любви.
А нищеты сплошная монотонность
Способна, словно гоголевский Вий,
Убить и доброту, и честь, и совесть.
Обыкновенный до мозга костей,
Смеюсь от радости,
От боли — плачу,
Со зла ругаюсь,
Жду благих вестей
И пью с тоски.
И не могу иначе.
Звенит металлом зла порочный круг.
Безлики души
И желанья пресны...
Я от любви, как видимо, умру.
И от любви, конечно же, воскресну.
7/IV-2002. Городня
Дорога жизни
Вся наша жизнь —
нелёгкая дорога.
Бывает иногда:
устал идти,
но у костра
погреешься немного —
20
и нипочём все камни
на пути.
То по прямой
шагаешь без сомненья,
то ощупью бредёшь,
совсем слепой.
Бегут, бегут
твои же дни рожденья,
как будто вехи
верстовых столпов.
То, кажется,
промочит дождь до нитки,
то — градом
беспощадно иссечёт.
Но даже в непогоду
глаз твой ищет
с надеждой
предрассветный горизонт.
Добраться до него
скорей стремишься,
чтоб в полном блеске
встретить солнца свет.
А если не достигнешь?
Так случится,
что слишком рано
ты начнёшь стареть?
Для странствий времени
дано нам мало.
А сердце призывает
в даль идти,
чтоб даже смерть
явилась лишь привалом
21
в походе,
только не концом пути.
Странный
Не смейтесь, люди, надо мной,
Пусть я большой чудак,
Пусть много странного во мне,
Пусть многое не так.
Не смейтесь. Как бы вам сказать?

Жить не умею? — Пусть
Вы не умеете писать,
Но я же не смеюсь.
Адлер. 1.III.1981 г.
***
Эх, Русь моя,
Мой бог распятый...
Во рту так гадко от молитв.
В груди наследственная память
Стучит, сжимается, болит.
И я её не буду хаять.
Клубится веры чёрный дым.
Я помолюсь тебе дыханьем
Горчащим воздухом твоим.
Взращённый в осквернённом храме,
С тряпьём идейным в голове,
Я помолюсь тебе шагами
По тротуарам и траве.
Ну, а когда черёд настанет
В небытие уйти и мой —
22
Я помолюсь тебе слияньем
Вот с этой серою землёй.
V-1992. Киев
***
Н.Д.
И что мне чудится,
И что мне грезится
В немой толпе невысказанных слов?
Ночная улица.
Сомнений лестница
Опять скрипит под мыслями шагов.
Не всё потеряно,
А может, найдено
Не всё.
И я, пройдя свой круг огня,
Люблю умеренно,
Былой досады нет —
А только свет,
Плывущий сквозь меня.
Ах, стать бы ветром мне
И впрясться в плеть волос,
Что лихо вьётся над судьбой моей!
И лишь поэтому
Я верю в ветренность
И не хочу разуверяться в ней.
10/VI-1988. Городня
23
***
Городню капризная природа
Зацепила краешком весны.
За окном апрельская погода
Скрыла понт февральской крутизны.
Прогуляться б — так лежу в больнице:
Ешь себе да спи — и всех делов.
Вот пойти бы завтра на работу...
Где ж её, проклятую, найти?..
14/II-2002. Городня
Ответ редактору
Мои стихи пессимистичны.
Ну, что ж, я это признаю.
А что бы Вы запели лично,
У бездны стоя на краю?
Когда б проспали в шубе зиму
(Ведь надо экономить газ),
Когда бы чувственно и зримо
Глядела нищета на Вас?
Вы дней по пять без хлеба жили,
Поскольку не за что купить?
Полгода в баню не ходили,
Поскольку некуда ходить?
Нет ни работы, ни получки,
И нет надежды отыскать.
Да что там — нету даже ручки,
Чтобы вот это написать.
Где взяться им, словам высоким,
Когда не светит ничего? —
Шумит предвыборная склока,
Где друг на друга льют дерьмо
24
И грязь возможные «обранцi»,
Которым в целом наплевать
На нашу жизнь.
И нету шансов
Хотя бы что-нибудь понять
В шизоидной стране-бедламе.
Где независимости бред
Витает предзнаменованьем
Непредсказуемости бед.
Не оптимист я, это точно,
Но где возьмётся оптимист?
Одни вопросы-многоточья.
От восклицательных — тошнит.
20/III-2002. Городня
Моему приятелю, псу Каштану

из совхоза «Чкаловский»
Ну что, дружище, жизнь собачья
И у меня, и у тебя.
Ты не скулишь, и я не плачу.
Молчим, тоскуя и скорбя.
О чём молчишь ты, когда трёшься

Своей спиной о мой сапог?
О чём ты рассказать мне хочешь?
Эх, если б говорить ты мог!
Ты б мне за кость поведал драки,

И я бы что-то рассказал,
Но человек я, ты — собака!..
Вздыхаешь? Голову поднял?
25
Нет, ты умеешь только слушать,
Лизаться в пониманья знак,
Но вижу я собачью душу
В твоих задумчивых глазах.
21.XII.1980. Адлер
***
Злой сарказм неуютной весны
Забил уши памяти ватой тумана
И стёкла незрячих глаз залепил
Мокрым песком несбыточности
Глупой, как молодость.
Серый день истекает водой,
Как жизнь, прожитая напрасно.
28/IV-1994. Киев
***
Не верю в судьбу, хоть о ней и трещу.
О чём тосковать или плакать?
Ничем не горжусь, ни о чём не грущу.
В роду — мужики да казаки,
Поляки и греки — кто б ни были — пусть.
В душе — ярь Перуна и Феба.
Откуда же интеллигентская грусть
Святого и хмурого неба?
Откуда?
И кровь, и порода не та,
Чтоб верить, не веря, немея,
В замученного на Голгофе Христа,
Простого, как лапоть, еврея?
С 29 на 30/VII-1993. Киев
26
***
От Дарвина, как от лукавого,
Открещиваемся подчас,
И как приматы давим слабого —
По сэру Чарльзу в самый раз:
Достоин жить — кто понахальнее,
Покруче,
Остальных — в расход.
Природа избранными хамами
Венчает человечий род.
Неравных нет пред ликом вечности,

Хоть князя, хоть клопа возьми.
Зачем? —
Чтоб жить по-человечески? —
Перестаём мы быть людьми…
Об иге ты скулишь обиженно.
А стоит повезти — тогда
Ты топчешь в грязь поглубже ближнего.
Нет выше счастья для скота.
И удовольствие, смердящее
Всё тем же хлевом, прёт пока
Из дней прошедших в настоящее —
Подсчётом взмахов канчука.
Чем мы гордимся?
Тем, кого, когда
И кто порол?
И сколько раз?
И не боимся однобокости:
Почаще б мы,
Пореже б нас.
27
Ещё и теоретизируем
О Слове Божьем.
И всегда
Есть доводы неоспоримые
В картинках Страшного Суда.
***
Всё меньше чистоты.
Всё больше яда.
Спаси меня, Господь, от суеты,
И это будет лучшею наградой
Из всех, что мог бы предоставить ты.
Ведь я не мизантроп, не злопыхатель,
Хочу надежды, если не любви.
Спаси меня от пошлости, Создатель,
Или моим же ядом отрави.
***
Бегут секунды, ползут столетья,
Несутся ветры, летают птицы,
Стоят заводы, растут деревья,
Мелькают листья, мелькают лица…
Одних встречая, других теряя,
Мы всё плывём в человечьем море,
Живём, друг друга не замечая —
Чужое счастье, чужое горе.
Плывут за плечи чужие судьбы,
Мы пропускаем их без вниманья.
Лишь после в памяти отзовутся
28
То радость встречи, то боль прощанья.
Кружишься каплей в водовороте,
Киваешь с горечью головою —
Не раз судьба твоя для кого-то
Уж становилась чужой судьбою.
Того ты помнишь?
А ту ты знаешь?
И сколько будешь ещё кружиться?
Опять встречаешь, опять теряешь.
И снова листья. И снова лица.
***
Чем больше чар в мистическом тумане
Бесплотных грёз успеешь обрести,
Тем больше горьких разочарований
В конце пути приходится нести.
Плати, плати.
За веру.
За надежды.
За любопытство.
За любовь.
За всё.
За всё ты должен расплатиться, прежде
Чем хрустнет век под жизни колесом.
Подходит срок.
И всё как будто ясно,
Ведь взгляд не застит «убеждений» дым,
И ты осознаёшь, что жизнь прекрасна
Самим
Существованием
Своим.
29
***
И снова эти мысли в пустоту,
Безадресны и в общем невесомы,
Проникнув из какой-то хромосомы,
Пытаются нащупать красоту
В среде, слышны в которой за версту
Лишь лозунги, набившие оскому,
Что жить зовут сограждан по-другому,
Но лишь разнообразят суету.
Как безобразен этот «глас народа».
Но снова осень дышит над землёй.
Благословенна матушка-природа
И времени виток очередной,
Что возвращает жизни год от года
Гармонию, утраченную мной.
***
Я давно уже всех безнадёжно простил.
Может быть, вера предков взыграла.
Отче наш...
нам прости...
как прощаем...
Забыл.
Вполсудьбы, вполдуши, вполнакала.
Как-то жил-недожил, и грешил несполна,
И на память нельзя опереться.
Но горит небосклон, и поёт тишина
Где-то там, между мозгом и сердцем.
И вполголоса крик,
30
И вода вполглотка
И любовь — как-то так — без ответа.
Но — вполвечности миг,
И надежда — легка.
И кому-то спасибо за это.
7-19/IV-1999. Киев
Отец
Я с детства рос, не зная
отчей ласки,
Вернее, не успев познать, забыл.
Тебя я встретил, став уж
взрослым парнем,
Но сразу же узнал и полюбил.
Я все три года жил

шальной от счастья,
И на глазах помолодела мать...
Судьба, судьба, зачем тебе мешаться,
Чтоб вновь тебя уже навек отнять.
Хоть в паспорте моём

и написали
Фамилию подонка, подлеца,
Прекраснее тебя людей
не знал я,
Родней у меня не было отца!
Отец, прости, что боль

тебе доставил,
Когда б ты знал, как у меня болит!
31
Ты не умрёшь, я верю,
вижу, знаю!
Ты должен жить, и значит —
будешь жить.
21.V.1980. Приозерск
***
Не белокрылым франтом
Мне быть
И не в огне.
Я буду эмигрантом
В загробной стороне.
И, мучим ностальгией,
Не чёртом за грехи,
Я буду вам, живые,
Нашёптывать стихи.
И экс-супруга — квочка
Меня не помянёт.
Забудет даже дочка,
А прочие — не в счёт.
Пока креплюсь и тужусь,
Чтоб маму пережить,
Поскольку это ужас —
Потомков хоронить.
26/XII-2002. Городня
***
Впереди — неизведанный путь.
Вот опять я стою на пороге.
Я зашёл лишь на миг, отдохнуть,
Но пора собираться в дорогу.
32
Жизнь струится вокруг, как вода,
Не пройти не замеченно боком,
Не сбежать от неё никуда,
Заслонившись стекляшками окон.
Распахну все четыре окна,

Пусть врываются грозы и ветры,
Миллионов людей кутерьма,
Все надежды и боли планеты.
5-6.IV.81 г. Городня
***
А.Крестинину
Я — безумец,
Я — враг,
Я — крамольник,
Коротающий век понемножку.
Вместо веры в Христа, что за стольник,
Я поверил
В бездомную кошку.
1992. Киев
***
Темнота-а-а-а-а-а-а…
Темнота.
И безумие мыслей впивается в каждую клетку.
И так хочется спать,
Но как будто бы кто-то во мне
Тихо шепчет:
— Не смей.
И не смею.
Кто-то смотрит в меня из меня.
33
Это сам я
Не могу разобраться в своей трижды проклятой жизни
И придумал себе темноту
За спиной,
И она то неслышно хохочет, то плачет неслышно
Надо мной.
***
А. Крестинину
Облетела юность жёлтым листопадом,
Как по злому умыслу чужой судьбы.
Колокол подводный Китежского града
Более не ставит душу на дыбы.
Вроде бы пристроен, вроде бы при деле,
Вроде бы построил всё, чего хотел.
Нет великолепья жизни на пределе.
Или я уже переступил предел?
12/XI-1990. Городня
***
Е.М.
Движенье стрелок
суррогатом времени
Очерчивает круг.
В моём вчера
остались лица нервные
И дрожь усталых рук,
Тревоги дня,
нечаянно прошедшего,
Как будто без меня,
34
И тихий взгляд
такой же тихой женщины,
Что без него и дня,
Пожалуй,
не случилось бы,
и может быть,
Как раз вот этот взгляд
Даёт надежду:
День, впустую прожитый —
Уже не суррогат.
***
Жизнь прошла, как надежда — мимо,
(В цель попал один алкоголь)
Невостребованно, незримо.
И осталась одна лишь боль.
В трижды проклятом Богом «шанхае»,
До которого надо долезть,
На копейки, что их не хватает,
Покупаю себе болезнь.
Пусть мне скажут, что это — глупость,
Что хватает меня лишь на прыть,
С головой окунаюсь в тупость,
Чтобы вслух от тоски не взвыть.
Всеми брошенный, даже Настей,
Разучился быть и желать,
И забыл, что такое счастье.
Замусоленная кровать
Провонялась табачным дымом
И скучна, как моя печаль.
Мне уже не бывать любимым.
Впрочем, нет — мне себя не жаль.
35
Жалко сил, что ушли напрасно
И рассеялись, словно дым.
Но я всё-таки был прекрасным,
Хоть на миг —
Но собой самим.
17/V-2003. Городня
Маме
Если я доставлял тебе горе,
Ты прости уж, родная моя,
Ведь в груди моей — целое море,
Хоть снаружи — словечек струя.
***
Да не по теме я,
Всё не по теме я,
А мысли подлые
Стучат по темени.
Устало хочется
Чуть подытожиться.
А мысли множатся.
А я молюсь, молюсь:
Дожить до пристани —
Без слов, немыслимо —
Без веры искренне.
А я боюсь, боюсь
Дойти до паперти —
А там всё заперто.
36
Гудит искусно колокольнополое
Распятье голое.
***
Как много мощи в кратком миге счастья,
В надежде, жизнью вдруг плеснувшей в нас,
Когда тебе, как Богу, всё подвластно —
И можешь всё, и тратить всё, смеясь.
И сам бы вынес все печали мира,
На собственных плечах, назло врагам.
А если нет надежды — нет и силы,
И мир чернеет, и сереешь сам,
Какими б нервы ни были железными,
И сам каким бы твёрдым ты ни был.
Бессчастные
не могут быть полезными —
У них на это не хватает сил.
22-23/I-1984. Городня
***
Нас было двое, мама говорит.
Теперь во мне горит безвинный стыд —
Мне жизнь тогда досталась одному.
И эта жизнь теперь мне ни к чему.
Всё — грязь и дрянь, и суета сует —
Как искупленье. Через сорок лет.
Хоть брата и не я тогда убил —
Бог своего греха мне не простил.
Он не идёт со мной на компромисс.
А может, я вправду —
просто шиз.
1984-2000. Городня
37
***
Всё реже видеть смысл
И всё-таки — дышать.
Всё чаще сатанеть
И всё-таки — любить
И нервную жену,
И нищую страну,
И этих, что вокруг,
Которых легион.
И самого себя
Немного уважать.
По крайней мере, чтоб
Не прыгнуть из окна.
Х-1997 — II-1998. Киев
***
Перечитав такую уйму книг,
Вместивших все созвездия и страны,
Я возлюбил и чуть ли не постиг
Огромный мир, таинственный и странный,
Не успевая гимны ему петь.
Он притворялся то пустым, то злобным,
Я ж — был готов пойти на бой, на смерть
За этот мир, доверчивый и добрый.
Бывало всяк.
Но он меня хранил
Ключами глаз,
Жестоко, но лучисто.
И Боже мой! Как я его любил,
Бездонный мир, волнующий и чистый...
38
Мельканье лет и дней,
долги,
получки,
Усталость,
долгожданная кровать.
И я не знаю — как воспринимать
Всё тот же мир,
большой и очень скучный.
8/I-1998. Киев
***
Купить Пастернака — не надо и рая.
Каких-то шесть гривен на том наскрести —
И сердце стучится, горит и сгорает
От строчек последних поэтов Руси.
Волошин и Хлебников,
Белый и Чёрный.
Купюр в кошельке — как зубов за губой.
Что выбрать?
Как выбрать?
А надо.
Ещё бы
Шесть гривен.
Но — пусто.
И значит — отбой.
II-1998. Киев
Холостяк
Всё-таки славная вещь — одиночество.
Никто не пилит, никто не грызёт.
Можно подумать «за жисть», а захочется —
39
Можно напиться,
и слово «развод»
Не затаится, как кара Дамоклова
Над забалдевшей твоей головой.
А со стены улыбается Проклова,
Слившаяся с этой серой стеной.
Встречи забытые, фразы невнятные,
Шёпот постельный и смех под дождём.
Редкие встречи гораздо приятнее,
Чем ежедневная скука вдвоём.
Можно не думать о дне наступающем,
Можно отдаться любимым делам.
Можно звать комнатой это пристанище,
Где равнодушие спит по углам.
Можно курить, не стесняясь присутствием
Носа другого и лёгких других,
И не бояться упрёка в бесчувствии,
Не замечать дней летящих своих.
Правда, порой понимания хочется...
К чёрту раздумия!
К чёрту печаль!
Всё-таки славная вещь — одиночество,
Вместе с которым и жизни не жаль.
***
Говорят — повезло.
И женитьбу равняют с карьерой.
Я, всем бедам назло
Обретя свою новую веру,
На грачином крыле
Перемен
40
Кану в город огромный.
Только в этой земле
Остаются навек мои корни.
Ладно, новую роль,
Поднатужась, закину на плечи.
Здесь живёт моя боль,
От которой семья не излечит.
Проживу без корней,
В наше время сие не проблема.
Только память о ней
Будет капать и капать на темя.
По старинным камням
Растрясётся и память,
Однако
К этим чёрным корням
Я вернусь умирать.
Как собака.
I-1990. Городня
***
И.М.
Осень.
Падающая на землю.
Почему мне так невыносимо хорошо,
Когда осень,
Падающая на землю...
Я люблю мою осень...
Одна девочка меня спросила:

«Как вы думаете,
41
Может ли страдание
Доставлять удовольствие?»
Наверное, может.
Но я ей ничего не ответил.
***
Е.К.
Весело летит вся жизнь в тартарары.
Грустно годы за спину бегут.
Ты уже устала от своей игры,
Только нету сил передохнуть.
И по той простой причине, что игру
Ты любовью некогда звала,
Грязной простыней трепала на ветру.
В общем, юность весело прошла.
Возраст наш уже достаточно избит,
Чтоб родился вывод непростой,
Грустное открытье, что нельзя прожить,
Переполнив душу пустотой.
И не потому, что спину жжёт молва.
Просто трудно душу изменить...
Сухо шелестят бездомные слова,
Что могли бы ласковыми быть.
***
Послушай, Отче, если Ты способен
Услышать, что молекула орёт.
Не знаю, в чём я там Тебе подобен —
Ты всемогущ, а я наоборот,
42
И пред, и за Тобою — только вечность,
А я мечусь меж двух счастливых дат,
Причём одна из них мне неизвестна,
Ты — прав и свят,
Я в чём-то виноват.
Ты всё предвидел, отдавая Сына,
Я — прошлого не знаю до конца,
Но должен ощущать себя скотиной,
Чтоб быть достойным звания «венца».
Мне логика такая непонятна.
Прости мне дерзость слабого ума,
А если это крутит бес проклятый,
То вразуми — откуда эта тьма?
Как пребывать в неведении жутком,
Неся в мозгу Тобою данный ум,
Благоговея каждою минуткой,
Когда я ну хоть что-нибудь могу,
И веруя, что зеркало способно
Отобразить Твой...
(что там у Тебя?)
И быть хоть отдалённым, но подобьем, —
Не вяжется с подобием раба.
И если рай — притон душонок рабьих, —
Я волен волю выполнить Твою.
В аду я буду равным среди равных.
И это лучше, чем рабом в раю.
11/II-1998. Киев
***
Краснота бессонных вежд.
Скопом навалилась:
И оплёванность надежд
43
Чистая невинность,
И забытая любовь,
И за то расплата,
И тупая боль зубов,
Вырванных когда-то,
И незыблемость долгов,
И бесцельность бдений,
И пустая тяжесть снов,
Что без сновидений.
И во сне влечёт на дне
Тусклая усталость,
Будто умер я давно,
А она осталась.
24/II-1998. Киев
***
Опять мне мысли в голову стучатся
Черным-черны, как грязная вода,
И снова дико хочется нажраться
И сдуру улететь невесть куда.
Я понимаю — это несерьёзно,

Ведь от себя не скроешься никак.
«Остановись, иначе будет поздно!»
Больные клетки мне вовсю кричат.
А мысли лезут, глупые, чужие,

От них не скрыться, как и от себя,
Вот разве только хорошенько выпить
И отупеть, уже не злясь и не любя.
8/VII-83
44
***
Два человека в силу убеждений
Понять друг друга могут не всегда.
Что для одних — простое невезенье,
То для других — тяжёлая беда.
Я пережил в пустыне чувство жажды

И, выжить чтоб, объедки собирал.
Не презирая сломленных однажды,
Я уважаю тех, кто устоял.
Я ощущал в густой толпе пустыню

И подбирал огрызки дум чужих,
Но мозг голодный так их и не принял
И насыщенья не изведал в них.
Хоть сам порой дышу, как лошадь в мыле,

Презрев все неудачи и молву,
Вновь утверждаю жизненную силу
И буду утверждать, пока живу.
23/VI — 9/VII-1983
***
День пришёл и в окно постучал,
Только я не услышал — я спал
После ночи бессонной и грустной.
Может быть, он мне счастье принёс...
Прозевал... И обидно до слёз,
И тоскливо, и дико, и пусто.
Хоть вчера я шутил, хохотал,
Но устал, тошнотворно устал,
Ведь смеялся я не от веселья.
45
Моя бедная добрая мать.
Она просто не в силах понять,
Что со мной происходит на деле.
Да и сам я себя не пойму.
Жив пока. Для чего? Почему?
Продолжаю надеяться в тайне.
Где-нибудь, как-нибудь, в чём-нибудь
Всё ж пытаюсь себя обмануть,
Но никак не найду оправданья.
27/VII-83
О гордости
Попадая вдруг в круговорот
Заунывной жизненной метели,
Не жалей себя, коль впрямь ты горд
И не хочешь, чтоб тебя жалели.
Не жалей. Ну разве что тайком.

Пусть из глаз струится безмятежность,
И никто не ведает о том,
Что за грубым словом — боль и нежность.
Всех несчастных жалко нам всегда.

Даже тех, кто добротой не блещет,
Вид бедняги будит иногда
То, что отличает нас от вещи.
Но у них понятие своё,

И они, жалея, скалят рожи.
Не жалей себя нигде, ни в чём,
Твёрдым будь. И лишь тогда ты сможешь
46
Доказать нахальству хамских морд,
Доказать не на словах, на деле,
Что ты жив, что ты силён и горд
И не хочешь, чтоб тебя жалели.
1-15/VIII-83
***
Мне жить и жить...
Ко всем чертям усталость!
Ко всем чертям бессилье и хандру!
Мне надоело брать то, что осталось
В чужих тарелках
На чужом пиру.
Я не слюнтяй,
Я просто меланхолик,
И счастье жить
Мне тоже по плечу.
И я могу — ведь не безусый школьник —
Направить жизнь,
Как сам того хочу.
А я хочу быть ко всему причастным,
Любить, как все,
Негодовать, как все.
И это мне доступно
И подвластно.
Конец унылой
Серой полосе.
26-28/IX-83
***
Я раньше был таким мечтателем отчаянным!
Вся жизнь была, как вечно длящийся полёт.
47
Куда всё скрылось так нежданно и нечаянно?
Каким я стану через день иль через год?
Хлещу вино я за углами в сером городе,

А раньше строил голубые города
И любовался ночью голубыми звёздами.
Не возвратятся ко мне звёзды никогда.
30/VI-81
***
Мечтатель из глухого захолустья...
И что мне нынче в голову взбрело
И наводнило сердце чистой грустью,
И омрачило мыслями чело?
Я вновь один, как был один и прежде,

Всё так же оглушённый тишиной.
И угасают искорки надежды,
Как гаснут в тучах звёзды надо мной.
Нет никого, с кем можно поделиться

Своей мечтой, что тонет в глубине,
Но всё ж она, как ручеёк, струится
И шевелит прошедшее во мне.
А что там было? Ничего такого,

Что можно вспомнить с радостью иль злом.
Я вспоминаю будто бы другого
И думаю, как будто о другом.
Фальшивые улыбки, взгляды, нежность,

Фальшивые слова, фальшивый смех,
48
Фальшивый гнев... Но искренняя ненависть
И отчуждённость, и насмешки тех,
Кто дорог был, в ком я искал спасенья

И пониманья болей и тревог,
Как будто совершивший преступленье
Бродяга на скрещении дорог.
Я ни о чём прошедшем не жалею,

Я много видел, много пережил.
Смотрю назад и сам себе не верю,
Что тоже бодрым и весёлым был.
Я был смешным и бойким балагуром.

Так было. Но возможно ли опять?
Смогу ль, как прежде, недалёким дурам
В самозабвении стихи читать?
Нет, не смогу. И вовсе не об этом

Мои мечты, тоска моя и грусть.
Они в другом: что больше нет на свете
Мечтателей из тихих захолустий.
21/X-1981
***
Мне бы юности чуть-чуть,
Хоть бы капельку,
Чтобы время обмануть
На немножечко.
И — опять куда-нибудь,
В ту же Африку.
Чтобы яблоко лизнуть
49
В нежность кожицы.
Мне сказали, что я чист —
И не кто-нибудь,
А жена —
мол, я, как лист
Нелинованный.
Может, правда — в этом смысл:
Словно по небу,
По земле шагать и не-
искренне, словно бы.
Мне пять лет смотреть на свет,
Презирая мрак,
Будто оного и нет
На весах судьбы.
Будто не за тридцать лет.
Если б правда так,
Если б это был не бред,
Если правда бы...
16/VІ-1991. Городня
***
Вот ерунда — уверенность в грядущем,
А с нею — неуверенность в себе.
Что я могу?
И сразу как-то душно
Под скучный храп покорности судьбе.
Как кровь из продырявленной аорты,
Струится мысль в безлюдную пургу,
Что я ещё могу заняться спортом,
Но душу переделать не смогу.
Бредёшь по жизни полудохлой клячей,
Влача бессильно фактов злую месть.
50
Что — для меня на свете нет удачи?
Но я живу.
И в этом что-то есть.
Я начал понимать.
И это славно.
Но вновь клубится сигаретный дым.
И я предпочитаю быть неправым,
Чем никаким.
7/ХІ-1987
***
Милая, как к тебе донести эти звуки,
Что плывут, растворяясь в глубокой ночи,
Как к тебе дотянуть свои грубые руки,
Как их нежности и доброте научить?
Как поверить в своё бесприютное счастье,
Что опять побрело по чужим хуторам,
Как себя научить никогда не бросаться
Тем, чего никогда никому не продам
И купить не смогу?
С 1 на 2/VIII-1987
***
Притворство жжёт раздвоенную душу,
Но правила такие у игры:
Чем громче плач внутри —
тем громче смех снаружи,
Чем громче плач снаружи —
тем тише он внутри.
И значит, что не может быть иначе —
Я лезу в драку с собственной судьбой,
Ведь для меня давно
51
одно и то же значит:
И счастье быть твоим,
И счастье быть собой.
С 16 на 17/VIII-1987
***
Я не подлец, не злопыхатель,
Не идиот,
Нет, просто я пустой мечтатель
И донкихот.
А жизнь на мерзости богата
Немало лет.
Вот только нету Россинанта.
И Санчо нет.
7/VIII-1980
Мить
І
Боже, дай мені трохи віри,
Небагато.
А ні — то й ні,
То вовком блукатиму сірим
По торішній жорсткій стерні
Сподівань.
Мов ліхтар розбитий,
Розум втратив надію — ще
Освіти
(чи зрозуміти)
Серед землища, під дощем,
Чисту, тиху, суху оселю
(Чи то пак — існування сенс).
Мертва пустка безтямно стеле
Безпритульність, безладдя, без…
52
Боже, де я тебе побачу,
Чим відчую тебе — такий?
Тільки й світла —
з очей дитячих.
Тільки й світу —
що виднокіл.
ІІ
Хто я є? —
Запитання дурне.
Хто я є?
Що мені нагадає зухвала циганка?
Чи згадаю свій рід і наймення своє,
Чи все виплюну, мов недотлілу цигарку?
Та скуйовджена пам’ять тривогою мстить,
За гріхи поколінь насилає безсоння.
Хто я був?
Ким я був?
А життя — тільки мить.
Тепла, лагідна мить,
Мов метелик в долонях.
Скільки зору сягає — сухе довкілля,
Що від редьки гіркої вже більше обридло.
Залишається мама та рідна земля.
Та ще мова —
Знайома і зовсім не рідна.
***
Осторожно!
Время — не лекарь,
Не судья, блюдущий закон.
Равнодушно сметает ветер
Всё, что выставлено на кон.
53
Схоластический скрип минуты.
Романтический блеск эполет...
Ты очнёшься
Утром, как будто,
А окажется — утра нет.
Семицветьем радуги можно
Накормить не одну мечту,
Только мир спасти очень сложно,
Уповая на красоту,
Если в явь, как чумные пятна,
Входит боль, как будто сама:
Из всего, что ты мог когда-то —
Можно только сойти с ума.
С 9 на 10/ХІІ-1995. Киев
***
Земля, где вековая боль
Привычна и обыкновенна,
Доступна форма исподволь,
А суть вскрывается, как вены.
Зачем же ты тогда воздвиг

Так много снов за век короткий? —
Не даст забыться ни на миг
Мучитель в черепной коробке.
Память
Смятенье робеющих слов.
Улыбки.
Семейный альбом.
Как отзвук путь сбывшихся снов —
Сиденье напротив вдвоём
54
И мыслей запутанный хлам,
Что хода к тебе не найти.
Застрявшие в горле «сто грамм»,
Что храбрости не принесли.
Застывшее время в груди.
Секунда?
Столетие?
Час?
Смущённое: «Надо идти»
И карих задумчивых глаз
Лица дорогого черты...
На столике в вазе стоят
Убитые мною цветы.
ІІІ-1986
***
Падаю,
падаю,
падаю.
Неудержимо.
Всё ниже.
Знаю, что этим обрадую
Многих, кого ненавижу.
Дело не в том, что в любимую
Верил, как в Бога, наивный,
Дело не в том, что стихи мои
Так и умрут писаниной.
Просто звезда, что вела меня,
Резко сорвавшись, упала
И стала холодным камнем
На куче кала.
55
***
Заметает бесстрастное время след.
Я несу одиночества тяжкий крест.
Всё черствею, черствею, как чёрный хлеб,
И всё меньше надежды, что кто-то съест.
Растерял я все ласковые слова
И найду ли, если будет кому сказать?
А вдали полыхает закат,
Кровав,
Словно мысль, что вернулась ко мне опять.
Если что — кто-то скажет, мол, стыд и срам.
Я и сам ей в страхе шепчу:
«Отвяжись!»
Но себя никому подбирать не дам.
Лучше сделаю то, что диктует мысль.
***
Ко мне позавчера явился бомж.
Ну, что ж —
Ночуй, раз уж родился и живёшь.
Ведь всё же не собака — человек.
Я тоже не безгрешно прожил век.
А мне сосед сказал:
«Ну, ты даёшь!
Как будто на придурка не похож.
Да если б я делами заправлял —
Отстрел на этих организовал!»
Сосед, конечно, оказался прав:
Мой гость к утру поспешно умотал
И прихватил на память четвертак.
А я — дурак.
56
А я простой дурак.
Но что в ответ сказать соседу мне?
Что против всех отстрелов на Земле,
Даже бездомных кошек и собак?
А жизнь, увы, совсем не четвертак.
Вчера он вновь пришёл.
Но я был строг
И не пустил беднягу на порог.
И мне урок.
Да и ему урок.
И пусть меня простит за это Бог...
23/ІІІ-1991. Городня
***
Горе — любить себя
И никого другого.
Горе — упасть хрипя
И не подняться снова.
Горе — лизать пломбир
Розового тумана.
Горе — смотреть на мир
Через стекло стакана.
Горе — когда молва
Веет морозной стужей.
Горе — швырять слова
И забывать их тут же,
И, опуская взгляд
Возле холёных лысин,
Горе — достойно лгать
Среди ненужных истин.
Горе — мякушки грызть.
Не быть любимым.
57
Горе — на цель нестись
И проноситься мимо.
Горе — друзей терять.
Горе — в друзьях теряться.
Горе — не понимать.
Горе — не пониматься.
Горе — бездарным быть,
Но — наделённым властью.
Горе — живя, не жить.
Всё остальное — счастье.
1984. Городня
***
Что случилось со мной?
Затуманилось музыкой сердце,
Закружил в тихом танце
Доверчиво-мирный покой,
И забытое напрочь
Волшебное доброе детство
Прикоснулось к глазам
Осторожной и влажной рукой.
Мне под тридцать уже,
И недетские гложут проблемы,
Я душой огрубел,
Замотался в делах,
И мечты
Превратил в беспристрастность
И точность безжизненной схемы,
От которой уже
Никогда не смогу отойти.
Даже сны ко мне в гости
Заходят всё реже и реже,
58
Да в них — то кошмар,
То бесплотность фальшивых утех.
Хоть они и полны
Впечатлений и красок, как прежде,
Впечатлений — не тех,
К сожаленью,
И красок — не тех.
Так откуда же взялась
На три четверти мёртвая нежность?
Может, это февраль
Залетел из далёкой зимы?
Может, близость весны
Заиграла сонату надежды,
Приглушив на мгновенье
Суетный треск кутерьмы?
Вот и мама моя
Наклонилась ко мне,
Молодая,
И искринки в глазах —
Будто не было тягот и лет.
Вот и бабушка мне,
Запинаясь,
Про Миньку читает...
А её уже нет,
Скоро будет два года как нет.
Но опять завлекла
Повседневная ясность круженья
В наготе злободневных
И вовсе не детских тревог.
Быть ребёнком прекрасно.
Но быть им всю жизнь —
Преступленье.
59
Если век от беспечности наших шагов изнемог.
IV-V-1987. Городня
***
Разболелось сердце. Слишком грустно —
Годы пролетели слишком быстро.
Хоть бывало всяко там —
набил посуды.
Я уже не буду таким глупым
И уже не буду таким чистым
И талантливым таким —
уже не буду.
26/ІХ-1996. Киев
***
Вокруг прохладно в мире и пустынно,
Земля во сне, а дали глубоки.
Меня печалью, горечью полынной
Рисует жизнь. А я пишу стихи.
Была уютна матери утроба,

Но я шагнул в заоблачную даль,
Чтобы искать смысл жизни благородной,
Но не нашёл, а лишь обрёл печаль.
25/IV-1981
***
Немало надо вод, чтоб речкой стать ручью,
А сколько было слов, отброшенных на ветер...
У самого себя беру я интервью
И сам пытаюсь на вопрос ответить.
60
Хочу и не хочу, люблю и не люблю,
Живу и не живу, и радуюсь, и каюсь,
Средь пройденных дорог ищу одну — свою
И не пойму никак, что было, что осталось.
Я больше не хочу жить так, как раньше жил.

А как же дальше быть? Вопросы без ответа.
Куда-то скрылось всё, что раньше я любил.
Устал глядеть на мир. А в мире столько света.
Зачем мне этот свет, когда в душе темно?

Зачем мне этот мир? Я сам себе не верю.
Я больше не хочу писать и пить вино,
Но всё-таки пишу и пью.
1/VI-1981
***
Что-то я опять про звёзды размечтался
И опять лежу во тьме без сна.
Снова разлюбился, снова расписался,
Позабыв, что позади вина.
Ни к чему любовь мне, ни к чему мне звёзды,

Ни к чему пьянящий запах грёз...
Может, всё вернётся, может быть, не поздно?
Скучно стало в мире жить без звёзд.
3/VI-1981
***
Швырнуть котомку за плечо,
Пока надежда не остыла?
61
Как бы всё было хорошо,
Когда бы хорошо всё было!
Звезда в прозрачной темноте

Куда-то манит, что-то хочет...
Как много слов! Но всё не те...
Что ж надо мной судьба хохочет?
Она не может разобрать,

Мои мечты о счастье — втуне.
Мне остаётся вдаль смотреть,
А видеть задницу Фортуны.
6/VI-1981
***
Я от себя никак не убегу,
Не заслонюсь истерией и плачем.
Я много видел на своём веку,
Не видел только одного — удачи,
Такой, чтобы заполнила всего,

А не подачек от судьбы суровой.
Не знаю счастья, но люблю его.
Так жить неинтересно, и не ново...
Порой встречая благодарный взор,

Я радуюсь. Тоска уже вне власти,
Я не подонок, не пошляк, не вор...
И я люблю... И в этом моё счастье.
28/ХІІ-1981
62
***
Мне снятся сны. И каждый сон, как жизнь,
Как будто повесть
Среди кромешной плотной тишины,
И каждый — в новость.
То обо мне, как будто я солдат,

То о любимой,
Мне снится её чистый нежный взгляд,
Как в кинофильме.
То о далёких странах, где ещё

Ни разу не был,
То о далёких давних временах,
Какая небыль.
То холодком за шеей пробежит,

То станет жарко,
Но так не хочется глаза открыть —
Проснуться жалко.
2/ІІ-1982
***
Я душу запер на замок
И в даль стрелой умчал,
А возвратясь, открыть не смог —
Ключ где-то потерял,
Дверь не взломаешь, не войдёшь.

С тех пор к тому ключу
63
В мороз и в зной, и в снег и в дождь
Слоняясь, путь ищу.
2/Х-82
***
Не раз меня младенцем звали и святым,
Бросали мне в лицо, смеясь досужно:
«Кончай писать стихи,
Кончай дарить цветы.
Ну что ж ты, дурачок,
Ведь сам же знаешь — нужно!»
Я никому не обещал достать звезду,

Я правду жизни признаю и принимаю.
Но женщину любить, как отправлять нужду?
Нет, это не по мне.
Нет, я так не желаю.
2/Х-1982
***
Куда ведёт меня моя дорога?
Что там скрывает новый поворот?
И хоть горючего не так уж много,
Назад дороги нет. Вперёд, вперёд!
Вперёд, сквозь тьму, туман и непогоду,

Вперёд, к надежде устремив глаза,
Я догоню её, поймаю с ходу,
Не подвели бы только тормоза!
18/ІІ-1983
64
***
Этот день не принёс мне счастья
Так же, как вчерашний не принёс.
Так к чему же вспоминать удачи,
Как и то, чего не удалось?
Двадцать две весны я видел в жизни,

Двадцать третья тоже ведь грядёт...
Для кого пишу я эти письма?
Всё равно всю боль мою, все мысли
Кто-нибудь на мусор отнесёт.
17/ІІІ-1983
***
Наконец, после долгих сомнений,
Я обрёл долгожданный покой,
Не оспариваю чужих мнений,
Всё ношусь со своей тоской.
День за днём в одиночку встречаю,

То смеюсь, то грущу, то пью,
Я уже ни о чём не мечтаю,
Я уже никого не люблю...
Вот и всё. Что прошло, то забыто.

Важно то лишь, что есть наяву.
Ни черта мне не надо от жизни,
Кроме факта, что я живу.
После дня наступает вечер,

Но за ночью всегда — рассвет.
65
В мире вечного счастья нету,
Но и горя бескрайнего нет.
То придёт, то уйдёт незаметно,

То в пятнадцать, то в двадцать лет.
Но ничто не проходит бесследно,
Потому и бессмертья нет.
Что ж мне, горя бояться, что ли?

После брошенных в пропасть дней,
После перенесённой боли
Счастье чувствуется сильней.
Страшно, коль безнадёжно серой

Будет жизни длинная нить,
Я живу на земле.
И верю
В величайшее счастье — жить!
***
Нет, я не верю пышным словесам,
Что красноречием сознанье глушат,
Ведь человека видно по глазам,
Открытым иль закрытым окнам в душу.
Читаю их, как главный документ,

Глаз не подделать, как фальшивый паспорт,
Раз смотрят прямо, значит, фальши нет,
А если бегают — слова напрасны,
Как тут поверить разным словесам,

Красивым,
66
Пышным?
Это даже пошло.
Нет, человека видно по глазам,
Каков он есть,
Каким был в прошлом.
15/VI-83
***
Для кого-то, может, пустяки,
Для кого-то, может, безделица,
Я же изнываю от тоски
По родным, чужими ставшим лицам.
Не дошёл ещё я до того,

Чтоб набрать престижности охапки
И менять любимых, как бельё,
И менять товарищей, как шапки.
23/VI-1983
***
Беда моя! Смятение моё!
Раздвоенность, что душу рвёт на части!
Одна, что погибаю без неё,
Другая, без которой не житьё,
И обе держат сердце в своей власти!
Одна реально может быть моей —

Она за мглою лет и километров.
Другая рядом, ближе и милей,
Но в сущности её для меня нету.
67
Тут ни при чём предательство и месть,
Сухой рассчёт и мыслей благородство.
В моей судьбе они не были — есть —
И между ними очень много сходства.
Вдвойне они мне дороги вдвоём

И без обеих не узнать мне счастья.
Беда моя! Смятение моё!
Раздвоенность, что душу рвёт на части!
1/ХІІ-1983
Чужая свадьба
Бушует моря радости и света,
Смеюсь и я, печаль в себе тая,
О том, что не моя невеста это
И свадьба эта тоже не моя.
Вполне корректно, искренне, спокойно,

Как все, я тоже поздравляю их,
Завидуя тому, как восхищённо
В глазах невесты отражён жених.
Мою сорадость омрачает только

Та мысль, что мне такого не дано.
Не так, как в песнях, — мне совсем не горько,
Немножко грустно и чуть-чуть смешно.
5/ХІІ-83
***
Где вы были, мои поучители,
Когда я, изнывая в тоске,
68
В этой жизни метался мучительно
И на тонком висел волоске?!
Где вы были, когда я, как мумия,

Застывал, без желания жить,
С головой погружался в безумие
И не знал, где пути и как быть?!
Так какое имеете право вы

Распускать свой язык без костей,
Поучать, осуждать, тыкать пальцами
И пугать моим видом детей?!
Я живой. И, как всякий рождённый,

Ошибался и падал не раз.
И не раз упаду, побеждённый,
И опять поднимусь.
Но без вас!
5/ХІІ-83
***
Что ты есть, любовь, взялась откуда?
Необъятна, как дремучий лес —
Самое загадочное чудо
Изо всех загадочных чудес.
Где тебя был должен встретить? Знал ли?

Как должна была ты скрыться вдаль?
Изо всех немыслимых печалей —
Самая бездонная печаль.
69
Глаз волшебных сущностью касаясь,
Я изведал, утопая в них,
Самую безудержную радость
Из возможных радостей земных.
Жаль, тебя не знавших, не нашедших,

Чтоб в сердцах уже до гроба несть.
Лишь любовь не может быть прошедшей:
Или не было её, иль есть.
5/ХІІ-83
***
Я всё взрослею и взрослею:
Пить бесшабашно и любить
Теперь ни женщин не умею,
Ни мать, ни Родину, ни жизнь.
Скучней, обыденней и проще

Приходит с каждым днём рассвет,
В снегу зимы и в звёздах ночи
Былой торжественности нет.
Скупее радости и боли

Я научился выражать.
Ты что, Олег, стареешь, что ли?
Как будто рано угасать.
9/ХІІ-83
***
Как я живу? Спокойно и беспринципно,
Без воли, без надежды, без мечты,
70
Как дом пустой, в котором окна выбиты,
И ветер внутрь заносит снег и пыль.
Ношусь порой с нелепыми обидами,

Ищу в остывшем сердце след огня
И чисто светлой завистью завидую
Знакомым, что счастливее меня.
И жизнь люблю. И в то же время трушу.

И, как бродяга, сбившийся с пути,
Я всё ищу вокруг родную душу,
Но не могу нигде её найти.
С 10 на 11/ХІІ-83
***
Нет, я не циник, не субъективист,
И свой мирок не ставлю в центре Мира,
Всегда была чужда мне эта мысль,
Я восхищён мечтателем из Трира.
Но для кого-то мир холодно-сер,

А для кого-то безмятежно-розов.
Бывает так, что в самый лучший день
Над чьим-то сердцем громыхочут грозы.
В кого-то ночью плещет счастья свет,

Кого-то на снегу надежда греет...
И это значит, что в природе нет
Чужого счастья и чужих трагедий.
А если устарела эта мысль

У ног вновьиспечённого кумира,
71
То, значит, мистик я, субъективист,
Не понявший мыслителя из Трира.
20-24/Х-1983
Уверенность
Ну, вот и всё. Последний мост сожжён.
Теперь с былым оборваны все связи,
Слегка растерян и ошеломлён,
Я всё же встал и выбрался из грязи.
Густой туман безвестья впереди

И рвущий сердце лёт головоломный.
И ладно. Я не баловень судьбы,
Мои пути никто не стлал соломой.
Теперь я знаю: если упаду —

Ругаться буду, злиться, упираться,
Но сил в себе достаточно найду,
Чтобы не сдаться и опять подняться.
Чтоб даже звук предательски не смог

Прорваться в мир в безвольно-слабом стоне.
Быть Человеком — это тоже долг,
Хоть не записан ни в одном законе.
24/Х-1983
***
Не раз уже полночь отчаянно
Мне холодом в душу дышала,
Но зори вставали нечаянно —
И утро опять наступало.
72
Я вновь на дне пропасти чёрной,
Безлюдной и неприветной.
Но жду: вдруг покажется снова
Туман розоватый рассветный.
22/ХІІ-83
***
Свершилось. Елейных пророчеств не надо,
Да здравствует правда, как ни тяжела.
Засыпало мёртвым дождём листопада
Надежду, что в сердце весной расцвела.
Былое... Какое нелепое слово...

И было ль оно?
А то, чего не было, мечется снова
В холодных дождинках за мутным огнём.
20/Х-83
***
Мне много надо,
ах, как много надо!
Чтоб жизнь неслась,
как струи водопада,
Чтоб никогда
сказать я не был волен,
Достигнув цели,
что собой доволен.
Нужны мне
бесконечные дороги,
Чтоб на привалах
сладко ныли ноги,
73
Необходимы
даже неудачи,
Чтоб было с чем сравнить —
нельзя иначе.
Мне много надо:
встречи и разлуки,
Чтобы всегда
с доверьем жали руки,
Улыбки добрые,
косые взгляды...
Вот только жалости — совсем не надо.
27/Х-83
***
Мещанских слов пустопорожний бег
Тоску и гнев в моём сознаньи будят:
Хоть, мол, трудом и создан человек,
Но труд его в конце концов погубит.
Гнильём быть чёрной пошлости плоду —

Ведь если я остался человеком,
То это лишь благодаря труду,
Что был моим учителем и лекарем.
И я, боясь насмешки заслужить,

Перед самим собою лицемеря,
«Не волк работа, в лес не убежит», —
Бросал цинично, сам себе не веря.
Но в час, когда несбыточной мечте

Рассудок мой отказывался верить,
74
Я исцеленье находил в труде,
И жалок был, когда не знал, что делать.
28/Х-1983
***
Занятия скучнее нет,
Чем вспоминать свои потери.
Что беспощадней: жизнь иль смерть?
Боюсь обоих в равней мере.
С 15 на 16/ХІ-83
Исповедь
Я человек, я не святой
И до мозга костей земной.
Бываю безмятежно глуп,
Бываю похотлив и скуп,
Бываю зол, жесток и пьян —
Не каждый знаю свой изъян.
Итак, совсем не идеал,
Но то, о чём я умолчал,
В чём не признаюсь и себе,
Чтоб шлось полегче по судьбе,
Чтоб хоть казаться почестней —
Ещё позорней и черней.
И если вспомнится опять,
Хочу кричать, хочу бежать,
Но не бегу. Не спится лишь.
Ведь от себя не убежишь.
А нахожу спасенье в ней,
Всё в той же памяти своей:
И я бывал в грязи, на дне,
Но люди помогали мне.
75
Они давали мне воды
Средь душной сухости вражды,
Порой бывала та вода
И чувством жгучего стыда,
После чего хотелось жить,
Чтоб стыд свой жизнью искупить.
И если я живу не зря —
То только им благодаря.
6/IV-82 — 22/XI-83
***
Господи, ну накажи меня, что ли,
Дай исцеление или добей,
Если впрямь я — подопытный кролик
Воли Твоей!
Расковыряй мои ткани и клетки,
Ток пропусти (или как там его).
Не забывай меня в запертой клетке
Мира сего!
С 15 на 16/IV-1997. Киев
***
Потухшим сном застыла ночь в окне,
Не обещая призрачного рая.
И в этой темноте и тишине
Я даже не схожу с ума — сползаю.
А за стеною спят жена и дочь,
Не зная, как стена эта опасна.
И только грозный и короткий дождь
Ведёт со мной беседу о напрасном.
Прозрачность струек выпита до дна,
И каждая звенит легко и гордо,
76
Что эта жизнь — одна
И ночь — одна,
Под лебединость каждого аккорда,
Под недоступность каждого луча,
Затерянного в твёрдой толще мрака.
И то ли умереть,
то ль закричать —
Стена непробиваема.
Однако...
С 25 на 26/V-1997. Киев
***
Под шорохи дождя,
Под капель канитель,
Под сумерки забытого пространства
Живой меридиан
Живую параллель
Нашёл и перенёс с завидной точностью.
Возникло существо,
А может — только крест,
Сплетение кривых воображаемых,
А может — Божество,
То самое «Азъ есмь».
А может, ничего и нет.
И жаль мне их.
А заодно себя,
Как и всех нас, слепых,
Закутанных в тряпьё воображения.
5/VII-1997. Киев
77
***
Оптимизм клокочет в груди:
Как бы жизнь ни язвила погано —
У меня ещё всё впереди.
Бесконечно.
Как Fafa Morgana.
5/Х-1998. Киев
***
Долги в узлы с обетами сплелись,
Им — не угнаться за победами.
Но Боже мой, уходит жизнь,
Которой в сущности и не было.
Прошло.
Прошло и поросло быльём.
Как будто бы и вспомнить нечего.
Но в сердце чувств былых трепещет сонм,
Всё так же продолжая жечь его.
Проходит день.
И два, и пять,
и сто,
А для чего — попробуй высмотри.
Я подружиться не посмел с Христом.
И ещё менее — с Антихристом.
Как ни артачься, как ни мельтешись —
Всё сводится к покупке мебели.
Но Боже мой, уже уходит жизнь,
Которой в сущности и не было.
Х-1998
78
***
Жаль, человеку не дано
Расправить в лёте крылья.
Но это относительно,
Хоть как ни отвратительно
Сознание бессилья.
Когда настанет срок лежать
Под гробовою крышкой,
Тогда и будем умирать.
А эти дни давай считать
Короткой передышкой.
Хоть и приходится дымить
В печи поленом мокрым,
Не в силах что-то изменить.
Пока живётся — будем жить,
А далее — посмотрим.
I-1999. Киев
***
Уповать на молитву
На крушащемся судне?
Пить вино, наконец?
Одинокий счастливчик —
Это так же абсурдно,
Как ходячий мертвец.
Но уныние факта
Не прими однобоко,
Не уверуйся в нём.
На ухабистом тракте
Проще быть одиноким
Одному, чем вдвоём.
79
***
Бегу.
Изнемогаю.
Жарко.
Не от зверей, не от людей,
Не в кручу и не от инфаркта,
Бегу от совести своей.
Бегу от пошлости, от боли,
От непонятности.
Бегу,
Юродствуя в шутовской роли.
Остановиться не могу.
Бегу...
***
Не дай мне, Боже, ни капли силы,
Не то я что-нибудь здесь разрушу.
Не дай мне, Боже, ни капли власти,
Не накажи меня за грехи,
Не то я выкопаю могилу
И уничтожу в ней свою душу.
Не одари меня полным счастьем —
Не то я брошу писать стихи.
Не дай Себя мне — я слишком зол, чтоб
Нести по жизни столь чистый образ,
Не дай мне веры — она угаснет,
Лишь только боль брызнет через край.
Привык я мерить судьбу наощупь
Несовершенным придатком мозга.
Несовершенство всегда опасно.
Не дай мне, Боже.
80
Не дай.
Не дай.
Извечный вопрос
Ни о чём не жалею,
Никого не кляну.
Может — жить не умею,
Раз смакую вину
Перед всеми, кто в счастье
Забывал обо мне.
(Лицемерю всё чаще,
И всё чаще — во сне.)
Слышу сотни ответов
На извечный вопрос,
А единого — нету,
Чтобы раз — и сбылось,
Чтобы хоть на мгновенье
Оживило мечты
Торжество удивленья
Наготе простоты.
Ну, а может, вопроса

Никакого и нет? —
В беге вёрст под колёса —
И вопрос, и ответ?
Может быть.
Я не знаю.
Никого не ищу,
Ничего не желаю,
Просто жизнью качу.
Только высказать мне бы
81
Сквозь неведомый страх
Привкус синего неба
На горячих губах.
***
Мнится ль радость, кричит ли беда —
Но на всём порастёт лебеда.
И покроется плесенью были —
Чем мы жили, кого мы любили —
Результаты большого труда
И крикливых речей ерунда —
Всё бурьяном густым зарастает.
Вот и я понимать начинаю,
Что уже ничего, никогда…
И уехал бы чёрт-те куда
По чьему-то весёлому следу.
Да куда ж я отсюда уеду?..
***
Ох, проклятый февраль, ох и лютый.
Сколько кошек, бомжей и собак
В ожиданьи последней минуты
Не расстанутся с жизнью никак.
И спокойствия льда не нарушит
И Податель спасательных благ
В безразличьем засыпанных душах,
В запорошенных снегом глазах.
14/II-1996. Киев
Робинзон
Люди были всегда
Чрезвычайно изобретательны
82
Во всём, что касается войн,
Пыток, убийств и других безобразий.
Но самое страшное,
Что люди могут придумать ближнему —
Одиночество.
Нет, не одиночество
Робинзона,
Вкалывающего в поте лица,
Хватающегося за жизнь зубами
И знающего,
Что если случится чудо
И на его костёр,
Словно ночной мотылёк,
Прилетит
Чей-то белый, как счастье, парус,
То это мотылёк унесёт его
В жизнь,
И Робинзон будет жить.
Как все.
Достойно ли, подло — не важно.
Страшно быть одному
Посреди тысяч людей,
Наедине с телевизором,
Газом,
Унитазом
И прочими достижениями цивилизации.
Страшно бросать каждый вечер
Работу и славных коллег,
Которым ты был необходим
Как коллега,
И восходить на костёр
Домашнего очага,
83
Что никогда, никого,
кроме тебя,
не согреет,
И знать,
Что чудес не бывает.
***
Одинокая боль молодого, здорового тела
Выливается в ночь
И до третьих не спит петухов.
А душа — что душа? —
Перемаялась, переболела,
Зашершавился струп
Там, где раньше сочилась любовь.
Я теряю себя, напиваясь всё чаще не в меру,
И давно уже сам,
Как столетнее дерево, груб.
Но надеюсь ещё
Отыскать свою вечную веру
В тихой вере, что спит
В уголках приоткрывшихся губ.
Долг
(Монолог у памятника)
Каждый год,
Чихая на указ,
Поминают павших самогоном.
Мне не быть уволенным в запас.
Я в своё молчание уволен.
Не виню покойного скопца,
Не хочу ни мести, ни расплаты,
84
Я свой долг исполнил до конца
И остался в семьдесят девятом.
Много лет
Все ночи напролёт,
На портрет мой глядя, плачет мамка.
Вспоминая тот проклятый год,
Не жалею.
Только маму жалко.
Я уже не вижу всё равно,
Как ко мне с «минутами молчанья»
Наезжают пресса и кино.
И не вижу вас, однополчане.
Да, оставя свой родной порог
И залив чужой напалмом дымным,
Мы так долго отдавали долг,
Что забыли, что должны родимым.
Глядя мне в гранитные глаза,
Не грустите,
Не сутульте плечи.
Я сказал бы, если б мог сказать:
«Хлопцы, хлопцы, мне ж намного легче,
Я не буду по ночам не спать,
Водкой память заливать не стану.
Мне уже не надо понимать,
Что я должен был Афганистану».
Звёзды
Человек — не груда металлолома.
Слишком рано умирать.
Гибнуть поздно.
Но куда ему деваться — такому:
Вместо глаз — пятиконечные звёзды.
85
А как правая звезда загоралась —
Мы страдали в вечных поисках денег.
А как левая звезда загоралась —
Жрали водку или лапали девок.
Этот бой…
И плен…
Сверканье кинжалов…
Кровь и боль. И тьма.
И всё это — даром?
Или это с неба звёзды упали
На лицо парнишки под Кандагаром?
Вправе ль были мы минутную слабость
Извинять с высокомерием, нет ли —
Мирным жителям всегда мирно спалось.
Просто вытащили парня из петли.
Кто-то скажет: малодушный, истерик.
Только жизнь своё берёт.
Пусть не сразу.
И днепровская волна гладит берег.
И живёт он на земле,
Звездоглазый.
***
Прости мне брат, что не в меня попала
Шальная пуля
В тот миг, когда моя рука ласкала
Твою…
вдову ли?
Прости её, ведь, может, и доныне
Ей непонятно,
Что сделала она, что сотворила,
Когда граната
86
Украла у кого-то вздох последний.
Не у тебя ли?
Мы многого в те годы не хотели —
Не понимали.
Мы многого…
Хотя при чём тут время?
Клокочет память,
Но ничего уже не переделать
И не поправить.
И воздух льётся в грудь.
И сердце любит.
И тишь такая.
Но так кричит во мне людская тупость,
Что я не знаю…
И эту тишину не перетерпишь.
Невыносимо.
Ведь мёртвые нам всё своею смертью
Уже простили.
***
Как будто брат на брата,
Глаза разъяв пустые,
Сошлись на смерть две правды,
И обе — сволочные.
А люди им камлали
И приносили в жертву
Друг друга, враг врага и —
По большей части — третьих.
А третьи просто жили —
И просто умирали.
Пощады не просили
Затем, что правду знали.
87
И, стоя на коленях,
Парили в небе скрытно,
Поскольку знали цену
Тем правдам ненасытным.
«Афганские» мотивы
Минута молчания
Зелёное знамя ислама махрового,
От крови багрового…
Там, знойной пустыни песком укрытые,
Спят парни убитые.
А имя летит в оцинкованном ящике.
Девчата, поплачьте-ка,
Свой радужный смех на минуту оставьте-ка
С живым пока мальчиком.
Там снова расстреливают чью-то молодость.
Под честную сволочность
Придётся ль кому-то за это ответ давать?
Ведь не Магомет виноват…
Вы слышите выстрелы?
Падают новые,
От смерти соловые,
В бессмертье врезаясь безусыми душами.
Молчите.
И слушайте.
***
Человек на родной земле.
Только чёрен лицом и худ.
Шины шаркают по шоссе —
Как на крыльях домой несут.
88
За спиною — смерти друзей,
Ладно, тихо! — зачем вспоминать?
Только вены вздулись на шее.
Две медальки над сердцем звенят.
Не выхватывается из груди
Нежных звуков неслышный хор.
Память сзади — глаза впереди.
Руки пахнут землёй.
Сапёр.
Чем сухие глаза полны?
Человек вернулся домой.
Человек вернулся с войны.
Человек вернулся живой…
***
Я живу в этом мире
Где-то рядом с тобою.
Но ведь и я — мир,
И ты тоже целый мир.
Я хочу, чтоб ты видел
Мой мир своими глазами.
***
Необычайных людей не бывает,
Враки, что где-то там
Кто-то не так, «как все», воспринимает
Чувством неведомым. —
Нет одинаковых.
Смертны все, бренны,
К глупостям склонны, но —
Каждый по-своему обыкновенен.
Каждый — по-своему.
89
***
Возьмите мою душу, вы,
Хоть ангелы, хоть черти —
Но хоть куда-то деться бы
Из этой круговерти,
Но хоть куда-то деться бы,
Хоть в вакуум, хоть в пламя,
Но хоть куда-то деться бы
Из этого бедлама.
А лучше — чтоб в мгновение,
Хоть в кару,
Хоть в награду —
Одно исчезновение.
Мне вечности не надо.
С 3 на 4/VI-1999. Киев
***
А закат
Кровав, кровав, кровав.
Я живу.
А ты, а ты, а ты?
Дребезжат
Слова, слова, слова,
Что взамен
Мечты, мечты, мечты.
И скулит
Душа, душа, душа,
В ней твои
Глаза, глаза, глаза.
Жизнь бежит,
90
Но как-то неспеша,
И течёт
Слеза, слеза, слеза...
Сонет
У меня за осипшей душою,
Может быть, с два десятка стихов,
За которые был бы готов
Даже с Богом поспорить, не скрою.
Пусть наследие и небольшое,

Но не жаль мне растраченных слов
Потому, что за каждым — любовь,
Даже если которое — злое.
Недалёк мой последний порог.

Не за той ли захлопнутой дверью,
До которой бегу со всех ног,
Пусть одышкой, не метрами мерят,

Веря в слово, которое — Бог,
Ни в какие знаменья не веря.
IX/1998- Киев
***
То ли вой метели,
То ли что ещё...
Как же мы хотели
Верить горячо.
Чернота ночная
Просится в окно.
91
Зря.
Она не знает,
Что и здесь темно.
Тюль висит на окнах,
Будто белый флаг.
Нам не будет плохо,
Будет нам никак.
16/I-2000. Киев
***
Уже всё у меня
и высказано,
и выжито.
Уже всё из меня
и высосано,
и выжато.
И сжимает всё туже грудину уверенность пошлая:
Впереди — пустота,
Позади — незавидное прошлое.
VI-2000. Киев
***
Пророков в своём отечестве,
Конечно же, не бывает —
Библейская старая истина,
И спорить с ней — просто грех.
В своей же семье — тем более —
Есть только удовлетворители
Финансовых, сексуальных
И прочих насущных нужд.
Питаться хочется правильно,
Здорово и в меру сытно,
92
Работать надо физически
И умственно,
и вообще
Во всём быть в форме желательно,
Не слишком грешить, и истово
Молиться доброму Господу,
Нарисованному на доске.
Тогда-то мы будем праведны,
Богаты духовно-вещественно,
И это довольно существенно
При нашем житье-бытье.
Но есть тут одна загвоздочка —
Мы всё же не нарисованы,
И тело живёт-трепещется,
А в нём, как назло, — душа.
***
Что ль завыть на луну?
Так какая же утром луна?
Небо облачено в облака,
Сыплет мелкими хлопьями снега.
Не хватает чего-то.
Может, маленькой ручки в руке?
Любопытных глазёнок?
Наверно.
Не знаю.
Вот и чистое чудо небес,
Перемешиваясь со святой землёй,
Превращается в серую грязь
Мокрой памяти...
30/I-2001. Городня
93
***
Я деградирую как личность,
Перестаю писать стихи,
И жизни мизерной привычность
Усугубит мои грехи.
И в этом аутосадизме
Есть нечто большее, чем спесь.
Тихонько дотяну до тризны.
Однако же пока я есть,
И вынужден о чём-то думать,
И что-то делать осуждён,
И должен спать под ту безумность,
Где каждый сон похож на стон.
XI-2001. Городня
***
Мысли, мысли.
Если бы о разном,
Так ведь нет —
Как стая жирных крыс:
Смерть, она, конечно, безобразна,
Но не безобразнее, чем жизнь.
***
Опыт предательства верных людей.
Опыт разбрасывания камней.
Счастье плеваться в того, кто слабей,
И осознанья, что мы — ей-же-ей! —
Не с головой, лишь по уши в дерьме,
Не на коне, но пока не в тюрьме,
94
Как в чешуе, в равнодушья броне
И от всего, чем живёшь, — в стороне.
***
Живёшь, пока живётся,
И сдохнешь — не беда.
Подобием колодца,
Где высохла вода,
Открыв пустую душу
Навстречу небесам,
Которые досушат,
Что сохранилось там,
Без смысла и надежды
Безропотно живёшь.
И сомкнутые вежды
Уже не ищут дождь.
***
Природа, обласкав своим крылом,
Мне подарила ощущенье Бога,
Не зная, что получится в итоге,
Но всё-таки погладила крылом.
И как-то так, играя торжеством,

Она меня карала слишком строго,
Не допуская к своему порогу,
Хоть я уже почти стоял на нём.
95
***
Ой течёт река,
Не видать конца,
Не видать конца
И начала ей.
На одном берегу
Горы каменные,
По ту сторону —
Степь широкая.
На степном берегу
Лето красное,
А на каменном —
Стужа лютая.
Так и мается,
Бесталанная,
Между жаром да
Между холодом.
И устала течь —
А не высохнет,
Не покроется
Льдом бесчувственным.
Ой сестра моя,
Ой душа моя
Замутнённая,
Неразумная...
***
Сгореть ли мне в огне?
Или порвать одежду
И двинуть по хлеба?
Или скрипеть пером?
96
Всегда дарило мне
Тревогу и надежду
Открытие себя —
Не сундука с добром.
Да выяснилось то —
И возражать не смею —
Что открывать себя
Нелепо и смешно,
Что самость есть ничто
И что сундук важнее,
И высшая судьба —
Скорее пасть на дно.
На дно — не просто дно,
А чтобы золотое —
И злата чистота
Отчистит от всего.
Да мне не суждено —
Ни крыльев за спиною,
Ни денег, ни хвоста.
Я — только и всего.
***
Я люблю.
Не кого-то — что-то.
Я люблю.
Я просто люблю.
Листопада жёлтую проседь
И весенний привет февралю.
Я люблю всех женщин, которых
Я имел,
Любя ль,
97
Не любя ль.
Всё сгорело в былом, как порох.
Как и жизнь.
И теперь мне жаль.
Пусть судьба рассыпает звенья.
Всё, что помню и чем живу,
Независимо от везенья
С благодарностью назову.
VII-2002. Городня
***
Как всё прошло, так всё пройдёт,
А сожаленья в сердце нету,
Что жизнь вот-вот перелистнёт
Последнюю страничку лета.
Всему свой срок и свой предел.
Я жизнь прожил неосторожно,
Быть старым вовсе не хотел
И думал — это невозможно.
Живым легко не принимать
Ни трудностей, ни лихолетья,
Чужую боль не понимать
И свято веровать в бессмертье.
8/VII-2003. Городня
***
Жизнь моя не позади, нет, она пока ещё
Рядом, средь разбросанных юностью камней.
Правда, не такое и часто не ко мне.
И немножко весело, и слегка печально —
Будто кем-то вежливо выставлен за дверь.
Если бы потери все были возвращаемы —
98
Не было бы смысла во множестве потерь.
То, что было — прожито.
Проживём, что выпадет.
Каждый по надежде и...
в общем, по труду.
Чёрт попортит кровушки.
Бог спасёт от гриппа. Да
Выпьем по шампанскому хоть бы раз в году.
С 17 на 18/ІІІ-1993. Киев
***
Не сожалею ни о чём...
Как это, в сущности, фальшиво.
Такая розовая ширма
Перед сереющим окном:
«Не сожалею ни о чём».
Но я и вправду не жалею,
А только изредка болею,
Пронзясь реликтовым лучом.
Мне просто некогда жалеть.
Жизнь коротка, а я не вечен.
К тому же юный человечек
Не даст до срока захиреть.
Но как же хочется порой,
Отбросив к чёрту передряги,
Отдать тоску свою бумаге,
Такой покорной и живой.
И кормится усталый дух
Мечтой о чём-то нереальном.
А жизнь, увы, материальна,
Как туфли выцветших старух.
3/III-1992. Киев
99
***
Эта кухня — мой мир и обман,
Будто всё образуется, но
Я живу, как в углу таракан.
Быть весомей не всем суждено.
А под танками страсти скрипят,
Взглядом снятые с потолка,
Их холодные чувства кропят,
Невостребованные пока.
Оседает на мысли пыль,
Я пишу на ней письмена.
Счастья ли пожелать, беды ль —
Ничего.
Только пыль одна.
В тёмном шёпоте исповеди,
Так, что сразу и не разберёшь,
Прорастает из памяти
Моих подвигов скромная ложь.
Раздвигая поступков хлам,
От движенья моей руки
Расползаются по углам
Сочинённые мной грехи.
Будто нету меня,
но кого
От кого так банально тошнит?
Чей тоскливый дворняжий вой
В неподвижном быте висит?
Хоть потрогай его нутром,
Хоть на гвоздик за хвост повесь.
100
И—
тяжёлая скука в том,
Что я всё-таки был и есть.
10-20/IV-1995. Киев
***
А может, мы и впрямь играем роли
Отелло, Сирано и Казанов,
Которые дают нам режиссёры
Из параллельных нашему миров?
Роль Вертера исполнил я неплохо.
С де Бержераком справился вполне,
А постарев, участвую в массовках
От шумного успеха в стороне.
И восстают из памяти туманно
Воспоминанья жалкие о том
Что даже пародировал Гуана
Когда-то на капустнике одном.
3/Х-1994. Киев
***
У каждого свои заботы,
Своя связующая нить
С окрестным миром:
дрязги,
счёты,
Кому-то надо на работу,
Кому-то — замуж выходить.
Когда бы мне свои печали
Раздать другим, судьбу кляня,
Угасла б жизнь —
Заводы стали,
101
Смеяться б люди перестали...
Но к счастью — им не до меня.
***
О.Б.
Катись, катись, моя звезда,
Ко всем чертям из поднебесья
В сухие, в трещинах, глаза,
Чей взгляд бессмыслен, пуст, но весел,
В сердца несбывшихся невест,
Глотнувших яду в колыбели,
В то серый дом,
И в тот подъезд,
Где мы проститься не сумели...
Уютный, тёплый дом, а в нём —
Страсть и позор измятых коек.
А на ветру горит огнём

Никем не сорванный шиповник.
XI-1990
Душа и тело
Застонать и внезапно проснуться,
И подушки губами коснуться,
Будто это и не подушка
Вовсе —
Это кожа Царевны-лягушки
Просит
Любви…
III-1989. Городня
102
Объяснительная
Будучи в нетрезвом состояньи,
В городе я ночью заблудил.
Не имея силы для держанья,
Я упал и голову разбил.
Я очнулся по утру от боли

В голове и раненой руке
(Я её порезал об осколки
Пива, что лежало в пиджаке).
Я не мог явиться на работу

Со своей разбитой головой.
У меня была одна забота:
Как добраться заживо домой.
Но сейчас я глубоко раскаян,

Заявляю твёрдо вам, что впредь,
Хоть в каком бы не был состояньи,
Обещаю под ноги смотреть.
18.I.1981. Адлер
103
Разве выразить словом,
как стонет душа?..
***
Противно думать
И дышать противно.
Снаружи, изнутри — со всех сторон
Несёт такою затхлостью и гнилью,
Где рай лишь для шакалов и ворон.
Страна с тысячелетнею культурой,
Земля трудяг, героев, мудрецов
Ждёт подаяния дебильной дурой
И славит душегубов и лжецов.
Оплакивать ли мне родную землю?
Оплёвывать ли всё, храня покой?
Я родину такую не приемлю,
Но не имею никакой другой.
С 4 на 5/VIII-1996. Киев
***
Возвращается серость.
Умыкается совесть.
Отупляется память
Звоном фонфар.
Обновляется мерзость,
Словоблудие то есть,
И подачки глотает
Ручной минотавр.
А по плесени улицы,
По надеждам загаженным,
Что лихие спасители
Уберечь не смогли,
Без особого умысла
Бродят нищие граждане,
105
Одичавшие жители
Богатейшей земли...
Україно моя!
Україно моя, моя стомлена нене,
Чим розрадить тебе, як тобі помогти!
Не лишилось ні слів, ні можливостей в мене,
Все розтринькав на пошук чудесних світів.
І то ж треба було — десь думками блукати,
Забуваючи рідне змарніле лице,
Щоб нарешті уздріти, як стомлена мати
Усміхнеться лише та й пробачить усе.
Україно моя, моя хвойдо кохана,
Я під ноги життя тобі кидав, а ти
Усміхалася зверхньо, — і переступала,
Як непотріб, мовляв, заважаєш і ти.
Так, в моєму житті ти не мала потреби —
Було безліч гарніших, спритніших, ніж я.
Скільки їх притьмома позрікалося тебе,
Подивися ж під ноги, триклята моя!
Україно моя, моя вірна дружино,
Нам з тобою радіти і лаятись вік.
Та хіба ж одне одного з нас хто покине
Через злі балачки наших сварок дурних?
Та хіба ж я зумів би без тебе прожити,
Хоч які б небокраї відкрились мені?
Врешті, все це слова,
Небокраї закриті,
А відкриті лиш очі, наївні й сумні.
Україно моя, моя доню маленька,
Ти живеш і радієш тому, що жива.
106
Занедужаю я — ти підійдеш тихенько
І притиснеш долоньку малу до чола.
І хвороба тікає, й тривоги міліють,
І усе наносне маячіння зника,
Й звідкілясь виринає слабенька надія,
Щоб не бути порожнім прийдешнім вікам.
Та отак і живу.
Як умію.
Чи й гірше.
Підживлю землю потом — а мо проросте.
І пишу кострубаті, як доленька, вірші,
Й сподіваюсь, що ти мені вибачиш те.
Патріотів без мене ти маєш доволі,
Православнішіх, більш красномовних, ніж я,
Україно моя, моя совість і доля,
Берегиня, любов і гіркота моя...
21/VI-1995. Київ
***
Здесь ничего произойти не может,
Здесь никогда не будет перемен.
Тупой народ с ободранною кожей
Сопит и терпит, немощен и нем.
Былых обид никчемные заплаты
Всем тычет в нос, как культи, инвалид.
Среди бессильных ищет виноватых,
А перед власть имущими молчит.
Цветные сны обсасывает смачно,
Давно смирясь с безвременным постом,
И перед каждым, кинувшим подачку,
Не преминёт, как пёс, вильнуть хвостом.
И сам я тоже...
107
Да, и сам я тоже
Бессилен в лабиринте серых стен.
Здесь ничего произойти не может.
Здесь никогда не будет перемен.
9/II-1998. Киев
***
Вы знаете, как душит нищета,
Когда и с голоду не умираешь,
И не живёшь, а вечно пролетаешь,
Уже и не желая ни черта?
И вечно ждёшь — вот-вот наступит срок...
А он не наступает,
Тоже вечно.
А цепь долгов уходит в бесконечность,
Лишь ловишь глаз родных немой упрёк.
Конечно же, богаты люди тем,
Что есть в душе, не только за душою,
Но тело это чёрное, большое —
Вместилище души.
И ей совсем
Не безразлично, что с ним происходит,
И коль сама в нём держится едва,
Способна ль на высокие слова
И мысли о народе и свободе?
Послушайте того, кто невысок,
Чей вольный дух, смердя через заплаты,
Достоин только посылать проклятья
Той бедности, которая — порок.
Умеет лишь пресыщенный эстет,
Комфортно исстрадавшийся по муке,
108
Витийствовать беззлобно, по науке
О бедности, в которой горя нет.
С 7 на 8/IX-1998. Киев
Куда падают звёзды

Мы становимся всё конкретней,
Ухватясь за материализм.
И растут в интернатах дети —
Перестала быть чудом жизнь.
Твердолобые роботы-книжники
Через трубы на небо глядят,
Вот и сыплются с неба булыжники,
А не звёзды, как век назад.
Всё все знают, до кварков крохотных,
Ну, а скажешь чего непутём —
Поправляют:
Не маг, а фокусник,
Не мадонна, а баба с дитём.
Homo Sapiens’ы, не люди.
Забывать начинаю и я,
Что умение верить в чудо
Отличает людей от зверья.
И меня как-то мало радует
Всё, что мы так учёно ждём.
Так что всё-таки звёзды падают,
И мне кажется — в сердце моё.
С 6 на 7/ХІІ-1987
***
Время — слишком лукавый лекарь.
И костёр его не поблек.
109
Нас не будет в тридцатом веке,
Просто будет тридцатый век.
Не во имя спасенья, ибо
Нам безвестны пределы мрака,
Только ради простого «спасибо»
(Спаси, Бог, от тоски и рака),
Не из жалости к той старухе,
Что сидит на углу, дрожа,
Не Всевышнему в глаз и в ухо —
Просто, совестью дорожа.
Пока мечется наша Мекка,
Подадим ей малую малость,
Бога ради или человека —
Чтобы что-то в душе осталось.
Что назавтра, корчась от скуки,
Размышляя о связях вселенной,
Ощущаться чуть меньшей сукой
В золотой цепи поколений.
21/VIII-1993. Киев
***
Проходит день,
Проходит век,
Идёт к концу тысячелетье.
Угас Шумер,
Растаял снег,
И новые родятся дети.
Зачем?
Ведь где-то смысл укрыт.
Но это пониманья выше.
Так клетка, видимо, вопит
110
Во мне.
А я её не слышу.
С 17 на18/VIII-1996. Киев
***
У меня было доброе детство,
Да и юность была неплоха.
И — весёленькое наследство —
Невостребованность стиха.
Нищий, чуть не слоняюсь по миру,
Сдуру пьянствую иногда.
Не прощай меня, моя родина,
Как и я тебя — никогда.
Крах
Гордился Вами каждый четвертной,
Истраченный на бронзы и граниты.
А Вы теперь забыты.
И забиты
На площади промозглой и пустой.
Цветов молодожёны не несут.
И под защитой зыбкого забора
Вы сжались, ожидая приговора,
Что Вам выносит масс недолгий суд.
Рассыпался, как тлен, СССР,
Истоптана зелёная лужайка —
Все краской норовят.
А мне Вас жалко...
1995. Киев
111
***
На рекламных панно — красавицы,
У которых не наши задницы.
Ну а нашего — ни хрена.
Нам не надо б смеяться над верою,
Ни в Христа, ни в сивого мерина,
Вся беда — в дефиците вер.
Вот совсем почти по Есенину:
Стыдно мне, что я веровал в Ленина,
Горько мне, что не верю теперь...
15-16/XII-1996. Киев
***
Мы эмигранты в собственной стране.
Непониманье, ностальгия.
Вчера, казалось, были на коне,
Теперь — ненужные, чужие
Средь пабов, шопов бродим, как в лесу,
Зимой метелистой и лютой.
Не только потому, что нету сумм —
Души изъятую валюту
Мы сберегли оттуда, где росли,
Мечтали, жили, утверждались.
Тот мир чужие ветры унесли.
А мы остались.
***
Слишком много потеряно.
Слишком часто темно.
Нет ни денег, ни времени.
Всё предсказано.
112
Но —
Ничего, что оплавлены
Веки грёз.
Посмотри:
Мир зарделся от пламени
Меднокожей зари.
Значит, всё перемелется,
Значит, будет мука,
Значит, чудо надеется
На своих могикан.
26/V-1997. Киев
***
Эх, Истина,
Мы все к твоей арбе
Привязаны,
Кто веером, кто цугом.
Мы временем подарены тебе, —
Ты совершенно зря нам смотришь в зубы —
Кто — взмыленным от пены жеребцом,
Кто — мерином откормленно-лояльным.
А по плечам нагайка цоп да цоп! —
И пыльный путь за нами окровавлен.
Один падёт борцом,
Другой рабом,
Уверившись, что даже солнце в пятнах.
Мы Истину влачим своим горбом.

Не потому ль так много душ горбатых?
22/Х-1990. Киев
113
***
Гибнуть от вина или без вина.
Сохнуть от вины или без вины.
Видеть с высоты своего окна:
Лужи до краёв облаков полны.
Жёлтая трава, жёлтые цветы.
Осени моей тусклые цвета
Холодно скользят в вихрях суеты,
Не касаясь глаз.
Серая плита
Отстучавших дней давит неспеша
Серостью глухой вечного дождя.
За пустой душой снова ни гроша,
Выпила всю кровь мыслей чехарда.
А на мостовой брошенно шуршит
На чужой сеанс порванный билет.
Холодно шагам.
Памяти бронхит.
Прошлое болит.
Будущего — нет.
23/Х-1993. Киев
***
Не важно: век подарен мне
Иль я
Ему,
Важнее, что получится в итоге.
Ворвётся ли со знаменем Илья
В грому
В болото наше, проклятое Богом?
Размечется ль до вечности
Пока
114
Живём,
Пусть даже и ценою нашей боли,
Забытая на вешалке
Тоска
Времён,
Как памятью, изъеденная молью?
Огонь, вода и прочее
Дерьмо
В горсти,
Им свято пусто место — это свалка.
Что подарил я дочери?
Кого
Спросить?
Грядущий век?
Ведь их, безвинных, жалко.
Ведь это им таскать судно
Из-под
Того,
Что впопыхах назвали мы эпохой.
Кого нам вырастить дано?
Господ?
Рабов?
Стервятников, грызущихся за крохи?
Что будет с нашим будущим?
Вопрос,
Как рак.
И опий не поможет без ланцета.
Тревожишься, волнуешься?
Дорос,
Дурак?
И никуда не деться от ответа.
С 27 на 28/IX-1996. Киев
115
***
Сколько помню себя, я всегда был казним
За грехи и за шалости.
И подарки судьба раздавала другим,
Ну, а мне — что останется.
Я привык никогда ничего не просить,
И причина не в гордости,
Просто долю такую досталось носить,
С чем бессмысленно спор вести.
… А в несчастной Чечне кто-то стонет сейчас
И решает вопрос, поди:
Слушать совести голос или приказ.
Я прошу Тебя, Господи,
Раз уж так получилось, что к жизни притёрлась
Судьба-бесприданница —
Раздели между ними прощенье своё,
Ну, а мне — что останется.
15/I-1995. Киев
***
Мечталось и снилось, да вот — не сбылось.
Растёт Эверест деклараций и хартий,
А Родина, как обескровленный лось,
Которого рвёт на куски стая партий.
И свора шакалов дождаться не может
Мослов, что грызть волки не станут,
Быть может.
***
Мне — что «товарищи», что «господа».
Слово — лишь звук, не более,
116
Лишь бы свободно дышать всегда,
Всласть и по доброй воле,
Чтоб на пути, которым бежим,
Длинном или недлинном,
Только товарищем быть — другим,
Только себе — господином.
28/VI-1998. Киев
***
Спекулируя прошлым своим,
Изуродовав святость вконец,
Нам отцы оставляют дым
От истлевших своих сердец.
Как в нём много крылатых слов
И весомых, правильных фраз,
Как в нём много цветастых снов,
Только как же там мало нас...
Скучная поэма
Всегда, за всё приходится платить,
Господь же часто путает, похоже,
А может, и не хочет отличить —
Где покупатель,
Где простой прохожий.
Ему, бедняге, тоже недосуг.
Попробуй сладить с нашим странным миром,
Где вечная толпа рабов и слуг
То льстит,
То мстит поверженным кумирам.
117
Одной и той же гильотины нож,
От тёплой крови захмелев не в меру,
Бил по затылкам (каждый так похож)
Монархов и революционеров.
В веках таких примеров — пруд пруди.
Перечислять?
Так мрачновата тема.
Сведёт с ума и всё порвёт в груди
И страшная,
И скучная поэма.
Мир бесконечен, потому несыт.

Сгорают судьбы.
Под ногами тлен их.
Скажите, вас не душит горький стыд —
За убивавших
И за убиенных?
Премудрость книг,
Безумье площадей
С готовностью пустить кишки друг другу.
Борьба идей,
Поправ живых людей,
Волочит мир по замкнутому кругу.
6/IX-1997. Киев
***
Только Бог изобрёл свет —
И от Бога упала тень.
От улыбок публичных Свет
Распустился сосновый пень.
Разливанное море лжи —
Сорок дней и ночей потоп.
118
В гастрономе говяжий жир.
Все трамваи идут в депо.
***
Эх, как мы научились убивать!
Молчаньем
И руками убиенных,
Петлёй надежд и чаяний презренных,
Вручением совсем не тех наград…
И до сих пор накладываем грим
На их ланиты наших вкусов общих
И посвящаем памяти усопших
Уже давно ненужное живым.
Такая память.
Ох ты, как мы их!
В гробах — и то достали, как отребье.
А может — лучше посадить деревья

И посвятить их памяти живых?
Некролог
Эх, как мы всенародно обнищали,
Души бы хоть крупицу наскрести.
Ушёл поэт в задухе и печали,
Не услыхав последнего «прости».
Ваганьково усыпано, как свалка,
Кровоточащим сонмищем имён,
И их державе искренне не жалко.
119
Значима только смета похорон.
Что жизнь, что смерть —
два лика бабы вздорной,
Богини осовелого «совка»:
Кричи и плачь,
Авось твой труд в уборной
Потомки не оценят свысока.
VII-1997. Киев
Оптимистическая депрессия
Погружаюсь помалу в память,
Где, как торф, залегли мечты.
Нету мудрости — есть усталость
От шагов, что не сделал ты.
И назад уже не вернуться,
Можно только завыть в тоске
И нечаянно захлебнуться
В неотысканном роднике.
Он, хрустальный, не замутится,
Растворяя в себе меня,
И к Великой Реке помчится,
Всех последующих маня.
И, фильтруя сквозь толщу будней
Неповторности торжество,
Непременно меня забудет,
Как и не было ничего.
С 4 на 5/Х-1998. Киев
120
***
Чей-то взгляд утонул в белом омуте туч,
И мы чувствуем это незримое око.
И рассеянный,
даже растерянный,
луч
Отрешённо скользит мимо никнущих окон.
Что-то очень утробное липнет на них.
Без сомнения — Божье.
Если Бога тошнит от избытка святых,
Значит, что-то не то.
С Богом или святыми.
7/V-1994. Киев
***
Наивные старые фильмы
Давно отошедших лет.
В них всё скурпулёзно, чинно.
Сверхгромкая радость побед.
Улыбок сверхбелые зубы.
Сюжеты до скуки просты:
«Не наши» предельно глупы,
А «наши» кристально чисты.
И всё как-то слишком игриво,
И правильно, но всё равно
Неправдоподобно красиво
И неуклюже смешно.
121
Сегодня снимают иначе,
С размахом, есть пища уму...
А мама смотрит и плачет,

И я не пойму — почему.
3/ХІІ-1987
Сплошное безобразие
Безобразно, когда живущие
Испускают мертвящий запах,
Когда дети растут в приютах
При живых матерях и папах.
Безобразно, нажравшись водки,
Выть, глазами вращая люто.
Безобразно, когда девчонки
Продают себя за валюту.
Безобразно платить за это,
Хоть святошество и не краше.
Безобразно зваться поэтом,
Воспевая всё, что ни скажут.
Безобразна любая мелочь,
Что хоть атом в природе губит.
Безобразна каждая сволочь,
Что три шкуры с ближнего лупит.
Безобразно, что нас рождает,
Называть греховным и грязным.
Если я говорю неправду —
То мои стихи безобразны.
Но,
Что естественно, то не безобразно?
Извините, товарищ классик.
122
Что естественно —
то прекрасно!
И да здравствует жизни праздник!
18/І-1988
***
Голубь мира голубой, в клюве веточка,
Аппетитно-расписной, как конфеточка.
Но к чему же нам плакатные голуби,
Если всё черным-черно от Чернобыля,
Если правда мирно спит с кривотолками,
Как партийный секретарь с комсомолками?
В Фонде Мира наших рваных рублей — мешки.
И туда плывут народные денежки,
Ну, а многомиллионный народище
Не отыщет нужных средств для Народичей.
А рубли лежат себе расфасованно.
Ими кормят голубей нарисованных.
17/VII-1990
Бог
Художник, велики твои усилия,
Но как бы ты палитру ни насиловал —
Ей далеко до семицветной радуги
И ещё далее до флоры-фауны.
Как ни светлы мадонны очи ясные,
А только у живых они прекраснее,
Как ни кошмарен ад — у Босха1 даже,
А только жизнь неизмеримо гаже.
1 Иероним Босх — нидерландский художник. Босха

называют не иначе как Почётным профессором кошмаров.
123
Мне света шлёт очередной рассвет струю,
Который проклинаю и преветствую,
И умираю, и рождаюсь заново,
Глотая сердцем вечной жизни зарево,
И Бога вижу в чуде неискусственном,
И Бога в этом жалком чувстве чувствую.
С 18 на 19/ІІІ-1995. Киев
***
Если я во имя Спасения
Не хочу меч достать из ножен,
(Я не первый
И не последний я) —
Чем, Ты, Господи, мне поможешь?
И меча у меня — только звук один.
И не нужен он — лезу из кожи —
Не хочу ненавидеть, Господи.
И Ты, Господи, мне поможешь?
Я в закон возвёл это правило,
Лишь Тебе внимая, мой Боже.
Если меч есть творение дьявола,
Чем, Ты, Господи, мне поможешь?
Хоть во Имя извечной Истины,
Что в Твоей нераскрытой Тайне —
Я молю Тебя о немыслимом:
Помоги мне —
Не помогай мне!
30/VI-1995. Киев
124
***
Е.М.
Словно запах дешёвых духов —
Навaждения странная мерзость:
И твоя обезьянья любовь,
И моя лебединая верность.
И не знал бы тебя никогда,
Только в дых ударяет расплата:
Наша доченька — вот ведь беда —
Не пойму, в чём она виновата.
С 12 на 13/XI-2001. Городня
Встреча
Не так давно, собачью жизнь кляня,
А с нею — малых и великих разом,
Я проходил у Вечного огня,
Который не горел. Проблемы с газом.
Вот, не до нас властям, и не до них.
Вдруг чья-то тень меня остановила,
Как будто ветер саданул под дых.
Остановился, глядя на могилу,
И слышу — голос, будто ветра вой,
Что канителит мрак сырой по кругу:
«Ану, внучок, минуточку постой,» —
Я задеревенел от перепуга, —
«Да ты не бойсь, послушай — и иди.
Тут надо б прояснить одну деталю,
А психовать, голуба, погоди.
Нам от того огня теплей едва ли.
Я так, внучок, скажу тебе о том,
Не в этом газе памяти помеха,
Мы всё ж таки погибли не за то,
125
Чтоб правнуки синели в колыбельках.
Да и однополчане, кто живой,
И им в нетопленом дому — не очень,
Глядят на этот вечный наш огонь
И кутают в тряпьё святые мощи.
В земле — наш прах. А души — в небесах,
Их не минёт Господь Своей заботы.
А память — не в огне и не в камнях.
Живых не забывайте ради мёртвых.
И, чтоб не греть холодный прах могил,
То (по-секрету, смерть не станет краше)
Я сам сегодня краник перекрыл.
Не от себя — по порученью наших.
Вам газ нужнее. Вы — живой народ.
Начто нам жертвы? Смерть того не стоит.
Ну, ладно, мне пора, труба зовёт —
Уже пол-века не даёт покоя...»
И снова — только ветер и туман.

А может, всё мне только показалось,
Хоть вроде бы здоров.
Да и не пьян.
А с вами как — такого не случалось?
13-16-17/ХІІ-1996
***
Я убегаю от тебя,
От перебранки и скандала.
Я убегаю от себя.
Ну, а куда — и дела мало.
Да только некуда бежать.
126
Мне нету места.
В землю разве.
А там, в земле — совсем не ад.
Мельканье лиц прохожих разных,
Такой же свет, такой же гвалт,
Что наверху, и так же пахнет.
Истерику же закатить
Я сам могу,
Да так, что ахнут.
Лишь там, в земле, я отдохну,
Уйму и бешенство, и совесть,
И наконец-то успокоюсь.
И никого не прокляну.
Всё это гадко и старо.
Пройдёт дня два.
Я снова струшу.
И снова понесу в метро
Давно загубленную душу.
***
Не унимается боль моя, грусть моя,
Употребляется гордая Русь моя
И подкупается дымкою розовой.
Господи, Боже мой,
Господи Боже мой!
Не назовут меня больше по имени,
Словно телёнка, лишённого вымени,
Отъединив от корней безобразием
Чуждого яркого всякого-разного.
7/II-1999. Киев
127
***
Пусть это пошлость — жёлтые цветы
И всё, что с ними связано,
Но сердце моё до сих пор сжимается,
Всё в жёлтой пене мимоз
Более чем двадцатилетней давности.
***
Как странно —
Всё у нас с тобой наоборот:
Тень — дочка света,
Ты же — дочка тени,
Хотя вся — свет
И излучаешь свет,
Меня же от тебя всё больше,
Как будто это ты меня на свет пустила.
И горько мне.
И сладко мне, что ты на свете есть.
С 15 на 16/XI-2001. Городня
Pecum vulgum
Дружище, посмотри на сына,
И на себя хоть краем глянь-ка:
Мы — быдло,
Серая скотина,
Достойная кнута и пряника.
Тебя хоть миг давила гордость
(Не на соседа глядя — жаба)?
А с млеком впитанная подлость
На части разорвать могла бы?
Меня вот рвёт
128
(Какой я честный!)
И давит
(Ах какой я славный!)
И горлом кровь идёт, как песня,
И — язвы на душе, как слава.
Скотина.
Серая скотина.
Когда же мы воспрянем духом?
Когда поймём, как это стыдно, —
Когда земля нам станет пухом?
***
Голубеет тёплый небосвод,
Улыбнулось солнышко весеннее.
Что же ты глядишь на горизонт,
Ухватясь за даль, как за спасение?
Не спасут заморские края
Ни от бедности, ни от отчаянья.
Можем только мы и только я
Уберечь себя от вымирания.
Утекут сквозь пальцы, как вода,
Все чужие милостыни-милости,
А надежда явится тогда,
Когда лично хлеб на поле вырастишь.
Хнычешь, изнывая от тоски,
От бессилия и от неверия.
Только в небо тянутся ростки,
Что переживут тебя, наверное.
Это значит — так тому и быть,
Никогда не станет вечным бренное.
Вечна лишь преемственности нить,
129
Вдоль которой движется вселенная.
Деревня
Повалились гнилые заборы.
Бродят псов бесприютные своры.
И не слышно ни смеха, ни песен,
Только ветер в трубе воет бесом.
Запустение, злыдни, разруха.
Нет детей.
Старики да старухи.
Досыхают кусты и деревья.
Вот и всё.
Вымирает деревня.
А ведь было уютно и чисто,
Пели по вечерам гармонисты,
Были радости,
Были заботы
И свидания после работы.
Были лунные-лунные ночки,
И рождались сыночки и дочки,
Что разъехались и распрощались,
И осталась одна только старость.
Старики и старухи повымрут.
И могил будет некому вырыть.
Боже мой!
Усыхает деревня,
Как деревья.
130
Свободный стих
Когда мы научимся быть чужими?
Е.Евтушенко
Десяти лет как будто не было.
Просто однажды уснул молодым,
А проснулся старым.
Я тоже научился быть чужим.
Привык.
И даже не жалею ни о чём,
А только жду того нового года,
В котором меня уже не будет.
И вовсе не потому, что тебя нету рядом,
А потому,
Что рядом нету
Меня.
С 18 на 19/Х-2002. Городня
***
Звёзды и краснознамённые праздники...
Мы же — кутим, презирая отцов.
По телевизору — невероятные
Добрые сказки с хорошим концом...
Быстро же вымерло племя романтиков!

Так не зевай и держись молодцом!
По телевизору — суперпонятные
Страшные сказки с торчащим концом.
131
В пивнушке
Тридцать витязей стоят за пивом.
Синий дым.
Не увидать и чёрта.
Деда от прилавка оттеснили
И пообещали дать по морде.
В общем, это ничего не значит,
Не за хлебом давка — скажем прямо.
Ветеран в углу тихонько плачет —
Не хватило пива ветерану.
А в глазах — не злобное бессилье,
Только смесь похмелья и обиды.
С орденом, герой — ему не стыдно.
Тусклые глаза в очков оправе.
Мы смеёмся, что-то пропивая...
Сгорбленно фигура исчезает,
В мглистых сумерках помалу тая.
Памяти Сергея Мисника, комсорга ГЗТБ «Агат»,

добровольца Чернобыля
Я помню тот последний день июльский,
Как, зная, что к тебе подкралась мгла,
На мой вопрос шутливый:
«Что не в духе?» —
Ты бросил лишь:
«Неважные дела...»
И всё.
Опять заговорил о взносах,
О том, чем наших лодырей занять.
И стал нормальным комсомольским боссом.
А я не знал.
132
Да и не мог я знать:
Ты утешал
(Мы бесконечно ныли),
Изобретал бессчётных дел канву.
И может, от того, что ты в могиле,
Мне стыдно, что я до сих пор живу.
Живу, не зная, что же делать дальше.
Что — блеск речей?
И что — потоки слёз?
Ты где-то рядом.
Так ответь, как раньше,
На мой давно не заданный вопрос.
Он самый главный:
Как нам стать смелее? —
Ты вынес испытание огнём...
А наше знамя стало чуть алее.

От крови сердца,
Выгоревшей —
в нём.
9-11/XI-1987
Останній вірш
Пам’яті загиблих на ЧАЕС
Щось у пам’яті квилить, та де воно, де?
І чи згадувать треба?
Над потрісканим полем тужливо гуде
Геть потріскане небо.
У пошерхлих долонях щемить каяття
Чи безсонна примара
Грудки попелу, що називалась життям.
І роздьмухувать — марно.
133
Не розвіяти попіл, бо вітер ущух.
Я остання людина.
З неба впала остання краплина дощу
На останню стеблину.
Зрешетила все тіло нечутна шрапнель
Світової пожежі.
Крик останньої думки блука поміж скель
У мертвотнім безмежжі...
30/VIII-1990. Київ
Прощание
На свою невезучесть злой,
Я ушиб растираю, стоня,
Как далёкий мой предок донской,
Что в галопе слетел с коня.
Дождь смывает последние грёзы
И кусочки последнего льда.
Мысли шепчут одно и то же:
«Навсегда,
навсегда,
навсегда...»
Но кричу, никого не кляня:
Будьте славны во веки веков,
Неуемная боль моя
И земная моя любовь!
Как быть дальше?

Вопрос не прост.
Сквозь туман, пропахший весной,
Я желаю тебе всех звёзд,
Что горят над грешной землёй.
134
***
Ощущенья даже не скота.
Нет уже ни холода, ни страха,
Ни желаний.
Просто нищета
Заползает тихо под рубаху.
Что-то поглощается,
Как свет с гумусом.
Не жадно,
Но — всеядно.
И не хищно,
Не древесно,
Нет —
Как-то просто,
Хламидомонадно.
История
В трёхэтажном хрущёвском домике,
Ни одной не имея заслуги,
Жил инфарктный старик в однокомнатной.
И жила с ним облезлая сука.
Он делил с ней тощую пенсию,
Ели хлеб с молоком и грустили.
А соседи здоровались, весело
Наблюдая эту идиллию.
Но однажды, ночью ветренной,
Он присел у стены устало —
Доползти до двери три метра
Ему воздуха не достало.
И на третий день, по традиции,
135
Схоронили его, сокрушаясь:
Три соседа позвали милицию,
Дескать, воет собака.
Мешает...
***
Прозвучало уже отреченье от звёзд и от высей
И публично осмеяна синь бирюзовых небес.
Так вчера молодые, сегодня — пожухлые листья
Саркастично скучают над зеленью свежих повес.
Только шёпот неслышный шуршит,
Грустно вспомнить — откуда,
Когда спишь или ешь, не щадя живота своего,
Что когда исчезает потребность искать
своё чудо —
Умирает возможность когда-либо встретить его...
***
Боже, дай мені трохи віри,
Небагато, а ні — то й ні,
То вовком блукатиму сірим
По торішній жорсткій стерні
Сподівань.
Мов ліхтар розбитий,
Розум втратив надію ще
Будь-коли усе ж зрозуміти
Серед звалища, під дощем
Що ми сіємо, що ми мелем,
Щоб промінчик ясний не щез.
136
А життя нам під ноги стеле
Безпритульність, безладдя, без...
Боже, де я Тебе побачу,
Чим відчую Тебе — такий?
Тільки й світла — з очей дитячих.
Тільки й світу — що виднокіл.
11-15/І-1995. Київ
Баллада
Он бродил по безумной земле,
Призывая к всеобщей любви.
А весь мир бесновался в золе,
И на трупах цвели ковыли,
И плевали в него свысока,
И кормили его из руки.
Он же шёл, словно по облакам,
Принимая куски и плевки.
И говорили — Бог.
И говорили — псих.
А он жалел, как мог,
И первых, и вторых.
Но не очень-то любит народ
Выделяющихся из толпы.
В этом смысле едины и сброд,
И сановные мира столпы.
Чудака стали истово бить,
Как умеют бить лишь богов:
«Мы научим тебя любить!
Мы покажем тебе любовь!
Спасайся, раз ты Сын
Того, Который строг!»
А он был только бог,
137
Иначе он не мог.
А убив, сочинили тома.
Не проснулся Иерусалим.
И рабы в не свои закрома
По привычке куш понесли.
После — храм возвели,
После — сто…
А под сводами — чёрная тень.
Стал Монах незаметно Христом
На земле, где жил Прометей.
И мир опять оглох.
Плачевнейший итог.
А он ведь был — не Бог.

Он был совсем не бог…
138
Людей люблю я
не в угоду Богу
***
Сводить духовность к пению псалмов,
А совесть к соблюдению обряда —
Цинизм
Не меньший,
Чем возню котов
Среди деревьев мартовского сада
Звать человечьим именем —
Любовь.
6/Х-1997. Киев
Апокриф
Я Бога не боюсь. По крайней мере
Того, каким стращают сирых нас,
Таким, каким Его изображают.
И вряд ли верю.
Так, как мне велят.
Да, впрочем, и «по крайней мере» тоже.
Зачем бояться — не могу понять.
И какова цена добру такому,
Что выросло из страха?
Грош цена.
По-моему, порядочнее, выше,
Творить добро посильно, как умеешь,
Или хотя б не гадить без причин,
Чтоб после не выкаивать прощенье.
При чём тут к Богу чистая любовь?
Не подменяйте это чувство страхом.
«Побойся Бога!» —
Это ль не позор?
Себя побойся,
140
Усомнись,
Возвысся,
И устрашись,
И возликуй.
Увы,
Есть повод для стыда и страха так же,
Как и для счастья тоже повод есть.
Людей люблю я не в угоду Богу,
А просто так. Не знаю — есть ли он,
Но для меня до крайности абсурдно,
Что всё позволено, раз Бога нет.
Что ж, нет — так нет, а есть — так есть. И точка.
Мне кажется, что это больший грех:
Не думая, молясь, постясь и каясь,
Вовсю грешить себе. Или тупеть
В непогрешимости нелицемерной
И убивать тем самым Божий дар,
Который для чего-то дан нам свыше.
Ещё и клянчить: «Боже, вразуми!» —
Хотя Господь лишь тем и занимался,
Что вразумлял нас миллионы лет.
Воистину, неизмеримы глупость
И жадность. «Что имеем, не храним...»
О леность душ! О Сатаны творенье!
О, Боже мой, спаси и сохрани
Мой разум от уверености затхлой
В чём-либо. В том числе — и что Ты есть.
Не зря в Завете Ветхом под запретом
И Имя. Как? Пожалуй, в этом суть
И тайна веры. Вечное сомненье —
Единственная Истина Твоя.
Нет ничего страшнее наважденья
141
Конечной неизменной правоты,
Ведь всё позволено, когда ты прав.
И нет ни покаянья, ни сомненья,
Ни жалости, ни совести, ни страха.
И даже безразлично — есть ли Бог.
Две крайности друг друга дополняют
И держат мир в удобненькой узде —
Страх перед Богом вместе с святотатством,
Прикрытым ханжеским каноном служб,
Обрядов, церемоний и молебнов,
Которых цель — поболее извлечь
Из фанатизма веры выгод власти.
И святотатцы явно на коне.
Как раз они, стращая, правя миром,
Где Бог — как кнут, а совесть — как вожжа.
А есть ещё мешок с овсом на шее,
Который не достать. Но цель видна,
Желанна, и, что главное — под носом,
Так близко, что попробуй не поверь,
А если вдруг — кнут мигом образумит.
И это свинство верою зовут.
Христос твердил, что кающийся грешник
Дороже стада праведников. Так?
Конечно, это трогательно. Только
Зачем грехами цену набивать?
Убить, украсть и переспать с кумой
Или с соседкой для разнообразья,
Чтобы потом явиться в храм и там
Покаяться и заслужить прощенье —
Надёжнее, чем просто не убить
И не украсть, не переспать, и дальше
В таком же духе? Вот уж где простор
142
Для ханжества и лицемерья, вот где
Кратчайший путь к погибели души,
Бессмертной или смертной — безразлично.
Но если совесть есть, то всё равно —
Какому богу служишь, или вовсе
Не служишь и не веришь — не беда.
Я утверждаю: совесть выше веры,
Когда она свободна от канонов,
Обрядов, церемоний и молебнов.
Не всё позволено, коль совесть есть.
21/V — 9/VI-1996. Киев
***
Бог дал мне душу не за так,
Теперь вся жизнь — за то расплата:
Не забывай, что ты — червяк,
Благодари Его за это.
Лишь боль, бессонница и страх —
Век между датами надгробья.
Но всё же я — не только прах,
А как-никак — Его подобье,
И в силах что-то понимать,
И стал таким-сяким поэтом.
Бог дал мне душу.
Твою мать!
А я просил Его об этом?
С 5 на6/V-1996. Киев
***
Можливо, грішний, каюся,
Ще й каятися буду —
143
Язик не повертається,
Щоб лаяти Іуду.
Замислюся вряди-годи
Та й думку відганяю,
Що Батько добре знав, куди
Він Сина посилає.
І та осика — мов вівтар,
В агнця ж нема свободи.
Який він зрадник?
Він — злидар,
Знаряддя, тільки й годі.
А Він, безсмертний та святий,
Чиї діяння вірні...
Та годі.
Час до храму йти.
І ми йдемо, покірні,
Надії несемо крихкі,
Вклоняємося низько
І тягнемося до руки,
На котрій — кров синівська.
13/ІІ-2002. Городня
144
***
Жизнь стекает по капельке в Лету
И—
то в жар, то в мороз.
Но стоит, словно мир, безответно
Бесконечный вопрос,
Что себе задаёшь поневоле,
Как в забвенье пароль:
Что есть смерть?
Избавленье от боли
Или новая боль?
145
Я люблю тебя так осторожно
***
Я помню день,
Когда, томим недугом,
Я весь горел
И тяжело дышал.
Ты подошла
И положила руку
На лоб —
И головная боль прошла.
Я был готов
Принять любую муку,
Отдать, что мне
Подвластно на Земле,
Лишь только б ты
Вот так держала руку
Всю мою жизнь
На огненном челе.
Но ты ушла
И больше не вернулась
И унесла
Волос кудрявый дым.
Любовь прошла
Нежданно, как проснулась...
А может быть,
И не было любви.
Она была,
Я это точно знаю,
По крайней мере
Я тебя любил,
147
Да и люблю,
Хоть от других скрываю
Свой сердца стук
И свой душевный пыл.
***
Н.Д.2
Как мне дождаться письма от тебя
И досмотреться,
Как, возмущённо листок теребя,
Ты ранишь мне сердце?!
В повести этой сама ты давно
Наставила точек.
Но от тебя мне нужно одно:
Только твой почерк.
Только бы раз с нетерпеньем сказать:
«Ну, наконец-то!» —
И на секунду записку прижать
К глупому сердцу.
5/VIII-1987. Городня
2 Наталии Дятловой
148
***
Н.Д.
«Не судьба», — говорят.
Ну, а что есть судьба?
Просто сумма шагов,
Глупых,
правильных,
всяких.
Их оценка со временем слишком груба
И комична,
как взмахи руки после драки.
Как я девочку эту любил, Боже мой!
Как был глуп и смешон, цепенея, немея.
Даже годы спустя мой душевный покой
Будоражат рубцы давней раны —
Болею
Непонятною жаждой её бытия.
Снова ветер принёс нехорошие слухи —
Что спивается бывшая радость моя,
Что стареет,
Что стала похожа на шлюху...
Ну, казалось бы, что мне теперь её жизнь —
Свет в окне не моём,
тёмный лес
и так далее.
Только так неотъемлемо в душу вплелись
Звуки старых шагов.
Эх, Наталья, Наталия,
Мне не надо уже от тебя ни глотка,
Всё усохло давно и болеть перестало.
Но под толщей забот залегает тоска,
Неоткрытой рудой, что не стала металлом.
С 5 на 6/II-1997. Киев
149
***
В берлоге моей
фотографий твоих очень много,
Но есть среди них
порождающий горечь во рту
Один твой портрет,
Снятый плохо,
Спечатанный плохо, —
Всегда предо мной он
в дешёвеньком паспарту.
Но что в нём за чудо
И что за великая тайна?
Всегда, каждый раз,
что ни гляну в родные глаза,
Они то нежны, то надменны,
то тихо печальны,
А то равнодушны, как пепел.
Три года назад...
Нет, три с половиной...
Нет, целую душную вечность...
Нет, только мгновенье,
подобное всплеску огня...
Ты так же нежна была,
Так же была бессердечна,
И так же пытала,
И так же любила меня...
30/ІІІ-1987
150
Первый снег
Е.М.3
А помнишь этот снег,
задумчивый и тёплый,
И иней, словно дрожь
испуганных ресниц?
Наш первый снег вдвоём.
И странные сугробы
Не то забытых снов,
Не то любимых лиц,
Ушедших навсегда
в завьюженную память,
Оплаканных надежд
искристым торжеством.
Казалось — каждый блик
на сердце след оставит.
А я запомнил:
Снег.
И больше ничего.
А он лежал себе,
так неправдоподобно
Рассыпчат и хрустящ,
невыносимо чист,
И верилось легко,
Что он, Христу подобно,
Отмыл нас от всего,
чем одарила жизнь.
Потом — уже потом —
потом всего бывало.
Шесть лет, как шесть веков,
3 Елене Мартыненко
151
Шесть лет, как шесть минут.
Привычная тоска
знакомого вокзала.
И скука серых дней,
что так по нервам бьют.
Тогда же мы пошли
в голубизну мороза
И в звоне января
неслышно расплылись.
И появилась дочь.
А с ней — пелёнок проза
И суета сует,
без коей жизнь — не жизнь.
Короче, быт как быт,
Не больше и не меньше.
Бытьё пошло себе
по замкнутой кривой.
Всё больше седины,
Да и забот на плечи.
А я запомнил:
Снег.
И больше —
ничего.
14-16/XI-1996. Киев
***
Елене Мартыненко
Спасибо тебе, милая, спасибо.
За то, что мне с тобой почти не стыдно
За жизнь мою, подпорченную грязью,
Что лез из оной, но не вылез в князи,
За неудачи и за бесталанность,
152
За то, что принимаю их как данность,
За злые расходившиеся нервы,
Которым приношу тебя, как жертву,
А ты прощаешь мне повадки сучьи.
За то, что нет нужды казаться лучше
И прятать глубоко под шкуру мысли.
За то, что мог бы спиться и не спился.
За дочку, что души во мне не чает.
И за две кружки с ароматным чаем —
А мы ведь и не выпить их могли бы...
Спасибо тебе, милая, спасибо.
11/XII-1994. Киев
***
Почему ты такая красивая?
Что скрывает в себе образ твой,
Что, врываясь в солдатские сны мои,
Моё сердце сжимает тоской?
Нарушает всех мыслей теченье,

На куски мою сущность дробя,
Хоть на свете есть много девчонок,
Что гораздо красивей тебя.
Сколько раз, пропустив мимо взгляда,

Забывал их, живя лишь тобой.
Каждый раз я тебя ставил рядом —
С красотою такой неземной!
От тебя никогда я не слышал

Сверхкрасивых и вычурных слов,
153
Но твои были ярче, хоть тише
Самых лучших и ярких стихов!
А глаза — всё с весёлым бесёнком —

Их мне так не хватает всегда.
В мире множество лучших девчонок,
Только ты такая одна.
Балхаш. 14.VIII.79 г.
***
Е. Мартыненко
Вот — и окончен наш побег в никуда,
Перед Богом невесёлый стриптиз.
Отшумели за спиной города,
Отрыдали одиночеством птиц.
Так и будет,
Так и будет всю жизнь:
Винегрет из всепрощений и ссор.
Будет счастья бирюзовая высь
И нелепостей неприбранный сор.
Но напомнит нам горластая дочь,
Может, в пятницу, а может, в четверг,
Что была у нас ноябрьская ночь,
Наша первая.
Увы — как у всех.
Одинокий, но прирученный волк,
Без ошейника живущий, без клетки,
Хочу отдать тебе вечный долг
Скопом всех своих истрёпанных лет.
И
Когда настанет срок февралю
И ударом отзовётся в висках,
154
Написать губами слово «люблю»
На твоих чуть-чуть раскосых глазах.
II-1990. Городня
***
В душе болит музыка,
Но выхода ей нету.
Попытка ничтожного бренчания.
И всё.
Пианино бубнит, расстроенное
Моим двенадцатилетним невниманием.
И так досадно, что...
А душа бы запела,
Да руки боятся рассерженных клавиш,
Как тела любимой,
Когда-то обиженной мной,
Как глаза боятся
Её глаз,
Таких гордых.
А музыка болит.
Болит.
Не забывай!
Уж скоро осень листьями закружит,
И опустеет наш зелёный сад...
И ты не знаешь, как сейчас
мне нужен
Твой нежный и лукавый взгляд.
Пройдут года. Всё будет по-иному.

И летний зной заменят холода.
155
А если сердце ты отдашь другому,
Я об одном прошу: не забывай!
Не забывай
чудаковатого мальчишку,
Что тихо, тихо у стены стоял.
Знай то, что он любил
не только книжки
И не про звёзды лишь мечтал.
А время шло, всё стало по-иному,

Давно уж тот мальчишка парнем стал.
Но если сердце ты отдашь другому,
Ты всё равно меня не забывай...
Ты помнишь: рядом мы за партою сидели

И без конца болтали о пустом?
Те дни, как лёгкий ветер, пролетели.
Один теперь я в городе чужом...
Мне не забыть волшебный звон

капели
И шорох листьев под твоей ногой.
Те дни, как лёгкий ветер, пролетели,
И я теперь уже совсем другой...
Прошли года. И над землёю снова

Зелёной веткой машет новый май.
И хоть ты сердце отдала другому,
Я об одном прошу: не забывай.
29.VI.1977. Городня
156
***
Н.Д.
Как только меня моя жизнь не учила!
Последний профан научиться бы смог.
Но тянет меня к ней какая-то сила
И снова планета плывёт из-под ног.
И снова весна.
Распускаются листья.
А старые подле гниют.
Ну и пусть.
О чём мне жалеть?
Я так сладко ошибся,
Что если смогу —
То ещё ошибусь.
***
Н.Д.
Люблю тебе,
Моя ти кароока,
Моя осіння пісня і журба.
Хоч ницне тіло,
Дух же так високо,
Що не спіймає підлості юрба.
Я так високо, що й не відчуваю,
Яка між нами пустка й темнотінь,
Й як ти зреклася себе — не сприймаю,
І як на мене впала з тебе тінь.
Моя незнана й мила не-дружино,
Ти не моя...
Але усе ж — моя.
Весна на серці,
157
Хоч надворі й зимно.
Ти в себе вдома,
Ну а я?..
Ая
Стою нежданим і незваним гостем.
Чи геть піти, чи перейти поріг?
Весну цілую.
А кохаю — осінь
І жовтим листом падаю до ніг.
***
Я знал, что ты пройдёшь у этих окон,
И ждал тебя, чтоб хоть разок взглянуть,
И долго любовался одиноко,
Как ты небрежно продолжала путь.
Смотрел я, больше сердцем ощущая
Волос знакомых золотистый дым.
А ты прошла, меня не замечая,
Но наградила профилем своим.
12/ХІІ-1983
Старинный романс
Какую синь, какую сень, какие звуки,
Какие запахи хранит безмолвной памяти гранит,
Что пробуждает восхитительные муки,
Но посторонним ничего не говорит.
Мы были глупы, своенравны и — прекрасны,

И, слава Богу, не хранили и теряли всё и вся,
И потому остался в сердце этот праздник,
Что в нашей жизни он совсем не удался.
158
Цветы увяли, соловьи давно отпели,
Разбились волны о песок и нас почти уже не ждут
Девчушки юные, что ныне постарели.
А в нём все эти чудеса ещё живут.
Не выбирают ни судьбы, ни вдохновенья,

Они, по счастью, недоступны нашей воле и уму,
А как слагаемые странного явленья
От ничего перетекают к ничему.
С 10 на 11/II-1996. Киев
***
Н.Д.
Чужая. И ладно.
Такое не ново.
Мир тысячи раз такое слыхал.
Но бесятся мысли,
А чувства готовы
Упасть и забиться в припадке стиха.
И сердце так остервенело гоняет
Кровавую массу по венам-ручьям,
Что кажется,
Якобы ты не чужая,
А только забыла о том, что моя.
Чужая.
Какое нелепое слово.
Разорвано с треском надежд полотно...
А то, чего не было, мечется снова
В холодных дождинках за мутным окном.
Х-1983. Городня
159
***
Н.Д.
Но стоит tet-a-tet с собой остаться,
Как, кoe-как надежду сколотив,
Забыв себя, приходится бросаться
В заросший пруд своих ретроспектив.
И убегает в никуда сегодня,
И обжигает душу сего дня
Такой пожар любви неразделённой,
Которой только ненависть родня.
Но затеплилась жизнь в родной утробе
И нет прямей и избранней пути.
И я шепчу единственной до гроба:
«Моя любовь, прости меня,
Прости...»
26/IX-1990. Киев
***
Е. Кебкал
Любовь, огонь
и что-то там ещё...
А ты — живая, из тепла и света.
Из-под дыханья уплыла планета
Куда-то вверх, слегка задев плечо.
Но нам она сегодня не нужна.
Мы в бездне пустоты бездонно-синей.
А за окном шуршит древесный иней.
Пускай.
Нам нету дела до окна.
И ты уснёшь на розовом крыле,
И я усну, от счастья обессилев,
160
Совсем забыв, что раньше жил без крыльев,
Чтобы очнуться утром
На земле.
I-1990. Городня
***
Не смею на тебя глядеть открыто:
Боюсь, меня неправильно поймут,
Стесняюсь, да, ведь тема так избита...
Да и тебе всё это ни к чему.
Смотрю тайком. Смотрю

сквозь боль и муку.
Надежды нету. Разошлись пути.
Хочу решиться сжать прощально руку,
Взглянуть в лицо — и навсегда уйти.
Чтоб в памяти навек смогла остаться

Прекрасных глаз бездонная глубинь.
Как трудно раз и навсегда прощаться,
Но лучше так, чем втайне каждый день...
31/Х-83
Ноктюрн
Во дворе, где старая туя,
Ты держала меня
За руку.
Только память о том смакуя,
Я сумел пережить разлуку.
Мы друг дружке смогли признаться,
Что мы оба хотим
Поверить
161
В то, что главное — не теряться,
И нам счастье откроет двери.
Я, как будто яркой звездою,
Наслаждался твоей
Улыбкой.
Мы не знали, в тот вечер стоя,
Как все наши надежды зыбки.
Ведь соседи, с балконов глядя,
Нас с тобой разогнали,
Гады.
Не пойму, чего это ради
И чему они были рады.
12/V-2000. Киев
Сон
Мені наснився твій цілунок, люба,
Життєво так, неначе і не спав,
Я відчував всім єством ніжні губи,
Які ще жоден раз не цілував.
Я відчував плечей лякливий треміт,

Все існувало мовби у яві:
Стрибало серце у солодкій щемі
І хмелем щастя било в голові...
Відчуй же й ти, як погляд мій палає

У сутінках безвісної імли,
І, згадуючи сон, тебе питає:
«Коли ж він стане дійсністю? Коли?»;
Як я в полоні радісної згуби,

Мо’ всоте вже очима випивав
162
Твої нестерпно-ніжні, теплі губи,
Яких насправді ще не цілував.
2/Х-1983
***
О.М.
Для великих нет плодов запретных,
Не для них конечность мер и вех,
У бессмертных и грехи бессмертны —
Свыше был ниспослан этот грех.
Все Лауры, Беатриче, Анны
Жили жизнью грешной и земной,
Но у них, с руки аэдов славных,
Вырастали крылья за спиной.
И они в веках пропасть могли бы,
Не сжигай Орфея страсть огня.
Я — поэт негромкого пошиба.

Ты святая только для меня.
С 6 на 7/I-1997. Киев
Первая встреча
Н.Д.
Как было всё легко
пятнадцать лет назад:
Ещё спокоен пульс
и безразличен взгляд,
Ещё черты лица
чужие и — молчат.
Ещё твои глаза
не жгут, не холодят,
163
Не названы ещё
ни сны, ни имена
И от людской молвы
постель не солона,
И из жестоких слов
не выросла стена,
Ещё одна из всех,
а не из всех — одна,
Ещё не подлежат
сомнению пути,
Ещё от мыслей мозг
не корчится в горсти,
Не сказано ещё
беззвучное: «Прости...»
И так ещё легко —
проститься и уйти.
С 30 на 31/I-1997. Киев
***
Е.М.
Как объяснить тебе, моя голубушка,
Чтоб поскорей и без прикрас,
Но и без злой и непотребной грубости,
Анатомический нюанс:
Конечно, Богом всё почти подогнано,
Но, во-первых (и во-вторых), —
Мужчина тоже состоит из органов.
Увы — не только половых.
12-13/IV-1997. Киев
164
***
Н.Д.
Даль туманная улыбается
И вуаль её так легка.
В синем небе, смеясь, купаются
Белокрылые облака.
Собираю листы прохладные,
В это счастье не веря сам —
Как далёкую ненаглядную,
Глажу осень по волосам.
А она промелькнёт нечаянно
И уйдёт в заунывный дождь.
На мираж кольца обручального
Солнца круг так странно похож.
Бабьим летом закаты медные
Оплелись, прикрывая стыд.
Что ж ты смотришь, моя последняя,
Сквозь меня — и молчишь навзрыд…
IX-1989. Гомель
***
А.А.
Мне приснилось письмо
(И я стал чуточку выше):
«Больше мне не пиши
И забудь моё имя...»
А потом оказалось —
Это просто стучал по крыше
Дождь.
И пах он словами твоими.
И глазами твоими,
А ведь я их почти не видел.
165
А письма ещё нет.
Может, будет завтра?..
А в глазах почему-то как будто стояла обида.
А в груди почему-то неясная боль утраты
Того,
Что ещё не моё.
А письма так и нет.
Просто я стал чуточку выше.
Значит, всё же расту,
Раз летаю во сне,
Переполненный каплями неба,
стучащего в крышу.
VIII-1988. Городня
Солнечный дождь
Небес безоблачное чудо.
Голубоватая вода
Плывёт, плывёт из ниоткуда
И уплывает в никуда.
А сверху (так дыханье льётся)
Легко-прозрачные, ничьи
Текут-сияют струйки солнца,
Сливаясь в лужи и ручьи.
И солнце пенится кипуче
В пушистых женских волосах.
И ни одной заметной тучки
На небосводе и в глазах.
Лишь чаек ветренные крылья
Да моря добродушный гром.
И ножки, ножки,
166
Золотые
Под этим солнечным дождём.
***
Н.Д.
Родная моя,
Родная,
Любовь моя, совесть, боль,
Я счастья тебе не желаю,
Когда оно не со мной.
Елействуют ум и губы,
А сердце стучит в груди:
«Ты будешь моей?
Не будешь? —
Будь проклята!
Пропади!»
А ты скоро станешь мамой...
Святая моя,
Ничья,
Я знаю, что злыми словами
Себя проклинаю я.
Опять лицемерю бесстыже.
Опять в себя зелье лью.
Ох, как я тебя ненавижу!
Ох, как я тебя люблю...
167
***
Н.Д.
Не бродил я с тобой до рассвета
По душистой весенней земле.
И весёлой удачи привета
Не носил на грачином крыле.
Ну и пусть это всё невозможно.
Я, наверное, просто привык
И люблю тебя так осторожно,
Как в лесу заповедный родник,
Опасаясь испачкать своими
Не стерильными пальцами рук,
Даже произнести твоё имя,
Чтоб оно не померкло вдруг.
Ни желанья, ни взгляда, ни слова...
Но, спасаясь от пустоты,
Почему мне так хочется снова
Вставить в ручку дверную цветы?
***
Н.Д
Хочу в тебе увидеть мир.
Опять.
Хоть это трудно сделать.
Смердит из затхлости глубин
Вчерашнего «прозренья» прелость.
Назло отчаянной гульбе,
Где бесприютность сердца прятал,
Назло всему,
Назло себе
И вопреки орущим фактам,
168
Хотя бы на короткий миг,
Сквозь грязную завесу сплетен
Хочу в тебе увидеть мир
И захлебнуться миром этим.
***
Н.Д.
Без надежды и смысла — люблю.
А за что — это кто его знает.
Ветер жизни, шутя, развевает
Вожделений сухую золу.
И тебе никогда не понять...
Говорю это без сожаленья.
Просто в жизни бывают мгновенья,
Когда нечего в жизни терять.
Только перегорит — и как знать —
Вновь по тоненькой ниточке ходим,
Что-то ищем опять.
И находим
Там, где нечего больше искать.
До чего ж мы упрямый народ!
Даже там, где стерильные двери,
Если кто обречён, но не верит,
До последнего вздоха — живёт.
***
Н.Д.
Неслышно сон уходит прочь.
Сотру его с лица, как брызги.
169
Ещё одна пустая ночь
Ушла из этой страшной жизни.
Белеет утро молоком
И падает на подоконник.
Проснуться же не так легко,
Как это кажется спросонок.
Горячею сковородой
Дымится мамина забота,
А там — завод,
А там — работа
И день до глупости пустой,
Где я, замызганный и злой,
Дышу вонючею промывкой.
И ты стоишь почти в обнимку
С плечистым парнем.
Кто он? —
Твой?
А я — совсем не Антиной...
***
За окнами туманится рассвет.
Ты рядом.
И тебя со мною нет.
И одеяло, прошлой ночи зло,
Бессильно на пол с наших ног сползло.
Тихонечко, чтоб поудобней лечь,
Высвобождаю руку из-под плеч,
А ты,
Не просыпаясь, вздрогнув лишь,
Себя бесстрашно разбросав, лежишь.
Тебе не надо прятаться.
170
И лгать
Уж некому,
И нечего терять.
И я сопу в подушку без хлопот.
Обыкновенный до смешного скот.
А как бы жизнь была во мне сильна,
Когда бы здесь сейчас была она...
Чужая ты.
И я тебе чужой.
И под прикрытой светом пустотой
Горят слова, жестокие, как месть:
Зачем ты здесь?
***
О.Б.
А между тем была ведь Беатриче
Для Данте недоступной. Боже мой!
Как я хотел бы испытать величье
Любви неразделённой и смешной!
И.Сельвинский
Как о неразделённой
Он тосковал любви...
А я хотел свершённой,
С постелью и детьми,
С простым и скромным бытом,
Уютом и теплом,
Чтоб боль-тоску забыть и —
В мещанство кувырком.
Вот ты и разделила,
Спустя немало лет,
Хотя от той — любви ли? —
171
Уже простыл и след.
Всё было:
Радость встречи,
Надежд и снов купель,
И долгий-долгий вечер,
И общая постель.
Слиянье сладких вздохов,
Мучительную страсть —
Всё память, и не охнув,
Себе швыряет в пасть.
Последней вьюги белой
Мохнатое крыло
Твоё живое тело
В забвенье унесло,
Как будто не бывало.
Но ты, не помня зла,
Была со мной,
Так близко...
Ведь всё-таки —
Была?
III-1988. Городня
***
О.Б.
Кружится снег над головой.
И счёт утерян старым вехам.
И под усталою ногой
Зима скрипит холодным смехом...
Прости меня, я виноват.
А если ты простить не можешь —
Простит мне белый снегопад,
Что тихо наземь хлопья ложит.
172
Да нет, я тут не просто жил,
Сообразил за эти годы,
Как неумело я любил.
И если мне велит природа,
Приму тот факт, что вновь один
И нет её со мною рядом
Как искупление вины
Перед тобой.
И снегопадом.
***
Всё второпях
и вдрызг,
и невпопад.
Душа протяжно воет на задворках.
Мне этой ночью снился чей-то взгляд,
А чей — не помню.
И немножко горько.
Беру в лесу маслята,
Про запас.
И не люблю уже, не ненавижу.
А где-то дочка ходит в третий класс.
Когда-то я её ещё увижу...
Конечно, всё пройдёт, что за дела,
Как день проходит и как ночь проходит.
К примеру, молодость уже прошла
И — ничего,
Ещё живётся вроде.
Да вот — приснился ночью чей-то взгляд.
Не помню чей, а почему-то горько.
173
И снова всё не в лад и невпопад.
И что-то там затихло на задворках.
***
Н.Д.
Де ти, моя любове?
Все без тебе — мара.
І забуває мову
Серце під струпом ран.
Де твої очі милі,
Що вже не бачу в снах?
Зоряні сині хвилі
Вже не гойдають дах.
Чимось не пахне вітер,
Що проліта крізь сад.
Що мені в цьому світі
Білий пелюсткопад?
Тільки на самотині,
Мов би і не в житті,
Рідні очі дружини
Бачу.
Але — не ті...
З 4 на 5/V-1990. Городня
***
Н.Д
Дивлюся в очі твої пісенні
Чи то насправді,
Чи уві сні,
Стрибає серце, життям натхненне,
Назустріч долі
174
Чи то весні.
Стрибає серце,
Бо в ньому — пам’ять
Надій далеких та юних літ.
Нехай стрибає,
Хай тіло марить,
Бо дух стомився й чомусь мовчить.
Йому набридло те маячіння,
Що з кожним подихом в кров пливе.
А тілу б — в небо сліпуче-синє,
А тіло прагне, воно живе.
А тіло — любить,
Бо тілу — личить,
Як не ховайся — та не мине.
Дивлюсь у вічі,
А бачу — вічність,
Що також дивиться вглиб мене.
***
Все наважденья, вожделенья
Уже забыл я без труда.
Но помню чудное мгновенье,
Когда ушла ты
Навсегда.
***
Не пользуйся советами подруг,
Любви доступны лишь советы сердца,
Пойми его и посмотри вокруг —
Нам друг от друга никуда не деться.
175
Не верь подругам, им доступно зло
Из зависти бессмысленно-мгновенной.
Всегда глаза их светятся теплом,
Но не всегда из добрых намерений.
Прислушайся к себе — и ты поймёшь,

То, в чём я сам недавно убедился.
Прости, но мне цена была бы — грош,
Когда б я униженьям покорился.
У ног своих тебя б не принял я.

А если б сам упал я на колени?
Смогла б тогда ты уважать меня?
Не совмещается любовь с презреньем.
Я признаю, что кто-нибудь другой

Тебе, возможно, лучшим мужем будет,
Но так, как я, всем телом и душой,
Тебя, поверь, никто уж не полюбит.
Поверь же мне. О нет, поверь себе,

Меня не мучай хладностью поддельной,
Ведь я один такой в твоей судьбе,
И нам уже не жить с тобой раздельно...
Х-83
***
В который раз я, заслужив вниманье
Твоих больших бездонных карих глаз,
Про всё на свете мигом забывая,
Как мальчик, вдруг готов пуститься в пляс.
176
В который раз я причащаюсь к тайне
Любви земной — и всё-таки опять
Я собственник любви, но не хозяин
Отбросить её в сторону иль взять.
И снова сердце жмёт всё та же сила,

Нет ни ему покоя, ни уму.
Надежды нету. Ты ведь так красива,
Что я с тобою рядом ни к чему.
И глядя в эти карие глубины,

Я, что считал себя других мудрей,
Вновь убеждаюсь, глупый и бессильный,
Что ничерта не знаю про людей.
17/VI-83
Моя мадонна
Как пламя выпавшего снега,
Как век, растянутый на миг...
Сегодня, около аптеки,
Тебя увидел я — и сник.
С тобою не было дочурки.
Ты шла одна. Совсем одна.
И я глотал, давясь окурком,
Твою безмолвную фигурку,
Что удалялась от меня.
Ты шла, неся святую нежность,
Не замечая никого,
И я поймал живую свежесть
Дыханья сердца твоего.
Головку повернула скупо,
Всю в нимбе солнечных волос.
177
И я обрадовался глупо,
Так, будто всё моё сбылось,
Как будто не было и нету
Желаний, душащих постель,
Скорбя сильней всего на свете
О том, что я — не Рафаэль.
С 13 на 14/VIII-1987
***
Ты и я — это центр мирозданья.
Ты и я, наша плоть, наша кровь,
Наши души и наши желанья,
Наша вера, надежда, любовь.
Ты и я — сокровенная тайна,
Наша жизнь, что продлится в другом...
Ты и я? Сочетание странно.
Я проснулся. Всё было лишь сном...
19/IX-1981
***
Не можу згадувать без болю
Те літо ясне й зоряне,
Як розмовляли ми з тобою,
Як ти дивилась на мене...
Тримав себе я жалюгідно,

Та від любові, не від зла —
Мабуть, то так було потрібно —
Сказав: іди. І ти пішла.
178
Пішла і згадки не лишила,
Розтала в спекотливій млі,
І слід в піску розмили хвилі,
Як промінь сонця на землі.
Мені ти душу освітила

І щезла в тую ж саму мить,
Любов’ю серце запалила,
Воно й тепер іще горить.
І я безсонними ночима
Стискаю зуби від жалю,
Бо так, як ти була любима,
Я більше вже не полюблю.
20/І-1982
***
Как ни крути —
Лишь раз мы в жизни любим.
И хоть какой ни приведи пример,
А человек поймёт и не осудит —
Любовь не принимает полумер,
И если захлестнёт —
то лишь потоком,
И если бьёт —
то словно в лоб обух.
И не бывает так, чтоб вынес кто-то
Единственность, делённую на двух.
Мы любим только раз,
что ни стряслось бы.
И у меня,
Такие вот дела,
179
Их было три,
Любимейших — до гроба,
И каждая единственной была.
29/VI-1986
Боль
Хоть сердце невпопад стучится,
Всё в крови —
Я не склоняю головы
Устало.
Нет, я не вру себе:
Я счастлив от любви,
Но чёрт меня возьми! —
Мне мало! Мало!
Я так тебя люблю,
Как любят только жизнь,
И просто не могу
Иначе.
Ну в чём я не такой,
Чтоб быть твоим?
Скажи!
И что твой взгляд прощальный
Значит?
Ведь в нём такая боль!
Остался он со мной
На фото.
И на ране в сердце.
Как будто ураган
Пронёсся над землёй,
Разворотил мне жизнь
Безвинный изверг мой.
В безмолвии снегов
180
Под голубой луной
Мне некуда от этой боли деться.
С 14 на 15/ХІ-1983
Лик
Желаний огненных фейерверки
В остывшей, в общем, уже крови.
Стоит икона
на этажерке
С прекрасным ликом моей любви.
Молюсь иконе
с прекрасным ликом,
Не веря в бога,
а иногда
Такую ересь несу великую,
За что в геенну бы навсегда.
Какую муку,
какую нежность
Мне этот образ даёт вкусить.
Как опротивела боль надежды,
Которой нет и не может быть.
29/ІІІ-1987
***
В чудеса я не верю. Не надо
Чудесами тревожить меня.
Нет на свете ни рая, ни ада
С неподкупной геенной огня.
Есть одно настоящее чудо —
Ненадуманной вечной любви,
Что придёт неизвестно откуда
181
И однажды прикажет:
Живи!
***
Умелась моя помощница.
Сотню лет бы не видал.
Наслаждаюсь одиночеством,
От которого страдал.
Наконец, настало времечко!
Начитаться можно всласть...
Где же это мои девочки?
Вот напасть...
27/ІІІ-1993. Киев
***
Н.Д.
Чтоб женщиной, я слышал,
Владеть всю жизнь,
Завоевать, мол, надо
Иль заслужить.
А я не Юлий Цезарь
И не барбос,
Ты тоже — не Египет,
Но и не кость.
И знаешь, мне такое
Не по плечу, —
Не властвовать тобою,
Любить хочу.
1983-84. Городня
182
***
Н.Д
Перед чащами инфляций
Тяжко дышит рубль.
Кто-то там в пылу оваций
Тянет: «Янки дудль...»,
Кто-то пестует-ласкает
Умыслы свои,
Спекуляцию венчает
С именем В.И.
Лезет в душу с каждым вдохом
Пошлости змея.
Но не всё так скверно-плохо,
Милая моя.
Я юродствую крикливо,
Стоя на краю.
Дудлю пиво, дудлю пиво
И — на всё плюю.
По лоснящимся весельем
Рожицам невежд
Я ударю воскресеньем
Розовых надежд.
Алкоголик ли пропащий,
Кум ли королю —
Я живой, я настоящий,
Раз тебя люблю.
1988
***
Е. Мартыненко
«Я тебя люблю», —
И сердце замирает
183
От каких-то слов.
Словно по крылу
Мгновенно вырастает
В тряпках рукавов.
Пусть моя любовь
И экзистенциальна,
Как радикулит.
Незнакомка снов
Исчезнет нереально,
Если — не болит.
Старость у ворот.
Но думаю, что душу
Я не загублю,
Если под шумок
Сказать тебе не струшу:
«Я тебя люблю».
18/Х-1996. Киев
***
О.Б.
Полночь всхлипнула тёплыми всплёсками,
Так счастливо и так безоблачно.
Моря гладь под луной была плоская,
А казалось, что было солнечно.
А луна была белая-белая.
Так несмело ласкали волны
Это тело незагорелое,
Что желаниям было больно.
А потом хлынул синий ливень.
Полуголые, мы бежали
И такими казались своими —
Нет его между нами, казалось.
184
Как же мы хохотали в подъезде!
Как тот смех был весел и звонок...
А в тебе уже бился под сердцем
Долгожданный
его ребёнок.
Городня
Встреча
Н.Д.
Мы встретились снова.
И надо ж такому случиться:
Запрыгало сердце
И дрожь возродилась в ногах.
Я понял, что снится она мне,
По-прежнему снится,
Да манит уже не весною в осенних глазах.
Люблю или нет? —
Тут давно уже нету вопроса.
Люблю или нет?
Но откуда берётся вопрос?
Сознанье того, что обратно
остался я с носом,
Язвит, как ступню неожиданно вылезший
гвоздь.
А завтра опять провожу её взглядом
голодным,
Заверив себя: «Мне не надо совсем ничего...»
Да, трудно быть чистым,
И искренним,
И благородным.
Но быть настоящим,
185
Пожалуй —
труднее всего.
***
Н.Д.
Пожалей меня,
Пожалей,
О любви моей погрусти.
Может быть, я стану добрей
От скупой твоей жалости.
Как ни разу встарь, погрусти.
Может быть, случится опять —
Мне, как раньше, приснишься ты
И заставишь меня страдать.
Может, духом воспряну я
От потока биополей,
И поверю, что ты моя.
Пожалей.
Я совсем ещё не старик.
Без тебя пусты эти дни.
Лишь на миг.
А потом навек прокляни.
***
Папа играется с дочкой.
Я прохожу мимо.
Мне их увидеть не хочется.
Я просто бегал за пивом.
186
Я не смотрю на окошко
(Может — её увижу).
Что мне за дело до всяких
Слащавых семейных идиллий?
Я пью пиво, покрякивая.
Что-то проходит мимо.
Чьё-то чужое счастье.
Полная сетка пива.
Я не скажу им: «Здрасте!»
Всё, что могло, случилось.
Курю себе, пивом промокнув.
Я прошагал мимо.
Ну и дай Бог, дай Бог вам...
Всё хорошо.
Точка.
Это довольно зримо.
Так что ну меня...
Мимо.
***
Н.Д.
Люблю тебя, моя берёзка,
Живу тобою, кровь моя,
Мне не бывает одиноко —
Своей мечтою счастлив я.
И пусть нам никогда не слиться
В одной большой, как мир судьбе,
187
Пусть в душу пустота стучится —
Мне всё же лучше, чем тебе.
У боли сладостной во власти,
Я не устал ещё твердить:
Быть нелюбимым — не несчастье,
Страшней несчастье — не любить.
***
Е.М.
К сожалению, вне сомнений,
Я не д’Артаньян.
Ни отваги нет, ни шпаги,
И в усах изъян.
И коня-то, что понятно,
Нету у меня.
И защиты не ищи ты,
Лучше мух гоняй.
Полунищий. И жилище,
Шепчет в ухо бес,
Не Булонский — Оболонский
Окружает лес.
Безучастный, непричастный
Ни к каким делам,
Ращу Настю.
Может, к счастью,
Я — не д’Артаньян?
188
***
Е.М.
Как долго я не думал о любви,
Всё некогда.
Не вшёптывал «люблю» в глаза твои,
Как некогда.
Нахальным бытом на его волнах
Заласканный,
Я бодр, когда скубут в очередях
За лацканы.
Ползи тогда на скуки паланкин —
Скажите-ка!
И лезут в душу разные рубли,
Политика.
А ты меня и держишь на плаву.
Прости меня,
Что я тебя не солнышком зову —
По имени.
Хоть наперёд тебе наговорю,
Голубушка моя:
Люблю тебя, люблю тебя, люблю,
Люблю тебя...
1992. Киев
***
Кто любовь не сберёг? Я не знаю.
Наверное — оба.
Оба жили различными жизнями,
Каждый своей,
Не пытаясь понять,
Что струится в сознаньи другого,
189
И не глядя на душу,
Не видя, что творится в ней.
И любви больше нет,

Нет ночей, проведённых бессонно,
Те страданья уже никогда не вернутся опять.
Но осталась тоска,
Словно кончик иглы раскалённой...
Обвинял я её. Но ведь легче всего обвинять.
Ну а я? Разве я не уверил её в своей подлости?

Я не дал ей понять, что с детьми она мне нужна?
Только то, что всё дело лишь в дружбе,
а не в моей гордости,
Знаю я, один я, только я, но не знает она.
Я уже не люблю,
Даже рад, что всё кончилось этим.
И придут времена,
Что я снова забуду о ней,
Познакомлюсь с другой,
Тоже осенью,
Может быть, летом,
Я всё жду — не дождусь,
чтобы это случилось скорей.
3/ХІІ-1981
***
Узнать своё счастье непросто,
И трудно его сохранить,
Но что-то опять сердце бьётся,
Красивее хочется быть.
190
Наверно, опять влюбляюсь.
Я этого чувства боюсь:
В любви мне всегда давалась
Одна беспросветная грусть.
Но с неукротимою силой
Ворвалась, как с гор вода,
Бессовестно так красива,
Безжалостно так горда.
Её золотые волосы
Опутали явь и сны.
Зов сердца созвучен голосу
Залившей весь мир вины.
…Опять замолкаю без силы —

Она предо мной. Как всегда,
Бессовестно так красива,
Безжалостно так горда...
23/V-1982
***
Оле Баранчиковой
Ты помнишь ли, как было нам светло
От слов, что ими мы с тобой менялись,
Когда одни на свете оставались
И робко пили этих слов тепло?
Не забывай ни на одно мгновенье,

Как помню я, хоть помнить тяжело,
Наших надежд рожденья и крушенья.
191
И мой позор, и горечь униженья
Не забывай.
Хотя бы мне назло.
28/ХІ-1982
***
Ненаглядная моя!
Ты меня, увы, не любишь,
Но моя. И знаю я,
Что была моей и будешь.
Пусть земля хотя б на миг

Не вздохнёт и раз под нами,
Яркость звёзд вполне мужских,
Снов простые телеграммы
Будут жить во мне всегда,

Извиняя слов беспечность.
Я иначе никогда
Не смогу постигнуть вечность.
С 5 на 6/ХІІ-83
***
Ну и пусть не моя. Ну и пусть...
Что ж мне — козни житейские плесть
И, давя безнадёжности грусть,
Как гадёнка, вынашивать месть?
Я желаю тебе лишь добра.

Ну а если случится беда,
Не стесняйся, зови меня,
Я на помощь явлюсь всегда.
192
Я желаю тебе лишь добра.
Даже если ты встретишься с Ним,
Я, убив в себе зов нутра,
Буду счастлив. Хоть и нелюбим.
Я не буду тебя ревновать

(Что ещё может быть глупей?).
Я обоим вам буду желать
Счастья жизни и смеха детей.
Много сил в этом чувстве святом.

Но — хоть в дань уваженья любви —
Я прошу тебя лишь об одном:
Ты на свадьбу меня не зови.
28/ХІІ-83
***
Люблю тебя за то,
Что ты на свете есть,
За то, что не моя,
Хоть, в общем, не чужая,
Люблю тебя, как жизнь.
Не высшая ли честь:
Смотреть в твои глаза,
Отлично понимая,
Что ждёшь ты не меня,
Что вовсе не ко мне
Направлен этот взгляд
Влюблённый и зовущий
Иллюзий не ловлю —
Ведь ты сказала «нет».
193
Всё встало на места
И так, наверно, лучше.
Придётся ли ещё
Увядшим чувствам цвесть,
Отпустит ли тоска?
Я ничего не знаю,
Люблю тебя.
За то, что ты на свете есть.
И больше ничего
Не жду и не желаю.
В ночь с 16 на 17/Х-1983
***
Прощай, моя холодная звезда,
Моя мечта, не ставшая судьбою,
Мы больше не увидимся с тобою,
Не встретимся нигде и никогда.
Ты скрылась за далёкий горизонт,

Кружится жизни пёстрая планета.
И ложный луч загадочного света
Мне сердце никогда не обожжёт,
Луч милых глаз, задумчивых, как ночь,

Недостижимых, словно свод небесный.
Прощай, моя неспевшаяся песня,
Умчавшаяся вдруг куда-то прочь.
26/Х-1983
***
Забылось смятенье, ушло безвозвратно,
И кубок отказа до донца испит.
194
Рассудок спокоен, ему всё понятно,
Понятно и просто. А сердце болит.
А сердце не верит: безмолвно кручина

Чернеет в огромных печальных глазах.
О, если бы мог я узнать о причине,
Застывшей на скорбно поджатых губах!
О, если бы мог я кипящую радость,

Что билась недавно в ожившей груди,
Залить в твою душу, пускай безвозвратно,
Промолвив: «Родная, надейся и жди!»,
Отдать все останки надежды и света,

Расчистить дорогу для новых надежд.
Я сделаю всё, что могу, если это
Не шутка твоя, — не мой собственный бред.
26/Х-1983
***
Ты говорила умно и толково, —
Я что-то бормотал и шёл, как тень.
Весь страшный смысл небрежно брошенного
слова
Мне ясным стал лишь только через день.
Однако вера снова возвращалась.

И сердце билось, радостно звеня.
Я шёл к тебе опять. А ты смеялась
И хладнокровно мучила меня.
Под властью изощрённо-тонкой пытки
195
Я мог сойти с ума или запить,
Но вспомнились забытые ошибки...
А жизнь идёт...
Что значит: надо жить.
27/Х
***
Растворилось незаметно...
Не сбылось... Не повезло...
Стало горем беспросветным
То, что счастьем быть могло...
ХІ-83
***
Давай поговорим
О любви.
Не о деньгах.
Не о немытой посуде.
Не так уж долго нам осталось
Говорить о любви.
9/V-1998. Киев
Встреча
Ж. Заяц
Мы встретились случайно.
Ну и пусть.
На свете встреч случайных — миллионы.
Малышка,
Пусть тебя не гложет грусть.
Хоть грусть извечна в нас и испоконна.
Темно вокруг
196
И не видать ни зги.
Но темнота тебя не испугала.
Я почитал тебе свои стихи
И ты меня в ответ поцеловала.
Девчушка,
Ты годишься в дочки мне,
Я не имею никаких претензий
И всё же что-то тлеет в глубине
И выше,
Где-то около созвездий.
Полжизни позади.
И не балуй!
Но всё-таки я их прожил недаром
И говорю:
Мне этот поцелуй
Дороже всех наград и гонораров.
В бессчётье истин я не разберусь.
Пускай живу и кончу жизнь изгоем,
Но всё-таки жива святая Русь,
Пока девчонки пьют стихи запоем.
***
Сын подрался на улице,
Кривит разбитой губой
И молчаливо хмурится.
Ну в кого он такой?..
Дочь совсем заневестилась,
Хоть бы чего не так...
Небезопасна ветренность
Среди богатых макак.
Муж с работы усталый,
197
Пьяный домой пришёл...
Борщ уже закипает...
Надо бы вымыть пол...
Ну, наконец и вечер.
В доме покой, уют...
Женщины не стареют.
Женщины устают.
***
Хто мне кажа, што я невязучы?
Я на свеце вязучэй за ўсех.
Нават тое, што мяне мучыць,
Заглушыць не можа мой смех.
Дужа горка: я ўжо не пабачу

Мілы сэрцу задумлівы твар,
Але я ўсё ж смяюся, не плачу,
Перажыў я і гэты удар.
Не звалюся дадолу ніколі.

Хоць, магчыма, не раз упаду,
Не паддамся бяздумнай нядолі,
Не памру на халодным ляду.
Я умею асенняй парою

Сярод мілых з маленства лясоў
Піць і целам сваім, і душою
Неўміраючы цвет верасоў.
8/І-1984
198
***
Тихо кружились снежинки...
Был вечер...
Почти год назад...
Мы подтверждать своё звание шефов
Пришли в интернат.
Что-то несли и о чём-то болтали.
Похрустывал лёд.
Кто-то ворчал, мол, опять оторвали
От дел и забот.
В каждом гудело неслышное вече
Личных страстей...
Вдруг из столовой нам вышла навстречу
Группа детей.
Девочка в новом казённом пальтишке
Спросила, как тень:
«Дядю, а вы мэнэ любитэ?» —
Тихо.
Будто во мне.
Был тот вопрос, как зима, бесконечен,
Словно укор
Нам, развесёлым, довольным, беспечным —
Жжёт до сих пор.
Ждали ответа снежинки и дети,
И фонаря отраженье в воде,
Я же стоял и не знал, что ответить,
Как на суде.
То ли тоска, то ли скрытая жалость —
Другим не видна —
Глухо внутри застонала и сжалась
Чья-то вина.
И на минутку привиделось счастье,
199
Снега белей,
Что от меня ни в одном интернате
Нету детей.
200
Олег с матерью
С мамой и отчимом
Олег в детстве
Выпускник
Солдат
Женитьба
Дочь Настя в детстве
Родители провожают Настю в первый класс
Жена Олега — Елена Мартыненко
Дочь-именинница
Олег в 1984 году
Олег читает свои стихи
Олег Мартыненко – контролер ОТК
городнянского завода «Агат»
Дочь Настя. 2016 год
Письмо Олега Мартыненко
к редактору городнянской газеты Л.М. Якубенко
Дом (на заднем плане после ремонта) в Городне,
где жил Олег Мартыненко
Сообщение в газете «Новини Городнянщини»

9 октября 2004 года
Мой Настёнок, мой Бог,
мой ребёнок
Дочке
Здравствуй, мой нежный родной комочек!
Слабенький мой, беззащитный мой.
Чудо свершилось — у меня есть дочка.
И — хочется в Киев, как будто домой.
Здравствуй, бессмертье моё дорогое!
Здравствуй, мой тёплый конец пустоты!
Трудно понять мне, жизни изгою,
Кто же родился —
Я или ты.
ІІІ-1991. Городня
Дочка
Заслыша ключ в замке, бежать
К двери и прыгать,
Визжа, и встречу предвкушать,
И носом тыкать
В карман, пытаясь распознать
Гостинчик скромный,
Шептать: «Любу...», щеку прижав
К моей ладони.
Потом — с три короба наврать,
Кусая сливу...
Как мало надо человечку,
Чтоб быть счастливым...
202
Одуванчик
Дочке Насте
Слезинкой солнечной у ног,
Родной земли едва касаясь,
Живой мелькает огонёк,
В глазах прозрачных отражаясь.
А раскачал его апрель
И робко вплёл в улыбку мая,
Как добродушный толстый шмель.
Не надо рвать его, родная.
Тихонько тронь его щекой
И отойди себе в сторонку,
Он — не игрушка,
Он живой,
Он брызнет луч тебе вдогонку,
Весны прохладный ветерок
И запаха густые капли.
И этот маленький мирок
С тобой останется.
Не так ли?
9-10/V-1994. Киев
***
Мой Настёнок, мой Бог, мой ребёнок,
Моё ласковое существо,
Ты уже проросла из пелёнок,
Вышла в мир, постигая его.
Я не нужен уже, моя дочка,
Но во имя спасенья души
Напиши мне
203
Хотя бы две строчки,
Хоть с ошибками, но напиши.
Насте
Вспоминаю, как сон, что приснился вчера,
А бессонница шьёт под глазами мешки —
Мы гуляем с тобой над заливом Днепра,
И ты собираешь камешки...
Боль уже не остра,
И не очень-то боль —
Полуболь-полубыль,
Полупамять.
Ты позволь мне любить
И писать
мне позволь.
И позволь мне тебя не оставить.
***
Ласковая осень, как ребёнок,
Тянет ручки листьев к небесам.
Ты меня забыла, мой Настёнок?
Как ты там?
Помнишь? —
Мы с тобой любили осень,
Мы в неё вступали, как в музей,
И вплетали в русенькие косы
Желтизну задумчивых аллей.
Ты не знаешь, что это такое,
204
И не понимай пока ещё:
Видно, я оставлю вас в покое,
Как просила мама горячо,
И не потревожу твою веру,
От себя собой же заслоня.
Только всё-таки — contra spemspero —
Ты поймёшь меня когда-нибудь.
***
Насті
Тепла пам’ять — на смак солона —
Непомітно тече з очей.
Як ти там живеш, моя доне?
Вже й забула мене, агей.
Не дивись на те, що позаду.
Хочеш — жди, не хочеш — не жди.
Жовта віхола листопаду
Засипа мене назавжди.
21/VII-04
205
Я опять в оппозиции
Испорченный флюгер
Смущает всех неправедность моя,
Неправильность моя всех возмущает,
Но тихая смиренность бытия
Меня отнюдь совсем не привлекает.
Пусть небо застит чёрных туч орда,
Пусть дикий ветер бесится до дури,
Сломаюсь, но не повернусь туда,
Куда велит мне повернуться буря.
***
А мне не перекрыли кислород,
И в кандалы не заковали крылья,
И не зажали рот —
Наоборот —
Свободен вдох.
Вот выдох перекрыли.
Я скоро лопну.
Правда и враньё
Через трахею внутрь текут послушно.
Обидней быть не может ничего:
Дышу, дышу,
И — дохну от удушья.
30/ІІІ-1990
***
Моя родина, сука драная,
Лежит скатертью самобраною,
Поперёк и вдоль тати шастают,
Хочешь взять — изволь, не спросясь того.
207
Не понять — злобятся ли, рады ли.
А к спине опять странный взгляд прилип.
А когда уйдём в землю сирую,
Нам помогут — профинансируют.
Вышли мученики в учители,
А мучители — в попечители.
Под заплатами — море гордости...
То ли личности, то ли мордности.
И бредёт она побирушкою,
И не русская, и не руськая,
Беспардонная, бесталанная,
Моя родина, сука драная.
14/Х-1994. Киев
***
Свои добродушные задницы
Тираня до невозможности,
Вы в будущее пролазите,
Как лезли когда-то в должности.
На обещанья красивые
Меняете окрики властные.
И все вы такие правдивые!
И все вы такие гласные!
А я не могу вам верить,
Вам,
Что всю жизнь мне врали,
Но, шустро унюхав время,
Знамёна свои порвали —
И вот уже перестройка
Цепляет на вас свои лавры.
И оказалось — вы стоики.
208
И выяснилось, что врал я.
Своих раскаяний пошлину
Вы взяткой суёте нови.
А настоящее прошлое
С болью выходит,
С кровью.
Для вас же самое пошлое —
Лица, стыдом горящие.
Не будет у вас даже прошлого —
Настоящее ненастоящее.
***
Мерзавцы на коне
И остаётся мне
У стремени бежать, ловя объедки и обноски.
Итак, стране каюк,
И не без ваших рук.
Но никогда не буду я у вас оруженосцем.
3/II-2000. Киев
***
Полно нас морочить
Прошлыми веками,
Мордами жидовскими,
Чудо-казаками,
Центрами Европы,
Древними кровями,
Вольными заморскими
Разлюли-краями.
Новая держава.
Новая свобода
209
Нового обмана
Нищего народа.
Новая система
Кукишей на блюде.
Господи, помилуй...
VIII-1997. Киев
***
Мы так долго метались под куполом
Самых розовых вер и надежд,
А теперь получили по кумполу
Горькой правдой.
Не хочешь — не ешь.
Ведь считалось — мы самые-самые,
А когда предъявил век свой счёт,
Стало гадко:
Какою отравою
Мы травили себя под компот
Распрекрасных и праведных лозунгов,
Самых умных,
Таких же, как мы.
Взять бы да отхлестать себя розгами
За прогресс —
От тюрьмы до сумы.
***
Подонками запружены все храмы,
Соборы и церквушечки.
Да и немудрено —
Мерзавцев ужасает ада пламя.
За совести отсутствие
210
воздастся всё равно.
Как, в общем, всё равно — кого ты предал,
Тем самым собственной души
бессмертье загубя,
Без разницы — Христа или соседа,
Любимую, товарища,
собаку ли, себя.
Так индивидуальна в ад дорога.
Хоть лоб разбей,
хоть взглядом продырявь
весь небосклон.
Не важно даже, верим ли мы в Бога,
Важнее и существеннее:
верит ли нам Он.
Меняющие совесть на утробу,
Мы никуда не убежим
от призрачной Судьбы,
Мы, мнящие себя Его подобьем,
Но льстящие Хозяину
обманщики-рабы.
Решить вопрос:
Отец или Хозяин?
Хозяину достаточно
одних хвалебных слов.
Отец не принимает подаяний,
Ему необходимы только вера и любовь.
XII-2000 — II-2001. Городня
Відповідь А. Кацнельсону на одну з його мініатюр

Вам добре: ви бачили мрії здійсненні,
Хоч важко було, та ви бачили ціль,
211
Творили, великим майбуттям натхненні,
І виплили в море, не сіли на міль.
А ми. Ми не мрієм, ми просто існуєм,

Без вір і надій в спорожнілій душі,
П’ємо, баломутим, без снаги працюєм,
То просто мовчим, то складаєм вірші.
Чому? Я не знаю. Не можу збагнути,

Що нас до цієї зневіри звело.
Адже у нас є все, що має в нас бути.
Так звідки ж з’явились зневіра і зло?
25/ІХ-1981
***
О так,
Були погані комуністи.
Хоча після шаленої війни
Вони за кілька років з купи сміття
Державу й відродили, пустуни.
А наші галасливі патріоти,
Серйозні люди, а не пустуни,
З держави
За десяток літ роботи
Зробили купу сміття.
Без війни.
З 25 на 26/VI-2003. Городня
Телеграма з діаспори
Маю що їсти,
Маю хатину,
Серце ж болить та карається:
212
Лину душею в свою Україну,
Та кляте тіло впирається.
1991. Київ
Пророцтво збувається
«... Та не однаково мені,
Як Україну злії люді
Присплять, лукаві...»
Т. Шевченко
Приспали,
Вже давно приспали,
Але будити не спішать,
Бо ще не час —
Не все ще вкрали,
А дурні й сонні погорять.
… І, може, скаже батько сину,
Мотнувши фейсом звіддаля:
«А онде...
як її...
Вкраїна.
Була колись така земля».
25/VII-2000. Київ
Своє таки краще

«Если у народа, нации нет культуры,
существование её бессмысленно».
М. Шемякин
«За повне небо блюзу понад нами,
За океан полтавського борщу...»
Т. Петриненко
Журавель у небі —
Не синиця в жмені.
213
Ніж «Пежо» в Парижі —
Краще ЗАЗ у Мені.
І хоча немає
Другого Шевченка,
Не москаль співає,
А свій, Петриненко.
Хай у небі блюзи,
Хай у небі саги,
То ж таки у небі.
А у жмені — сало.
Поки лише жменька,
Та настануть пори —
Підростають свині —
Будуть цілі гори.
Галушок — ельбруси
І ковбас — паміри.
А у небі — блюзи
На бандурах, лірах.
То ж, шановне панство,
Не ридайте здуру:
Краще рідне хамство,
Ніж чиясь культура.
1995. Київ
***
Тому, хто вірить, — знання байдуже
Й не треба фактів.
Була б ікона.
Вони ітимуть до церкви дружно.
Й до комунізму
Вели ще вчора.
Самі пророки навкруг волають.
214
Я сотні істин ковтати мушу.
Але не вірю.
Але не знаю,
Куди подіти зомлілу душу.
Аксиомы
***
У хамства тоже есть свои
Культурные традиции.
VI-1998. Киев
***
Бездарным надо помогать,
Чтобы таланты не пробились.
***
Если двигаться строго на запад,
Всё равно попадёшь на восток.
II-1995. Киев
Быть человеком
Да, я на дне.
И поезд мой ушёл.
И я спиваюсь,
Молча,
Понемногу.
И всё ж пишу.
За что и слава Богу.
Благодарю.
Не так уж я грешу.
Да может Бог мне спишет половину
За то, что не юродствую душой,
215
Делю последний хлеб с бездомной псиной
И крест влачу,
Хоть маленький,
Но свой.
Не стыдно мне, когда меня поносят
За то, что нищ
И что хожу небрит.
Что среди лета наступает осень —
Не горько мне.
Пускай себе дождит.
Судите, люди,
Вас ведь тоже судят.
Мне всё равно.
Но мне не всё равно,
Что всё вокруг летит к чертям
И будни
Уходят в небытьё кошмарным сном.
Да если б только сон,
пусть как ни жуток,
А то ведь явь безумней всяких снов:
Девчонок превращают в проституток,
В бандитов превращают пацанов.
Волшебники юлят по заграницам.
Вот им — плевать.
Звереем.
Боже мой!
Когда же человеческие лица
Воспрянут над поникшею толпой?
Исконность наша
Хлеб и молоко
Ещё, наверно, со времён Триполья.
Но как же мы прощаемся легко,
216
Без слов,
Без омерзения,
Без боли
С душою славянина-казака,
Под дружный мат столпившись возле кассы,
Прикрывшись формой взбрыков гопака
Или молебнов у иконостаса.
Понять бы нам,
Как воздуха глотнуть,
Как перепрыгнуть безнадёги омут:
Как он абсурден, наш дурацкий путь
От одного безвременья к другому.
Подобье Боже?
Ересь.
Ерунда.
Далёкий идеал,
Как квазизвёзды.
Ей-богу, Бог бы умер от стыда,
Когда бы мог предвидеть,
Что он создал.
Родные,
Люди,
Подымите взгляд.
Расправьте плечи,
Спины разогните,
Иначе мир погибнет навсегда
И никогда не явится Спаситель.
Рабам по райским кущам не ходить.
Не даст Творец от врат священных ключ им.
Быть человеком —
Так и значит:
Быть,
217
А не молчать об этом сладкозвучно.
12/V-2001 — 23/VII-2003. Городня
***
Разлетелась страна,
Да осталась судьба.
Независимости — «Да!»
Но какая страда:
Пожинаем извечную долю свою
И разбрасываем на прокорм воронью.
А оно всё жиреет,
Уже и летать
Не умеет.
Нам бы хоть приподнять
К равнодушному небу
Затравленный взгляд.
Только некогда —
где бы
Чего бы урвать.
А иначе, представьте, дожить мудрено
До того, что пророками нам суждено.
Завершается век.
А за ним — темнота.
И зловещая тень
Креста,
Но не та,
Та же кровь,
Тот же пот,
Теснота,
Суета.
Ну, а кроме — ни зги,
Ни черта.
218
Завершается век,
Остаётся судьба.
И незрячим калекой
В дырявой рубахе,
Отстав от лукавого поводыря,
Жалко шарит руками
И знает, что — зря.
***
Демократия — это
Когда вся планета
Живёт так, как хочется
Американскому президенту.
VI-1998. Киев
***
Все глупые бюро и партсобранья,
Все блаты, самиздаты, дефициты...
Как это было, в сущности, банально,
Анекдотично смело, шито-крыто...
Всё чаще, неожиданно, как здрасьте,
Ловлю себя,
на пошлости, как видно,
Что я тоскую по советской власти.
Она была смешна, но безобидна.
2/IV-2000. Киев
***
Рождённый ползать летать не может?
Ещё как может!
Причём туда,
219
Куда витающим невозможно
И докарабкаться никогда.
Безумству храбрых поём мы песню,
А мудрости трусов несём дары.
Пока не покрылись бездушной плесенью,
Пора хвататься за топоры.
Да что — топор
против АКСа!
В момент обложат со всех сторон.
Для процветания и прогресса
У нас — духовность,
У них — ОМОН.
28/I-2001
***
«Майте на увазі — посмішку Фортуни
можна купити лише за 50 копійок».
(Реклама в газеті)
Гроші, гроші, гроші. Вся країна — ринок,
Все на продаж — совість і краса дівчат.
Посмішка Фортуни — п’ятдесят копійок,
Посмішка путани — баксів п’ятдесят.
Запродали душу власного народу,
Розміняли пам’ять на дзвінкі слова.
Хто ідей сокирою нам махав з-за рогу,
Вчить нас демократії, світла голова.
Всі хотіли блага — і нема претензій,
Вдалині світив-бо вищий інтерес.
І — найкраще з добрив — благодатний цезій
Вноситься до грунту ралами АЕС.
Зруйнували церкви —
збудували лазні.
220
А меморіальні дошки —
на хлівах...
Посмішка Фортуни — майте на увазі —
П’ятдесят копійок.
Й їдь на «Жигулях».
***
Стривайте, люди, що ми коїм —
З простягнутою в світ рукою
Йдемо від власної землі,
Братів клянемо без упину,
Ковтаємо чужу хлібину.
І в цьому винні москалі?
Та ми ж самі себе з’їдали
І роз’їжджалися у далі.
Тепер паплюжим пам’ять вдів,
Обмацуєм ярмо на шиї
Та на дідів ллємо помиї,
Щоб так відмити прадідів.
І нелюдіємо загалом.
Несе нас до провалля чвалом
Священний галасливий кпик.
Нас власне здожене прокляття,
Адже того, хто зрікся батька,
Зречеться врешті рідний син.
Переживу нестатки й злидні,
Нашестя й пошесті всесвітні,
Що виростають, як гриби,
Та не змирюся із ганьбою —
221
Коли народ стає юрбою.
Бо збожеволію в юрбі.
26/І-1992. Київ
***
Рипить відірваний підбор.
Обід — не хліб,
Картоплі горщик.
Ні, це ще не голодомор —
Малесенький голодоморчик.
Ще ситуація не та,
Іще святкуємо обжинки,
Але ж гадюка вироста
Теж із маленької клітинки.
Живіть, панове, й не тужіть,
Носіть відзнаки хоч на спині,
Та дайте і народу жить
У незалежній Україні.
23/ХІ-2003. Городня
***
Проходит жизнь, мерцая миражом,
Не тем — пустынным, голубым и светлым,
То ярко крутит диким кутежом,
А чаще тлеет сигаретным пеплом.
Живёшь,
Но ни к чему
И ни при чём,
А так...
Зачем-то ходишь на работу,
Когда дают — несёшь зарплату в дом
И ешь,
222
И спишь,
И дышишь для чего-то.
Бесценных слов святая простота.
Потоки их чисты и бескорыстны.
Так христиане предали Христа,
А коммунизм позднее коммунисты.
Вот и бредём,
И ловим миражи,
Всё по безвременью та бездорожью.
Так и живём, зачатые во лжи
И вскормленные беззаветной ложью.
Но если это кто-нибудь прочтёт
И прекратит жевать, тревожась смутно,
То я надеюсь (чем не шутит чёрт),
Что всё же был при чём-то
И к чему-то.
14-26/VII-2000. Киев
***
Весна сквозь нищету
сквозит тоской промозглой
И не спешит вступать в свои права.
Метелью заметёт,
морозом приморозит,
И может быть, по-своему права.
Дебильная страна
не сеет и не пашет,
Подачки ожидает,
И молчит,
223
Когда с неё дерут
три шкуры Юли-Паши,
Великий развивая Лёнь почин.
***
Нам явилась свобода,
Как небесная манна,
Оптом и всенародно,
И немного нежданно.
Оба-на! — и свалилась.
И, конечно, пришибла.
Непривычная милость
Для привыкших быть быдлом.
И, дорвавшись до воли,
Вчера прославлявшие Сталина,
Так — без крови и боли —
Демократами стали мы.
***
Как нам сладостно —
верить в радости,
Что грядут за сменой эпох.
Как нам радостно —
верить в сладости,
Что вручает изредка Бог.
Нам на совесть надет глушитель, но —
Наша память порой ворчит.
Хоть, конечно, всегда пленительно:
Помолиться —
и получить.
224
Временами нам даже кажется,
Что вот-вот — и потерпит крах
Эта каста неутверждающих,
Утверждающаяся в чинах.
***
Если бы я был гениальным
Изобретателем,
То придумал бы телевидение
С субкадрами,
Для слепых.
Если бы я был гениальным
Политиком,
То придумал бы дрессированную
Демократию
Для идиотов.
22/XII-1990
***
— Послушайте... —
Да кто услышит?
Бумага шелестит, как дышит,
А чувства — как вода в песок.
И это было б очень странно,
Чтоб кто-то, кроме тараканов
Услышал шелест этих строк.
225
После...
После отмены крепостного...
После Великой Октябрьской...
После великого перелома...
После «оттепели»...
После застоя...
После...
Мы, рождённые после культа,
До конца не можем понять
Стариковских горьких инсультов
От того, на что нам — плевать.
Надоело стоять на коленях.
Надоело лгать до икоты.
У нас каждое поколение
Рождалось после чего-то.
Мы кричим, увязаем в спорах,
Не желая знать — каково
Будет житься на этих просторах
Им,
Рождённым после всего...
Fuck you! —
И ты внезапно приобщён
К цивилизации и истинной культуре,
К вершинам мировой литературы:
Де Сад, Захер Мазох
И целый пантеон
Поющих педерастов и мадонн,
Которые тебя видали...
Fuck You!
1998. Киев
226
***
В Букингемском — лорды.
В Мариинском — морды.
Вот бы этих мордов
Обменять на лордов!
Тут не место лордам,
Там не место мордам,
Да и наши морды
Не годятся в лорды.
21/I-1998. Киев
***
Чёлн истории нашей дал крен.
СМИ продажная сила
Преподносит нам пшик перемен
И рекламу презервативов.
Толпы наших избранных лгут
Об успехах и достиженьях
И, брезгливо ёжась, плюют
В нас, юродивых и блаженных:
Кто слюною заумных фраз,
Кто сочувственных стонов соплями,
Будто нам непонятен фарс
Самых розовых обещаний.
Ну а мы сквозь годы бредём
По посёлкам и весям убогим.
Неужели мы так и умрём,
Не успев ощутить в себе Бога?
227
***
Человек на земле.
Но он уже слишком пьян,
Чтобы постигнуть весь ужас происходящего.
А мимо равнодушно и гордо
Проплывают те,
Кто ещё в облаках.
3/ХІ-1989
***
Что для нас — история,
Для кого-то юность.
Сколько б мы ни спорили —
Беспощадна дум месть.
Сколько этот ком нести?
Сколько ждать ответа?
Энтропия совести —
Времени примета.
Те девчонки, что сидели
И месили грязь в шинели,
Что до срока поседели
И не нюхали «Шанели»,
Что, вживаясь в роль кобылы,
Поле плугом бороздили,
Фронтовых калек любили
И родили,
Нас родили,
Месяцами пенсий дожидаются,
От болячек травками спасаются,
Вспоминая юность, улыбаются.
А на гроб скопить — не получается...
Примирюсь со многим, но не с этим.
228
Прослыву отступником отпетым,
Что не слышит поступи истории,
Но не назову свободой — горе
И не стану свысока подтрунивать
Над такой наивной смертью Друниной.
Попытаюсь быть им общим сыном.
Чист не тот, кто обошёл трясину.
С 14 на 15/XII-1993. Киев
***
Какое мне дело, какое дело —
Мираж звезды, трезуба иль орла.
Моя страна, за что ты озверела,
За что ты стала тем, чем не была?
Вся звёзднополосатость суперменов
Не стоит слёз багдадских матерей.
Нас — будто нет.
Мы не имеем мнений.
А лишь глаза собачьи:
Повкусней
Чего-нибудь дождаться из отбросов
От мировых заокеанских боссов.
Балаган
Пусть жизнь дырява, словно решето.
Пусть смерть кудрява, как Господня милость.
Шумит наш балаганчик-шапито.
А что — помимо фарса — в нём случилось?
Что вообще произойти могло
В вертепчике, который для забавы
Толпы,
229
ей лицедеят то добро,
то зло?
Дающая рука имеет право
Швырнуть и грот, и тухлое яйцо
Шуту, забывшемуся на минутку,
В расписанное под глупца лицо,
И потащить шутиху-проститутку.
Моя страна шумит, как балаган.
Летят в него гроши, плевки и камни.
А Старый Шут дубасит в барабан
И младших продаёт на растерзанье.
Плач по телевидению
Ты — икона индустриальной эпохи
И замочная скважина для психопатов.
На экране —
то ниндзя порхают, как блохи,
То секс-бомбы вращают стабилизаторами.
Всевозможных «районов» жевачка тягучая,
Синтетической крови моря разливанные,
Вурдалаки и ведьмы,
и самые лучшие
Суперзанычки,
Миксеры,
Мыло для ванной.
Где вы, где вы, застойные добрые мультики
И мюнхгаузены горьковато-разумные?
Будь же проклято ты, идолище поганое,
Криминально-весёлое шоу бездумное!
230
***
Зубастые янки
Без бре, без обманки
На помощь вселенной спешат.
Крутые ребята,
И сплошь — демократы,
И всё из церквей ни на шаг.
Бомбят демократы
Багдады, Белграды
И всё, что живёт по другим
Укладам-раскладам.
А что? — так и надо,
Умри, что не нравится им.
13/III-2001
Неудачный эксперимент
Что-то в доме неуют,
Даже мухи не снуют,
Жрать охота, хоть и странно —
Денег куры не клюют.
Дал копейку — не едят,
Две копейки — хоть бы взгляд,
Даже бросил, расщедрившись,
Десять — тот же результат.
Хоть бы клюнула одна,
Им же — хочется зерна.
Может, если бы бумажку?
Только нету ни хрена.
231
***
Мне страшно, страшно, страшно.
Мне больно, больно, больно.
Какой-то день — вчерашний.
Какой-то град — не стольный.
Какой-то я — бесполый.
Какой-то мир — нечёткий.
Как будто Иаков подлый
Перебирает чётки.
Раствор красно-солёный
Плывёт почти бесстрастно.
Мне больно, больно, больно.
Мне страшно, страшно, страшно.
Захлёбываюсь сухо
Холодным эгоизмом.
Довлеющая скука
Грядущее изгрызла.
Соседская кассета
Киркоровым пошлеет.
Не хочется просвета.
Чем дальше, тем тупее.
А выход бесшабашный
Кивает алкогольно.
И вот — уже не страшно,
А только
больно.
24/IV-2000. Киев
***
И Бог, и Сатана у нас в крови,
И мы всегда имеем, что имеем,
Когда земных людей боготворим,
232
От идолопоклонства сатанея
И свято верим в то, что с нами — Он,
Что нас и образумил, и направил.
Нас, как и наших истин — легион,
Что значит только то, что с нами — дьявол.
Не много ли мы на себя берём,
За Божий глас свой лепет выдавая?
Наш пузырёк, хоть невелик объём,
Гармонию вселенной нарушает.
А Бог стучит у каждого в груди:
«Не навреди!»
***
Судьбы сухи, как пыль.
Кто-то верно подметил:
Страшный Суд уже был,
Но никто не заметил.
Бог рукою махнул
И ушёл восвояси,
Только ветер подул —
Как хотите спасайтесь.
Вырос в скопище дней,
Пресыщённо не долог,
Век великих страстей
И собачьих разборок,
Пролетел, прогремел,
Войнами прокровавил
И от Божьих идей
Ничего не оставил.
5/V-1996. Киев
233
***
Свобода...
А сердце болит.
Болит в ожидании ужаса.
За то, что и я не убит,
Простите меня, невернувшиеся
Все.
Белые, красные, разные,
Которых суди, не суди —
Остались, уже неопасные
На пыльных верстах позади.
И снова знамёна колышутся
И в спешке меняют цвета.
И ярость, как пьяная лыжница,
Не видит уже ни черта.
В безумии видим знамения,
В экстазе плодим дураков.
Мы созданы для повторения
Никем не прощенных грехов.
Х-1990. Городня
***
Забыв про кошмарные наши долги,
Из страшно культурной Европы
Бегут к нам поношенные сапоги,
Всего по четыре мазёпы.
Там благо творят.
А у нас — карусель:
Коммерция, брокеры, бизнес.
А нам говорят, что доходы властей
И есть процветанье отчизны.
234
А как же народ?
Обещают отцы
Свободу и право:
всем хором
Во имя свободы отбросить концы
Под тем или этим забором.
30/Х — 16/ХІІ-1996
***
Под набат колбасных революций
Не успели мы заметить, как
Заблудила в дебрях резолюций
Наша вера в самостийный флаг.
И растерянность в честном народе:
«Что же петь? Хвалу или хулу?
Как же так — шли весело к свободе,
А в какую влезли кабалу.
Прозевали кровососов новых.
Потерялась верная стезя.
Неужели снова — только с кровью?
А по-человечески — нельзя?»
16/ХІІ-1996. Киев
Лотерея
Раз ты не хочешь покупать машины —
Плати, будь добр, за бесколёсность штраф.
Какой же патриот своей Отчизны
Не купит лотерею ДОСААФ?
Их продают «в нагрузку» в магазине.

Кому-то повезёт, кому-то нет.
235
Я говорю: «Мне не нужна машина».
— Выигрывай тогда велосипед.
Билеты выдаются вместо денег,

И что ни говори, хоть ты умри,
Один ответ: указ явился сверху,
Дело твоё, не хочешь — не бери.
Но как же не возьмёшь, ведь, может, счастье

Как раз содержит этот вот билет.
Я вовсе не надеюсь на «волжанку».
Я уж согласен на велосипед.
10/VI-82
***
Отрекающийся от «Георгия»
И от «Ленина» отрекающийся...
Разве дело в железке ордена,
Что безвольно на рёбрах болтается?
Разве дело в престижной «скромности»?
Разве дело в медали обхаянной?
Дело в нашей собачьей готовности,
Что скулит при смене Хозяина.
***
В пятнадцать юных лет
Фантазия сама
Такое говорила при виде хрупкой талии!..
Тому сто лет в обед.
Весь мир сошёл с ума.
236
Фантазия мертва.
Сплошные гениталии.
12/V-1993. Киев
***
«Шоколадки из Гонконга,
Что во рту, как сахар, тают!»
«Джинсы! Производства Конго!» —
Зазывают, предлагают
Нам апостолы торговли
И коммерческие ассы.
Покупай! «One Lee and only».
Как стекляшки покупаем.
21/ІІІ-1993. Киев
***
О Царю, Отче, Боже мій
Могутній і сумний,
Іже єси, скажи мені,
Не відаю, дурний.
Чому марнуєм вік в тузі
На праведній землі?
Куди завели Русь князі
Великі та малі?
Яких іще чекати орд?
Куди веде ця путь?
Та чути, як регоче чорт,
А Бога щось не чуть.
8/VI-1995. Київ
237
***
Не люблю я тебе, Батьківщино,
За гендлярсько-лихварські діла.
Ти й минуле по вітру пустила
І онуків уже продала.
Пропила по шинках, що й не мала,
Прогула без «жида» й «москаля».
А мене яничаром назвала,
Хоч сама ж, мов ясир, повела
До заморського доброго дяді.
Ноу проблемз — ні жить, ні вмирать.
Хоч хатинку купуй у Канаді.
Та за що? —
Вже й тебе не продать.
Прийде строк — і я стану землею,
Як годиться — разом з усіма.
Тільки гірко, що вже не своєю,
Бо мого тут нічого нема.
1996. Київ
***
Кожній вагітній —
гарантію пологів!
Кожній прибиральниці —
ганчірку для підлоги!
Кожному п’яниці —
по цисцерні горілки!
Кожному допитливому —
по питанню: що, де і скільки!
Кожному гомосексуалісту —
по робочому місцю!
І всякому народу —
238
від того, що має, свободу!
Голосуйте, люди!
Ще й не таке буде!
1/ІІІ-2002. Городня
***
Последовать ли мне примеру скотства
Библейского безухого юнца,
И исхитрившись, вырвать первородство
Из глотки брата и из рук отца?
Я, Боже, не приемлю сей морали,
Хотя Твой путь и неисповедим.
В любом из нас до срока дремлет Каин.
Так не буди его.
Ой не буди.
С 15 на 16/ХІ-1996. Киев
***
Опять орудий слышен гул.
Кричат воинственно маньяки:
«Готовьте бомбы! Караул!
Большевики готовят драку!»
Ох, не спешите, господа,

Опять нас загонять в окопы:
Два раза русские полки
Промчались вихрем по Европе.
13/VI-1981
***
Давно уничтожают всех,
Кто ищет смысл, о сути бает,
239
За то, что знают больше тех,
Кто вовсе ни черта не знает.
Гудят ветра из века в век

И жалко полыхают зори.
Чем же отличен человек
От миллиардов инфузорий?
Отнюдь не по его вине

Хранятся где-то там, в серёдке,
В для всех закрытой глубине
Души златые самородки.
Сквозь скопища годов и дней,

И в летний день, и ночью зимней
Прекрасен каждый из людей
Своим особенным, интимным.
Хочу узнать, в чём скрытый смысл

Существования поэта.
Я изучаю сам себя
И сам казню себя за это.
17/VI-81
***
Я сейчас ничего не хочу,
Но живу, и люблю, и дышу,
В пыль, под ноги вам сердце топчу,
А взамен ничего не прошу.
Я, конечно, во многом не прав —

Жизнь светла и полна красоты,
240
Но под сенью зелёных дубрав
Всё же вянут и сохнут цветы.
Всё старается выиграть свет,

Все стремятся других подавить.
Что ж, законов иных в мире нет,
Но и слабому хочется жить.
27/VI-1981. Адлер
Памяти Виктора Хары

Окровавленный стадион
Изрыгал груды мёртвых тел.
Он не стал на колени, он
Смело песню последнюю спел.
Он погиб, гордо глядя вперёд,

Он сгорел, но дарил людям свет,
Восходя на свой эшафот.
В мире выше удела нет.
Как вороны, слетясь на труп,

Рассыпая охапки мук,
Палачи не поверили в смерть,
Испугались и мёртвых рук.
Даже мёртвый им страшен стал,

И палач в истеричном припадке
Его тонкие пальцы ломал
В той последней кровавой схватке.
Но певца не убила смерть —

Он зажёг миллионы сердец.
241
И гитара умеет стрелять,
Если держит её — Певец!
3/Х-1981
***
За них другие делают машины,
Растят им хлеб, возводят им дворцы,
За них стреляют неугодным в спины
Другие, чуть помельче, подлецы.
Они копят ракеты, бомбы, яды,

Не для себя, конечно, для других,
Надеясь, видно, где-то в подсознаньи,
Что кто-то будет умирать за них.
25-27/VI-83
***
Чем он думал, этот Билл,
Когда Монику любил?!
А теперь со зла-досады
Пол-Белграда разбомбил...
12/II-1999. Киев
***
Наша жизнь коротка.
Хоть печалься, хоть пой —
Наша жизнь коротка.
И для храбрости, чтобы схватиться
с судьбой,
Не хватает глотка.
Тленны наши деяния мыслей и рук,
242
Хоть порой хороши.
Мы хватаемся, как за спасательный круг,
За бессмертье души.
За душой — ничего,
И в душе — ничего,
И — без ада горим.
И уносит, уносит его
Бездуховный Гольфстрим.
***
Пылают, рушатся дворцы
И храмы.
Даже пирамиды.
И их нетленные жильцы
В музеях
молятся Изиде.
И бронза статуй — нарасхват.
(Цветной металл занадобился).
А рукописи как горят! —
Я сам недавно убедился.
И забываются слова,
Как безымянные в могилах.
От мыслей пухнет голова.
Мир хочет есть. И ест, спеша,
И к цели движется заветной,
Столпы и принципы круша.
И — слышен только хряск победный...
О — как я верил, что смогу
Хоть каплю блага дать вселенной.
243
Увы, увы мне, дураку:
Всё вечно, лишь искусство тленно.
После выборов
Эх, люди, люди, прошу вас, поймите,
Прошу вас...
Ну как же вам объяснить-то —
Вчера было проще в этом быте вонючем...
С 22 на 23/IX-1999. Киев
***
С экранов и газет
Уже с десяток лет
Поток трюизмов.
Маститый журналист,
Политик и бандит —
Как после клизмы.
Ругает вся земля
Склерозного вождя —
Нашли потеху.
Что ж, строить — не ломать,
Мол, надо ж исправлять,
Так в чём помеха?
Одиннадцатое сентября
Подлость и трусость врезались в мужество.
Что победило?
Трудно сказать.
Разницы нет в проявлениях ужаса,
Вряд ли кому-то легко умирать.
244
Вряд ли и сам процесс умирания
С сотнями тысяч былых смертей
Демократичнее и гуманнее
Был в отношеньи багдадских детей.
Клинтоны, Буши, Хусейны, бен Ладены —
Все отсидятся в своих бункерах,
Глупым железом так и не найдены.
Гибель — удел простых работяг.
С 22 на 23/IX- 2001. Городня
Фридону Кутелия
Му го рек, амханаго,
Как, дружище, живёшь?
И живёшь ли?
Война ведь, мерзавка,
Как огромная и ненасытная вошь,
Всё б ей жрать,
Никого ей не жалко.
Промываешь ли кровью морщины Земли
Или мам примирил своё грешное тело?
Ведь Апсны утопает в картвельской крови,
В апсуанской крови Сакартвело.
И такой ты далёкий теперь, закордон,
И так много знакомые наши друг друга убили...
А ведь мы с тобой молоды были, Фридон.
Помнишь?
Мы с тобой молоды были...
1-2/ХІІ-1996. Киев
245
Удивительный мир
***
Пусть года пролетают
И всё невозвратно меняют,
Пусть уходят друзья
И любимая мимо идёт —
Я люблю каждый камень,
Что здесь в эту землю врастает,
Я люблю каждый дворик
И ветку, что в небо растёт.
Городня, Городня,
Городок мой невзрачный и древний,
Я тебя променять
Никогда, ни за что не смогу
На любой городище
С лукавым обличьем царевны,
Заглушая тоску
За удачей своей на бегу.
Матерi
Дуже вузеньку, ще без загати,
Згадую, наче ввi снi,
Рiчку Чибриж бiля нашої хати,
Що розлилась повеснi.
Моє дитинство у бiлiй панамцi

Бiгає вздовж берегiв
I рученята простягує мамцi:
— Мамо, я щастя зустрiв!
247
Марно я мрiю: та рiчка i хата
Схованi десь вдалинi.
Там мене жде посивiлая мати...
Гiрко i сумно менi.
Мамо, не жди, не вернусь я нiколи,

Я вже не той, що колись:
В серцi не тi уже мрiї i болi,
В душу менi подивись.
Нi, вже нехай: я приїду до тебе —

В серцi не згасла любов.
Нiжно притисну тебе я до себе:
— Мамо, я щастя знайшов!
21.XII.1980. Адлер
Родное
Где-то там, далеко-далеко
Сосны кронами трогают небо.
Воздух пахнет парным молоком.
Шум шагов на ветру.
Шорох хлеба.
Я его никому не отдам,
Этот мир, где родился и вырос,
Где поют соловьи по кустам,
Где дождей зябковатая сырость.
Он единствен, у каждого свой,
Мир, где запахи леса и детства.
Купол неба висит голубой,
А под ним — дорогое наследство.
Я его никому не отдам.
Но не надо сопеть, что я жадный.
248
Это — всё, что моё, что я сам,
И единственное, что мне надо.
Я из памяти весь состою.
...Звон капели...
И ласковый вечер...
Вспоминаю и вновь узнаю.
Что ещё есть дороже на свете?
Запах детства — он нежен и прям,
Словно сердцем коснулся котёнка.
В мыслях — хмель и приятная пьянь.
И желанье расплакаться звонко.
Дорожка
Вот по этой кирпичной дорожке,
Утверждая своё бытиё,
Чьё-то детство протопало ножками,
Как когда-то ходило моё.
По лесам и пустыням нехоженым,

По мостам через водную гладь,
По дорогам, ещё не продолженным,
Этим ножкам придётся шагать.
Он забудет дороги планеты,

Что изъездил и избороздил.
Но навеки запомнит вот эту,
По которой он в детстве ходил.
249
Возвращение
Мне милы эти низкие улочки и переулки,
Невысокие домики, мирно стоящие в ряд,
Строй фонарных столбов, как солдат
на вечерней прогулке,
И почти возле каждого домика —
маленький сад.
И печально немножко, что там, где я бегал
мальчишкой,
Задымила труба, и шумят заводские цеха.
А от школы остался один лишь невзрачный
домишко.
Наступившая новь хоть его пощадила пока.
Нет трёх стареньких лип, что под ними
мечтал я о далях,
Здесь сейчас котлован,
Это строится новый детсад.
И мне грустно,
Хотя и понятно, что это неправильно —
С каждым годом моя Городня
хорошеет стократ.
12/ХІІ-1981
Марійка
Село під назвою чудною.
Село Марійка.
Чому ж від імені простого
Солодко й гірко?
Вся в сонці й соняхах палає
Земля черкаська.
А звідкись — з серця? — виринає
Легенда?
250
Казка?
Часів старих журлива повість
Давно забута?
Чи за не зовсім чисту совість
Гірка спокута?
Якою ж ти була, дівчино?
Мабуть, красуня,
Якщо у часі полишила
Таке відлуння.
Удалині промиготіло
Хатинок кілька.
Автобус пихнув димом білим.
Бувай, Марійко.
***
Я мріяв про галактики далекі,
Про зорі мерехтливі в вишині,
Ночами снились зоряні лелеки...
Лише тепер відкрилося мені,
Що на землі палають дійсні зорі,
Усе життя ходжу я серед них,
Дивлюсь у вічі, мов кришталь, прозорі,
Мільйонів різних всесвітів земних.
І в кожному є щось неповториме,
Яскраве й незбагненне в грудях б’є,
Є щось від інших сховане, незриме,
Щось незабутньо дороге, своє.
І кожен раз знаходиш дещо знову
Під сіро-непомітним тоном фарб.
Не все відкриє погляд поверховий,
251
Зирни в глибінь —
відкриєш справжній скарб.
1980. Адлер
***
Висит, как дождь над серой бездной
Трагизм того, что всё исчезнет
Или изменится совсем.
Твоё лицо в тумане мглистом
И искры этих красных листьев,
И век,
И голоса друзей.
И дети вырастут и станут
Старухами и стариками,
И лягут улицы не так,
И наше время без злорадства
Иначе будет называться
В бесстрастных будущих трудах.
Скукожившись и спрессовавшись
В «культурный пласт», эпоха наша
В историю других эпох,
Как ни кичимся мы крикливо,
Войдёт как «слой презервативов»,
А не «дерзаний и тревог».
Я смутно чую эту эру.
Земной, телесный, грешный в меру,
Гляжу, грустя, но не страшась,
В грядущий век, где тоже люди,
Но никому нужна не будет
Моя бессмертная душа.
С 18 на 19/Х-1996. Киев
252
***
Боли, моє серце, боли,
Усе чогось варте — із болю.
Не дай мені ладу з собою,
Неспокоєм дух окрили.
Пали мене, думко, пали.
І хай супокій тільки сниться.
У горні народжена криця
Прорубує шлях із імли…
Та де ж так вовтузиться довго
Швидка, як слимак, допомога…
***
Розмальоване небуття
Укарбоване до життя,
Що єдине, як світ, на жаль.
Кам’яніє душі скрижаль,
І немислиме вороття.
Розмальоване небуття
Має безліч яскравих фарб.
Та зав’язли колеса гарб
У багні нездíйснених мрій.
Де ти, Боже?
І Син де Твій?
До якої конфесії
Прикипіли вуста Твої?
Та зґвалтована мить
Мовчить,
Мов безладдя сухих століть.
Плач тополі пухкий, як сніг,
Налипає до грішних ніг.
253
***
Білий сніг, наче сміх,
засипа каламуть
Мовчазних придорожніх калюж.
Голубі ліхтарі
незабаром поснуть.
І — зникають предмети довкруж.
Тільки я наодинці з безсонням своїм
Намагаюся темряву ту
Розігнати й людині вікном вогняним
Освітити дорогу пусту.
Та нікого нема.
Тільки я. Тільки ніч.
Тільки сніг і минуле в мені.
Безголоса пітьма,
наче крига сторіч,
Обкладає безсилля вогнів.
От і схід прояснився за сірістю хмар.
Та від того думкам не ясніш.
Хто б мені пояснив —
як у лементі чвар
Нам прожити безчасся ніч?
Небальодений прах
загасив у вікні
Тихий вогник безсоння мого.
Тільки пам’яті птах
стрепенувся вві сні
І ніхто не помітив того.
254
***
На далекім березі, майже недосяжному,
Мов душі безсонної невмируща варта —
Аж думки зсудомило і застигло вражено
Серце —
так відчужено пломеніє ватра.
Як відлунням юності приязно далекої,
Болем переповнений солодко-блакитним,
Мовчки придивляюсь, як зоряним лелекою
Крильми пелюстковими вогник теплий квітне.
Трунку життєдайний мій, як тебе ковтнути ще?
Блимає принадливо мовчазне багаття.
В грудях озивається пам’яті болючий щем,
А в уяві сивіє, мов старенька мати,
Невідома постать.
— Гей, хто ти?.. —
Тихо дивиться.
Тільки усміх лагідний.
І питать — не варто.
У тумані, що загус під промінням місяця,
За Дніпром покинуто догоряє ватра…
***
Когда-нибудь пора настанет:
Жизнь перестанет быть дурацкой,
И неожиданно нагрянет,
Как просветленье, в тишине,
Обыкновенный день и свежесть
Уже давно забытой ласки,
И может быть — всему предел есть —
Найдётся место в нём и мне.
Ну, а пока — живи, курилка,
255
Во тьме описывай круги
И вдохновения обмылки
Для будущего береги.
***
Мир, не в силах нарушить суровый закон тишины,
Замерзает во тьме, обдающей его с поднебесья,
Лишь над городом, скупо укутанным светом луны,
Тихо плачет забытая кем-то на улице песня.
Звук нелепо повис над домами, ни громок, ни тих,
Незаметно смешался в ночи с заводскими дымами,
Будто сам по себе из последних морозов возник
И поплыл над горящими тусклым огнем фонарями.
Незаметно стекают секунды, а может века
И уносят в минувшее всё, что однажды забыто.
А по небу немой укоризной плывут облака,
Обнажая все раны, что светом от боли укрыты.
Облака и луна. Одиночества кроткий намёк.
И холодный серебряный свет, как мечта, бестелесный,
Словно слабая память о том, чего ты не сберёг.
Не сберёг, позабыл и оставил, как грустную песню.
***
Всё невдомёк
и вдрызг,
и невпопад.
Душа протяжно воет на задворках.
Мне этой ночью снился чей-то взгляд,
А чей — не помню.
И немножко горько.
Беру в лесу маслята — про запас.
И не люблю уже, не ненавижу.
256
А где-то дочка ходит в третий класс.
Когда-то я её увижу...
Конечно, всё пройдёт, что за дела,
Как день проходит и как ночь проходит.
К примеру, молодость — уже прошла,
И — ничего, ещё живётся, вроде.
Да вот — приснился ночью чей-то взгляд.
Не помню чей, а почему-то горько,
И снова всё не в лад и невпопад,
И что-то там затихло на задворках.
***
Из-за мягкого угла облака
Выглянуло почти весеннее солнышко,
Смешное и кривоногое,
Как маленькая девочка,
Что топает за мамой
Неуклюже.
И пусть это сентиментально,
Но мне хочется взять его на руки,
Прижать к себе
И никому-никому...
Как будто кто-то может его отнять.
1989
***
Вечное чудо весны!
Тридцать шестой раз ты бесцеремонно
Врываешься в меня,
Заставляя задыхаться от восторга,
Следствие которого —
Недостаток мыслей и избыток чувств.
257
Какими же влюблёнными глазами
Смотрит сквозь меня
это юное чистое создание!
А сердце всё равно готово разорваться.
И первая заметная седина
Никакого отношения к бесу в ребре не имеет.
Просто — весна.
А девочка эта — красива.
И взгляд этот — не мне,
И улыбка — не мне,
Я улыбаюсь в ответ.
Впрочем, вопроса не было.
Просто — весна.
Я смешон? Может быть.
Но какое же это счастье — быть таким смешным!
Значит — я ещё жив,
Раз чувствую красоту,
Значит — ещё не старик, хоть дело идёт к тому.
Но красота — она потому и красота,
Что и для ребёнка, и старика одинакова.
IV-1996. Киев
***
Мы, чем глубже вгрызаемся в жизнь,
Вспоминаем всё реже и туже
Тот удивительно солнечный мир,
Мир, где морем становится лужа,
Где случается всё только вдруг,
Где чисты и открыты всегда мы,
И где нету нежнее рук,
Чем надёжные руки мамы.
Этот мир, как живая вода,
258
Отсверкав чудом в струйках светлых,
Покидает одних навсегда,
А к другим возвращается в детях.
***
Что входит в понятие «счастье»?
Квартира, машина, семья.
И просто красивая женщина,
Пока она не твоя.
Возможно, немного нахальства,
Чтоб в грязь не ударить лицом.
Несмелая дружба с начальством.
И фильмы с индийским концом.
Дешёвые джинсы и бантики —
От моды бы не отстать,
А также немножко романтики,
Но чтоб не мешала спать.
И — если когда-то случится —
Воробышка изловить.
Не всем же перо Жар-Птицы
Дано на земле находить.
9/ІХ-1987
***
Весело шелестит листва куста.
От ветра и тёплых запахов кружится голова.
И как-то слишком быстро и неожиданно
после лета
Наступает
Тридцать первое августа
И постепенно осень вступает
В свои права.
259
И это даже не страшно, а интересно
И красиво.
Но, Боже небесный,
Как грустно тлеют в багровом закате
Облака
И спелые сливы.
А листья,
Эти глупые глаза весны,
Ещё смеются, веря и не веря
Аккордам,
Что рождают ветры-клавиши.
А это голос неотвратимой будущей потери.
Хотя им нечего терять.
Им теряться в один из дней,
В один из отпущенных ста,
И каждый надеется, сорвавшись,
Просто долго падать, а не умирать
Тридцать первого августа.
31/VIII-1989
***
Позвала тебя, друг мой, Россия
На другой околоток Руси.
Ей понадобилась твоя сила.
Что поделаешь — грусти не грусти —
Ты ей сын.
Но зачем так нелепо
Уходить, всё забыв, не простясь,
Дверь прикрыв за собой незаметно,
Как какой-нибудь там англо-сакс?
Но вопрос остаётся открытым.
260
Выпадает надеяться мне, —
Ты не числишься в списках убитых
На нелепой чеченской войне.
Ну, а помнишь: бессонные ночи,
Поиск истины в чаде хмельном
И почти что совместные строчки,
Щедро взбрызнутые вином?..
Разных муз непохожие слуги,
Будем жить теперь, память уняв,
Независимые друг от друга,
Как народы обеих держав,
Сожалению не поддаваясь,
Не тревожа печаль, что светла…
Ты прости мне мою благодарность
Той судьбе, что нас вместе свела.
***
Небеса, небеса, бирюзовые своды.
В лужах
раухтопазом
искрится вода.
Мне пожалован праздником грустным природы
Дармовой жёлтый лист,
Как билет в никуда.
Принимаю его беспардонно и кротко,
Будто хлебный огрызок, с ухмылкой немой,
Словно нищий старик стопку спонсорской водки.
Этот праздник роскошен,
Но праздник — не мой.
Крик прощальных грачей — громовым приговором,
Всё о бесповоротности.
Но не беда —
261
Не придётся душе ночевать под забором,
Я имею билет,
даже пусть — в никуда.
***
Ничего не проходит —
Ни болезнь, ни надежда, ни тень
От прозрачного века змеиного глаза,
Ни почившее в бозе желание перемен,
Словно нечет и чет,
Неугаданные ни разу.
Даже то, что прошло,
не проходит, а где-то внутри
Пахнет взлядами и голосами —
Полубыль-полунебыль —
Покрываясь цинизмом
холодных стеклянных витрин
Под закарканным небом.
***
Свернулась города громада
В клубок лохматых колких дней.
Просторный холод белым взглядом
Накрыл безлюдье площадей.
Ни тьмы, ни света.
В полумраке
Застрял случайный мутный луч.
Бездомный вой глухой собаки
Шуршит по дюнам бледных туч.
Желеобразный ветер тщится
Хотя бы раз перелистнуть
262
Окаменевшую страницу
Остановившихся минут.
***
Криками грачиными наполнился
Воздух обнажённый.
Чувствуется — что-то в этом кроется,
Только не припомню
Слова, выражающего формулу
Звона в грешном теле,
Искренне созвучного подкровельной
Музыке капели.
Вот и забывается, украдкою

Помнимое мною,
Странное немного, горько-сладкое,
Юное такое,
И замысловатое, как облако
Трепетного вида.
Белое, холодное, далёкое,
Словно Антарктида.
Родина
I
В тени от исторических событий,
Вдали от перегруженных дорог,
Врагов нашествий,
Гениев наитий
Живёт провинциальный городок.
Сюда доходят только отголоски
Да долетают щепки иногда
263
Оттуда, где трибуны и подмостки
То строят, то ломают города.
А здесь разводят кур,
Выходят замуж,
Живут,
Как могут, строят свой уют,
Рожают редко, чаще уезжают,
И страшно пьют.
А после — страшно мрут.
Отстраивают сломанные храмы
И — не крадут со стройки кирпичи.
И бывшие райкомовские хамы
В них святят от дворцов своих ключи.
Столичный гам тут не найдёт огласки.
Работа — дом — базар — из года в год.
И то, что Сашка дал по морде Ваське,
Важней того, кого избрал народ.
А ночью — тишь.
Двенадцать — очень поздно.
И освещенья нет.
Но звёзд — не счесть.
И что мне делать, если эти звёзды
Нигде так ярко не горят, как здесь.
1-3/ІХ-1994. Городня
II
Хотя и тривиальна эта драма
И мелодрамой даже отдаёт,
А всё же в голове зудит упрямо
И по ночам покоя не даёт.
Дела, дела.
Всё реже приезжаю.
Безумье цен — единственная новь.
264
И тут меня помалу забывают
Дорожки, где я бегал без штанов.
И я от них всё дальше.
Постепенно.
И городок мой бесконечно мал.
Хоть бесконечность видимой вселенной
Я среди этих хаток постигал.
И нет, не упаду я на колени —
Свезут в Халявин, если упаду —
Нет-нет, и «грудочку землі своєї
До вуст
не прикладу...»
Приеду, погляжу на новостройки,
Повспоминать прошедшее потщусь,
Взгрустну, посокрушаюсь — да и только.
Уеду.
И вовек не расплачусь
Ни с мамой,
Ни с родной землёй,
Ни с прошлым.
Ни с будущим, которого боюсь.
И снова кану в будни с бытом пошлым.
И видимо, однажды не вернусь.
С 22 на 23/VII-1996. Городня
Маленькая баллада
Памяти Н. Прищепы
Жил да был человек.
Просто — жил да был.
Огорчался, смеялся, любил и жил.
На работу ходил.
На соседей ворчал.
265
Суп на кухне варил
Или так — скучал.
Не желал, ни мечтая,
Ни стирая штаны,
Ни чужой жены,
Ни чужой страны.
Только как-то раз не стало его.
Ну, а мир живёт себе.

И — ничего…
***
Тополь тащат комлем вперёд.
Визг пилы дефицитной «Дружба».
Осторожно!
Сейчас упадёт!
Не зевай!!
Городская служба.
Подмороженная земля.
На лице — от тумана сырость.
Просто падают тополя,
Под которыми я вырос.
Голубые корабли
1
Мне снились голубые корабли
С огромными — в пол-жизни — парусами,
Но как-то незаметно проплыли
Перед моими сонными глазами.
Не знаю — может, это знак судьбы,
Хоть и не верю этим бабьим вздохам,
266
Но я о них уже почти забыл,
Запутавшись в любви и суматохе.
Мы знаем — нефтью залит океан
И неоткрытых нет уже америк,
Нажми на кнопку — и телеэкран
Тебе откроет самый дальний берег.
И вся планета вдоль и поперёк
Истоптана, излётана, изрыта,
Из космоса б любой увидеть смог
Всё, что в земле веками было скрыто.
Итак, всё ясно, в мире нет чудес,
Куда ни кинь — направо и налево —
Из целлюлозы сделан этот лес,
А море — из таблицы Менделеева.
Нам кажется:
Над прозою земли —
Оптическая проза небосклона.
А это — голубые корабли
Плывут, неотличимые от фона.
1989, Городня
2
Положительные вопросы
Погребают эмоций прах.
Мы давно никого не носим
Ни на крыльях, ни на руках.
Мы давно ни во что не верим,
(Разве в доллары — если есть —
Да в бронированные двери)
И какая там, к чёрту, честь.
И с тоской, как с петлёй на вые,
Я гляжу, как тают вдали
267
Корабли мои голубые.
Не мои уже корабли.
7/V-2000. Киев
Дума
Всё тот же воздух, те же капли
Росы на стебельках травы,
И год тому назад, не так ли,
Здесь на углу встречали вы
Меня, столичного приблуду,
Нарушившего свой обет
Не уезжать вовек отсюда...
Неугасимый звёздный свет
Повис над шиферною крышей
И, как в кристаллах, отразясь
В окошках маленьких домишек,
Поджёг и уличную грязь.
Не так, как на трамвайных рельсах.
И, вслушиваясь в тишину,
Фонарь влюблённый засмотрелся
На одинокую луну.
II
Я дома, я дома, иду неспеша,
Хватаю глазами стрелу камыша,
Зелёный осинника полумрак.
Работай, мой брат, фотоаппарат.
Хотя бы частицу родной тишины
Свезу я в столицу
Тайком от жены.
Я, перебежав через радуги мост,
Целую кудряшки у юных берёз.
268
***
Не часто прощаюсь я с домом,
И после приходится мне
Грустить по лицам знакомым,
Но часто в мечтах и во сне.
Я вижу далёкие страны,

И звёзды, которых не счесть,
Тревоги, которые будут,
И счастье, которое есть.
Песчинка в стене мирозданья,

Я слышу сквозь толщу веков
Забытых народов преданья
И шум неоткрытых миров.
Мечты остаются мечтами,

А жизнь всё идёт и идёт.
12.III.1980 г.
***
Давайте жить, друг друга уважая,
Не превращая свою гордость в спесь.
Любя себя, мы часто забываем,
Что у соседа тоже гордость есть.
Уметь прощать случайные обиды

И даже оскорбления порой
Труднее, чем в безудержном порыве
Друг другу ранить сердце слов игрой.
269
Легко ответить кукишем на кукиш,
Чужую честь не ставя ни во грош...
Но жизнь — не обувь, новую не купишь,
Когда истопчешь всю и изорвёшь.
***
Городов несмолкающий гомон.
Шелест листьев, едва уловимый.
Стук колёс под трамвайным вагоном.
Голос сердца.
Реальный и мнимый.
Снов цветных безалаберный трепет.
Ласка ветра, что мчится, играя.
Эта жизнь проще пареной репы

И сложнее, чем репа живая.
VI-1984. Донецк
***
Не из парадов пёстро-многолюдных
И не из красочных надежд и снов,
Нет,
Счастье жить рождается из будней,
Из тишины обыкновенных слов,
Тех слов, что не едят глаза плакатом,
А тихо шепчут шорохом листвы.
Они скромны, неброски, не крылаты,
Но их заслыша, знаем — живы мы.
VI-1984. Донецк
270
Ещё одна история
Еврейская улица.
Пятьдесят лет назад
Здесь жили жестянщики,
Сапожники, портные,
И раздавался стук
Их молотков, молоточков,
«Зингеров» и наковаленок.
До сих пор здесь стоят
Их маленькие домики
С бесчисленным множеством
Комнаток и комнатёночек,
Закоулков и закапелочков.
Теперь здесь живут совсем другие люди.
Много лет назад
Одна старушечка, баба Роза,
Пархатенькая-пархатенькая,
Всегда угощала меня
Конфеткой или пряничком,
Когда я шёл из школы,
Улыбаясь ласково
И гладя по головке
Маленького украинца,
Родившегося на еврейской улице
И говорящего по-русски.
Она давно уже
Под нежным крылышком своего Яхве,
Единого и неделимого.
А от её улыбки
Осталась только узенькая
Красная дорожка из старинных кирпичиков,
Местами исчезнувшая,
271
Местами превратившаяся в асфальтовую...
Вот и вся история.

11/I-1992. Киев
***
Белая метель чем-то неземным землю замела.
Кутая, как в шаль, всё в метельный дым.
И белым-бела.
То ли миллион белых-белых кур бросили насест,
То ли ждут судьбы у седой зимы тысячи невест.
Но проходит день. К тёплому окну
подступает ночь.
Звонкие дрова, весело треща, поглощает печь.
Тихо и тепло. Пламенеет жар и горит щека.
Белая метель просится под дверь голосом щенка.
***
Красота цветка
Или женщины,
Или леса, что вдалеке...
Мир мой нежный,
Мой переменчивый,
Я откланяюсь
Налегке.
Я не буду спорить-доказывать,
Кто был прав, а кто виноват.
Мир мой юный,
Мой недосказанный,
Я сюда не вернусь опять.
Пусть поют твои птицы майские,
272
Тянут руки к небу ростки.
Мне не надобны кущи райские,
Лишь бы только остался ты.
Ни к чему мне награды барские —
Пусть достанутся холую.
Мир мой трепетный,
Мир мой ласковый,
Я люблю тебя.
Я люблю...
13/I-2000. Киев
Бессмертие
Я не видел лица, только сердцем почувствовал: он.
Ложит камни на стройке и крутит баранку КАМаза,
Улыбается, глядя на нас, светлой радостью полн,
Как друзьям, даже тем, с кем не мог повстречаться
ни разу.
Его имя хранит каждый угол и каждый забор,
Каждый дом, даже те, что построены только
недавно.
И Чибриж, низвергаясь со шлюза, шумит:
«Христофор».
«Черноус» — это ноги прохожих стучат каблуками.
Вместе с нами идёт он со смены по улице той,

Где бегут после школы, махая портфелями, дети,
По которой ушёл в свой последний решительный
бой,
Как обычный боец, чтоб вернуться героем
бессмертным.
19/ІХ-82. Городня
273
***
Переполненный мятым народом
И глухим недовольством вагон,
С Новым годом тебя, с Новым годом!
Лишь бы не обманул тебя он.
Лишь бы женщина, рядом присевшая,
Насовсем не забыла о том,
Что был мальчик слегка обгоревший
И смотревшийся чудаком.
Тот, который в заботах сгорая,
Накануне — не больше того,
Не узнал её в этом трамвае.
И она не узнала его.
Не забудьте друг друга, не надо,
Не искупиться вам этот грех.
Ничего, что одни только взгляды
От деньков вспоминаются тех.
Этот мальчик, слегка облысевший,
Никогда не вернётся назад.
Но судьбы не кончаются рельсы
И на стыках ритмично гремят.
Между вами супруги и вьюги,
И большое количество стен.
Но
Вы немножко любили друг друга,
Ничего не имея взамен.
28/ХІІ-1993. Киев
Удивительный мир
Мы, чем глубже вгрызаемся в жизнь,
Вспоминаем всё реже и туже
Тот удивительно солнечный мир,
274
Мир, где морем становится лужа,
Где случается всё только вдруг,
Где чисты и открыты всегда мы,
И где нету нежнее рук,
Чем надёжные руки мамы.
Этот мир, как живая вода,
Отсверкав чудом в струйках светлых,
Покидает одних навсегда,
А к другим возвращается в детях.
***
Люблю я улицу-метелицу,
Где, вслушиваясь в тишину,
Фонарь влюблённый засмотрелся
На одинокую луну.
Люблю бродить, слегка касаясь
Своей душой её груди,
О большем и не помышляя,
Хотя в мечтах шепча:
«Приди».
І-1985
***
Кораблики я строил из газет
И отправлял с весенними ручьями
В необозримо бесконечный свет,
Который мы себе рисуем сами.
И их влекло неведомо куда.
Они застряли где-то среди хлама,
Пораскисали. Но несла вода
Один из них, возможно, к морю прямо.
Ещё журчат прозрачные ручьи,
275
Хоть их сушили неудачи злые.
Ещё плывут мечты мои шальные,
Кораблики бумажные мои.
Их всё несёт весенняя вода,
Они со льдом сражаются отважно...
Пойдём, я уведу тебя туда,
Куда поплыл кораблик мой бумажный.
23-24/VI-1983
Миг
Живём среди шума больших городов
И в тихом потоке лесных ароматов,
И нас окружает то грохот станков,
То тихая нежность багровых закатов,
Прозрачное пенье весенних полей
И залпы войны на огромной планете.
Но самое главное в жизни людей —
Причастность к тому, что творится на свете.
Бег времени быстрый. Он неумолим.
Всё то, что считаем мы добрым и милым,
Интимным своим, бесконечно родным,
Всё станет далёким и даже — постылым,
Не стоящим выеденного яйца,
Достойным всего лишь исчезнуть
бесследно.
Спешите прожить свою жизнь до конца
Так, чтоб не успеть ощутить себя
бедным.
1-2/І-1982
276
***
Белый парус мечты и надежды
Нас уносит к чужим берегам.
Даль чиста, облака белоснежны.
Разве может привидиться нам,
Что бывают жестокие штормы,
Рифы, мели и плотный туман?
Мы спешим дать ответ себе:
Кто мы? —
Доверяясь прозрачным волнам.
Мы не верим в стихии жестокость.
Только ей наплевать на мечты.
Нас не видит лазурное око
Бури с призрачной высоты.
И — скользя со вскипающей кромки,
Не надеясь доплыть до земли,
Мы хватаемся за обломки
Нашей маленькой утлой ладьи.
Чтоб однажды в пустыне безбрежной
Вдруг заметить сквозь радость и стыд:
Чей-то парус с мечтой и надеждой
Над бурлящей пучиной летит.
4-5/ІІ-1983
***
Города, городишки и просто посёлки,
Где когда-то живал или просто бывал,
Развлекаясь, по делу, случайно, без толку,
Где работал, влюблялся, гостил, бедовал.
Ни о чём не жалею — что было, то было,
Время, словно река, не воротится вспять,
Не вернутся ко мне мои юные силы.
277
Но глаза закрываю — и вижу опять
Города, городишки и просто посёлки...
С ними я свою радость и горечь сливал
И искал своё место под солнцем, да только
Ни черта не нашёл, а себя потерял.
Не чужак в этом мире и не иностранец,
Я щемящую грусть в своём сердце носил,
Как один из огромного множества пьяниц,
Волокущих судьбу по дорогам Руси.
12/ІХ-1983
***
Красота — это всё, что дарует нам радость,
Что хотя бы на миг нам изведать дано.
Тело женщины,
Мёда душистая сладость,
Самый первый цветок
И, возможно, вино, —
Если только оно от беды отвлекает —
Тишина,
Смех котёнка, ловящего хвост.
Красота — это то, что людей побуждает
Делать жизнь,
Ничего, что в итоге погост.
Я люблю красоту, но живую, без фальши.
Так посмотришь вокруг —
суета,
маета.
Но смотрю и надеюсь —
я снова тот мальчик,
Что не знал ни черта,
278
Но кричал:
«Красота!»
Красота — это часть пониманья,
и даже
Непонятность, зовущая:
«Ну же! Пойми!»
Это краски и линии лиц и пейзажей,
Что однажды нас делают просто людьми.
Это — к другу везучему нежная зависть.
Непредсказанность встреч
И пути твоего.
Красота — это всё, что дарует нам радость.
Остальное — не в счёт.
Остальное — дерьмо.
С 22 на 23/І-1988
Ночная лужа
Бездонны ночи, как провал,
И не видать нигде ни зги,
Как будто свет висеть устал,
Упал,
Разбился вдребезги
И не осталось ничего.
Лишь там, где эхо мечется,
Над головой и под ногой
Блестят осколки вечности.
Х-1989
***
Помилуй, Боже, маленьких людей.
Они живут, не думая о смысле,
Они творят его и без затей
279
Идут по трудной незаметной жизни.
Работа — быт. И так из года в год.
Одна надежда, что на этом свете
Их, маленьких, их малость упасёт
И от величия, и от бессмертья.
Помилуй, Боже, маленьких людей,
Благослови их праведную грешность,
Их мелочность, их склочность,
Их детей,
Воспитанных нелепо и поспешно,
И то, что не понять, не объяснить,
Чему искать обоснованье тщетно:
Великое уменье — просто быть
И радоваться жизни беспросветной.
***
Никогда я не был на Таити,
Никогда кокосов не жевал.
На Самоа,
да чего таить — и
На Гавайях тоже не бывал.
Не встречал меня туманом Лондон,
Не кричал: «Шолом!» — Иерусалим.
Для Козятина я, видно, создан.
Впрочем, не встречался я и с ним.
Без меня смеётся где-то море,
Где в диковинку Полярная звезда.
Никогда я не был на Босфоре.
И уже не буду никогда.
280
***
На свете много одиноких женщин.
Узнать такую можно по глазам,
Которые предательски трепещут,
Испуганно прицеливаясь к нам.
Хоть на лице — лишь скука и зевота.
Мы отвечаем прозой.
Где нам знать —
Она одна, и ей рожать охота,
Да чтоб не одного, а целых пять.
Или ещё:
Чему-то вечно рада
И весела, отчаянна — а что?!
Мы говорим — ей только это надо.
А ей — не столько это, сколько то.
Свистят слова небрежные людские.
Стоят, как у позорного столба,
Две женщины,
Две разные такие,
А вот гляди-ка ж ты — одна судьба.
И путь обеих общей меткой мечен.
И не дай бог надежду потерять...
На свете столько одиноких женщин,

Что кажется —
я в чём-то виноват.
***
Шелестящее золото клёнов,
Оголённые руки берёз
281
В синем небе раскинуты сонно.
Мне родиться средь них привелось.
Тишина. Разодетая осень

Грустно смотрит в меня из ветвей
С жёлтых листьев унылою проседью
Огоньками рябинных кистей.
Я стою под деревьями сонными,

Тишиной переполненный весь,
И кляну свою жизнь непутёвую,
И люблю заколдованный лес.
2/X-1981
О счастье
Если ты кому-то нужен
И в тебе живут мечты,
Если ты с собой не дружен,
Это значит — счастлив ты.
Счастье — это быть сегодня

Лучше, чем ты был вчера,
Это значит — быть красивым
И в поступках, и в делах.
Это право на ошибку.

Это право на ответ.
Это право на защиту,
Если всё ж ошибки нет.
Это скопище сомнений

И борьбы с самим собой,
282
И удач, и огорчений,
Что нахлынули гурьбой.
Быть счастливым —
Это значит
Быть своим среди людей,
Через толщу расстояний
Чувствовать тепло друзей.
Значит верить,
Что живёшь ты ради них.
Значит видеть
Результат трудов своих.
Значит счастье
Остальных людей хранить,
Видеть солнце и ненастье,
Быть любимым и любить.
Это значит
Честным быть
И честно жить.
22/XI-1981
Гимн смеху
Пусть звонким смехом все люди зальются,
И в городах, и в тиши дальних сёл.
283
Мне по душе, когда люди смеются,
Но не тогда, когда вешают псов.
И не тогда, когда бьют в переносицу,

И не тогда, когда нож тебе в бок,
И не тогда, когда сытый, откормленный
Рвёт у голодного хлеба кусок.
И не тогда, когда платье срывая,

Жадно рыча и глотая слюну,
Зверскую похоть удовлетворяя,
Трое по кругу пускают одну.
Пусть все хохочут от доброго, светлого

Счастья, что бьётся, как птица, в груди,
Но никогда не привыкну я к мерзкому
Ржанью при виде страданий чужих.
Или когда (даже если в Америке),

Выкурив плотно забитый косяк,
Бьются в прокуренной липкой истерике.
Чем так смеяться — уж лучше никак.
Пусть во все поры, в любую погоду,

На всей планете, понятный для всех,
Без модуляции и перевода,
На зло жестокости катится смех.
26/ХІ-1981
284
Диалектика
Что-то я не люблю в этом мире,
Что-то в мире не любит меня.
Вряд ли фактов простой констатацией
Я кого-то смогу удивить.
Отрицания, противоположности,
Диалектика в общих чертах,
Ну, а если в изящной словесности,
Но без лишних словес —
Нелюбовь.
Вот, пожалуй, единственный двигатель
Всех процессов, явлений и сил,
Устремлений и дум человеческих,
Да, пожалуй, и действий Творца.
Нелюбовь.
Не вражда или ненависть —
Нелюбовь.
А любовь — это так,
Только частность,
Локальная видимость
Равновесия нелюбви.
Можно опровергать и доказывать
Длинно, скучно, пока не стошнит,
Чем мы, в общем-то, и занимаемся
С той поры, как сказали: «Люблю», —
В первый раз
И впервые задумались
О себе и о том, что вокруг.
Неизбежно одно утверждение
Перечёркивается другим...
285
Только глядя на дочку, я немощно
Ничего не могу утверждать.
Я люблю эту милую девочку
Так взаимно, что страшно дышать.
27/VII — 7/IX-1998. Киев
***
По глазам узнают любовь,
Если только любовь настоящая,
Всё расскажут глаза горящие,
И не надо красивых слов.
А слова во всех землях разные,

Где «люблю», где «эс сирум эм»,
Эта фраза понятна всем,
Если сердцем она подсказана.
Взгляд прямой недоступен измене,

Прячут взгляд — значит в чувстве изъян.
Ведь без слов с Айсидорой Дункан
Изъяснялся Сергей Есенин.
И не надо красивых слов —

Всё расскажут глаза горящие,
Если только любовь настоящая.
По глазам узнают любовь.
15/ІІ-1982
286
ХХ век
Всё так нестойко и непрочно
В безумный наш двадцатый век.
Трясёмый в такт эпохе, точно
Ты робот, а не человек.
Осталось рыться нам в эфире,

В надежде что-то откопать,
С работы — в конуру квартиры,
Взглянуть футбол, читнуть — и спать.
Глотать убийственное зелье,

Собравшись дружно по рублю,
И гоготать, не для веселья —
Чтоб скрыть растерянность свою.
Всё это так. И пусть нелепо,

Но я душою не кривлю,
Доказывая, что всё это
За что-то всё-таки люблю.
Чудно, но если бы мне дали

Вселенной вечность всю и ширь,
Я ни на что не променял бы
Ни этот век, ни этот мир.
9/ХІІ-83
***
Мы упорно желаем вечности.
Только где она? Где она?
Наша сущность — от звёздной млечности
До соплей — в мир закована.
287
Но гордыни прекрасной жжение
Норовит расшатать удел:
Смерть — в отсутствии продолжения
Наших тел и, возможно, дел.
Постоянна лишь бифуркация
Непредсказанности стихий.
Разве Бог...
Да и тот меняется
Всем писаниям вопреки.
Почти по Талькову
Наверное, у всех
есть маленький мирок,
Деревня, улица ли, парка уголок,
Любимые глаза,
страницы детских книг,
Проплывшие года
или короткий миг,
Где счастье так легко
и так реальны сны,
Как чистая капель
кочующей весны,
Нет прошлого ещё,
лишь будущего даль,
Заботы ни о чём
и ничего не жаль.
А вне мирка — никак,
как будто нет его,
Лишь ветер, холод, мрак
и больше ничего.
6/Х-1998. Киев
288
***
Б. Окуджаве
Сюжет избит
и фабула
достаточна стара,
И дама пик
угадана,
и — голубь из ведра.
Как мы всему старательно внимали,
Но мало что всерьёз воспринимали.
Сюжет избит,
не верится,
но чудится подчас:
Земля стоит
и вертится,
и это всё — на нас,
Так красочно, что впору рассмеяться.
Но вряд ли стоит этого бояться.
13/IV-1999. Киев
***
И кому рассказать —
как же я не желаю
Принимать этот мир,
И—
его принимаю,
Все его квазизвёзды и чёрные дыры.
Я ведь сам —
порождение этого мира,
И — как это ни странно,
отчасти —
создатель.
289
Не как автор, однако,
а как бы издатель.
Так что возмущаться, в общем-то —
грех.
С 24 на 25/XI-1999. Киев
***
Уважаемые дети,
Не пишите в туалете,
Ничего занятье это
Вам хорошего не даст.
И девчонки, и мальчишки,
Почитайте лучше книжки,
Поиграйте в кошки-мышки
И попейте морс и квас.
Папам, мамам помогайте
И с собачками гуляйте.
Разве нет у вас собак?
Не пишите, бога ради,
Ведь у вас же есть тетради.
В детстве все плохие дяди
Поступали точно так.
Дудочка сентября
Снова и снова забытый звон
Памяти
рвёт уют.
Жёлтые клубы застывших крон
Вздыбятся и умрут.
И отголоски прекрасных мук
290
В пальцах гудят не зря,
Только ударит по сердцу звук
Дудочки сентября.
Было и не было. Нет его —

Кривит умом душа.
Лишь бы не вспомнилось ничего,
Лишь бы тоска ушла.
И хоть какой по счёту апрель
Буйствует, сном паря, —
Где-то под кожей чуть слышно — трель,
Дудочка сентября.
Вертит тихонько за кругом круг

Голову чувств порыв.
К счастью, я, видимо, с ней умру,
Так и не позабыв.
И, может быть, как великий грех,
Вечную жизнь даря,
Даст мне прощенье тайком от всех
Дудочка сентября.
С 27 на 28/IV-1995. Киев
Пробуждение
Как рукотворен горизонт
За призрачными окнами.
Шипит дождя аэрозоль.
И свет какой-то скомканный
Протиснут мыслью из дыры
Небес, что сном проколота.
И — ярко-чёрных — туч миры,
Очерченные золотом.
291
Как бесконечен этот миг
Над бездной созерцания,
Пока рассудок не постиг,
Что в роли мудреца — не я,
Пока случайный взгляд скользит,
Как вздох, из центра темени.
И чакры колесо скрипит
В пространстве.
И вне времени.
Подражание древним
1
Юности страсти угаснут, как гаснет очаг, догорая,
Если в него не подбросить надежды
смолистых поленьев.
Нечему радоваться и бессмысленно верить
во что-то,
Нету ни бед, ни потерь — свет и тень нераздельны.
Если и есть что-нибудь настоящее
в нашей планиде —
Это случайность рождения
и неизбежность кончины.
Всё остальное — тщета, ведь ни деньги, ни счастье,
ни славу
Вечно в руках не удержишь и в гроб за собой
не потащишь.
Мудрость ли это, дарованная многотрудным
и грустным
Опытом жизни иль просто усталость — не знаю,
Только когда начинаешь встречать равнодушно
и тупо
292
Солнца восход и закат, наблюдать красоту
и уродство —
Признак ли это того, что утеряно важное нечто
Или же наоборот — это главная в жизни находка?
2
Чьё б остриё ни сверкало в бою над угрюмостью
поля,
Что бы ни слышалось нам
в звоне ненужных побед,
Поле тогда лишь и поле, когда на нём хлеб
вырастает,
А не бурьян пустозвонства мечей в тщетном
поиске славы.
Цезари и чингисханы падут на увядшие лавры,
Хоть и оставят истории имя в кровавой строке.
Но никогда не увянет ржи колосистое море
И не умолкнет в веках пенье слепого Гомера —
Это ли не утверженье бессмертия тела и духа?
Это ли не утверждение жизни, хоть бренной,
но — вечной?
Рубаи
***
Жизнь несёт мою плоть по камням перемен.
Всё, что было и есть, превращается в тлен.
Я не стал бы грустить по минувшему детству,
Если б сына мне жизнь подарила взамен.
***
Что землёй рождено, не уйдёт в никуда.
Остаются в земле люди и города,
293
Уплывая то в прах, то в легенды, то в память.
А куда уплывает вот эта вода?
***
К тайнам вод и небес, к тайнам звёзд и земли
Мы за тысячи лет все разгадки нашли.
Только к тайне живого стучащего сердца
Ни единой разгадки найти не смогли.
***
Земля есть грязь, — я заключил весной.
Земля есть прах, — подумал в летний зной, —
Она черна, цветы на ней — вот диво.
Но и цветы становятся землёй.
***
Два брата спорили, кто любит мать сильней.
Промчалось в споре много долгих дней.
Пока же они ссорились и дрались —
Мать умерла в тревоге за детей.
С 22 на 23/III-1996. Киев
***
«Что — звёзды, ну, подумаешь — мерцают», —
Кряхтел старик, болячки проклиная,
Забыв о том, как сорок лет назад
Глядел на небо, глаз не отрывая.
***
Кто не видел и в мыслях далёких краёв,
Даже грязью своей упиваться готов:
Что моё — хорошо, потому что привычно.
И ворона поёт, там, где нет соловьёв.
С 23 на 24/III-1996. Киев
294
***
Из всего, что мороз своим мором не выжег —
Из травинок, из глаз — жизнью молодость
брызжет.
Если страшный наш мир красота не спасёт,
То хотя бы пробудит желание выжить.
7/IV-1996. Киев
***
Я проклинаю жизнь за всё, что отняла,
Я не люблю её за всё, что не дала,
И трудно угадать, что станется со мною, но
Я всё же благодарен жизни, что была.
22/Х-1998. Киев
Подражание японскому хокку

***
Я иду домой,
Где меня с нетерпением
Молча ждёт никто.
***
В бездне памяти
Тонет и твоё лицо,
Как звезда в ночи.
***
Сколько будет лет,
Если будет всё, как есть,
Но не будет нас?
***
Может, правда, жизнь —
Это лишь зелёный всплеск
В кроне космоса?
295
***
Миг умирает.
Уплыла и минута.
А свеча горит...
Танка
***
Там, где ребёнок,
Даже пахнет особо,
Пахнет таинством
Этой мудрой природы,
Что живёт в бесконечность.
***
Я живу в мире
Где-то рядом с тобою.
Но ведь и я — мир.
Я хочу, чтоб ты видел
Мой мир своми глазами.
***
Распознаю
И опаздываю
Вечно и куда-то
Так и не распознав
А там уже что-то новое
И досада брызжет в лицо
Прощальным выхлопом отходящего автобуса.
С 5 на6/XI-1994. Киев
296
***
Ещё не настала пора примиренья,
Когда ни тепла, ни пощады — не жди.
Ещё зеленеют трава и деревья.
Лишь ночи прохладней и чаще дожди.
И можно какое-то время поспорить
И верить, что завтра — ещё не вчера.
А осень уже засыпает мой город
Искрами будущего костра.
IX-1989. Городня
***
Зима.
Пустая холодная тьма
Шевелится и сводит с ума.
Краду
У ночи до завтра звезду
И такую несу ерунду.
Опять
Прошедшее перебирать?
И так много бы надо сказать...
А тут —
До завтра всего пять секунд,
И часы полуночные бьют.
Пейзаж
Облетели листвой пожелтевшие княжьи палаты сна.
Их угрюмые дворники в кучу сгребли.
Поделом.
Пепелище надежд, что горели так ярко и радостно.
Дом, где было тепло, предназначен властями под слом.
297
Неухоженность глаз, терпеливых, как улицы старые.
Безобразие душ, ждущих преображения каст.
Мысли — хмурой цепочкой, как будто сдавать
стеклотару,
и—
Надо всем — синева,
что одна никого не продаст.
1992. Киев
Повесть безвременных лет

Как случайно забытый в лесу
небольшой костерок,
Среди тонких, зыбучих болот
угасал хуторок.
По унылым дворам пробежала
недобрая весть:
Тот, кого ждут две тысячи лет,
не появится здесь.
Кто поверил, кто нет.

Запасли по поленнице дров,
Накидали стога для своих беспородных коров,
Насолили грибов,
Бабы сели за шерсть и носки,
Да заквасили браги, чтоб не помереть от тоски.
По привычке глаза обратили к сырым небесам.

Из опаски поставили свечи к святым образам,
О которых забудут опять, как сугробы сойдут
И грачиные крики хорошую весть принесут.
298
Пережить холода...
И не ведал о том хуторок,
Что в их топи и хляби, как в зеркало,
смотрится Бог,
Равнодушен к молитвам, лампадам
И чужд образам.
Лишь улыбка слегка прикоснулась
к усталым глазам.
14/I-1994. Киев
***
Ночь тряслась в ознобе
Тревожного ожидания.
Она уже знала то,
Чего ещё никто не знал.
И капли холодного пота
Искристыми росинками
Сверкали в лунном свете
На бледном лице, пушистом
От стебельков травы.
Ночь молчала так оглушительно,
Что спать было невозможно.
Лишь листья на деревьях шептали:
«Что-то должно случиться,
Что-то должно...»
Им не давала покоя
Светлая полоса на востоке.
И только когда напряжение
достигло верхней точки,
Раздался стон, глухой,
Как светлая полоса на востоке.
299
И вот,
Оглушительно разорвав серую плоть полумрака,
Как будто возвещая всему сущему:
«Вот он я!»
Громко заплакал от счастья жизни рассвет
В облаках,
Забрызганных кровью роженицы-ночи.
***
Осенний дождь зимой,
Как запоздалый поцелуй,
Ненужный никому,
Но из соображений такта и традиций
Неизбежный,
Слюнявит лица,
Которым снится
Что-то тёплое и золотое,
Но сквозь сон
Они не понимают ничего
И из соображений такта и традиций
Улыбаются.
***
Полесье в глаза не броско,
Здесь южной нет пестроты —
Стоит под окном берёзка,
А рядом сирени кусты.
300
Ты выйди весною в поле:
Смех солнца и синь небес,
Такое вокруг раздолье,
А дальше синеет лес.
Под солнечными лучами

С земли поднимается пар.
Проносится над головами
Простое грачиное: «Кар-р».
Полесье на краски не броско,

Но я не забуду и в боли
Родную мою берёзку
Под сенью южных магнолий.
6.IV.1981 г.
Осень
Зябнет зябкая зябь
Опустевших полей,
И летит над землёй
Грустный клин журавлей.
В золотую парчу
Разоделись леса,
А над миром висят,
Морося, небеса.
Не спеша, безучастно
Скользят облака,
Катит мутную воду
Куда-то река,
301
Только мерно звучит
Волн задумчивый плёск
Да скулит человеком
Обиженный пёс.
13.IV.81. Чернигов
Привкус неба
I
Из тёплой неизведанной глуши
Сорвалась капля ласковой печали,
Сосуд небес беззвучно осушив,
Переливаясь, как в момент Начала.
И мне опять поверилось на миг,
Что этот мир из атома возник.
II
Я сплю или иду по улице.
А кто-то идёт рядом.
Или навстречу. Или спит.
И даже не рядом, а чёрт его знает — где.
И для меня нету этих людей.
И меня для них нету.
А жаль...
***
Оранжевый вечер
На крыльях горячих заката
Плывёт надо мною
И стынет в подталом снегу.
Тревожно, как будто
302
Я видел такое когда-то,
А где и когда —
Всё припомнить никак не могу.
Обычное небо.
Но что-то неслышимо ранит,
А медленный свет, —
Как нежданный и резкий удар.
И новая совесть
Вплетается в старую память
Стрелой самолёта,
Вонзившейся в солнечный шар.
***
Полесье моё синеокое!
Люблю я до боли, до слёз
И сосен молчание строгое,
И ласковый шёпот берёз!
Пруды и речушки хрустальные

Пьют золото солнца и звёзд,
В них смотрятся вербы печальные,
Купая в них пряди волос.
Рябинка с дубком обнимаются

И что-то молчат о любви,
А клёны желтеют от зависти
И листья роняют свои.
А дуб и рябина счастливые,

Целуясь, забыли про всё.
303
Три липы, старухи болтливые,
Судачат про то да про сё.
Как вспомнил — приблизилось дальнее,

И стало на сердце легко.
Полесье моё синеглазое,
Ох, как ты сейчас далеко!
11.XI.79.
г. Приозерск
Городня
Хоть куда бы судьбина меня ни носила,
И куда бы ни шёл и ни ехал бы я, —
Лишь тебе моё сердце, тебе моя сила,
Всё, что есть у меня, всё тебе, Городня.
Это здесь я сказал своё первое слово

И впервые прочёл книжку про Колобка,
Здесь впервые узнал, что есть радость и горе,
Мозоли здесь впервые натёр на руках,
Сочинил свою самую первую строчку

И узнал, как кипит моя юная кровь.
Проводя в одиночку бессонные ночи,
Я впервые узнал, что такое любовь.
Как же мне не любить твоё синее небо,

Песни птиц, молодое дыхание гроз,
Ароматы садов, шорох спелого хлеба,
Шум зелёной листвы твоих белых берёз?
304
Как же мне не любить запах пашни на поле,
Древних пушек петровских, что в парке стоят,
Твоего ни на что не похожего слова
И печальных могил безымянных солдат?
Как же мне не ценить тёмных рук хлебороба,

И земли, что как сына вскормила меня,
И снесённой уже своей старенькой школы,
Где года пронеслись, как часы среди дня?
Как же мне не любить твоей маленькой речки,

Где над ней моё детство стрелой пронеслось.
Этой станции, рельс, что бегут в бесконечность,
Что по ним меня поезд однажды унёс.
Но куда бы судьбина меня не швыряла,

И куда бы ни шёл и ни ехал бы я,
Навсегда я запомню всё то, что оставил
В городишке с названьем простым —
Городня!
2.IV.1978 г. Городня
305
Нет, музы нынче не молчат&
***
Я стихи не сочиняю,
Я стихами проживаю
Свой не очень добрый век.
Лёд печали, пламя страсти
Не в моей ничтожной власти,
Как минут недолгий бег.
Не ливреясь величаво,
Пусть непопулярно это —
Воспевать победу света
Не умею среди тьмы.
Хоть и гибну, но не струшу
Потерять живую душу
В беспределе кутерьмы.
Не желаю дифирамбы
Петь патриотично банде
Казнокрадов и хапуг.
Пусть дыханья не услышат,
Но другие тоже дышат.
Значит — не замкнулся круг.
***
Поэты с собой не кончают.
За то, что идут напролом,
Поэтов всегда убивают
На чёрной дуэли со злом.
Убийцам убитых не жалко,
Для них эмоции — чушь.
В руке их — то власти палка,
То денег безликая глушь.
Велики они и всесильны,
307
И что им — какой-то стих,
В борьбе друг с другом двужильны,
Но вечность отнюдь не для них.
Они понимают это
И жалко сплывают в Лету,
Не в силах понять успеть:
Убитому ими поэту
Одно недоступно —
Смерть.
1990-е.
***
Поэт — не соловей,
И не мессия,
Не волхов с назидающим перстом,
И строк его волнующая сила
Заключена всего скорее в том,
Что из земли пошла его порода
И в пульсе века — жизнь заключена.
Поэт есть обнажённый нерв народа.
А если нет —
То грош ему цена.
21/V- 1986
ПАРОДИИ
Крик души
Из отдалённых тайников
Инстинкта он вопит, из глыби.
Без чешуи и плавников
Поэт подобен всё же рыбе...
Е.Винокуров
Кто вам сказал, что я поэт?
Вглядись в моей утробы глыби —
308
Хоть чешуи на мне и нет,
Я не поэт, я рыба, рыба!
Моих инстинктов нервный хор
Орёт, вопит во мне зверюгой.
Терзаюсь с детства до сих пор —
Зачем я не рождён белугой?
Я так хочу метать икру
В речных заплавах среди зыби.
А строчки мне не по нутру,
Но не молчу, подобно рыбе.
Прилуцкой поэтессе Анне Ефименко

«Мотыль
В стекло крылом стучит…»
Коты
Свистят в глухой ночи.
Свинья
Прядёт рогами в такт.
Ая
Стихи пишу.
Вот так.
1997. Киев
Сахоновщина
1
Промова
Хвала жінкам, що трудяться на фермі
І поять молоком усіх людей!
309
У наше героїческоє врем’я
Ім треба руки цілувати!..
І т.д.
Хвала жінкам, що трудяться у полі
В ім’я безсмертних ленінських ідей!
У незрівнянний час людської волі
Їм треба ноги цілувати!..
І т.д.
Хвала жінкам, що матерями стали,
Мішки тягають і ростять дітей!
І щоб вони турботу відчували
Їх треба просто цілувати...
І т.д.
2
Колгоспне літо
Сонечко купається у літеплі,
Як і завше, верби шелестять,
Ластівки віншують літні дні в теплі,
Горобці на груші цвірінчать.
Я і сам би, бо з таким характером,
Заспівав від радості життя.
Славний трактор під червоним прапором
Тягне нас у світле майбуття.
3
З прокляттям комуняцьких морів-згуб
Москальський в туалет я зніс буквар.
Мені хоч серп і молот, хоч тризуб,
Аби лише платили гонорар.
310
Чи хоч би друкували...
18/VI-1993
4
Акселерація
«Зима крилята розпростерла,
Мов лебедята на льоту...»
«Сніги — мов крила лебедят...»
Степан Сахон
Уся природа мов здуріла:
Літає гусень, хробаки,
Шпачата, розпостерши крила,
Летять у вирій навпрошки,
Курча курчіху ніжно топче...
Й нарешті — божжевілля пік:
Учора народивсь мій хлопчик,
Сьогодні ж — із лікарні втік.
Огрубевшие музы
«Пора счетов и горькой прозы,
Где музы робкие молчат...»
Александр Городницкий
Нет, музы нынче не молчат.
Они грубей, нахальней стали.
Но от того не перестали
Быть музами.
И как такими им не стать?
Они же всеми потрохами
С эпохой связаны грехами
И узами.
Эпоха мечется в бреду.
311
Она ни в чём не виновата,
А что любовью не крылата —
Не любится.
У любопытных на виду,
Под скрытый свист её клянущих
Она рожает день грядущий
На улице.
***
Людмиле Друченко
Нас всех обдавало волной популярности тем,
Одних унесло —
Дай им, Боже, хотя бы прощенье —
Другие с испуга не пишут, а третьи совсем.
Мы очередное потерянное поколенье.
Какое по счёту?
Вернётся ли век золотой?
И есть ли способные плакать, давясь соловьями?
Вернётся, наверно,
Хоть будет не твой и не мой,
Но всё же хотя б на минутку приблизится нами.
С 10 на 11/V-1992. Киев
***
Голодный художник
Кистью водил по холсту,
Последние гроши отдав за краски.
Так рождалось чудо.
И однажды он умер.
То, что созданное им —
Чудо,
312
Люди поняли лишь много лет спустя.
Того же, что чудо — вовсе не это,
Так и не поняли.
***
Надо бы как-то и что-то решать,
Только никак не хватает отваги:
Или совсем ничего не писать,
Или же — на туалетной бумаге.
Сразу.
4/IX-1998. Киев
***
«Дуэли», «секунданты». —
Как это глупо!
Всему виной — бессмертная душа.
Известно, что не имут сраму трупы,
От мелких дрязг и славы отрешась.
Поэзия — и есть убийство тела,
К бессмертию наикратчайший путь.
А для чего? —
Душа того хотела.
И наплевать, что даже не прочтут.
С 10 на 11/ІІ-1996. Киев
***
В мозгу пропитом — крови грохот,
Такая кара за грехи.
Нет, вырвусь я.
И мне помогут
Стихи.
313
Казалось бы — слова, словечки,
Пшик в этой жизнище большой,
И толку с них — как днём от свечки,
Пока всё в жизни хорошо.
Но если облака закрыли
Зовущий луч твоей звезды,
Тогда стихи — как взмахи крыльев
Над чёрным омутом беды.
Когда и злиться нету силы,
Когда от боли изнемог,
Рванёшь слова, что накопились —
И выхаркнешь в кровавость строк,
И снова ступишь по планете,
И с облегчением вздохнёшь,
И может, доживёшь до света —
Им тяжела любая ночь.
6/Х-1987
***
Поэт есть тот, в чьих строчках дух эпохи.
Я ж в основном слагаю о себе.
Я не поэт. Я собираю крохи
И ковыряюсь в собственной судьбе.
И оттого мне горестно и больно,

Порою так, что хочется кричать.
Крик не разбудит душ самодовольных.
И я молчу. Приходится молчать.
Да и о чём? О собственных ошибках?

О личных неудачах? О деньгах?
314
Слова, слова, как вы порою зыбки...
Я вижу: смысла нет в моих стихах.
Мечты и жизнь какого-то олега,

Что словно столп, на чём стоит Земля,
Куда ни плюнь — везде одно лишь Ego
(А по-латыни это значит Я).
Но я хочу познать людей и время,

Смотрю, смотрю и не могу понять,
Чем больше дорожит людское племя,
Червонцем или тем, что в слове «мать».
Я тоже мелочен, как все на свете,

Как вы, курю, как вы, хлещу вино...
Пора копать могилу для поэта.
Весь мир — бардак, а люди в нём — дерьмо.
Пора. Пора. Но я пишу упрямо,

Не веря в то, что кто-нибудь прочтёт.
Пишу, чиркаю, шевелю губами
И не пойму: душа иль ручка врёт.
Надеюсь? или верю? или знаю?

Через тысячелетье? через век?
Наступит эра жизни молодая,
А с ней родится новый Человек!
2/VIII-1981
***
Стихи — это святое откровение,
Доверенное слову неспеша.
315
Порою даже в самом грязном теле
Живёт стерильно чистая душа.
Стихи не требуют большой отваги.

Скрывая чувства от коварных глаз,
Всё можно доверять одной бумаге,
Бумага всё поймёт и не предаст.
15/ІІ-1982
***
Пожив, я понял то, что жизнь моя — в стихах,
Что самого себя нашёл я в этих строчках.
Но оказалось вдруг, что всё — лишь мёртвый прах,
Что, подведя черту, пора поставить точку.
Мечтая, разжигать стихами жар души,

Я выгляжу смешным, нелепым человечком.
Но неужель они настолько хороши,
Чтоб в лучшем случае
пойти на разжиганье печки?
Ведь больно сознавать, что грош всему цена,

И век существовать непризнанным поэтом,
Обманывать себя, мол, не моя вина,
Но разве можно жить, не думая об этом?
Зачем мне жизнь, коль то, ради чего живу,

Как выжатый лимон, не нужно никому?
***
Писать стихи нетрудно. Даже просто:
Лишь не зевай, когда придёт пора,
316
Не расставайся с ручкой и блокнотом,
И не спеши скорей кричать «ура!».
Лишь успевай за бегом чувств и мыслей,

Будь терпелив, завязнув глубоко...
Пожалуй, всё... Но прежде надо выстрадать
И пережить. А это нелегко.
С 12 на 13/І-84
Памяти А. Галича и …
В Европе опрятные кладбища —
Бывалые люди твердят.
Уйдя от идейных товарищей,
Там бывшие наши лежат.
Сереют рассветы французские,
Хоть с Русью — контраст небольшой.
Там все — и евреи, и русские
С загадочной нашей душой.
Вблизи Сологуба и Бунина
Свой прах упокоил и он.
Вот мне примерещилось, будто бы

Принёс я ему свой поклон.
Хоть в Латвии или в Румынии
Я даже в бреду не бывал.
А тут —
это ж надо! —
курсирую
По Сен-Женевьев де Буа.
В Мадриде ли, в Ницце ли, в Римме ли —

Жлобов наших ныне, как блох:
317
Стезями снуют магазинными,
Задами мнут пляжный песок,
Скупаются или купаются,
И урки, и так — фраера,
И бывшие — вовсе не каются,
И новые — ни х...ра.
Духовные шествуют пастыри,
Державы мужи и столпы
Спешат по делам по финансовым,
И—
мимо проносят стопы.
На миг оторвавшись от каинов, —
Из наших, пожалуй, один —
Догнал его там неприкаянный
Печальный московский грузин.
А я, прокоптя простофилею,
В неведении не грустя,
Узнал его имя-фамилию
По смерти лет десять спустя.
Сопел себе вздохами тихими,
Лояльно кивал головой,
Невнятные записи — слыхивал,
Не зная, что это — его.
Не выгляжу ли я обманщиком,
Надеясь —
во сне —
заслужить, —
Хоть горький цветок одуванчика
Ему на плиту положить?
7/I-2000. Киев
318
***
Через тысячу тысяч лет
Инопланетные археологи
Будут ковыряться в нашем дерьме
И удивляться.
***
Мир погибает за наши грехи,
Бесом ощипанный.
Вот я недавно спалил все стихи,
Гоголь задрипанный.
Нету дороги и нету пути,
Хоть я подрос, поди.
Кто мне укажет, куда мне идти,
Господи?
***
Пятнадцать лет прошло после войны.
А я родился,
Чтоб писать стихи,
Носить штаны
И думать мысли.
И никуда не деться — вот ведь чёрт! —
От них, смердящих:
Мои стихи уже который год
Играют в ящик.
Смешно немножко без крылатых слов.
319
Немножко больно.
Ну, а штаны...
А что взять со штанов —
Штаны довольны.
С 6 на 7/V-1990. Городня
Памятник
«Я поэт двадцать первого века,
Не ищите в двадцатом меня...»
«Где был театр — светит ресторан,
На месте нужника — библиотека...»
«Свети, звезда моя, свети...»
«Мы снова страшным ужасом объяты...»
«Кому-то, может, не понравится,
Но я скажу не в бровь, а в глаз...»
«Нам ли стлаться пахом по газону...»
А. Шеретицкий
Нет, я не Пушкин, нет, нет, я совсем другой,
Поэт я двадцать первого, конечно, века.
Ночь, улица, фонарь, аптека.
Мне говорят: ты тоже с русскою душой;
В двадцатом же меня не вздумайте искать...
Мне снился страшный сон: в том двадцать первом
веке
У нужника — из книг моих библиотека,
Их даром раздают. И книги — нарасхват.
Их просто раздают, а книгам — несть конца.
Все сто томов моих непревзойдённых книжек.
А я, кошмарным страхом ужаса унижен,
Ору им, мол, Гомер, седые паруса!
Бегу, чтобы кощунство как-нибудь пресечь,
Стараясь, чтоб не стлаться пахом по газону,
320
И песню бормочу, что здесь зовётся стоном,
(Или наоборот), мол, лучше бы уж в печь.
Но тут один мужик сказал мне в глаз проворно,
Попав сначала в бровь, в тот нужник торопясь:
«Ты ж памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа!»
Новизна
Всё то же солнце ходит надо мной,
Но и оно не блещет новизной.
В. Шекспир
Я новизною тоже не блещу,
Да и найти её не так-то просто.
Всё, чем живу я и о чём пишу,
Старо, как мир, что вертится вкруг солнца.
Пишу про жизнь, которой я живу,

Как её вижу и как понимаю,
И объяснить пытаюсь, почему
То принимаю, то не принимаю.
Не признаю, к примеру, новых форм

Стихов, что их в толпу плюют невнятно,
Духовный силос, перепревший корм,
Не столько новый, сколько непонятный.
Ведь иногда прочтёшь такую чушь,

Что и во сне кошмарном не приснится.
Не то наборщик перебрал чуть-чуть,
Не то поэт сбежал из психбольницы.
321
Читаешь дальше — больше удивлён,
Почти уверен — автор ненормальный.
Но под конец разложен и сражён —
Толкует критик: «Стиль оригинальный».
А так ли уж нова такая новь?

Ведь для того, чтоб вызвать изумленье,
Достаточно явиться без штанов
В кино или другое заведенье.
Но так небезопасно: за грехи

Моментом сядешь на пятнадцать суток.
Нет, безопасней сочинять стихи,
Глуша своим читателям рассудок.
И сочиняют. Так, не так, и всяк,

Без совести и без душевной дрожи.
Какая дрожь? Подумаешь — пустяк!
Бумага стерпит всё. Читатель тоже.
22/Х-1982
322
Оптимистическая депрессия
***
Ах, мадам, вы одна на троих, как бутылка,
И прекрасны, как жаба в зелёном пруду.
Не желаю я мылиться чьим-то обмылком.
Вы меня извините — я просто уйду.
Я не свят, но брезглив,
И ни голод, ни злыдни
Не заставят меня что попало жевать.
А у вас ещё двое хмельных и небритых
За немытым столом вожделенно сидят.
***
Как без практики нет теории,
А свекольника без свеклы,
Так без личности нет истории,
Словно истины без фуфлы.
Как без немочи нету помочи
Или копоти без огня.
Как Одессы без Рабиновича,
А поэзии без меня.
Напрягаюсь до неприличности,
Тщетно тужась ответ угадать —
Как добраться до этой личности,
По которой бы надавать.
17/IX-1997. Киев
324
Прошла любовь, завяли помидоры
«Я умираю полной жизнью,
Общественной и половой...»
«За крепостными стенками матки
Бьёт челом крепостное дитя...»
«Как же он, наших кровей жеребец,
Смирно стоит...»
«И до утра рыданьями глухими
Тревожить гладь околоплодных вод...»
Вера Павлова
Как курица, как кошка, как кобыла,
Его я на свидание ждала.
Я так мерзавца этого любила —
Чуть жизнью половой не умерла.
А он, бесстыжий, путался с другими.
Как мне перенести его уход,
Чтоб до утра рыданьями глухими
Тревожить гладь околоплодных вод?
И как мне рассказать тебе, дитятко,
Что папка твой — козёл и жеребец,
А родила тебя не мать, а матка?
Конец...
***
В то время, когда я тебя любил,
Ты говорила, что я — дебил.
Ну что ж, наверно, и впрямь дебил,
Дебил,
Иначе бы не любил.
А впрочем, может, и не дебил —
325
Ведь не люблю же,
а лишь любил.
3/IX-2000. Киев
Алкоголики
Как-то всё дрянно и мелко.
Где себя девать?
Хоть куда, хоть к чёрту в пельку,
Только бы бежать.
А куда бежать — не весть нам.
Вот и пьём шмурдяк,
Кто за деньги,
Кто «на вексель»,
Кто-то надурняк.
Утопить мозги в безумстве
Призрака-глотка
И — ни мысли нет, ни чувства,
И — живи пока.
***
А я упал бы наземь,
Чтоб больше не подняться
И больше не вернуться,
Со всеми распрощаться.
И может быть,
поэтому
мне хочется нажраться.
И может быть,
поэтому
мне хочется остаться.
1999. Киев
326
***
Неучтённый державными сытыми лицами,
В кутерьме,
Как газетный клочок,
я опять в оппозиции,
Как в дерьме.
Только разница в том,
Что, кривляясь юродиво,
Как я лих! —
На обрывках газет засыхает моё дерьмо,
На мне — их.
4/I-1998. Киев
***
Я
есть,
ни воспевая, ни кляня,
Ни частности, ни мира совокупность
И, в общем всё видавшего, меня
Не так небытиё страшит, как трупность.
Усталость навалилась и гнетёт,
Как небосвод — привыкший торс Атланта.
Какой там недоразвитый плетёт,
Что этот груз разложен аккуратно
И равномерно по плечам людей,
По грамму, килограмму ли — не важно?
Вся сволочность идей, пространств и дней —
На каждом здравомыслящем.
На каждом.
Злодейства, что творятся далеко,
Рождают здесь духовную блевоту.
327
Лишь идиотам — тем всегда легко,
Поскольку спросу нету с идиотов.
С 15 на 16/V-1999. Киев
***
Дорогой длинною
С надеждой радостной,
Да с песней той, что вдаль летит, звеня,
Бегу за милою
Сорокаградусной,
Что по утрам так мучила меня.
***
Что-то пасмурно на сердце.
Почитать бы, что ли, прессу
Да развеяться...
Кандидаты раздражают —
Обещают, обещают.
Надоело.
Поискать того, что близко?
Клинтон, Моника Левински,
Голубые...
Поезда летят с откоса.
Сколько кишек на колёса
Намоталось...
А какому-то китайцу
Вшили крокодильи яйца —
И прижились!
Даже больше — его жёнка
Якобы родить ребёнка
Собирается...
328
На полярной шапке Марса
Кто-то из американцев
Надпись видел.
Два-три слова, но по-русски,
Так что выговорить вслух их
Не решился.
Фото же на всяк пожарный
НАСА с Пентагоном тайно
Засекретили...
Вот ещё одна загадка:
Напророчил нам когда-то
Очень точно
Кто-то там из тех же немцев,
Сколько за обедом Ельцин
Выпивает...
В юрском слое Аризоны
При раскопках три кондома
Обнаружили...
А в пещере Юкатана
Урну с прахом Авраама.
На иврите...
И полезные советы.
Если хочется, но нету —
Попроси взаймы.
Дуракам закон не писан.

Занемог — пойди пописяй —
Полегчает.
16/V-1999
329
***
Юности утерянная сладость,
Глупостей полузабытый зной,
Ну а в голове — такая гадость,
Даже не уверен, что живой.
Мы с цинизмом слишком прочно сжились.
Что тому виной — судьба? молва?..
И откуда в сердце пробудились
Вечные прекрасные слова?
Под кошмар отравленного мозга,

Как покой, который потерял,
До сих пор мне снится та берёзка,
Что я у Есенина украл.
И влечёт, как взмыленное стремя,
Вновь степного воздуха глотнуть
Неизвестность, свежая, как время,
По которому мы держим путь.
27/VII-1987
Недовольство
Поколенье хлюпиков и нытиков,
Нигилистов, пьяниц и бандюг,
Дураков и просто немыслителей,
Эгоистов, снобов и б....г.
Повезло крупнейше мне с эпохой!

Да и ей со мною повезло.
У одних всё ахи, охи, вздохи,
У других — жестокость, грубость, зло.
330
Но откуда это появилось?
По наследству, что ль, передалось?
Что мы, в школе этому учились,
Пропитавшись мерзостью насквозь?
Говорят, что мы дуреем с жиру,

Нас бы в Ленинград в 42-м,
В рубище бы, да пустить по миру
С латанной несчастьями сумой!
Глупо это, да и несерьёзно,

Подло детям гибели желать.
Мы и так грызём друг дружке глотки,
Что ж о голодовке рассуждать.
Говорящий это, оскверняет

Кровь свою, что сам за нас пролил,
Жизни тех, кто больше уж не встанет
Из под плит ухоженных могил.
И в речах тех, злых и недалёких,

Вижу я безумных и глухих,
Словно плод гнилой, подтёкший соком,
Одногодков скурвленных моих.
Поколенье хлюпиков и нытиков,

Нигилистов, трусов и святош.
Дай нам волю — отдадим задаром
Родину и мать, а уж за грош...
Тьма вопросов — каждый без ответа.

Разобщённость, сплетни, пессимизм...
331
Или кто-то нам навеял это?
Или начал гнить социализм?
***
Откуда зло берёт начало?
Где та граница перехода
От честно-непричастных взглядов
До истебления народов?
Густую толщу лет

Пронзая, слышимо и зримо,
Гудят колокола Хатыни
И чахнут дети Хиросимы.
Клокочут кровью тюрьмы Чили,

И сионистские солдаты
Младенцев Сабры и Шатилы4
Гвоздят штыками автоматов.
Как начинается жестокость?

Вначале вовсе неприметно.
Она везде, где недалёкость
Во все рога трубит победно,
4
Са́бра и Шати́ ла — лагеря палестинских беженцев,
расположенные в Западном Бейруте. 16 и 17 сентября 1982
года, в период гражданской войны в Ливане и в
ходе Ливано-израильской войны, под видом боевиков было
истреблено практически всё население лагерей.
332
Где в нотках съедобной крошки,
Ко всем весёлым и банальным
Взывает взгляд бездомной кошки:
«О, люди, будьте человечны!»
10/V-1983
Из неотправленного письма к другу,

затерявшемуся где-то на необъятных
просторах России
Как ты там, Алёша,
Друг ты мой хороший?
Почему не пишешь?
Не дают труды?
Может, посадили?
Может, застрелили?
С беленькой сдружился
М... твою туды!
Или стал майором
И орёшь мажором
На своих служивых? —
Боже, упаси.
Неприглядна доля
Перекатиполя:
Только и свободы —
Что земли в горсти…
***
Взгляд блестел, и сердце рвалось —
Мы ещё во что-то верили.
А в Верховной Раде дрались
Политические мерины.
333
И пока мы гоношились
И надеялись, что люди мы,
Руководство превратилось
В разновидность рукоблудия.
5/VI-2000. Киев
***
Моя жизнь безобразна,
а смерть будет страшной и лютой.
Я стою на ветру
и не в силах согреться душой,
До краёв переполнен
такой несуразною смутой.
Раствориться бы в воздухе
этой вселенной большой...
V-2002. Городня
ЭПИФАНИИ
Кому-то это понравится,
Кому-то нет.
Но это — я.
1
Я вдруг увидал лицо толпы, шагающей в ногу. Они шли
врозь, но одинаково. С лицами изделий массового
производства, необлизнецов с одинаковыми глазами,
ногами, губами, с одинаковыми мозгами, с одинаковым
выражением отсутствия мысли. Это было одно лицо,
размноженное по всем правилам ТУ и стандартов. У них
не было даже номеров. Это был один номер. Это было
334
одно лицо, размноженное в зеркалах безликости. Это
был рак. Раковые клетки везде и все одинаковы. И стало
не страшно. Стало нестрашно. Не стало. Не стало. Не...
1993. Киев
2
Упала долгая капля из крана.
А меня не было. Я не был. Я был нигде. Я был в
замкнутом пространстве кухни, вне которого ничего не
было, и в нём ничего не было, кроме меня, которого не
было. Которого было ровно столько, чтобы
почувствовать это всё.
И не больше.
Куда всё?..
3
Не важно, кто мои изначальные предки: Адам и Ева
или стадо пикантропов. Важно, что они были и что я это
знаю, хоть и не помню того, что знали, помнили и
чувствовали они.
Но у меня растёт дочь. Значит, что-то всё-таки помню.
***
Только ночь.
Только шорох листвы.
Только память, в которой
Отзвуки кутежей
И пьяных рыданий.
Только тусклый свет фонаря
И неясный отблеск мечты,
Позабытой вчера,
335
И белесый туман,
Что окутал, опутал слоями деревья и мысли.
Только я.
И часы
Ведут счёт уходящим минутам.
Только сердце в висках
И уверенность в том,
Что уже ничего никогда
Не случится
И не повторится.
Только ночь.
И ещё не взошедшее солнце.
VIII-1989. Городня
Одностишия
Люблю. Но ничего не обещаю.
*
Я о любви, а вы мне — замуж. Проза...
*
Жениться? Что я — выгляжу неважно?
*
Я? С Вами? Боже! Надо ж так нажраться!
*
Я под одеждой штатскою не в форме...
*
Я мог бы, мог бы. Только не могу...
*
Ну что ж, пойду, но только вслед за Вами.
*
Проснись, народ, нас обокрали.
336
*
Любовь нельзя купить, а то продал бы.
*
Спасибо. Так же Вам и Вашей маме.
Киев — Городня.
Лукоморье
(совместно с Н. Бакуном)
«У лукоморья дуб зелёный...»
А. Пушкин
«Лукоморья больше нет...»
В. Высоцкий
У Лукоморья дуб спилили
И на дрова его пустили.
А что ты будешь делать, раз
К зиме перекрывают газ?
Учёный Кот давно взбесился
И во все тяжкие пустился:
Проходишь мимо — подбежит
И в ухо ерунду кричит,
Под пнём живёт и тут же гадит.
Давно никто его не гладит.
Златую цепь Колдун стащил
И шустро в баксы превратил.
Русалка хвостиком вильнула —
И в интердевочки махнула,
И мечет красную икру
Тем, кому сельдь не по нутру.
Там на истоптанных дорожках
Следы машин, а не зверей.
Избушка там на курьих ножках,
Как встарь — без окон, без дверей.
337
Прося копейку Христа ради
И безутешным взором глядя
На кучи разного дерьма,
Старик Лешак сошёл с ума.
Там лес и дол отходов полны.
Там на заре не хлынут волны
На брег вонючий и пустой.
Там всё всплывает за водой.
И тридцать витязей-спортсменов
Подались в рэкет, бьют барменов,
А бывший дядька их морской
Статьи кропает про застой.
Там Королевич мимоходом
Поганит прах экс-короля.
С шести утра перед народом
Через леса, через моря
ТВ несёт богатыря.
Царевна Волка и не помнит —
Сбежал, ведь волка ноги кормят.
Там ступа с бабою Ягой
Реализуют самогон.
Кащей Минфин всё чахнет, чахнет —
Там злата нет, там Русью пахнет.
И я там был, и пиво пил,

У моря видел пень паршивый,
На нём сидел и Кот плешивый,
Свои мне сказки говорил.
И я, запомня сказку эту,

Решил её поведать свету.
1988 — 6/ІІ-2000. Городня, Киев
338
Об авторе стихов –
Олеге Мартыненко
(воспоминания, отзывы)
Воспоминания Алексея Крестинина об Олеге Мартыненко
C Олегом Мартыненко я познакомился в 1986 году. В то

время я служил в воинской части, расположенной в Городне,
и снимал жилье неподалёку от его дома. Встречи с Олегом
вспоминаются теперь как один неторопливый, долгий
разговор о литературе, истории, политике, событиях
набиравшей ход «перестройки». Олег был замечательным
собеседником с глубокими разносторонними знаниями,
самостоятельными взглядами. Говорили и спорили о поэзии,
обменивались стихотворными опытами. Вспомнилось
шуточное двустишие на его именины:
Поэтов славных прочитал я всех,
И понял: вещий лишь один — Олег.
Встречались у него дома. Сейчас я и не могу
припомнить другого места встречи. Развлекательных,
питейных заведений Олег не посещал. У меня была
маленькая неудобная комнатка, за дверью — беспокойная
бабуля (хозяйка дома), а мы иногда что-нибудь отмечали,
курили, засиживались допоздна, так что этот вариант
отпадал. Жил Олег в небольшом частном доме с печным
отоплением, к порогу подходил в меру запущенный,
тенистый сад. Увлечённо занимался фотографией, считал,
что фотография — искусство, сравнимое с живописью. В
доме было огромное количество фотографий разных
времён. Не знаю, сохранились они или нет, сегодня они
составили бы ценную коллекцию для краеведческого музея.
Работал Олег на заводе «Агат», где в то время
производили цветные телевизоры. Отношения с
начальством у него были напряженными. Олег имел
обостренное чувство справедливости, нетерпимость к
лицемерию, стяжательству, хамству. Иногда мог вспылить;
340
невзирая на лица и обстоятельства, высказать всё, что
думал. Кажется, он был одинок. Позже Олег женился на
девушке из Киева и уехал из Городни. Переписка у нас не
сложилась.
Жаль, что его интеллектуальный, духовный, творческий
потенциал остался нереализованным, невостребованным
при жизни. Благодаря неравнодушным землякам, сборник
стихов Олега Мартыненко выходит после смерти. Это
говорит о том, что его стихи кому-то необходимы. Значит
они настоящие.
Алексей Крестинин
_________________
Крестинин Алексей Борисович родился в 1964 году в

городе Чаплыгине Липецкой области. Окончил
Тамбовское авиационно-инженерное училище, служил в
Городне, Чернигове, Коврове, Хабаровском крае. Майор
запаса. Член Союза писателей России и Липецкого
областного краеведческого общества.
Стихи публиковались в журналах «Подъём»,
«Невский альманах», «Аврора», «Радуга» (Киев), «Дальний
Восток», коллективном сборнике «Радонеж-95» (Москва).
Автор поэтических сборников «Перепады тишины», «Аир
световлюблённый», «Прогулки по воздуху». Соредактор
альманаха «Раненбургская крепость».
Живёт в г. Чаплыгине Липецкой области.
341
Зёрна мудрости
Когда человек научился пользоваться огнём, он

жаринки очага называл зёрнами огня. Стихи, как жаринки —
зёрна и огня, и мудрости.
У нас, жителей глубинки, уже выработался
стереотип: таланты, гении, кумиры — живут только в
столице, а у нас только серость. Но ведь и Толстой, и
Тургенев, и Лесков, Чехов, Шевченко, Шолохов и другие
вышли из глубинки, а многие из них жили в ней до
последних дней.
Наша Городнянщина может гордиться своими
талантами: П. И. Пиница, И. П. Дудко, Л. Булахова, М.И.
Евсеенко, А. П. Таратын, С. С. Сахон — это далеко не
полный список мастеров своего дела. Но пока они среди
нас, мы даже не замечаем их величия и таланта. И
талантливые, даже очень талантливые люди уходят от нас
незамеченными. И потом, когда они ушли от нас навсегда,
мы, спохватившись, пытаемся их удостоить своим
вниманием.
Жил среди нас, ничем особо не выделяясь, Олег
Мартыненко. Чтоб «убить» время, иногда пописывал
стишки. Но стихи очень многие пишут в молодости, и, тем
не менее, так мало хороших поэтов.
Олег умер внезапно вслед за матерью. За его гробом
и идти было некому. Некому было оплакивать, некому
поминать. Да и потеря была, по мерилу городнянцев, не
особенно велика. Теперь таких хоронят ежедневно, за всеми
не наплачешься, тем более, если и плакать некому –
ни родных, ни близких.
А ведь когда-то Г. Гейне сказал: «Каждый человек
есть вселенная, которая с ним родилась и с ним умирает,
342
под каждым надгробным камнем погребена целая
всемирная история». Нам бы это помнить!
Это вместо преамбулы.
Когда умер О. Мартыненко, каким-то образом Галине
Петровне Фадеевой удалось разыскать его рукописи. Н. П.
Хмеленок осуществил компьютерный набор, система-
тизировал и издал всего в нескольких экземплярах четыре
сборника стихов. Это «Исповедь», «Я люблю тебя так
осторожно», «Возвращение», «Я родину такую не
приемлю». Да, это зерна мудрости!
Олег имел средне-специальное образование. Он
винодел. Работал в виноградно-винодельческом совхозе в
Крыму. Но диву даешься: откуда такой широкий диапазон
познаний, такая глобальность мышления, такой яркий
колорит стиха. Огромнейший словарный запас?! Читаешь
один стих и слышишь в нём откровение Блока, в другом —
звучит мудрость Омара Хаяма, в третьем — философия Б.
Пастернака, а между тем всё это тот же Олег Мартыненко со
своим, на удивление трезвым, талантом, с великой и
обезоруживающей гражданственностью, с лиризмом и
нежной, и доброй душой.
Да, он неудачник, но можно ли осуждать за это? А где
вы видели поэта-удачника? Тем более настоящего, зрелого
хорошего поэта!
Стихи его — бесценный дар, и надо благодарить
судьбу и Галину Петровну Фадееву, что они уцелели и будут
служить людям. Подборка стихов, что печатается, написана
в наши времена, и сарказм, звучащий в них, —яркая примета
стиля талантливого поэта.
Читая стихи, восхищаешься ими, гордишься, что такой
человек жил среди нас, был нашим современником, как мог,
343
боролся за лучшую жизнь. Последняя похвала — это
единственный гонорар уже почившего поэта.
Ю. Шпунт
Памяти Олега МАРТЫНЕНКО
Время пролетит, сердца остудит.

Не вернуть назад уж ничего.
Нет Олега больше и не будет,
Друга дорогого моего.
На столе очки и сигареты,

А на полках классики полно.
Быт нехитрый друга и поэта,
Тихо в доме, жутко и темно.
Пишущая не стучит машинка,

Стопками лежат черновики.
Рано смерть пришла, страшны поминки,
Грустно звёзд мерцают огоньки.
Мёртвым с ранкой в области височной

Найден был Олег в денёк один.
В сорок с небольшим ушёл Высоцкий,
В сорок с небольшим ушёл Шукшин.
344
Выразить всё горе слов не хватит,
Слёзы застилают мне глаза.
Кто ж утрату горькую оплатит,
Кто ж вернёт прошедшее назад?
Мрачно дом покинутый пустеет,

Сумерки осенние тихи.
Пусть звезда поэта пламенеет,
Вечно будут жить его стихи.
А. Татаринцев
345
Спогади про батька
Я не бачила батька п’ятнадцять років. Останній раз

говорила з ним дитиною. Я мало пам’ятаю якісь конкретні
слова, які б він мені казав, або життєвих премудростей, яких
би він мене вчив. Я пам’ятаю, що у нього був голосний,
заразливий сміх. Я дуже добре пам’ятаю його сміх.
Батько ніколи не кричав на мене. Я ніколи не дратувала
його і не набридала своїми питаннями, яких у мене, як у
кожної дитини, було більше, ніж багато. Він відповідав на всі
мої запитання. Якщо не міг відразу цього зробити, то чесно
казав: «Дай мені подумати трохи», а тоді міг через кілька
днів відповісти так, щоб мені зрозуміло було. Одного дня я
спитала у нього щось на зразок «Звідки взялися люди?». Він
приблизно тиждень відповідав мені. Причому почав з
великого вибуху, а закінчив собою і мною, а посередині було
все: і динозаври, і єгиптяни, і дві світові війни. Він говорив зі
мною про Бога, про людські відносини, про якісь хімічні
процеси так, наче я була його віку. Він читав мені свої вірші.
Казав, що знає, можливо, я не все зрозумію, але все одно
читав. Йому я прочитала свій перший вірш, і він був ще в
більшому захваті, ніж я сама.
Батько вчив мене не просто читати, він вчив мене
любити читати. Навіть після своєї смерті він продовжує це
робити, залишивши мені частину своєї бібліотеки. В книгах є
помітки, зроблені його рукою. Виділені речення і цілі абзаци,
які здавались йому цікавими. Це допомагає мені бачити
текст трохи його очима, можливо дає мені відповіді на
питання, яких і досі у мене повно, в такий спосіб, коли вже не
може робити цього сам.
Дитинство моє проходило в 90-х, грошей було тільки на
найнеобхідніше. Але він примудрявся робити мені іграшки з
346
усього, що траплялось під руку. Будинок для ляльки — з
картонної коробки, відерце для ігор в піску — з банки із під
дитячого харчування і мотузки. А коли я захворіла і не могла
вставати з ліжка, він натягнув на стіну білу скатертину,
увімкнув настільну лампу і показав мені ціле шоу тіней, за
допомогою лише рук. Він здавалось з нічого готував для
мене найсмачніші страви.
Одним з його захоплень була фотографія. І тут він теж
намагався (між іншим вдало), долучити мене до цього
мистецтва. Ми так багато гуляли, так багато ходили, і він
показував мені яким красивим може бути життя, як легко і
приємно спостерігати за природою. Ми фотографували все
навколо, а потім годинами разом проявляли фотознімки у
ванній кімнаті. Він детально розказував мені про те, як
відбувається процес фотографування і проявляння знімків.
Чесно, я нічого не розуміла, але відчувала, що мене
поважають і таким чином вчилась поважати сама.
Я пам’ятаю цілу купу історій, які він мені розказував про
себе, своє дитинство, молодість чи просто про події, що
трапились з ним за день, або навіть сни. Дещо він
придумував, а дещо було правдою. Спробую розказати вам
дві історії, якими він мене лякав, а ви самі вирішуйте яка з
них вигадка.
Коли він проходив військову службу в Казахстані, то з
ним трапилась жахлива історія. Він, не знаю вже точно яким
чином, їдучи в машині за якимось дорученням, загубися в
пустелі, а машина зламалась. І він три чи чотири дні провів
один в цій пустелі, без їжі і прісної води звісно. Якусь їжу він
так і не знайшов, а от воду він добував з конденсату, що за
ніч збирався на машині і завдяки тому вижив. Врешті решт
його все ж таки знайшли і перші декілька днів годували
347
самими лише кавунами, бо від нормальної їжі міг бути
заворот кишок.
Друга історія про те, як підлітками він з друзями
вирішили ввечері піти на кладовище, щоб нерви полоскотати
або перевірити, наскільки вони сміливі. Ходили, бродили,
сіли на лавку і почали розказувати один одному страшні
історії. Поки хтось з них не побачив за старою грушею
привида, що світився в темряві. Тут вся сміливість щезла, і
вони навипередки побігли додому і там ледве заспокоїлись.
Щоб мене не лякати сильно, батько казав, що привидом
насправді могла бути частина груші, що прогнила і почала
виділяти фосфор, але точно він сказати не міг.
На жаль, в якийсь момент мої батьки стали надто
різними, надто чужими один для одного. І батько поїхав, а
через чотири роки його не стало. І більше не було його сміху
та історій, а на всі питання довелось самостійно шукати
відповіді. І зараз, через п’ятнадцять років відтоді, як ми не
говорили з ним, я маю можливість знаходити його у віршах,
що він залишив після себе, фотографіях, зроблених разом, у
своїх спогадах про нього.
Анастасія Мартиненко,
сімейний лікар, м. Київ,
закінчила Національний медичний університет
ім. О. О. Богомольця
348
Он оставил после себя только стихи
Я мало был знаком с Олегом Мартыненко.

Впервые с его стихами меня познакомил редактор
районной газеты Леонид Михайлович Якубенко, когда в
1990 году я принёс ему свои стихи.
Олег оставил после себя только стихи, разбросанные
по разным газетам. А также несколько секунд на
видеоролике во время презентации Немецкого культурного
центра 29 мая 2004 года, на которую я среди других местных
поэтов пригласил и его.
К сожалению, он так и не смог прочитать свои стихи,
потому что гости из Чернигова торопились домой. Но после
этого мероприятия в малом зале Дома культуры он,
просмотрев мои книжечки стихов, отпечатанные на
принтере, спросил, не могу ли я сделать такую книжечку и
его стихов.
Когда он принёс мне домой листочки со стихами,
собственноручно отпечатанными на машинке, я был на
работе.
Татаринцев Александр рассказывал мне, как Олег
радовался, что его «книжечку» стихов успела подержать в
руках его уже больная мама.
Последний раз я видел Олега накануне помаранчевой
«революции» возле рынка. Он поблагодарил меня за
отпечатанную книжечку его стихов и начал говорить о
политике, возмущался Ющенко и его командой, добрым
словом вспоминал «нехороших» коммунистов.
Уже после его смерти Галина Петровна Фадеева по
совету Александра Татаринцева принесла мне рукописи его
стихов — пять общих тетрадок. Увлечённый прекрасной
поэзией, я несколько дней безотрывно набирал его стихи на
349
компьютере. Позже поместил его стихи на многочисленных
литературных сайтах. Подборка его стихов была
опубликована в литературном журнале «Доля».
Только на одном сайте «Стихи.ру» у Олега на

сегодняшний день 5863 читателя, пишущих стихи. Жаль,
что Олег не может прочитать отзывы на них. Вот они:
• Ошеломлён... Не мог остановиться, пока не

прочитал всё! Поэзия настоящая!!!
• У Вас восхитительные стихи. Хочется читать и
читать. Спасибо! Получила удовольствие!
• Я сегодня счастлива от того, что нашла Вашу
страницу среди горы шелухи. Спасибо Вам за лирику, за те
эмоции, которые вызывают Ваши настоящие стихи. С
большим уважением к Поэту.
• Колоссальные строки! Спасибо. Получил
несказанное удовольствие от прочтения Ваших стихов.
• Рад, что нашёл Вас. Приглашаю на сайты
«Литпричал» и «Россия». Там есть кому по достоинству
заценить Вашу великолепную поэзию.
• Хорошие у Вас стихи!
• Стихи ироничные, а почему-то грустно стало.
• Удивительные стихи. Тонко чувствуется настроение
каждой строки.
• Эх, Васильевич, как я с тобой согласен, на все 100.
Удачи!
• Печальная правда «обманутого поколенья», как
пел Игорь Тальков. Хорошее стихотворение.
• Браво, товарищ классик!
• Очень реалистично и мастерски написано.
350
• Побольше бы таких людей, как Вы, и не жили бы
мы в таком скотстве и ненависти друг к другу.
• Браво! Обожаю рубаи. Ваши — просто
великолепны.
• Олег, Вы — молодец! Замечательные стихи и
чёткая гражданская позиция. Западных грантов Вы,
конечно, не дождётесь, а вот благодарность от жителей
всего когда-то СССР — обязательно.
Не менее интересные отзывы на сайте «Изба-

читальня»:
• Пронзительно. Такие слова не выдумаешь — это

пережить надо.
• Как ни печально, а правда в каждом слове!
Сильные стихи!
• Ваше настроение и слова стихов наповал бьют.
• Но куда в жизни без грусти?! Спасибо Вам за
правду чувств.
• Хорошо Вы пишите, Олег! Рад знакомству с Вашей
поэзией.
А это уже из отзывов на сайте «Литпричал»:
• Несмотря на кажущуюся автобиографичность,

очень мудро и заставляет задуматься.
• Глубоко, вдумчиво, наболевше. Очень
понравилось.
351
Творчество Олега Мартыненко поистине
феноменально. Строчки его стихов — это кладезь мыслей.
Афоризмы, которые можно цитировать отдельно без стихов.
Посудите сами. Вот лишь некоторые цитаты:
• Быть Человеком — это тоже долг, хоть не записан

ни в одном законе.
• Я всё ищу вокруг родную душу, но не могу нигде её
найти.
• Горе — живя, не жить. Всё остальное — счастье.
• Я щемящую грусть в своём сердце носил.
• Как мало надо человечку, чтоб быть счастливым...
• Я шагаю, морщась и ёжась, мимо листьев
календаря.
• Не много ли мы на себя берём, за Божий глас свой
лепет выдавая?
• Я словом ничего не докажу. Молчаньем тоже.
• Я не слюнтяй, я просто меланхолик, и счастье жить
мне тоже по плечу.
• Я помолюсь тебе дыханьем горчащим воздухом
твоим.
• Я никому не обещал достать звезду.
• Ни черта мне не надо от жизни, кроме факта, что я
живу.
• Не дошёл ещё я до того, чтоб набрать
престижности охапки и менять любимых, как бельё, и
менять товарищей, как шапки.
352
• Из всего, что ты мог когда-то, — можно только
сойти с ума.
• Зачем мне этот свет, когда в душе темно?
• И в этой темноте и тишине я даже не схожу с ума
— сползаю.
• Так что всё-таки звёзды падают, и мне кажется —
в сердце моё.
• Что ль завыть на луну? Так какая же утром луна?
• Осень. Падающая на землю.
• Я давно уже всех безнадёжно простил.
• Я жизнь прожил неосторожно.
• Расползаются по углам сочинённые мной грехи.
• Но я всё-таки был прекрасным, хоть на миг — но
собой самим.
• Фонарь влюблённый засмотрелся на одинокую луну.
• По глазам узнают любовь.
• Я желаю тебе всех звёзд, что горят над грешной
землёй.
• И что мне делать, если эти звёзды нигде так ярко
не горят, как здесь.
• Что ж ты смотришь, моя последняя, сквозь меня —
и молчишь навзрыд?
• Ох, как я тебя ненавижу! Ох, как я тебя люблю...
• Почему мне так хочется снова вставить в ручку
дверную цветы?
• Хочу в тебе увидеть мир и захлебнуться миром
этим.
• Бессовестно так красива, безжалостно так горда.
• Женщины не стареют. Женщины устают.
353
• Надежды нету. Ты ведь так красива, что я с тобою
рядом ни к чему.
• Быть нелюбимым — не несчастье, страшней
несчастье — не любить.
• Говорят — повезло. И женитьбу равняют с
карьерой.
• Чем громче плач снаружи — тем тише он внутри.
• На столике в вазе стоят убитые мною цветы.
• Лишь любовь не может быть прошедшей: или не
было её, иль есть.
• Проще быть одиноким одному, чем вдвоём.
• На свете столько одиноких женщин, что кажется
— я в чём-то виноват.
• Смерть, она, конечно, безобразна, но не
безобразнее, чем жизнь.
• Бездарным надо помогать, чтобы таланты не
пробились.
• Мы эмигранты в собственной стране.
• Я родину такую не приемлю, но не имею никакой
другой.
• А нам говорят, что доходы властей и есть
процветанье отчизны.
• Полно нас морочить — чудо-казаками, центрами
Европы, древними кровями.
• Ох, не спешите, господа, опять нас загонять в
окопы: два раза русские полки промчались вихрем по
Европе.
• Неужели снова — только с кровью? А по-человечески
— нельзя?
• Нам не будет плохо, будет нам никак.
354
• Скажите, вас не душит горький стыд — за
убивавших и за убиенных?
• Нас не будет в тридцатом веке, просто будет
тридцатый век.
Цитаты взяты из сайта «Жемчужины мысли»
Николай Хмеленок
PS.
Стихи Олега Мартыненко, как это обычно происходит с
талантливыми произведениями, перекочевали на многие
другие сайты: uchebilka.ru/kultura, vchiti.in.ua и другие.
На стихи Олега Мартыненко композитором и бардом
Евгением Никитиным написано пять песен, которые можно
послушать на ютубе.
355
Оглавление
Омріяний словом 3
Живу на пределе 9
Я о пощаде не молю, хочу быть гордым… 10
Всех бездомных собак кормлю… 10
Живу на пределе… 10
Я смерти не боюсь… 12
Разве выразить словом, как стонет душа?.. 12
Хоть с виду я не очень гордый… 13
Проплыли золотые годы… 14
Сожрать меня невозможно… 14
Ах, моя повзрослевшая девочка… 15
Любить бы нам друг друга хоть чуть-чуть… 16
Не прихорашивай мой образ, мама… 16
Раб только ждёт возможности… 17
Волком выть — так не вышел… 17
Давно я сам с собою не дружу… 18
Серый цвет безысходного мёртвого тленья… 19
Не оптимист я и не пессимист… 19
Дорога жизни 20
Странный 22
Эх, Русь моя, мой бог распятый… 22
И что мне чудится, и что мне грезится… 23
Городню капризная природа… 24
Ответ редактору 24
356
Моему приятелю, псу Каштану 25
Злой сарказм неуютной весны… 26
Не верю в судьбу, хоть о ней и трещу… 26
От Дарвина, как от лукавого… 27
Всё меньше чистоты, всё больше яда… 28
Бегут секунды, ползут столетья… 28
Чем больше чар в мистическом тумане… 29
И снова эти мысли в пустоту… 30
Я давно уже всех безнадёжно простил… 30
Отец 31
Не белокрылым франтом мне быть… 32
Впереди — неизведанный путь… 32
Я — безумец, я — враг, я — крамольник… 33
Темнота-а-а-а-а-а-а… 33
Облетела юность жёлтым листопадом… 34
Движенье стрелок суррогатом времени… 34
Жизнь прошла, как надежда — мимо… 35
Маме 36
Да не по теме я, всё не по теме я… 36
Как много мощи в кратком миге счастья… 37
Нас было двое, мама говорит… 37
Всё реже видеть смысл и всё-таки дышать… 38
Перечитав такую уйму книг… 38
Купить Пастернака — не надо и рая… 39
Холостяк 39
Говорят — повезло. И женитьбу равняют с карьерой… 40
357
Осень. Падающая на землю… 41
Весело летит вся жизнь в тартарары… 42
Послушай, Отче, если Ты способен… 42
Краснота бессонных вежд… 43
Опять мне мысли в голову стучатся… 44
Два человека в силу убеждений… 45
День пришёл и в окно постучал… 45
О гордости 46
Мне жить и жить... 47
Я раньше был таким мечтателем отчаянным!.. 47
Мечтатель из глухого захолустья… 48
Мне бы юности чуть-чуть… 49
Вот ерунда — уверенность в грядущем… 50
Милая, как к тебе донести эти звуки… 51
Притворство жжёт раздвоенную душу… 51
Я не подлец, не злопыхатель… 52
Мить 52
Осторожно! Время — не лекарь… 53
Земля, где вековая боль… 54
Память 54
Падаю, падаю, падаю… 55
Заметает бесстрастное время след… 56
Ко мне позавчера явился бомж… 56
Горе — любить себя и никого другого… 57
Что случилось со мной?.. 58
Разболелось сердце. Слишком грустно… 60
358
Вокруг прохладно в мире и пустынно… 60
Немало надо вод, чтоб речкой стать ручью… 60
Что-то я опять про звёзды размечтался… 61
Швырнуть котомку за плечо… 61
Я от себя никак не убегу… 62
Мне снятся сны. И каждый сон, как жизнь… 63
Я душу запер на замок… 63
Не раз меня младенцем звали и святым… 64
Куда ведёт меня моя дорога?.. 64
Этот день не принёс мне счастья… 65
Наконец, после долгих сомнений… 65
Нет, я не верю пышным словесам… 66
Для кого-то, может, пустяки…. 67
Беда моя! Смятение моё!.. 67
Чужая свадьба 68
Где вы были, мои поучители… 68
Что ты есть, любовь, взялась откуда?.. 69
Я всё взрослею и взрослею… 70
Как я живу? Спокойно и беспринципно… 70
Нет, я не циник, не субъективист… 71
Уверенность 72
Не раз уже полночь отчаянно… 72
Свершилось. Елейных пророчеств не надо… 73
Мне много надо, ах, как много надо… 73
Мещанских слов пустопорожний бег… 74
Занятия скучнее нет… 75
359
Исповедь 75
Господи, ну накажи меня, что ли… 76
Потухшим сном застыла ночь в окне… 76
Под шорохи дождя… 77
Оптимизм клокочет в груди… 78
Долги в узлы с обетами сплелись… 78
Жаль, человеку не дано… 79
Уповать на молитву… 79
Бегу. Изнемогаю… 80
Не дай мне, Боже, ни капли силы… 80
Извечный вопрос 81
Мнится ль радость, кричит ли беда… 82
Ох, проклятый февраль, ох и лютый… 82
Робинзон 82
Одинокая боль молодого, здорового тела… 84
Долг 84
Звёзды 85
Прости мне брат, что не в меня попала… 86
Как будто брат на брата… 87
«Афганские» мотивы 88
Минута молчания 88
Человек на родной земле… 88
Я живу в этом мире где-то рядом с тобою… 89
Необычайных людей не бывает… 89
Возьмите мою душу, вы, хоть ангелы, хоть черти… 90
А закат кровав, кровав, кровав… 90
360
Сонет 91
То ли вой метели, то ли что ещё… 91
Уже всё у меня и высказано и выжито…. 92
Пророков в своём отечестве… 92
Что ль завыть на луну?.. 93
Я деградирую как личность… 94
Мысли, мысли. Если бы о разном… 94
Опыт предательства верных людей… 94
Живёшь, пока живётся… 95
Природа, обласкав своим крылом… 95
Ой течёт река… 96
Сгореть ли мне в огне?... 96
Я люблю. Не кого-то — что-то… 97
Как всё прошло, так всё пройдёт… 98
Жизнь моя не позади… 98
Не сожалею ни о чём... 99
Эта кухня — мой мир и обман… 100
А может, мы и впрямь играем роли… 101
У каждого свои заботы… 101
Катись, катись, моя звезда… 102
Душа и тело 102
Объяснительная 103
Разве выразить словом, как стонет душа?.. 104
Противно думать и дышать противно… 105
Возвращается серость… 105
Україно моя! 106
361
Здесь ничего произойти не может… 107
Вы знаете, как душит нищета… 108
Куда падают звёзды 109
Время — слишком лукавый лекарь… 109
Проходит день, проходит век… 110
У меня было доброе детство… 111
Крах 111
На рекламных панно — красавицы… 112
Мы эмигранты в собственной стране… 112
Слишком много потеряно… 112
Эх, Истина, мы все в твоей арбе… 113
Гибнуть от вина или без вина… 114
Не важно: век подарен мне… 114
Сколько помню себя, я всегда был казним… 116
Мечталось и снилось, да вот — не сбылось… 116
Мне — что «товарищи», что «господа»… 116
Спекулируя прошлым своим… 117
Скучная поэма 117
Только Бог изобрёл свет… 118
Эх, как мы научились убивать!.. 119
Некролог 119
Оптимистическая депрессия 120
Чей-то взгляд утонул в белом омуте туч… 121
Наивные старые фильмы… 121
Сплошное безобразие 122
Голубь мира голубой, в клюве веточка… 123
362
Бог 123
Если я во имя Спасения… 124
Словно запах дешёвых духов… 125
Встреча 125
Я убегаю от тебя… 126
Не унимается боль моя, грусть моя… 127
Пусть это пошлость — жёлтые цветы… 128
Как странно — всё у нас с тобой наоборот… 128
Pecum vulgum 128
Голубеет тёплый небосвод… 129
Деревня 130
Свободный стих 131
Звёзды и краснознамённые праздники... 131
В пивнушке 132
Памяти Сергея Мисника, комсорга ГЗТБ «Агат» 132
Останній вірш 133
Прощание 134
Ощущенья даже не скота… 135
История 135
Прозвучало уже отреченье от звёзд и от высей… 136
Боже, дай мені трохи віри… 136
Баллада 137
Людей люблю я не в угоду Богу 139
Сводить духовность — к пению псалмов… 140
Апокриф 140
Бог дал мне душу не за так… 143
363
Можливо, грішний, каюся… 143
Жизнь стекает по капельке в Лету… 145
Я люблю тебя так осторожно 146
Я помню день, когда, томим недугом… 147
Как мне дождаться письма от тебя… 148
«Не судьба», — говорят… 149
В берлоге моей фотографий твоих очень много… 150
Первый снег 151
Спасибо тебе, милая, спасибо… 152
Почему ты такая красивая?.. 153
Вот — и окончен наш побег в никуда… 154
В душе болит музыка… 155
Не забывай!.. 155
Как только меня моя жизнь не учила!.. 157
Люблю тебе, моя ти кароока… 157
Я знал, что ты пройдёшь у этих окон… 158
Старинный романс 158
Чужая. И ладно… 159
Но стоит tet-a-tet с собой остаться… 160
Любовь, огонь и что-то там ещё… 160
Не смею на тебя глядеть открыто… 161
Ноктюрн 161
Сон 162
Для великих нет плодов запретных… 163
Первая встреча 163
Как объяснить тебе, моя голубушка… 164
364
Даль туманная улыбается… 165
Мне приснилось письмо… 165
Солнечный дождь 166
Родная моя, родная… 167
Не бродил я с тобой до рассвета… 168
Хочу в тебе увидеть мир… 168
Без надежды и смысла — люблю… 169
Неслышно сон уходит прочь… 169
За окнами туманится рассвет… 170
Как о неразделённой он тосковал любви… 171
Кружится снег над головой… 172
Всё второпях и вдрызг, и невпопад… 173
Де ти, моя любове?.. 174
Дивлюся в очі твої пісенні… 174
Все наважденья, вожделенья… 175
Не пользуйся советами подруг… 175
В который раз я, заслужив вниманье… 176
Моя мадонна 177
Ты и я — это центр мирозданья… 178
Не можу згадувать без болю… 178
Как ни крути — лишь раз мы в жизни любим… 179
Боль 180
Лик 181
В чудеса я не верю. Не надо… 181
Умелась моя помощница… 182
Чтоб женщиной, я слышал, владеть всю жизнь… 182
365
Перед чащами инфляций… 183
«Я тебя люблю», — и сердце замирает… 183
Полночь всхлипнула тёплыми всплёсками… 184
Встреча 185
Пожалей меня, пожалей… 186
Папа играется с дочкой… 186
Люблю тебя, моя берёзка… 187
К сожалению, вне сомнений, я не д’Артаньян… 188
Как долго я не думал о любви… 189
Кто любовь не сберёг? Я не знаю… 189
Узнать своё счастье непросто… 190
Ты помнишь ли, как было нам светло… 191
Ненаглядная моя!.. 192
Ну и пусть не моя. Ну и пусть... 192
Люблю тебя за то, что ты на свете есть… 193
Прощая моя, моя холодная звезда… 194
Забылось смятенье, ушло безвозвратно… 194
Ты говорила умно и толково… 195
Растворилось незаметно... Не сбылось, не повезло… 196
Давай поговорим о любви… 196
Встреча 196
Сын подрался на улице… 197
Хто мне кажа, што я невязучы?.. 198
Тихо кружились снежинки... 199
Мой Настёнок, мой Бог, мой ребёнок 201
Здравствуй, мой нежный родной комочек!.. 202
366
Дочка 202
Одуванчик 203
Мой Настёнок, мой Бог, мой ребёнок.. 203
Насте 204
Ласковая осень, как ребёнок… 204
Тепла пам’ять — на смак солона… 205
Я опять в оппозиции 206
Испорченный флюгер 207
А мне не перекрыли кислород… 207
Моя родина, сука драная… 207
Свои добродушные задницы… 208
Мерзавцы на коне… 209
Полно нас морочить… 209
Мы так долго метались под куполом… 210
Подонками запружены все храмы… 210
Відповідь А. Кацнельсону на одну з його мініатюр 211
О так, були погані комуністи… 212
Телеграма з діаспори 212
Пророцтво збувається 213
Своє таки краще 213
Тому, хто вірить — знання байдуже… 214
Аксиомы 215
Быть человеком 215
Разлетелась Страна… 218
Демократия — это когда вся планета… 219
Все глупые бюро и партсобранья… 219
367
Рождённый ползать летать не может?.. 219
Гроші, гроші, гроші. Вся країна — ринок… 220
Стривайте, люди, що ми коїм… 221
Рипить відірваний підбор… 222
Проходит жизнь, мерцая миражом… 222
Весна сквозь нищету сквозит тоской промозглой… 223
Нам явилась свобода, как небесная манна… 224
Как нам сладостно — верить в радости… 224
Если бы я был гениальным изобретателем… 225
— Послушайте... — Да кто услышит… 225
После... 226
Fuck you! — 226
В Букингемском — лорды… 227
Чёлн истории нашей дал крен… 227
Человек на земле… 228
Что для нас — история, для кого-то юность… 228
Какое мне дело, какое дело… 229
Балаган 229
Плач по телевидению 230
Зубастые янки… 231
Неудачный эксперимент 231
Мне страшно, страшно, страшно… 232
И Бог, и Сатана у нас в крови… 232
Судьбы сухи, как пыль… 233
Свобода... А сердце болит… 234
Забыв про кошмарные наши долги… 234
368
Под набат колбасных революций… 235
Лотерея 235
Отрекающийся от «Георгия»… 236
В пятнадцать юных лет… 236
Шоколадки из Гонконга… 237
О Царю, Отче, Боже мій… 237
Не люблю я тебе, Батьківщино… 238
Кожній вагітній — гарантію пологів… 238
Последовать ли мне примеру скотства… 239
Опять орудий слышен гул… 239
Давно уничтожают всех… 239
Я сейчас ничего не хочу… 240
Памяти Виктора Хары 241
За них другие делают машины… 242
Чем он думал, этот Билл… 242
Наша жизнь коротка… 242
Пылают, рушатся дворцы… 243
После выборов 244
С экранов и газет… 244
Одиннадцатое сентября 244
Фридону Кутелия 245
Удивительный мир 246
Пусть года пролетают… 247
Матерi 247
Родное 248
Дорожка 249
369
Возвращение 250
Марійка 250
Я мріяв про галактики далекі… 251
Висит, как дождь над серой бездной… 252
Боли, моє серце, боли… 253
Розмальоване небуття… 253
Білий сніг, наче сміх… 254
На далекім березі, майже недосяжному… 255
Когда-нибудь пора настанет… 255
Мир, не в силах нарушить суровый закон тишины… 256
Всё невдомек и вдрызг, и невпопад… 256
Из-за мягкого угла облака… 257
Вечное чудо весны!.. 257
Мы, чем глубже вгрызаемся в жизнь… 258
Что входит в понятие «счастье»?.. 259
Весело шелестит листва куста.. 259
Позвала тебя, друг мой, Россия… 260
Небеса, небеса, бирюзовые своды… 261
Ничего не проходит… 262
Свернулась города громада… 262
Криками грачиными наполнился… 263
Родина 263
Маленькая баллада 265
Тополь тащат комлем вперёд… 266
Голубые корабли 266
Дума 268
370
Не часто прощаюсь я с домом… 269
Давайте жить, друг друга уважая… 269
Городов несмолкающий гомон… 270
Не из парадов пёстро-многолюдных… 270
Ещё одна история 271
Белая метель чем-то неземным землю замела… 272
Красота цветка… 272
Бессмертие 273
Переполненный мятым народом… 274
Удивительный мир 274
Люблю я улицу-метелицу… 275
Кораблики я строил из газет… 275
Миг 276
Белый парус мечты и надежды… 277
Города, городишки и просто посёлки… 277
Красота — это всё, что дарует нам радость… 278
Ночная лужа 279
Помилуй, Боже, маленьких людей… 279
Никогда я не был на Таити… 280
На свете много одиноких женщин… 281
Шелестящее золото клёнов… 281
О счастье 282
Гимн смеху 283
Диалектика 285
По глазам узнают любовь… 286
ХХ век 287
371
Мы упорно желаем вечности… 287
Почти по Талькову 288
Сюжет избит и фабула достаточна стара… 289
И кому рассказать — как же я не желаю… 289
Уважаемые дети… 290
Дудочка сентября 290
Пробуждение 291
Подражание древним 292
Рубаи 293
Подражание японскому хокку 295
Танка 296
Распознаю и опаздываю… 296
Ещё не настала пора примиренья… 297
Зима. Густая холодная тьма… 297
Пейзаж 297
Повесть безвременных лет 298
Ночь тряслась в ознобе… 299
Осенний дождь зимой… 300
Полесье в глаза не броско…, 300
Осень 301
Привкус неба 302
Оранжевый вечер 302
Полесье моё синеокое!.. 303
Городня 304
Нет, музы нынче не молчат 306
Я стихи не сочиняю… 307
372
Поэты с собой не кончают… 307
Поэт — не соловей… 308
ПАРОДИИ 308
Крик души 309
Прилуцкой поэтессе Анне Ефименко 309
Сахоновщина 309
Огрубевшие музы 311
Нас всех обдавало волной популярности тем… 312
Голодный художник 312
Надо бы как-то и что-то решать… 313
«Дуэли», «секунданты»… 313
В мозгу пропитом — крови грохот… 313
Поэт есть тот, в чьих строчках дух эпохи… 314
Стихи — это святое откровение… 315
Пожив, я понял то, что жизнь моя — в стихах… 316
Писать стихи нетрудно. Даже просто… 316
Памяти А. Галича и … 317
Через тысячу тысяч лет… 319
Мир погибает за наши грехи… 319
Пятнадцать лет прошло после войны… 319
Памятник 320
Новизна 321
Оптимистическая депрессия 323
Ах, мадам, вы одна на троих, как бутылка… 324
Как без практики нет теории… 324
Прошла любовь, завяли помидоры 325
373
В то время, когда я тебя любил… 325
Алкоголики 326
А я упал бы наземь… 326
Неучтённый державными сытыми лицами… 327
Я есть, ни воспевая, ни кляня… 327
Дорогой длинною… 328
Что-то пасмурно на сердце… 328
Юности утерянная сладость… 330
Недовольство 330
Откуда зло берёт начало?.. 332
Из неотправленного письма к другу 333
Взгляд блестел и сердце рвалось… 333
Моя жизнь безобразна… 334
ЭПИФАНИИ 334
Только ночь. Только шорох листвы… 335
Одностишия 336
Лукоморье 337
Об авторе стихов – Олеге Мартыненко
(воспоминания, отзывы) 339
Алексей Крестинин об Олеге Мартыненко 340
Памяти Олега МАРТЫНЕНКО 344
Спогади про батька 346
Он оставил после себя только стихи 349
374
Видання здійснене при фінансовій підтримці
Городнянської міської ради
та народного депутата України
А.С. Євлахова
за сприяння міського голови Городні
А.І. Богдана
Літературно-художнє видання
Мартиненко Олег Васильович
Я ПОМОЛЮСЬ ТОБІ ДИХАННЯМ…
Десна Поліграф, Чернігів, мова російська та українська
Литературно-художественное издание
Мартыненко Олег Васильевич
Я ПОМОЛЮСЬ ТЕБЕ ДЫХАНЬЕМ…
Стихи
Редактор Л. Якубенко
Технический редактор О. Ермоленко
Дизайн обложки Н. Хмеленка
Компютерный набор и верстка Н. Хмеленка
Рисунки А. Гармаш
Фотоснимки из домашних архивов

Н.П. Хмеленка, А.О. Мартыненко, Л.М. Якубенко
Подписано в печать 14.07.2017 г.

Формат 60х84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Calibri.
Усл. печ. л. 23,5 + 1,0 ил. Усл. краск.-отт. 23,5 + 1,0 ил. Уч.-изд. л. 21,86 + + 0,93 ил.
Зак. № 0084. Тираж 300 экз.
ООО «Издательство «Десна Полиграф»

Свидетельство о внесении субъекта издательского дела в Государственный реестр
издателей, изготовителей и распространителей издательской продукции.
Серия ДК № 4079 от 1 июня 2011 года
Тел.: (0462) 972-664
Отпечатано ООО «Издательство «Десна Полиграф»

14027 г. Чернигов, ул. Станиславского, 40

Олег Мартыненко. Я помолюсь тебе дыханьем. Стихи

Uploaded by

Document Information

Copyright

Available Formats

Share this document

Share or Embed Document

Sharing Options

Did you find this document useful?

Is this content inappropriate?

Copyright:

Available Formats

Олег Мартыненко. Я помолюсь тебе дыханьем. Стихи

Uploaded by

Copyright:

Available Formats

Олег Мартыненко

Мартыненко Олег Васильевич

В литературно-художественное издание этой книги

До літературно-художнього видання цієї книги увійшли

ISBN 978-617-7491-64-3 © Мартыненко О.В., 2017

1980-1990 роки стали для Олега Мартиненка періодом

Мне буквально физически трудно,

Олег Мартиненко пробував писати у різних поетичних

Хочу быть тем, каким я есть,

Я — дурак и подлец, оправдания нет,

Не смейтесь. Как бы вам сказать?

Моему приятелю, псу Каштану

О чём молчишь ты, когда трёшься

Ты б мне за кость поведал драки,

Неравных нет пред ликом вечности,

Я все три года жил

Хоть в паспорте моём

Отец, прости, что боль

Распахну все четыре окна,

Я люблю мою осень...

Одна девочка меня спросила:

Я понимаю — это несерьёзно,

А мысли лезут, глупые, чужие,

Я пережил в пустыне чувство жажды

Я ощущал в густой толпе пустыню

Хоть сам порой дышу, как лошадь в мыле,

Не жалей. Ну разве что тайком.

Всех несчастных жалко нам всегда.

Но у них понятие своё,

Хлещу вино я за углами в сером городе,

Я вновь один, как был один и прежде,

Нет никого, с кем можно поделиться

А что там было? Ничего такого,

Фальшивые улыбки, взгляды, нежность,

Кто дорог был, в ком я искал спасенья

Я ни о чём прошедшем не жалею,

Я был смешным и бойким балагуром.

Нет, не смогу. И вовсе не об этом

Зачем же ты тогда воздвиг

Была уютна матери утроба,

Я больше не хочу жить так, как раньше жил.

Зачем мне этот свет, когда в душе темно?

Ни к чему любовь мне, ни к чему мне звёзды,

Звезда в прозрачной темноте

Она не может разобрать,

Такой, чтобы заполнила всего,

Порой встречая благодарный взор,

То обо мне, как будто я солдат,

То о далёких странах, где ещё

То холодком за шеей пробежит,

Дверь не взломаешь, не войдёшь.

Я никому не обещал достать звезду,

Вперёд, сквозь тьму, туман и непогоду,

Двадцать две весны я видел в жизни,

День за днём в одиночку встречаю,

Вот и всё. Что прошло, то забыто.

После дня наступает вечер,

То придёт, то уйдёт незаметно,

Что ж мне, горя бояться, что ли?

Страшно, коль безнадёжно серой

Читаю их, как главный документ,

Как тут поверить разным словесам,

Не дошёл ещё я до того,

Одна реально может быть моей —